Тело совершает такие привычные, такие забытые - движения, а мозг молчит. Только изумляется про себя - почему? Почему ты почти ничего не чувствуешь?! Вернее, чувствуешь так, словно не было этого года, этой разлуки, казавшейся - навеки? Словно неделю назад виделись. Она-то думала - если вдруг (как много было этих "если" и "вдруг"! гораздо больше, чем реальной надежды) когда-то это произойдёт - с ней истерика случится. Ведь она дергалась на все похожие машины, на любого человека, тень которого могла быть его тенью. Услышать мечтала. Прикоснуться. Случайно столкнуться где-то в городе, в поликлинике, в конторе какой-нибудь. Ну, бывает же! Не сталкивались. Его смс (большей частью - ответы на ее послания) заставляли улыбаться против воли. Сколько друзей за год умоляли ее: "Улыбнись!" Бесполезно. Она могла смеяться в разговорах с ними, если было смешно, даже ржать над особо удачными шутками, но не улыбалась. От написанного им - от любой пары строк, совсем простых слов, - улыбка ползла непроизвольно. Умиляло все - он был единственным, кто говорил точно так же, как она. Без каких-то не нравящихся ей присказок, без новомодного жаргона; все ударения идеально правильно по-русски. Даже когда оговорился (в эту встречу), - и тут же поправился, она уловила, отчего, - с ней тоже такое бывало: если хочешь сказать сразу два глагола, и не успеваешь выбрать, а язык уже начал раньше - например, "положил-положим", в результате может вылететь "полОжил" - как начало и конец разных слов. Только так. И у него такое случилось, и у неё случается. Просто они во всем, во всем...
Ах, начать надо было не с этого, конечно. С начала? Тогда будет слишком длинно. Описывать, как она жила этот год, сколько печальных, ужасных событий случилось, - по порядку? Или не стоит?
Итак, стоит она в разворошенном холле раскуроченной стоматологии. За ней диван, сбоку кресло, какой-то хлам; к стене прислонено длинное зеркало - выдранная бывшая зеркальная дверь. В подсобку зайти страшно. Отопление после капитального ремонта здания практически не работает даже в рентгеновском. Между ним и окном - огромная дыра в полу. Крысам раздолье. Зато работает рентген, хоть и виснет комп, выдаёт "01.01.03".
- Как он мне надоел с этим ноль первым ноль третьим! Видишь, третий год у нас сейчас, он считает!
Она молчит. Компьютер считает правильно. Третий год у нас. Какое бы ни было число на самом деле - сегодня оно у нас ноль первое, ноль первое... Просто он об этом не думает. Ему и не надо об этом думать. Если мужчина слишком заморачивается женскими предчувствиями и знаками - это лишнее. Если он машет рукой и говорит, что все это бред - тоже неприятно. Золотая середина означает гармонию. Есть мужское, есть женское. Надо уважать темы друг друга, но не перехватывать их. Не тянуть одеяло на себя. Опять отвлеклась.
Начало? Начало банально. Заболела многострадальная шестёрка, которую нехотя доделывали в "Дентале". Кое-как она держалась месяцев восемь, а затем... Лечить ее никто не будет, на удаление только. Противовоспалительные, антибиотики пила - не помогало. Надо сдаваться. Еще и заплатить за грустную манипуляцию. Еще и ждать записи, когда там хирург появится - раз в неделю. Остается поликлиника, в которую завтра надо идти с дочкой. Так. А завтра - пятница. И праздники. То есть решить завтра сразу, или терпеть неизвестно сколько. Куда-то испарилась гордость и страх. Позвонила. Не ответил. Написала: "Нужен совет".
Перезвонил вечером. Нажала на отбой, выскочила под дождь.
Рассказала симптомы коротко, спросила, есть ли срочность.И про поликлинику добавила, что тамошних врачей не хвалят. "Я боюсь".
- А меня не боишься? Намекаешь, чтобы это сделал я?
