Послевоенный «бэби – бум» резко обнажил очередную проблему, требующую
немедленного решения: в стране ощущалось острая нехватка яслей и детских садов.
Пусть и с опозданием на несколько лет, но плановая экономика отреагировала на
этот вызов. По всем городам и весям как грибы стали появляться типовые
двухэтажные коробочки домов для самых маленьких.
К сожалению, радужные мечты социологов о росте населения разбились о жестокую
реальность непростой жизни. Цифры рождаемости снова пошли вниз, и скоро столько
спешно понастроенных яслей и детских садов стало просто ненужным.
Заброшенный ветшающий дом, затерявшийся среди улочек Васильевского острова
Ленинграда, стоял как памятник несбывшихся надежд, грустный пример
безалаберности и неустроенности жизни на в середине 80-х годов прошлого века. К
разоренному дому, задуманному быть пространством детского счастья, как магнитом
тянулась гопота: окрестная шпана, непросыхающие алкоголики, бомжи, наркоманы,
проститутки и еще невесть кто, наводнившие бывшую имперскую столицу, еще недавно
кичащуюся остатками своего исчезающего лоска. Атмосфера драк, разбоя и насилия
воцарилась в этом прежде тихом спальном уголке.
Вечерами редко кто из жителей близлежащих домов рисковал проходить рядом с
бывшим детским садиком, заработавшим нехорошую славу бандитского притона,
предпочитая «дать крюка» и не портить себе настроение неприятными встречами.
Днем же это злачное местечко обычно пустовало и являлось местом постоянного
притяжения местных мальчишек, облюбовавших быстро ветшавшее строение для своих
не всегда безобидных игр. Вот за этой бесхозной развалюхой и прижилось народное
название - клуб «Контакт».
Конечно знал о нем и Вовка Мальцев, мало чем отличавшийся от сверстников
подросток, имеющий, несмотря на свои двенадцать лет, уже достаточно богатую
биографию. За ним числился привод и постановка на учет в милиции за «приставание
к иностранцам» - по крайней мере так гласил протокол. Его счастье, что в тот раз
с ним не было накопленных пятидесяти трех долларов, иначе дело могло закончится
совсем печально. Доллары были нужны не для баловства – он собирал валюту для
своей мечты – поездки в Лондон.
Его мать, Ольга Юрьевна, не считаясь с затратами, уже несколько лет оплачивала
ему частного учителя английского языка. По словам опытного педагога, успехи сына
были впечатляющими, но ему требовалась разговорная практика – а где ее найдешь в
обложенном строгими запретами обществе.
В тот памятный вечер за три годв до писываемых событий Ольга Юрьевна отмечала
день рождения в кафе вместе с друзьями. Вернувшись на такси глубоко за полночь,
она с ужасом убедилась в отсутствии сына. Оставленная соседкой записка мало что
объяснила бившейся в истерике матери. Понятно лишь было то, что Ольге Юрьевне
срочно надлежало бежать в местное отделение милиции спасать ребенка.
Скандал, поднятый ей перед заспанными блюстителями закона, способствовал их
пробуждению и освобождению сына. После подписания вороха бумаг, которые Ольга
Юрьевна подмахивала не читая, малолетний нарушитель закона был отпущен с
обязательством явится сюда уже утром.
- Легко отделались, мамаша, - напутствовал их сержант, - считай повезло. Он
теперь у нас на учете. В следующий раз так легко не обойдется.
- Ты же знаешь, мама – объяснял по дороге домой сын, - мне нужна разговорная
практика. А где я ее найду? Вот я и попробовал с иностранцами поговорить. А
менты эти тут как тут.
Ольга Юрьевна, смеясь и рыдая одновременно, то приглаживая его вихры, то давая
легкий подзатыльник, сама не могла разобраться в своих чувствах: ей хотелось и
помочь сыну и уберечь от будущих бед. Ясно было одно: второй раз попадать в
ментовку было уже нельзя.
