Юрка Попов сидел на пожарной лестнице, крепко схватившись за неё. Его колотил страх. И надо было ему поддаться на усмешки одноклассников и полезть на эту лестницу, чтобы спрыгнуть вниз с высоты.
Пожарная лестница начиналась не от земли, а на высоте двух метров, и чтобы на неё влезть, ребята подставили деревянную лесенку. Они поднимались по ней на пожарную лестницу, и прыгали вниз, кто со второй ступеньки, кто с третьей. Юрка долго отказывался сделать прыжок. Насмешки ребят и брезгливые улыбки девчонок, в конце концов, сделали своё дело, он влез на лестницу. Но при первом взгляде вниз, все его мышцы сковал страх, руки самопроизвольно уцепились за круглую трубу ступеньки и не разжимались. Мальчишки, увидев его испуг, убрали деревянную лесенку. Они смеялись над ним, строили ему рожицы. Зазвенел звонок на урок, все дружно убежали в класс, крикнув ему: "Помолись, ты же Поп! Ни куда не денешься, всё равно прыгнешь!"
Но спрыгнуть он так и не смог. Снимал его с пожарной лестницы учитель физкультуры. Именно с этого дня и начались все Юркины неприятности. С этого дня обыкновенная кличка «Поп» всеми воспринималась с издёвкой, словно он был верующим. Со словами: "Поп, почём опиум для народа? Поп, помолись за меня!" "Поп, проси помощи у бога!" - ему отвешивали подзатыльники, пинали, толкали и били.
Ни отца, ни братьев у Юрки не было, заступиться некому. Хилый с детства, он не мог постоять за себя, оказать физическое сопротивление, только скулил и размазывал ладонями слёзы, что ещё больше раззадоривало хулиганов. Плетясь домой побитым и униженным, он строил планы мести, в мыслях рисовал картины своего триумфа над обидчиками. Но при следующей встрече с ними снова трусил.
Юрка не жаловался матери, та сама поняла по синякам и оторванным пуговицам. Бабушка стала встречать его возле школы. Насмешки и побои увеличились, они стали проходить в раздевалке, если там не было взрослых.
Издевательства продолжились и в училище, там было много бывших одноклассников. Друзей не было. На того, кто начинал сближаться с Юркой, толпа набрасывалась с угрозами: «В богадельню к Попу захотел?» Желание дружить с ним у новых знакомых сразу исчезало. Девчонки сторонились, видя его постоянно униженным. Призыв в армию был для него желанной мечтой. С радостью уезжал он туда, где его не знают. Он мечтал, что станет настоящим защитником Родины, начнет жить свободно, не ожидая подзатыльников.
Курс молодого бойца" закончился принятием Военной присяги. А ночью в казарме состоялся свой ритуал приема молодого пополнения, присвоение каждому из них звания - «дух». «Духам» объяснили правила поведения: "Первый год пашешь, второй отдыхаешь". Огласили перечень их обязанностей и наказаний за неисполнение. Каждого «духа» закрепили за конкретным «дедом».
Юра знал, что в армии процветает дедовщина, он готов был жить по её правилам, терпеть унижения первый год службы и стать потом «фазаном» и «дедом», но, увы, он «приглянулся» повару солдатской столовой. Стокилограммовый верзила Юркиного призыва выбрал его «партнером» для своих тренировок в боксе. Для этого старшина роты ставил Юру в каждый наряд по кухне, объявляя ему внеочередные наряды за каждый «чих»: плохо заправил койку, опоздал в строй, пошевелился в строю, когда тот получал пинок от сзади стоящего старослужещего. Юркина жизнь превратилась в ад. В казарме он был постоянным уборщиком. Кроме этого, стирал портянки, подшивал подворотнички, заправлял койки «дедам». В наряде выполнял самую грязную работу на посудомойке, и был «грушей» для пудовых кулаков повара. Кличка «Поп» вернулась, и снова его чморили все. Ненависть к обидчикам росла с каждым днем, не давая его душе покоя. Но и трусость не оставляла ни днем, ни ночью.
В очередном наряде по столовой он услышал, как сослуживцы обсуждали случай суицида в соседней части: «Дурак и трус, чего добился, сам в «ящике», а кавказцам, которые над ним издевались, хоть бы что». Тут Юрка и принял решение. Вечером, наведя порядок, все ушли в казарму, кроме Юры. Он должен был домыть посуду и в четыре часа утра разбудить повара, тот начинал в это время готовить завтрак. Повар, как обычно, отработал на нем серию ударов, принял душ и ушёл спать. Как только он захрапел, Юра взял в бытовке газовый ключ, и вошел в комнату отдыха. Повар спал на спине, широко раскинув руки, и улыбался. Юра задохнулся от резкого приступа злости, всё тело задрожало, а руки до боли в пальцах сжали ключ. Прицелившись, он со всего размаха нанес удар ключом в середину лба. Повар зашевелился, Юру охватил ужас, в глазах потемнело, и он ожесточенно начал наносить удар за ударом. За боль, причиненную поваром, за унижение в казарме, за оскорбления в школе, за все обиды этого жестокого мира...
Рассвет Юра встречал на крыше шестиэтажного технического здания, куда он влез по пожарной лестнице. Солнце, медленно выплывая из-за горизонта, отогревало его заледеневшую душу. Он посмотрел вниз. Сердце бешено застучало, почти как в тот раз, в школе, но того ужаса не было. Юрка легко встал на парапет кровли. Ни какого страха! Один шаг вперёд, и все издевательства и унижения останутся в прошлом. Он готов был уже шагнуть с парапета, но тут ему представились лица сослуживцев, их ухмылки. Вспомнились их слова по поводу суицида: «...трус, чего добился... Сам в "ящике", а кто издевался, тем хоть бы что...» Нет! Трусом он больше не будет. Никогда! Пусть суд решает его судьбу. Он расскажет правду обо всём, что творится в казарме.
Символом начала новой жизни прозвучал у дежурного по части сигнал «Подъем». Стали оживать казармы, засветились окна, застучали сапоги по ступенькам лестничных пролётов. Сверху хорошо было видно, как на плац и на спортивную площадку потянулись и побежали строи подразделений. С окончания карантина Юрка не бегал на утреннюю зарядку, он был постоянным уборщиком казармы. Но сейчас он уже не тот Юрка, не вчерашний запуганный и забитый «дух», он человек. Юрка с удивлением отметил, что больше не ощущает отчаянья от содеянного, не корит себя и не чувствует страха перед неизбежным наказанием.
Когда он вошел в казарму, подразделение уже было построено. «Поп ещё один внеочередной наряд заработал», - послышалось из строя. «Я убил повара! Кто меня ещё раз тронет, тоже убью!» - злобно сказал он и встал в строй. В казарме наступила мертвая тишина.