- Тебя не боюсь... А ты можешь?! Так ты начал работать?.. и молчал?!
Не верилось, что правда. Что она слышит это. Что спасена...
- Ну, как работать... Не подняться мне уже. Могу, да. Завтра в городе, может, буду к вечеру.
- Можно и завтра, но только, если совсем поздно, занята весь день. Лучше послезавтра.
(Завтра. Послезавтра. Она вправду это слышит? Больше года прошло. Она его уже похоронила, попрощалась. Затем обрела в виде "сообщений из склепа", без надежды на встречу. Завтра! Да она не успеет себя в порядок привести. Она теперь так долго и медленно делает все. И ей так некогда. Помыться качественно - и то роскошь. А рыться в шкафу при муже, находя старое-красивое... Сменить чёрное кожаное - на пальтишко цвета топлёного молока - его не сожрала ли моль? До сих пор ей было все равно. Куда его было носить, не в магазин ведь? Господи, что там еще... волосы покрасить, маникюр сделать - то есть, самой привести в порядок ногти, покрыть прозрачной основой... Не засохло, интересно, парфюмированное молочко для тела? Ушки, шейку смазать... мало ли. Даже, если ничего не будет - она должна быть чистой, ухоженной и вкуснопахнущей. Можно не наряжаться особо, не краситься, не сверкать самым кружевным бельём. Это для других важно. Для него сложнее. Она должна вновь стать той собой, излучать ухоженность, словно она весь год такой была. Почему это нужно для него? Потому что это главный критерий себя - для нее самой. А что нравится ей, то нравится и ему. Наверное.)
- Рита говорит, мол, папа, все открываются давно, один ты не развиваешься...
- Насколько я помню, летом как раз Рита не пускала тебя работать?
- Ну, это было давно... Сейчас пандемии уже нет.
(Давно ли ты такой смелый? Привился, небось...)
- Сейчас цифры уменьшают.
- Так-то да. Бабушка у нас дома, прооперировали, все нормально. Только вот раз она упала, вызываем "Скорую", там девчонка говорит: "Вы ведь сами врач?"
- Я не слышу половину. Дети орут у подъезда, я отошла, но все равно.
- Так он... так и не вышел на работу? Все время дома? - сообразил, почему она на улице
- Да...
- В общем, у нее с сердцем лучше, чем у меня. Я вообще загибался осенью, с монитором ходил, то больше ста молотит, то пятьдесят-сорок...
- Погоди, это нехорошо! А давление какое?
- Да все время на энапе, не меряю я его, какая разница, высокое. Прописали конкор, потом пошёл во вторую поликлинику, а там говорят...
- Слушай, давай покороче, а? Я же под дождем стою из-за этих детей, и телефон мокнет. Вкратце?
- А, ну, конечно. Вкратце - сейчас все хорошо!
- Все?
- Абсолютно. Так что завтра звони.
- Хорошо. Пока...
...
- Привет! Пришла все-таки! Я уже полчаса то погуляю, то снова зайду. Потом опять уже хотел пройтись. Я тебе звонил.
- Я не слышала ничего. "Десятка" совсем не ходит, пришлось на троллейбусе, полдороги пешком, наверное. А почему ты на этот телефон звонил? Я бы никогда не услышала, там звук выключен.
- Не знаю, звонил на твой номер...
- Ерунда какая-то. Ну, было время, когда я пользовалась этим телефоном, я писала, но это было недолго. Мне сюда никто не звонит. Я даже сама не помню, какой здесь номер.
- Пытаешься вспомнить, как здесь было? - глядя на ее попытки найти шкаф.
Разворочено все, конечно. Не хуже, чем в ее квартире. Масштаб другой.
Кресло, светильник. Его руки. Странно, он не просит снять помаду. Как все странно, и как обычно.
- Смотри, что они мне с правой шестеркой сделали! Там же хороший зуб был, просто пломба большая. До десны сточили! Коронку, мол, и все. А нельзя его... поднять, нарастить?
