Прошло уже несколько лет после того, как мой город был очередной раз
переименован. Новое старое название Санкт - Петербург на бытовом уровне
приживалось медленно. Горожане называли город по-разному, но все понимали,
что речь идет о бывшей имперской столице, теряющей свой прежний лоск. Столица
превращаясь в обычный заштатный город с областной судьбой. И тут дело было не
названии, весь уклад жизни в стране превращал бывших строителей коммунизма в
участников капиталистических рыночных отношений.
Пятачок замусоренной зелени среди каменных джунглей продуваемого всеми ветрами
Васильевского острова, был плотно заставлен неприглядными и разнофасонными
гирляндами ларьков, торгующих подозрительно дешевым всяким разным на все вкусы
невзыскательных покупателей. На почетных местах разливалось море разнокалиберной
алкогольной продукции от стеклоочистительной жидкости до коньяков с лейблами
всемирно известных фирм. Проходящие порой иностранцы изумленно вскидывали бровь
и, деловито доставая калькулятор, высчитывали, сколько стоит на марки, фунты,
кроны или доллары предлагаемые коньяки, сигареты, джинсы, шубы и золото. Затем,
отойдя от первого шока, они понимающе хмыкали и шли дальше, поражаясь наивности
людей, покупающих что-либо у продувных продавцов.
Но не для иностранных гостей выставлялись в огромных стеклянных витринах
бастионы разукрашенных бутылок и штабеля разноцветных сигарет. Не для них сияла
подсветка, позволяющая еще издалека и даже без очков увидеть соблазнительные
товары. Подойдя ближе, прямо в мозг, сердце и печень любопытствующего
проникающим ударом били соблазнительные цены, очень даже доступные для
страждущего покупателя.
А таких покупателей было предостаточно. Зазывному свету ларьков все возрасты
были покорны. Здесь были домохозяйки, пытающие сэкономить при покупке хлеба,
сосисок и сахарного песка, а то и побаловать себя якобы швейцарским сыром или,
будто бы, бюргерской колбаской. Дети, неделями, экономившие на школьных
завтраках, а то и подворовывая мелочь у родителей, зажимали в потных ладошках
горку медяков и без сожаления расставались со столь трудно добытыми монетками,
покупая красивую бутылочку колы или пепси, липкие конфетки или наклейки с
неизменными героями диснеевских мультфильмов. Ребята постарше предпочитали
закупать во множестве расплодившиеся тощенькие журнальчики с грудастыми
полуодетыми девахами на обложке. Запасаясь пивом и сигаретами, они по-
взрослому обстоятельно обсуждали достоинства своих покупок по сравнению с
иностранным товаром. Порой и солидные отцы семейств, насмехаясь и полемизируя
сами с собой, закупались здесь пойлом с умопомрачительными этикетками дорогих
коллекционных вин и коньяков. Водку, по большей части паленую, брали люди
привычные, в телевизионную рекламу безоглядно верящие и читающие в газетах
только футбольные рубрики. Контингент, не читающий газет и не смотрящий
телевизор по причине их отсутствия, обходился стеклоочистительными жидкостями и
другими бытовыми спиртосодержащими смесями. Ну и наконец, для «торчков» всегда
была заготовлена дурь самых разных видов и фасовок. Вся приобретенная здесь
алкогольная и наркотическая продукция немедленно потреблялась тут же в «пьяном
садике», получившим свое неофициальное название от местной спивающейся публики и
гопоты, располагающейся тут же.
Эволюция, произошедшая с городским садом с официальным названием «Юбилейный»,
под напором рыночной стихии, была стремительная и неотвратимая. Молодых мамаш и
почтенных бабушек с малыми детьми за полгода сменили горластые торговки,
сумрачные ларечники, окрестная пьянь и прочий неустроенный народ, живущий по
соседству. Мамаш с колясками как ветром сдуло. В местном отделении милиции этот
сад был помечен как территория повышенной опасности.
Вовчик, хронически небритый лохматый парень лет двадцати, недоучившийся
студент, отчисленный из Университета из - за конфликта на военной кафедре и
неминуемо последующую неуспеваемость, был если не королем, то
принцем этого обособленного мирка со своими правилами и законами. Он, что
называется, с детства прикипел к этим ларькам – многочисленным передовым
крепостям дикого капитализма, могучей волной захлестнувшего страну. Вовчик был
одним из сотен, а может быть и тысяч парней, выпорхнувших из родительского
гнезда и предоставленных самим себе в городской стихии. В двенадцать лет он
получил нездешнюю кличку Гаврош, которая удивительно подходила этому юркому
смышлёному парнишке с утра до ночи болтавшегося здесь. С того времени Вовчик
стал своим на рынке. Сейчас уже никто, кроме старожилов здешнего торгового мира,
ставшего практически его семьей, не посмел бы обращаться к нему так.
