Настроение у Ольги Юрьевны Мальцевой менялось несколько раз на дню. Для ее пробуждения буханья полуденной пушки с Петропавловки было недостаточно. Она реагировала на залп так, как реагирует на фронте уставший после ночной атаки солдат на одиночный выстрел – то есть никак. Поэтому последующий резкий звонок будильника был основным сигналом к подъёму. По звонку полагалось сесть, спустить ноги с
кровати и собрать свои мысли в кучку. В то майское утро 1984 года пианистка ленинградской филармонии, жившая в мире всепоглощающей музыки, была абсолютно не готова к возвращению на грешную землю из мира ярких сновидений. Огорчившись, что Вова, ее девятилетний сын, вновь не позавтракал перед уходом в школу, она расплескала на пол драгоценный кофе Jacobs, привезенный из последнего турне в ФРГ и, чертыхаясь, чуть не упала при бесполезной попытке вытереть
образовавшуюся лужицу своей видавшей виды стоптанной домашней тапочкой.
После трагической гибели Эрика, своего второго мужа, ей пришлось воспитывать Вову одной. Постоянно находясь в стрессе, ей не хватало ни времени, ни сил на сына. Все время получалось так, что, когда она просыпалась, он уже был в школе. По крайней мере, так ей хотелось верить. Появляясь дома далеко за полночь, ей только и оставалось, что, приоткрыв скрипучую дверь в детскую, убедиться, что
Вова уже спит. Даже свой единственный выходной во вторник Ольга Юрьевна посвящала музыке. Выступления в джазовом клубе «Квадрат» было не капризом, не тщеславием. Она играла в память об Эрике, зверски убитом здесь, сразу после своего сольного концерта. Ольга считала, что отказ от таких выступлений будет равнозначен ее предательству и не могла допустить такого. «Наверно, я плохая мать, – сокрушалась Ольга Юрьевна, - с сыном контакта нет. Вон как он шарахается от меня. Неухоженный, целыми днями его не вижу. Что же мне делать? Третий раз замуж? Ну уж нет, только не это.» Однако угрызения совести она испытывала недолго – такой уж у нее был характер. Через пару минут она находила контраргументы, и утверждалась в мысли, что мать она все-таки хорошая. Прежде
всего, сын был здоров, сыт, одет и обут. Заботу о быте, не бесплатно, конечно, взяла на себя соседка по подъезду. Завтрак - кашу геркулес с яйцом, Вове полагалось готовить самому. А почему нет? Ему уже девять лет, и он должен расти самостоятельным.
К себе Ольга Юрьевна приглашать гостей стеснялась. Уж больно неуютными выглядели ее хоромы, в которых явно отсутствовал женский присмотр и умелая мужская рука. Да и откуда уюту было взяться? Для
этого у нее не хватало ни физических, ни моральных сил. Но с другой стороны, не так уж, было дома и плохо. Например, в квартире была комната, большую часть которой занимал рояль. Бесконечно «ставя пальцы» своим частным ученикам, Ольга Юрьевна откровенно скучала. Да и кому понравиться неделя за неделей слушать одно и то же, бесконечно исправляя их ошибки. Однако она знала, за что страдала. В их маленькой семье никогда не хватало денег. При ее образе жизни, несмотря на хорошую зарплату в филармонии и частный приработок, Ольга Юрьевна умудрялась быстро спускать все заработанное. Вот и сейчас, освободившись от учеников, она отдала только -что полученные деньги соседке и, порывшись в кошельке, убедилась, что еще хватает на пару легких перекусов в кафе и ночное такси. Дома она не
готовила – слишком хлопотное и время затратное было это занятие. Бывало, что она решалась заглянуть в холодильник. Обычно там сиротливо жались друг к другу с десяток яиц сыну на завтрак, пучок морковки, и порой наблюдалось что-то просроченное: то одинокий тронутый плесенью кусок сыра, то прокисшее молоко, то твердый как камень кирпич хлеба. Нахваливая себя за заботу о здоровые питания сына, Ольга Юрьевна по дороге на работу вышвырнула просрочку в помойку.
В филармонии она обычно появлялась за пять минут до начала репетиции. Звуки настраивающегося оркестра были слышны уже в фойе, и она все неосознанно ускоряла и ускоряла свой шаг, уже почти бежала, чтобы быстрее занять свое место у роскошного рояля «Steinway». Рутинные репетиции никогда не
были ей в тягость. Она всеми фибрами души ощущала огромное удовольствие от слаженной игры коллег – музыкантов. Пианистка наслаждалась гармоничным единением большого симфонического оркестра, мощное и, в тоже время, легкое звучание которого, рождало у нее чувство триумфа и счастья. Дневная репетиция заканчивалась, но в оставшееся до вечернего концерта время Ольге Юрьевне предстояло еще переделать немало дел. Подкрепившись очередной чашечкой кофе с эклером, чтобы не заснуть на обязательной политинформации от занудной тетки от общества «Знания», она успевала дать уроки еще паре учеников, и, за час до начала концерта приступала к серьезному занятию, к своему вечернему макияжу.