- И острый край... Можно, конечно. Так, теперь левая. Отека нет, не шатается. А точно шестёрка, это не семёрка была? Про которую говорили, что распадётся на половинки, что не сохранить?
- Точно шестёрка. Они посылали меня на МРТ, и там видно, что много материала за верхушками. Что из-за этого ничего не видно, и так лечить нельзя, мол, не рассосётся, что хорошо еще, нерв не затронуло, не перекосило... Я молчала про тебя, на всякий случай, мало ли, где лечилась. Уезжала, может.
- Они думали, что это пломбировочный материал. По американской методике немного вывести за верхушку... Нет, это же лекарство - рассосется, и не опасно. Они этого не знают, молодые... и не предполагали же, что лечилось так долго. Они-то думали - два-три посещения, никто же столько не возится. Пошли, сделаем рентген.
Никаких намёков. Но она идет за ним в рентгеновкий, стучит каблучками по родному полу, и уже счастлива. ("Почувствуй!") В этот момент она ощущает нечто, подобное тому, что должна испытывать.
- Холодно теперь здесь. Самое тёплое место ведь было. А после их ремонта сюда отопление не идет.
- Да, помню.
Она натягивает экранирующий фартук до самой шеи, пытаясь согреться хоть немного.
- Ну вот что там? Видишь, меньше уже лекарства за корнями, уходит. В середине затемнение сохраняется, воспаление, или нет, не поймёшь. Не знаю я, что делать. Открыть его, начать снова все - хрупкий он. Разве что... не вскрывая, сделать маленькое отверстие в самом центре, и туда затолкать йодистой пасты...
Она знала, что он что-нибудь придумает все равно, сколько бы ни говорил: "Ну, не знаю, что делать".
- Когда станет больно, сразу кричи.
Теперь он касается ее как-то иначе, вернее... как тогда. До того - прикасался, как к пациентке. Он сам замечает это:
- Я буду нежно... вот так...
Поворачивает ее голову движением, от которого мурашки по коже. Ах, это эротичное лечение - оно действует едва ли не больше, чем все остальное... Она рассматривает его глаза, брови, уши, заново запоминает. Отмечает, что он не полностью седой, на затылке есть чёрные волосы. Это хорошо, наверное...
Он проходит бормашинкой еще и справа, она понимает, что попутно он сгладил какие-то огрехи "Денталя".
- Убрал острые края...
Вот почему в "Дентале" она бы без толку объясняла, что и где ей мешает, а они все равно не нашли бы? Он просто увидел и сделал.
- Ну, все! Пошли еще посмотрим теперь.
- А закрывать не будешь?
- Уже закрыл, временная полимерная.
Картина на экране впечатлила. Зуб насквозь пронизывал чёткий и тонкий прямоугольник введённого лекарства. Все видно и понятно.
Она заметила, что он погасил свет в холле, и уже снял верхнюю часть формы, но делала вид, что не понимает. Прошла в подсобку налить воды. Боже мой, все завалено, ничего не найти, даже чайника не видно под грудой вещей. Бутылка с непонятно какой водой.
- Где ты?
- Здесь. Водички хочу.
- Водички... Я накипятил немного, а это ещё прошлогодняя, наверное.
Извлек откуда-то чашку, налил. Господи, какое запустение!
Отпив, она поставила чашку на столик, прошла мимо него, не коснувшись. Не специально. Привыкла уже мимо мужа просачиваться незаметно. Он догнал, обнял. Она послушно протянула руки вверх. ("Почувствуй же! Это происходит сейчас, то, о чем ты мечтала, ревела, не жила, умирала - год!") Ничего. Как тот злой джинн, Омар Юсуф, брат Абдуррахмана ибн Хоттаба, который слишком долго просидел в бутылке, и в конечном счёте решил убить того, кто вызволит из заточения. Нет, ей приятно. Ей всего лишь умеренно приятно, и она не понимает, куда делся её восторг. Хотя... Нет. Просто ее сердце не в силах воспринять это ещё. Она не верит, вот и все. Она позже поймёт. Наверное, хорошо. Что не бьется в истерике сейчас, не кричит: "Ты есть!!!"