Воспитывающая сына в одиночку, вечно занятая, работающая день и ночь Ольга
Юрьевна, буквально приползающая домой чуть живая от усталости, сразу же, как
подкошенная валилась спать. У нее не находилось ни времени, ни моральных сил на
общение с сыном. Днем мальчик находился под присмотром соседки, суровой и
молчаливой пожилой женщины, никогда не имеющей семьи. Вовка не любил и
откровенно побаивался ее и пользовался любой возможностью чтобы улизнуть из
дома.
Школа была для него необходимостью, которую приходилось терпеть. Чтобы не
огорчать мать он практически не пропускал занятий, был внимательным и не
отвлекался, как большинство его одноклассников, на уроках. Этого ему хватало,
чтобы неплохо учиться.
- Всё равно ведь теряю время - вполне здраво рассуждал он, - так почему же не
порадовать мать приличными оценками.
Обладая цепкой памятью и ценя свое время, он был активен на уроках, и если бы
еще выполнял домашние задания, то, наверняка был бы первым учеником в классе.
Но он был лучшим только на уроках английского. «Англичанка» знала язык едва ли
лучше, чем он, а ее волжский окающий акцент вообще не давал ей никаких шансов в
состязании с учеником, случись такое соревнование. Поэтому она испытывала к
Вове что-то вроде благодарности и прикрывала перед завучем его пропуски, когда
тот перестал посещать ее уроки.
Сразу после школы, не заходя домой мальчишка направлялся на местный рынок, где
получил нездешнюю кличку «Гаврош». Подобно герою романа Виктора Гюго, он был
плоть от плоти своим на этом малом рыночном пятачке зарождающегося капитализма
среди каменных джунглях всё еще прекрасного, но стремительно нищавшего
Ленинграда. Вынужденный всей своей жизнью уметь защищать свое достоинство, он
походил на маленького, но смелого волчонка всегда готового пустить в ход свои
зубы. Если ситуация требовала, Вовчик был скор и лют на расправу. Даже если
обидчик был сильнее и старше, он стремительно, как коршун, налетал на него и бил
не-понарошку, не вполсилы, как часто бьют дети, а дрался зло и умело, именно так
учили его драться взрослые на рынке. Но дрался Гаврош не часто, было в нем много
также и от лисёнка – хитрована, умеющего добиться своего, не пуская в ход
кулаки. Он умел найти подход и ладить к самыми разными людьми. Не раскрывая
своих истинных планов, он, большей частью молча, то поддакивая, то сокрушаясь,
терпеливо выслушивал очередного собеседника с его хвастливыми, грустными или
похабными историями, которыми была полна рыночная жизнь.
Мало какое значимое событие на рынке происходило без его активного участия, и
его посильная помощь часто вознаграждалась торгующим всем и вся торговым людом.
Воздаяния за свои труды Вовчик не разбазаривал понапрасну, но бережно хранил.
Обученный прошлым неприятным опытом общения с иностранцами, он не слишком
рисковал, когда тут же на рынке по курсу три к одному обменивал рубли на
доллары, медленно, но верно приближая свою мечту.
Валюта на рынке водилась. Совсем близко, тут же на Васильевском острове
существовал любимый фарцовщиками, рэкетирами и проститутками «Бермудский
треугольник» - сразу три валютных магазина, торгующим широким ассортиментом
импортных товаров: от кофе и шоколада до транзисторных приемников и
магнитофонов, от джинсов до натуральных мехов и золота. Кто – то покупал
импорт, а кто-то предпочитал конвертировать валюту обратно в рубли. При
официальном курсе 90 копеек за доллар, это был выгодный бизнес.
Вовчик покупал доллары у старшей из сестер Кипятковых, живших в соседнем
подъезде. Ее уличное прозвище «гитара» очень подходило к крутобедрой и
высокогрудной привлекательной девушке с осиной талией. Род занятий
двадцатилетней красавицы не вызывал сомнений, и лишних вопросов по ее поводу на
рынке не возникало. Каждый зарабатывал на жизнь как мог. Гитара появлялась на
рынке не просто так, а принося с собой какую -нибудь неработающую электронную
экзотику: обычно магнитофоны и транзисторные приемники.