Забылась и его школьная кличка, данная по его фамилии Мальцев. Легкое
заикание, оставшееся после пережитого в отрочества стресса, не мешало ему, но
предавало его речи некую пикантность. Он любил и умел хорошо и модно
одеваться. Высокий, худой, небритый, длинноволосый парень, облаченный в модные
джинсы и джинсовую куртку, он был визитной карточкой рынка и производил на
окружающих целую гамму впечатлений: от студента до безработного музыканта - в
любом случае, творческого человека, неизвестно какими путями забредшего на эту
барахолку, в этот мирок торгашества и плутовства. Тем не менее, ареал его
обитания был именно здесь, на этом пятачке территории на Ваське. Васька – это не
кличка кота, а сокращенное, известное всем горожанам название Васильевского
острова.
Свое почетное положение на рынке Вовчик получил не за сбор бутылок, а за
постоянное и безотказное участие в погрузо – разгрузочных работах, неважно днем
или ночью. Добавим к этому охрану ларьков, замену продавцам, если тем надо
было неотложно отлучиться, да и за много другой подсобной работы, столь
необходимой для функционирования рынка. Когда Вовчик спал, было непонятно.
А еще он собирал окурки. Будучи парнем хозяйственным и аккуратным, он вытряхивал
из выброшенных бычков табак, высушивал его дома и засыпал в видавший вида кисет,
доставшийся ему от невернувшегося с войны деда. Аккуратно разрезав подобранную у
тех же ларьков газету, он сворачивал самокрутки, продавая незадорого или просто
раздавая страждущим пьянчужкам – старожилам, отлично выполняющим роль охранников
подконтрольной ему территории.
Доверие к Вовчику со стороны ларечников было абсолютное. Мужская часть этой
пестрой публики уважала его, делясь порой, сэкономленной от зоркого глаза хозяев
выручкой и защищала от беспредельщиков – конкурентов на его территорию.
Ларечницы же предоставляли ему самые разнообразные дополнительные услуги от
модельной стрижки до секса. Сами же хозяева жизни – владельцы ларьков,
нещадно эксплуатирующие своих крепостных – ларечников, также поддерживали его
подарками от своих щедрот на ниве торговли. Такой сервильный бизнес Вовчика имел
и некоторые теневые моменты. Так от душевной щедрости ларечниц ему пришлось
пройти неприятные медицинские процедуры в местном кожно-венерическом диспансере.
Урок пошел впрок, и впредь молодой любовник пользовался контрацептивами
исключительно импортного производства, которые весьма вовремя появились в
ларьках.
Материальные подарки большей частью оказывались бестолковыми и бесполезными,
но были и важные исключения. Особенно полезным стал шипованный кастет. На
кольца для пальцев были наварены острые шипы. Кастет был изготовлен таким
образом, чтобы энергия удара концентрировалась в меньшей по площади шипованной
поверхности, что позволяло нанести противнику тяжёлые травмы в виде рваных ран и
даже переломов. Такой кастет был совершенно незаменимым для Вовчика атрибутом
жизни.
В рыночном мирке случалось всякое. Конечно, были стычки с другими, неизвестно
откуда берущимися собирателями стекла и картона, оставшегося после распаковки
товаров. Однако новичков жестко брали в оборот или сам Вовчик, или его верные
кунаки, отрабатывающие халявные самокрутки.
Но и Вовчик, отстаивая территорию своего обитания. периодически проходил
серьезные испытания, Одно из таких испытаний и произошло однажды весенним утром.
Его постоянный доход составлял в том числе и сбор стеклянной тары. Пустых
бутылок в бывшем «Юбилейном» было просто немерено. Вовчик нашел раздолбанную
детскую коляску и, загружая ее не реже двух – трех раз в день, возил тару на
приемный пункт к знакомому приемщику. В общем, приходилось крутиться, хотя и
заработки он имел приличные. Ему хватало, и он был вполне доволен жизнью.