Он гладит ее медленно, не спешит к активным действиям. Они просто стоят, вжавшись друг в друга. Словно... словно весь этот год мысленно находились здесь, и в той же позе. Им не надо думать, как подойти, с чего начать. Он гладит спинку, она - его голову, плечи. Похудел, наверное, плечи, кажется, стали чуть уже. Не важно, она отмечает это только в связи с состоянием здоровья - лишь бы все хорошо. Но ведь не все, к сожалению. Судя по тому, что он рассказывал. Колючие щеки. Губы смешно и нерешительно целуют ее нос, ушко. Руки потихоньку начинают расстегивать лифчик, гладят грудь. Он стонет, она молчит. Он осторожно касается губами ее губ. Она отвечает изо всех сил. Он расстегивает джинсы, добирается до гладкой кожи. Кажется, его приводит это в трепет. Играет или нет? А она молчит. Пока. Лишь продолжает гладить его абсолютно невинно. Любя, а не соблазняя. Музыки нет. Она не решилась включить. Да и хотелось ли бы им сейчас слушать ту же музыку? Конечно, она закачала какие-то новые трэки, но большинство - прежние. Она начинает слегка прерывисто дышать, и все. Затем издаёт отдельный вскрик, означающий, что скоро... но ей не хочется ускорять, пусть все происходит плавно, само. Затем звучит вопль, которого давно не слышали стены этого дома. Соскучились, небось. Второй... Третий... Она отстраняется немного, начав лениво ласкать его.
- Садись! - говорит он хрипло, подстилая простынку на диван. Стягивает с нее джинсы полностью, кроме самого низа и сапог. Наклоняется. Совсем непонятно, что собирается делать. Укладывает ее на диван, накрывает собой, стонет.
- Да не получится так!
- Все получится, - поднимается, стаскивает с нее сапожки, похоже, с трудом соображая, что на них надо расстегнуть молнию. Возится с этим в каком-то трансе. Они полностью погружены друг в друга. Сейчас для нее оказывается неожиданностью, что ее крик прозвучит еще раз.. Она слишком отвыкла, слишком многое перенесла, пережила, чтобы так сразу - стать той, что прежде. Он... ей кажется почему-то, что недоволен собой, что хотел дать ей больше, дольше... Но, как и раньше, он не показывает эмоций после. Говорят о всякой ерунде.
В тамбуре она нарочито стоит при отпертой двери. Он безропотно открывает, выпуская ее. Идут к машине совсем рядом, почти касаясь друг друга, но она не просовывает руку в его. Слишком уж светло, слишком много народу. Не так часто люди ходят под ручку вообще, будет вызывающе бросаться в глаза.
Субару. "Привет, субару. Как долго ты меня ждала... Но я не стану произносить при нем такие слова. Не стану гладить твои ручки. Что-то ты какая-то не очень блестящая. Но ты есть..."
- Хочешь курить?
Хм, не особо, но, - чем дольше она тянет время - тем дольше с ним. Пусть думает, что она хочет курить.
Опять какие-то тряпичные, в старинной одежде, куклы, на заднем сиденье. Он заговорил сам:
- Всякое барахло с дачи вожу, вот, теперь попросили кукол вывезти. Завтра снова надо детей за город.
Она промолчала. Не до ревности пока, не стоит. Но все же... Дети, куклы. Вдруг он вовсе не к бабушке торопится?! Внуки. Или даже его дети. И кто-то его ждёт, а она - дура!
Спущенное заднее колесо накачивалось насосом.
- Да, может дешевле все-таки залатать?
- Конечно! - ("Ты до сих пор не сделал колеса?!")
- Изнашивается двигатель, бензин идет на эту подкачку. Экстрасистолы опять, - поморщился.
- После меня... - расстроилась она.