Эти чудеса техники частенько оживали в руках местного умельца Семеныча, бывшего
ведущего инженера какого-то секретного – пересекретного НИИ, уволенного оттуда
за систематическое пьянство и прогулы. Отремонтированная им электроника
отправлялась далее на полки валютников и под видом новой впаривалась
невзыскательным покупателям.
- Как же ты похожа на мать – ностальгически восклицал он, при встрече с Гитарой.
– как она?
- Да как всегда, - неохотно отвечала красавица – да я и не знаю толком. У нее
своя жизнь, у меня своя.
- Руки у тебя золотые Семеныч – переводила она разговор на другую тему, - не
пил бы ты, сгоришь ведь.
Посудачив таким образом, она очередной раз меняла тему разговора.
- Гавроша не видел?
- Да здесь он. Ты вот что, - неожиданно построжав продолжал он, - мальца не
трогай, и сеструхе своей скажи, чтобы не приставала. А то знаю я вашу семейку.
- Да по делу он мне нужен, не переживай. А сестре моей сам скажи – тоже нашел
переводчицу.
Сам мастер, как патриот, за свою уникальную работу брал исключительно рубли, с
которыми у Гитары была напряженка. Дожили – жаловалась она своим подругам по
ремеслу. – рублей не хватает, одни зеленые.
Запасы отечественной налички она пополняла здесь же, и Гаврош был не
единственный с кем она входила в валютные операции, но с ним было привычнее.
При встрече, она обычно она засыпала его вопросами.
- Так ты кто, Малец или Гаврош? - Неизменно интересовалась она, когда они
пересеклись.
– Когда свататься придешь жених? - тут же продолжала она.
– Ты хоть ел сегодня? На вот, подкрепись, - и не дожидаясь ответа доставала из
сумочки заранее заготовленный для него сникерс.
Отвечать на вопросы было не обязательно. По школьной привычке коверкать
фамилии, он, Мальцев, частенько превращался в Мальца. Он не обижался. Некоторых
вообще Календарями зовут. Ну куда деваться: фамилию при рождении не выбирают.
С женихом тоже было все понятно. Гитара приставала к нему из-за некоторых
особенностей его отношений с младшей Кипятковой – Кипой, его одноклассницей. Ну
да, целовались они – дальше то что?
А вот насчет подкрепиться – это было кстати. Вовка по обыкновению перед школой
не завтракал. Мать его спала, когда он вставал, а готовить завтрак самому было
лень. Обычно пропадая на рынке после школы, он забывал поесть. За его обеды
отвечала всё та же ругливая соседка и у мальчишки не было никакого желания
выслушивать ее постоянные нравоучения. Так что за целый день, не считая пирожка
с чаем в школьном буфете, Вовка ел по - сути раз в день, уплетая вечером ждущие
своего часа обед и ужин. Да и сникерс был очень кстати. Гаврош не ел сладкого,
но эту иностранную шоколадку вполне можно было загнать ларечнице.
Младшая Кипа, несмотря на свои двенадцать лет выглядела старше ровесников и
своими познаниями в отдельных вопросах далеко опережала их.
Ты что думаешь, Малец – интересовалась она, – раз ты крутишься на рынке, то ты
жизнь знаешь? Ну вот уж нет – вся правда жизни там – в «Контакте». Знаешь о
таком? Так вот – тебе туда нельзя, мал ты еще, нос не дорос. А я уже была там.
Мне понравилось.
Нельзя сказать, что Вовку привлекала мрачная слава и тайны заброшенного дома, и
уж тем более, он не собирался вестись на подзуживания Кипы. Но мальчишеское
любопытство было задето, и не хватало лишь повода чтобы совершить эту
небезопасную экскурсию.
И такой повод скоро представился. Как-то на перемене к нему подошел Серега
Избушкин, мальчишка на два года старше Вовы. Изба считался первым силачом в их
школе – восьмилетке, и, кроме того, он был победителем районных соревнований по
самбо.
