Есть внуки у меня, два сына, дочь.
Но выросли - разъехались давно.
Не потому ль, когда приходит ночь,
Заглядывает страх в моё окно.
Рисует на стекле мохнатой лапой
Картины из кошмаров, словно он в бреду.
Назад оглядывается воровато,
И шепчет о беде, которой я не жду.
……………….
Я в этот час оказываюсь в детстве,
Когда в кругу друзей, в вечерний час,
Устроившись в укромном месте,
Мы слушали пугающий рассказ.
Про руку чёрную был самый леденящий,
И та рука нам чудилась везде.
Потом походкой, чуть ли не летящей,
Скорей домой, где свет горит в окне.
Там мама у плиты над ужином хлопочет,
Сидит отец, газетами шумя.
Уходит страх, но тоненько бормочет:
«Я под кроватью буду ждать тебя».
Прошу отца: «Побудь со мною,
Поговорим, а хочешь, почитай».
И, умоляя, глажу по щеке рукою:
«Ты только свет потом не выключай».
……………….
Ушли из жизни и отец, и мама,
И я к закату подошла давно.
Но, отчего то, старый страх упрямо
Стучит, в завешенное тьмой, окно.
Теперь, конечно, страх мой изменился.
Он тоже постарел, и стал другой
Мой бедный страх. Он примирился,
Не может испугать меня рукой.
Бормочет он, почти невнятно,
Что, дети беззащитны. Далеко.
Жизнь в мегаполисах опасна.
-Ты закопалась в глушь, тебе легко.
Не засыпай. Не спи. Меня послушай.
Иль, посмотри – рисую на стекле.
Хичкока получается не хуже,
Но лучше и понятнее тебе.
Он упивается моей тревогой,
Назойливо въедается в глаза.
И кажется ему, ещё немного,
Его нектар покажется – слеза.
Ещё немного. Нет, напрасно.
Стряхнув его, к иконам подойду.
В глаза Пречистой, добрые и ясные,
С мольбою и надеждою взгляну.
Я в тишине шепчу слова молитвы,
Я за детей прошу. Горит свеча.
А страх? Он убегает с поля битвы.
Он убегает, но готов начать
Игру другую, в доме по соседству.
Но прежде должен заглянуть в окно.
Чтобы пугать, найдёт другое средство,
Лишь только б в доме не было икон.