Мир приходил в себя после карантина. Медленно, со скрипом, с огромными потерями. "Как после войны", - подумалось ей. Оба они уже не те. Станут ли люди прежними, когда-нибудь? Вряд ли. Возможно, они станут лучше. Но уязвимей.
Чистая, безмятежная радость исчезла. Притупилась, потускнела, как субару. Она едет в субару. Это правда. Спокойно села, как в любое такси. Может, когда-нибудь пройдет постковидный синдром - во время болезни исчезали запахи, нарушился вкус. Вкус к жизни, кажется, тоже.
- Где тебя высадить?
(Господи, какая разница?! Что сейчас скрывать, и так ясно, что после девяти вечера общественный не ходит.)
- Хоть у подъезда...
- Не следят за тобой теперь?
- Наверное, нет.
До подъезда все-таки не доехал, и правильно, это дурной тон. Она вышла со смешанным чувством. Домой не хотелось со страшной силой, но не из-за него. Просто устала она от дома, как от тюрьмы, за этот год.
...
Теперь она вышла за час, не надеясь попасть на "десятку". Правильно сделала, тем более, что встречу он перенёс на час позже, на восемь. Перед светофором ее остановил голос:
- Девушка, не поможете мне перейти дорогу?
- Помогу.
Она не поняла еще, в чем заключалась помощь. Молодой человек держался за столб светофора, может, искал на нем кнопку? - отметилось краем глаза. Вроде не слепой, и понимает, что на красный нужно стоять. Юноша качнулся к ней, неловко уцепился за руку.
- Спасибо большое!
Как же он по городу один ходит? Еле ковыляет. Господи, не спешила бы она, проводила бы парня подольше.
- Пойдемте потихоньку уже. Здесь недолго горит зелёный. Красные цифры истекали к нулю. Они дошли до края тротуара. Медленно, но благополучно пересекли проезжую часть.
- Спасибо вам! Дай бог здоровья!
Говорил паренёк тоже не очень хорошо.
- И вам!
Странный сегодня день, и она уже так устала, а еще даже не пришла. Субару не было. Нигде. Неужели в такой час он без машины?! Только на такси придётся. Может, рано еще? Она стукнула в дверь легонько, в надежде, что за ней еще никого, а он сейчас подъедет. Надежда не оправдалась - дверь быстро открылась, он был в форме.
- Привет! Тебе свет нужен?
Он имел в виду, включить ли в холле. Она страшно тупила, потому что разозлилась на отсутствие субару, на пациентку в кабинете, хотя было уже начало девятого. Издевается? Злость погнала ее подойти к двери в попытке открыть, хлопнуть оной, и сбежать. Запер.
Судя по доносящимся фразам, у пациентки примерно те же проблемы, что у нее: "Да, можно поставить протез. Но я еще не готова морально к удалению! Сколько я должна?" - "Позже решим, не надо пока. Пока еще неясно, получится ли. Если нет, то..." - "Должно получиться!"
Лиля ее понимала. Должно. Не готова морально. Все правильно.
Девушка ушла. Лиля взяла себя в руки, спросила спокойным тоном:
- Ты без машины?
- Почему, с машиной. Просто дальше оставил, сегодня не пробиться было.
- А я испугалась. Время позднее. Общественный перестанет ходить через час...
(Мгновенно успокоившись.)
...
- Где там что у меня еще, ты в тот раз говорил? Кариес вверху? И четвёрка чувствительна. Мне эту прикорневую в Дентале переставляли уже несколько раз.
- Там эрозия. Пломба есть, но рядом эрозия.
- Последний раз недавно совсем. Ну, недели за три-четыре, как я тебе позвонила.
- Да ты что... Ох, молодежь. Драть их некому.
- А еще надо поднять правую, которую они испортили, сточили ниже десны. И заменить пломбу на семёрке...
- И все это я должен сделать сейчас? - жалобно-иронически.