- Слышь, Гаврош, - начал чемпион, старательно скрывая просительную интонацию, -
давай смотаемся сегодня в «Квадрат», а то одному стремно что-то.
А ты тут всех знаешь, прикроишь в случае чего. Вова взглянул на просителя –
похоже тот трусил. Отказывать в помощи было нельзя – не по-пацански. И он
согласился.
Обшарпанное двухэтажное здание кажется когда-то было желтым, а если и было, то
давно. Многие окна на первом этаже были разбиты, некоторые закрыты фанерой, но в
некоторых все-же горел свет. Пацаны поднялись по щербатому каменному крыльцу и
гулко забарабанили в каким-то чудом сохранившуюся металлическую дверь. Ответом
было гробовое молчание. Изба навалился на дверь, и та неожиданно легко
поддалась, пустив мальчиков в покинутый мир прежнего счастливого и беззаботного
детства.
Когда-то тут играли дети, везде были раскиданы игрушки, но им тут уже рады не
были. В здании было холодно, отопление не работало, и кто-то уже начал снимать
батареи, очевидно для сдачи в металлолом. В воздухе густо висел тяжелый спертый
воздух, неприятно пахло чем -то кислым, но сквозь тьму в коридоре сквозь
неплотно закрытую дверь пробивался тусклый свет, показывающий, что заброшенный
дом обитаем.
Мальчишки заворожено пошли к нему так, как мотыльки летят на губительный для
них свет. Толкнув скрипнувшую дверь, они оказались в большой комнате, где кто-
то пытался навести некий порядок и видимость уюта. Два продавленных, рваных,
пружинами наружу кресла и несколько стульев окружали щербатый стол, знавший
лучшее времена. Другой мебели не наблюдалось. Картину дополняла батарея порожних
бутылок в углу и на столе пара граненых стаканов, явно спёртых из какой-то
столовой. Там же лежал нечистый нож и несколько алюминиевые вилок. Вперемежку с
корками заветренного хлеба валялась грубо накромсанная какого-то серо-зеленого
цвета пованивающая колбаса. Вову замутило от одного ее вида.
В комнате было неинтересно, и Избу неудержимо тянуло дальше. Вовка обреченно
следовал за ним дальше, туда, откуда неслись странные звуки. Войдя в соседнюю
комнату, мальчишки замерли.
На железной кровати, с продавленной металлической сеткой, копошились двое.
Изумленный Леша узнал в стоящем на коленях со спущенными трусами Саню
Безбашенного, мужика с рынка, совсем недавно откинувшегося с зоны. Оттопырив
толстую жопу перед ним бесстыдно расположилась стоящая на карачках женщина.
На ее голову было задрано зеленое пальто, а сверху еще платье, поэтому лица,
прижатого к нечистому остро пахнущему мочой матрацу, было не разглядеть. Её
нечистые панталоны были спущены, и наружу неприлично торчали голые, бледные
массивные ляжки с голубыми прожилками вен. В бешеном темпе азартно двигающий
бедрами мужик сильными ритмичными толчками, казалось, всё глубже вбивал женщину
в зассаный матрац. Скрип раздолбанный кровати, хрипы и стоны раскоряченной
дамы, сопение давящего на нее Бешенного, все эти звуки заполняли комнату и
безжалостно били в мозг остолбеневших мальчишек. Охватившее их оцепенение не
позволяло им ни то что двинуться, но даже отвезти глаза от непотребной сцены.
Наконец баба завыла, резко подалась вперед и вся обмякла. Какой-то звериный рык
вырвался из оскаленного рта Бешеного, и он, оглянувшись, наконец –то заметил
невольных зрителей.
- Ты посмотри кто пришел? – все еще тяжело дыша, хрипло обратился он, казалось,
ко всё еще колышущимся безобразным ляжкам. И схватив за растрепанные волосы, он
вытащил на свет божий зарывшуюся с головой женщину
Вовка с ужасом узнал в этой нестарой еще женщине Кипяткову - мать своих
знакомых шалав.
- Зятек? – с трудом ворочая языком, пьяно выдавила она из себя – добро
пожаловать в клуб, Малец - удалец.