Но в этот раз в его владениях стеклянной тары не было. Окурков также не
наблюдалось. Вовчик понимал, что произошло. Недавно втиснувшийся в строй
ларьков новый павильон принес много хлопот в суматошную жизнь пионеров рыночного
капитализма. Ларек принадлежал каким-то кавказским джигитам, пытавшимся сразу
установить свои порядки в не слишком гостеприимном городе. Заправлял делами у
кавказцев Руслан - молодой парень, года на четыре старше Вовчика. Все понимали,
что войны между нахрапистыми горцами и местной публикой было не избежать. К
сожалению, именно Вовчик оказался в эпицентре стремительно развивающегося
конфликта.
Подойдя к «рыночной площади», так назывался на местном сленге свободный
пятачок между ларьками, он убедился, что реальность подтвердила его наихудшие
предположения. В его старом кресле, собственноручно принесенном из дома за
ненадобностью, восседал плечистый Руслан. Завидев Вовчика Руслан приподнялся с
кресла и направился к нему. Как бы случайно он откинул полу модной куртки,
продемонстрировав кинжал в ножнах, закрепленных на поясе. Вовчик судорожно сунул
руку в карман и продел пальцы в отверстия пластины кастета.
- Ты что ли Гаврош? – гортанный голос разрезал тишину еще дремлющего рынка.
Вопрос не предполагал ответа. Руслан решил сразу без предисловий перейти к делу:
- Я смотрю, ты тут прижился. А за место кто платить будет? Тут у тебя
должок нарисовался. Короче, плати или убирайся.
- Для кого Гаврош, а для кого и Владимир Эрнестович, - заорал Вовчик, стараясь
привлечь к предстоящей схватке как можно больше падких на бесплатное развлечение
зрителей. Те может и не помогут, но и убить точно не дадут. В исходе битвы
Вовчик сильно сомневался, но в психологии толпы разбирался хорошо.
- Ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.
Руслан, постарался напугать противника и, явно подражая какому-то киношному
злодею, страшно ощерившись и поигрывая кинжалом, вразвалочку направился к
Вовчику. Тот не двигался.
- Уйди, говорю. Не хочу драться.
Тут же он сделал шаг назад. Клинок просвистел рядом с его лицом. Не дожидаясь
очередного выпада, успевший одеть кастет Вовчик пригнулся и под рукой противника
прыгнул к нему, сократив дистанцию. Изловчившись, он двинул ногой, стараясь
попасть в пах Руслану, в самое уязвимое место у мужчин. Интуитивно поняв угрозу,
тот постарался уклонится, но удалось это не лучшим образом. Удар пришелся
прямо в коленную чашечку. Что-то в колене щелкнуло, и Руслан сразу осел.
- Убью -у, - завыв от боли, как раненный зверь, заваливаясь на бок, он
попытался кинжалом достать Вовчика. Лезвие метило в горло, и последствия могли
оказаться роковыми. Успев в последний момент вскинуть руку, Вовчик сумел
отклонить фатальный удар. Клинок, скользнув по рукоятке кастета, вспорол кожу
его предплечья, задев мышцу. Вовчик не почувствовал боли. Свободной рукой он,
как дикая кошка, нанес страшный удар кастетом, пришедшийся наискосок через плечо
на грудь Руслана. Четыре страшных глубоких кровавых борозды густо окрасили его
фасонную куртку. Он уже упал, корчась от боли во всем теле, даже не стоны, а
короткие хриплые всхлипы c воздухом толчками вырывались сквозь его сжатые зубы,
Руслан даже не пытался встать, изувеченное тело уже не повиновалось ему.
Истекающий кровью Вовчик едва держался на ногах.
- Лежачего не бьют, - хрипло, из последних сил сказал он, как выплюнул.
Кровавое пятно на порванном рукаве разрасталось на глазах.
- Брейк, – команда, отданная негромким, но требовательным голосом человека,
привыкшего приказывать, перекрыла начавшийся галдеж.
– Пацан, сюда!
Вовчик, тщетно пытаясь зажать рану, подошел.
- Я Ваня Крест, - представился мужчина. Он, казалось, не обращал внимание ни на
рану Вовчика, ни на корчащегося на земле Руслана.
- Покажь, - и не дожидаясь ответа, он стащил кастет с руки Вовчика и
внимательно рассмотрел его. – Беру.
Вытащив стодолларовую купюру, он сунул её Вовчику в нагрудный карман
порванной и заляпанной кровью куртки.
- Перевязать и переодеть, – бросил он уходя. Сильные руки подхватили теряющего
сознание Вовчика и поволокли куда-то.