Глаза его прилепились к ее глазам, и там остались. Оторваться взгляд уже не мог. Пошло это немыслимое чувство перетекания друг в друга, без возможности моргнуть. Они говорили и говорили, а глаза занимались любовью, сливаясь в экстазе.
- А сколько у них стоит пломба?
- Не помню точно. За наращивание я отдала шесть, запомнилось. Без гарантии.
- Что значит без гарантии?! Гарантии на что? То, что зуб может заболеть - это одно, а гарантия на пломбу, на их работу - совсем другое!
- Я тоже так подумала. По логике. Но спорить не стала, они вообще не хотели ее делать. Да и какая мне разница была...
- Меня на них нет! Я бы их достал с гарантиями! Вот заразы...
...
- Кольке надо позвонить. День рождения у него. Все запомнить не могу - четырнадцатого или пятнадцатого.
- Обязательно?
- Да это быстро...
Лиля пила чай. Столик был расчищен, и похож на прежнее место, чайник тоже был виден теперь. Их чашки стояли рядышком. Он опять заварил пакетики с иван-чаем. И даже сахар имелся. Надо же.
- Сегодня все-таки. Все время путаю.
- Теперь запомнишь. Четырнадцатого, как мне.
Хм. В тот раз она была здесь восьмого. Теперь четырнадцатого. Их дни...
- Он в мае, значит мается...
- Да не особо Тельцы маются, кстати...
Они бездумно лепят какие-то слова, перекидывая, словно теннисный мячик. В это время говорят глаза. А разум освобожден от настоящих мыслей и забот.
...
- Неспроста все это. Говорят, к осени большинство вакцинируют, и выработается коллективный иммунитет. Знаешь, сколько жили динозавры на Земле?
- Нет.
Он называет огромную цифру, которая не держится в ее голове.
- Я вот прочитал на днях. И как ты думаешь, отчего они вымерли? Климат был для них хорошим, не было там никакой кометы...
- Ты думаешь?
- Ну да...
- Прямо как у Булычева про планету Колеиду, которая вымерла от космической чумы. Представляешь, как раз карантин, да, а мы с дочкой это читаем. И тогда Алиса Селезнева проникла в прошлое на машине времени, раньше всех подбежала к вернувшемуся космическому кораблю, распылила вакцину и спасла мир...
- Да ты что? Ну, как все-таки фантасты предвидят... Это тот же Булычев? Та же Алиса?
- Да, что и фильм "Гостья из будущего". Но это малая часть книг, про нее очень много.
...
Она решается включить музыку погромче.
- О, какая старая. Кажется под эту песню мы обнимались с Веркой в институте...
- Это из фильма "Привидение".
- Так вот, набухались мы тогда... Девчонки потом нас откачивали. Верка...
- Может, не стоило откачивать?
Он уже притянул ее к себе.
- Так, развернулся! И - к Верке!
- Да ничего не было. И так давно же... сорок лет назад, - смеётся.
- Я сейчас тоже кого-нибудь вспомню! И... не сорок лет назад, поменьше!
- Два дня назад? - внезапно в его голосе слышится нечто, похожее не на совсем пустую болтовню.
- Что-то я никого не вспоминаю. - Она прижалась к нему лицом. - Склероз, кажется...
Телефон в сумке тихо поёт голосом Наргиз:
"Ты мое небо,
Ты мое чудо..."
...
- Что за день сегодня! Все не так...
- Странно, вроде четырнадцатое, хороший день.
- Так это потому что вчера было тринадцатое!
- А, ну да. Самое печальное, что зуб разболелся! Ну что за...!
- Не знаю я, что делать. Снова открывать? Двенадцатый час. И оставить открытым? Тогда паста высохнет, и толку не будет.
- Не знаю! Но в тот раз мне сразу легче стало, а теперь хуже.
Она почти плачет. Впрочем, и он в таком же настроении.
- Садись.
- Господи, как я устала. Не хочу.
...
- Ты закрыл?
- Да. Порошок положил вместо пасты. Сейчас утихнет. Ну, скажи, правда ведь, уже затихает?