Она пригляделась: «Так ты и друга привел, познакомишь?»
Обрушившийся залп грубых матерных ругательств моментально вывел мальчишек
из столбняка, и сначала Изба, а за ним, задыхаясь, и едва сдерживая приступы
рвоты, вылетел из комнаты и Вова. Его вырвало уже в соседней комнате.
Изба, тем временем, угнал далеко вперед. Скрип несмазанной входной двери
подсказывал, что он уже выскочил на свежий воздух, под неяркое ленинградское
весеннее солнце. Вовке бы прислушаться, ему бы понять, что происходит там, за
переделами гадюшника, тогда бы он, возможно, и смог бы избежать дальнейшего
потрясения. Но этого не произошло и он, только что испытавший сильнейший
эмоциональный шок, сразу же попал в передрягу, пожёстче пережитой.
Прямо на земле лицом вниз лежал Изба - полупридушенный чемпион, самый
сильный пацан школы. На нем восседал матерящийся мент, давящий коленом на горло
мальчика. Вовка успел увидеть эту картину только периферическим зрением, как
сам был сбит подсечкой.
Подъехавший к заброшенному детскому садику милицейский патруль только что
выполнил свою дневную норму по задержанию, нейтрализовав двух опасных
преступников – завсегдателей бандитского притона. Забросив как мешки с картошкой
мальчишек в кузов милицейского воронка, менты поехали сдавать свой улов.
Единственное узенькое незастекленное окошко в кузове вело в кабину воронка.
Заглянув в него Вовка понял, что машина направляется в то самое отделение
милиции, куда ему никак нельзя было попадать. Мальчик был морально раздавлен, но
держался, и не давая волю эмоциям, готовился к худшему. Его же напарник,
непобедимый Изба буквально бился в истерике. Этот крупный широкоплечий парень
плакал, кричал в голос, бился о металлические стены кузова. Вова не пытался его
успокоить – понимал, что это бесполезно. Ему было стыдно за чемпиона. Он уже
знал, что никакой дружбы между ними не будет, и, хорошо, если Изба просто, как и
раньше, не будет замечать его. Его хорошо развитая интуиция подсказывала,
однако, что скорее все произойдет как-раз наоборот: Сергей не простит того, что
он был свидетелем его слабости, и при случае, будет мстить.
Машина между тем остановилась у отделения милиции и оба милиционера, выйдя из
машины зашли в здание. Это был шанс, и его надо было попробовать использовать.
- Держи – и Вовка сбросив свое пальто, кинул его Избе. Не теряя времени он
ловко, как ящерица пробрался через узкое оконце и оказался в кабине автомобиля.
- Подай! - скомандовал он, и плохо соображающий Изба, приподнявшись, забросил
ему сначала пальто, а затем и портфель.
- Теперь сам!
Сопящий Изба, передав зимнюю куртку и свой портфель, попытался пролезть в щель.
Пролезла, однако, только голова.
- Пиджак!
Серега, разнервничавшись, содрал, обрывая пуговицы, заодно со своим пиджаком,
еще и рубашку. Только тогда, в одной майки он смог пролезть в отверстие. Его
разодранная рубаха и соскользнувший с ноги ботинок остался в кузове.
- Достань! – повеселевший Изба попытался восстановить свое первенство в их
дуэте.
- Некогда!
Вовка, прихватив ключи из замка зажигания, выпрыгнул из машины и что есть силы,
устремился прочь. За ним, голый, в одном ботинке, ругаясь последними словами
бежал чемпион.
Только дома Вовка стал приходить в себя. Его всего трясло от воспоминаний от
пережитого.
- Надо бы ключи выбросить – эта была последняя мысль, перед тем как он забылся в
неспокойном сне.
Он не помнил, как пришла домой Ольга Юрьевна, как тщетно вызывала ему скорую
помощь, как пыталась напоить его чаем с медом. Он ничего этого не помнил. Он
заболел и болел долго.
Легкое заикание, случающееся при его волнении, стало последствием того трудного
дня.