Он пришел в себя только в ларьке. Голый по пояс, Вовчик лежал на лежанке рядом
с Русланом, воющем от нестерпимой боли. Женя, матерящаяся, как сапожник бывшая
операционная медсестра, а теперь хозяйка этого ларька, накладывала шину на ногу
кавказца. Все тело Руслана было обмотано бинтами.
- Как ты его уделал-то, Гаврош?! - то ли восхищенно, то ли осуждающе
обратилась она к Вовчику, - ну ладно, он тебя ножом скребанул, заживет. А ты по
нему как граблями прошёлся. Чем это ты его?
Вовчик уже много лет знал Женю, одну из немногих, которым разрешалось
обращаться так фамилиарно.
- Руслан на меня с ножом пошел, а я его кастетом жахнул. Ваня Крест все видел,
он подтвердит – Вовчика колотила дрожь, но он постарался, чтобы эта фраза
прозвучала у него спокойно.
- Кто тут меня поминает? – в дверях стоял Крест, - как тут бойцы? – обратился
он к Жене.
- С Гаврошем все в порядке будет, - женщина ни на минуту не прекращала
врачевать Руслана. – Через пару месяцев заживет все как на собаке. Но шрам,
конечно, будет. А вот Руслана в больничку надо, - она разогнулась и прямо
посмотрела в глаза Ване.
- Перебьется, – сплюнул Ваня Крест. – Женя, перевяжешь этого джигита сраного и
отправляй его к Ибрагиму. Он старший в Кавказской диаспоре, пусть и решает
проблему. Так и передайте: «Чтоб этого шпыня в Питере больше не было».
- Парни, вы оба, трепанетесь где, - мельком взглянув на Вовчика, он пристально
смотрел на Руслана. - Накажу. Под землей найду. Усекли?
Не дожидаясь ответа, он, снова взглянув на Вовчика, обратился к ларечнице:
«Героя нашего чаем с малиной напои и скажи, чтобы переодели». Отдав эти
распоряжения, он вышел.
Какие -то парни на руках вынесли Руслана в поджидающую машину.
- Еще встретимся – обращаясь к Вовчику сквозь боль прохрипел Руслан напоследок.
Наконец-то медсестра Женя занялась Вовчиком. Разрезав и выбросив порванные и
заляпанные кровью куртку и рубашку – больше не пригодятся, - она, уняв кровь,
смазала рану чем -то вонючим.
- Но- но, ты держись, боец, в обморок то не падай, – она ловко
перевязала мальчишку и, несмотря на сопротивление, вкатила ему пару уколов.
Повесив раненную руку на перевязь, она направило его в торговые ряды.
- Повезло тебе, малец, еще бы чуть – чуть, и всё, был бы ты без клешни. А так
не страшно, мышца у тебя слегка подрезана. Я все сделала, но руку побереги.
- Холод прикладывай – продолжила, как скомандовала она уже другим тоном, -
пару дней поболит. Будет невтерпеж – в поликлинику. Скажешь: «Споткнулся упал –
очнулся - гипс»
Она хохотнула.
- Пойди к Наталье и переоденься, она в курсе. Майку тоже смени. Не видишь,
грязная какая? Возьми теннисный мячик спорттоварах – будешь кисть развивать.
Если Муртаза начнет артачится, скажи, что это я велела. Затем топай домой.
Приходи через день на перевязку – продолжала инструктировать Женя, пока
Вовчик натягивал кроссовки.
- Тоже мне герой, - уже как бы про себя закончила она ему в спину, но Вовчик
услышал, – от горшка два вершка, а туда же. Пороть бы тебя надо да некому.
Дверь ларька с шумом захлопнулась.
Переодевшись во все новое у безропотной Натальи, прихватив теннисный мячик,
Вовчик, как его и напутствовала Женя, направился домой.
Как и полагал Вовчик, его мать Ольга Юрьевна, поохав - поахав, без лишних
вопросов приняла его версию о пораненный руке. Мол, споткнулся, упал, напоролся
на железяку, поцарапался – в травмпункте сказали: «Ничего страшного, пройдет –
через два дня на перевязку.»
Новую одежду сына она, само собой, не заметила. Ни в ее привычках было
обращать внимание на такие мелочи. Не заметила она и непривычное выражение
растерянности, столь несвойственное Вовчику.
А тому предстояло новое испытание, посложнее того, что он пережил утром. В его
кармане лежала повестка из военкомата, которую Вовчик выудил из почтового
ящика по дороге домой. Государство напомнила о себе, наложив мощную длань на
заигравшихся в рынок юнцов.
Разгорающаяся война в Чечне требовала все новых и новых солдат.