Как всегда вечерний концерт проходил великолепно. И дирижер, отдающий всего себя своей любимой профессии, и вся махина его оркестра скрупулезно точно воспроизводящая нюансы замыслов великих композиторов, и сами музыканты – все они создавали музыкальные шедевры, каждый раз подтверждая славу одного из лучших симфонических оркестров мира. Ольга Юрьевна не играла, а парила в эфире чудных
звуков, ощущая полное сопричастие к прекрасной возвышенной музыке. Не только оркестр, но и слушатели казались ей единым безупречным организмом, чутко сопереживающим и эмоционально отзывающимся на то чудо, что дарили Ольга Юрьевна и ее коллеги. Благодарная публика, как обычно, долгими бурными овациями и возгласами «браво» награждала оркестр за то возвышенное чарующее впечатление, которое передалось им. Ответная реакция не заставляла себя ждать. Дирижер с
увлажненными глазами, многократно возвращался на сцену, и каждый раз музыканты вставали со своих мест, отдавая должное и маэстро, и таким чутким, лучшим в мире слушателям. Когда, наконец, аплодисменты иссякали и зрители двигались к выходу, приходило время собираться и оркестру. Ощущая легкое разочарование от того что концерт так быстро закончился, Ольга Юрьевна с нескрываемым удивлением наблюдала, как многие коллеги – музыканты, едва зачехлив инструменты, сразу
же отключались от только что пережитых эмоций. Ольга Юрьевна была другим человеком. Великолепная музыка продолжала звучать в ее душе, и она не хотела, да и физически не могла так легко выйти из этого метафизического состояния творца прекрасного и возвышенного. Ее вечер продолжался. На верхнем этаже гостиницы «Европейская» напротив филармонии притулилось злачное
местечко – ресторан с народным названием «На крыше». Это был чуть ли ни единственное место встречи ленинградской музыкальной тусовки. Именно здесь, десять лет назад, в свой день рождения, она встретила Эрика. Он появился, когда она уже собралась заказывать такси для возвращения домой.
- Это Эрик, пятый сэксофон Ленинграда – пояснила ей знающая всех и вся соседка по столу.
- Пятый саксофон? - машинально переспросила Ольга Юрьевна
- Нет, сэксофон – повторила соседка и провидчески пообещала - скоро сама убедишься.
Эрик подошел и, не здороваясь, присел на свободный стул, оказавшийся рядом с
именинницей. - Предлагаю выпить, есть повод, я угощаю – бросил он – Мишка не вернулся. Все знающая соседка по столу наскоро объяснила ей, что Мишка — это солист балета Кировского театра Барышников, уехавший в составе труппы на гастроли в Канаду и оставшийся там. Эрик, как и Ольга Юрьевна, был музыкантом. Солируя в знаменитом джаз – оркестре клуба «Квадрат», он не испытывал недостаток славы на свою многогрешную голову. Женское внимание он воспринимал как само собой разумеющееся - обязательное и необременительное дополнение к своему
творчеству. Всю свою энергию и креатив он отдавал джазу. Магия его музыки завораживала. Когда низкий, чуть хрипловатый проникновенный пассаж его саксофона буквально ввинчивался в экзальтированную напряженную атмосферу зала, публика буквально взрывалась эмоциями. Волшебное превращение лохматого худого сутуловатого парня в простой клетчатой рубашке во властителя душ и судеб благодарных слушателей было сравни чуду. В такие моменты каждый чувствовал в сердце что-то очень личное, то, что незримо передавалось в наэлектризованной атмосфере. Саксофонист, конечно, чувствовал свою власть над гостями. Он упивался ею, и, импровизируя, вводил публику в транс, а затем, делая недолгую паузу и передавая эстафету другим инструментам, давал слушателям короткую передышку, чтобы вновь ввести их в полугипнотическое состояние. Проникновенный тембр завораживающего свинцующего саксофона – и вот уже ноги у очередной слушательницы подкашиваются, становятся словно ватными, взгляд затуманивается, и страстное желание обреченного тела сладко отзывается в ее обмирающем сердце. Успевший в свои тридцать три года пять раз жениться и столько же развестись, Эрик не обращал внимания на такие мелочи как штампы в паспорте. Безропотно плетясь за своей новой фанаткой – поклонницей куда угодно: то в
ресторан, то на курорт, то в брак, то из брака, он вряд ли глубоко вникал, кто и с какой стати идет с ним рядом. Эрик был сосредоточен исключительно на поиске новых звуков. И неважно, откуда шел звук. Был ли это хруст надкусываемого яблока, перестук колес вагонов ночных трамваев, шелест листвы или шум прибоя
на диких пляжах – ему все это было важно и интересно. Услышанное он сохранял в памяти, чтобы потом, взяв саксофон, исполнить ту мелодию, что наиболее полно соответствовало бы его настроению и передавалась бы слушателям без мельчайших искажений. Именно поэтому его саксофон был так понятен и так выразителен. Каждый находил в его мелодиях что-то знакомое, глубоко выстраданное и почти забытое чувство, вновь ожившее в памяти под влиянием музыки.