- Не знаю. Может быть. Все равно выпью кеторол. Да где же он? Ничего найти не могу, издевательство!
Он уже открыл дверь, она все еще рылась в сумочке. Бесполезно. Фиг с ним.
- Что ты дома скажешь?
- Я только час ехала... Пациентка была.
- Назад тоже час ехала? И на чем?
- Не важно. Единственное, что имеет значение - прийти с тем, что мне легче, что прогресс есть. А если нет...
- На улице как хорошо! Свежо.
На улице, правда, было чудесно. Летняя короткая ночь, фонари и приятная прохлада. Романтика.
Он держит дверь.
- Мужик на балконе напротив уже устал стоять и курить, за нами наблюдая...
Она быстро просунула руку в его - идти далеко, и относительно темно. Хотя улица освещена, конечно, но, мало ли... Похоже, он этого ждал. Они идут под руку долго-долго, шаг в шаг, и это прекрасно. Они на воле. Господи, после такого года - как много значит это выражение. На воле.
- Где пойдём, дворами, или в обход?
- В обход. У вас тут крысы могут быть.
- Здесь налево.
В траве что-то подозрительно зашуршало.
- Что это? Опять?!
- Местные жители...
Пусть бегут местные жители. Она с ним.
- Я уже отвыкла от них. С нового года. Тогда я уже с ними разговаривала, правда, матом.
- Это правильно. А где они были?
- Прямо у подъезда. И никому, кроме меня, не было до них дела...
Она быстро рассказывает про кошмар в виде ковида и одновременной борьбы с крысами. Как писала в мэрию. Как ей отвечали...
- Мы пришли.
А она и не заметила. Субару, как большой серебристый дельфин, неожиданно высунула свою блестящую морду из кустов. В свете ночных фонарей кажется невероятно прекрасной.
- А вот эту машину все хотят продать, - кивнул на чёрную, соседнюю.
- Что это за машина?
Эмблемы не было, по форме автомобиль напоминал некий раритет.
- Мерседес.
Точно. Присмотревшись, она нашла малюсенький значок. Надо же. Закурила.
- Не знаю, куда этих кукол. Ручная работа.
- Ручная? Так продать можно, на Авито.
- Ты будешь продавать? И сколько они могут стоить?
- Не знаю, но можно сориентироваться по ценам на похожие товары.
- Возьмёшь?
- Не, я продавать не хочу. А... возьму! Я в школу отдам для музея их, знаешь, как они такое любят! И дочке покажу. Только... скажи честно, почему они не нужны? Хозяева умерли? Болеют? У них чесотка? Это куклы вуду?
- Конечно, куклы вуду. Нет, никто не умер, и даже не уехал в Америку. Просто чистят завалы вещей, что жалко выкинуть - отдают, пристроить куда-нибудь.
Хорошо. Она хоть дочке сунет кукол, чтобы та поиграла немного, и не сердилась за позднее возвращение. Боже, а она-то переживала! "Кукол детям везёт, это его дети..."
Субару несется очень быстро. Максим разозлился, после того, как очередной "козел" попытался обогнать на переходе, и чуть не сбил пешехода.
- Козлина уродская! Изображает из себя! На переходе! Сейчас увидишь, насколько моя машина мощнее!
Ох, ну не без этого соревнования, конечно. Детство остается во всех. Прорывается в моменты эмоций. Да еще она рядом сидит... И, кстати, балдеет от скорости.
- Заберёшь кукол?
Он выходит из субару вместе с ней возле ее дома. Вообще-то, она и сама могла их вытащить. Он не торопится уезжать, продолжает говорить что-то. Но в двенадцать ночи надо-таки идти домой. Она машет ему куклами, идет, улыбаясь. Картина из готического фильма. Ночь, фонари, зелень кустов, серебристая субару, садящийся в нее мужчина, и - блаженно улыбающаяся женщина, с сумочкой через плечо, обнимающая двух кукол в старинной одежде, со странными личиками...