После концерта, глубоко ночью, редко, когда один, а чаще с новой поклонницей, он возвращался в свою холостяцкую квартиру, чтобы разочаровать распаленную желанием женщину, готовую к бурному на всю ночь горячему сексу. Едва добравшись до кровати, он валился в постель и после вялого копошения под одеялом с завершающим разовым актом, отворачивался от страждущей поклонницы и
через минуту уже похрапывал во сне.
Именно так и случилось с Ольгой Юрьевной. Проснувшись после полудня в его постели, она застала своего кумира в одних трусах с саксофоном в руках, готового снова уйти в мир музыки прочь от грешной действительности. Не желая отставать, она, в чем была, решительно встала с мятой, не слишком свежей постели, подошла к старому пианино, Тут же она взяла первый аккорд, так удачно попав в начавшуюся мелодию саксофониста, что Эрик даже поднял на нее глаза, как будто впервые обратив на нее внимание. Так, ни слова не говоря, они и играли, потеряв счет времени, он – на своем навороченном саксофоне, она на дребезжащем ненастроенном пианино Zimmerman, неизвестно каким ветром принесенным в эту квартиру.
- А ты кто? – удивленно взглянув на женщину, осведомился Эрик, когда его саксофон замолчал.
- Олечка.
- Знаешь Олечка, - медленно сказал он, - У меня было уже пять жен, а с кем я переспал, то я и со счета сбился. Но никто, слышишь, никто из них не мог попасть со мной с первого такта. Недурно у нас сложилось, а? – заинтересовано продолжил он. Ольга внимательно взглянула на него. Вблизи он казался старше своего
возраста.
- Вот тебе мой телефон, - она нацарапала на его нотах свой номер, – по вторникам я свободна. Позвони, как соберешься. А я пошла, мне на работу пора.
Его звонка она ждала почти две недели.
- Олюня, полабаем вместе за грины?
- Где и когда?
- Завтра, во вторник, подгребай к восьми к «Астории».
- ОК, bro - Ольга не хуже Эрика владела сленгом музыкантов.
В тот вечер все прошло по ожидаемой схеме: ресторан – музыка – постель – секс – утренний дуэт - недолгое прощание без обещаний, без обязательств. К новости о ее беременности Эрик отнесся философски. «Во, попадалово», - выдал он и через короткую паузу добавил, - «я позвоню». Ольга Юрьевна и сама не знала, нужен ли ей такой муж, но ребенка она хотела точно. « Воспитаю и сама» - решила она засыпая. Среди ночи ее разбудил звонок телефона. «А знаешь, Олюня, я согласен, – как всегда не поздоровавшись начал Эрик, - только я в быту не
очень». «Я тоже не очень, - поддержала разговор Ольга – ну ничего - уборщицу найдем». Они понимали друг друга с полуслова и в длительных разговорах не нуждались.
Счастливая мать Ольги Юрьевны надеялась, что ее новорожденный внук скрепит эту странную семью, живущую по собственному режиму бодрствования по ночам и подъему за полдень. «Ребёнок заставит дочь вести хозяйство, - надеялась она, – и они наконец-то займутся ремонтом просторной, но запущенной квартиры». Увы, ее мечтам не суждено было сбыться. Телефонный звонок однажды ночью навсегда изменил жизнь Ольги Юрьевны. Бесстрастным голосом привыкший ко всему милицейский дежурный сообщил, что Эрика зарезал на выходе из джаз-клуба горячий ревнивец одной из его поклонниц.
Следующие несколько месяцев были как бы вычеркнуты из ее жизни. Ребенка забрала подъехавшая из провинции мама, и молодая вдова осталась в огромном городе совсем одна. Спасла ее музыка. Казалось, она не отходила от рояля часами. Исполняя сложные партии и импровизируя, она забывала свою боль. Но время брало своё. Ей надо было жить, и, если не ради себя, то ради сына.Вот и сейчас, возвращаясь далеко за полночь домой, она в очередной раз давала себе обещание
прямо с утра начать жить по - новому. «Как же редко я с ним общаюсь», - думая о сыне, страдала Ольга Юрьевна. Она не помнила, когда в последний раз они сидели вместе за обеденным столом, делала вместе с ним уроки, обсуждала его мальчишеские дела, когда они вместе гуляли или смотрели телевизор.
«Сегодня же утром проснусь пораньше, приготовлю. завтрак сыну и провожу в школу - планировала она – до репетиции на рынок за продуктами сбегаю, Куплю что-нибудь полезное и вкусное. А после концерта сразу домой».
Все эти мечты рассыпались, когда она пересекла порог квартиры. В коридоре не было привычного беспорядка, который устраивал Вова, приходя из школы. Она ринулась в комнату мальчика – но его и там не было. Ольга Юрьевна промчалась по квартире в тщетной надежде увидеть сына и вдруг увидела записку,
лежащую на видном месте на столе в гостиной. Соседка сообщала, что Вова задержан за приставание к иностранцам. Ей надлежало срочно бежать в местное отделение милиции спасать сына.