Он хочет меня увидеть, но я ещё не освободилась и потому, чтобы не тратить зря время, он едет ко мне, давая мне полчаса, чтобы закончить дела.
Я так увлечена своим занятием, что не замечаю, как он заходит в кабинет. Лето в самом разгаре: окна открыты нараспашку, и за окном шумит набережная. Я сижу лицом к окну, задумавшись, и потому замечаю его, только когда он осторожно и нежно касается моих волос. Перебрасывает мою косу через правое плечо (ну почему она всегда не с той стороны?) и целует меня самыми чувствительными из поцелуев: вдоль шеи и по ключицам. Ещё один плюс жаркого лета: на мне лёгкий сарафан с тонкими лямками, открывающий всё, что только можно открыть, не нарушая офисного дресс-кода. Я закрываю глаза от удовольствия и глубоко вздыхаю.
Чувствую его улыбку. Я вообще так много чувствую его, что нет необходимости оборачиваться или открывать глаза, чтобы убедиться в правильности своих ощущений.
– Прости, я не хотел тебя отвлекать. Всё успела? Уже пишешь?
Я сначала по привычке сворачиваю открытый документ, в котором явно читаются четверостишья, потом улыбаюсь собственной глупости и разворачиваю его во весь экран.
– В последнее время пишу всё чаще.
– Только стихи, или прозу тоже? Будет роман о нас с тобой? – спрашивает он, целуя моё плечо.
Мой обожаемый эгоцентрист… Спасибо, что не забыл про меня, а то ведь он вполне мог бы попросить роман о себе, любимом.
Я оборачиваюсь к нему, любуюсь озорными мальчишескими искрами в его взгляде. Почему мне так нравится, когда он такой? Да нет, конечно, он мне нравится вообще любой – но вот этого восторженного мальчишку я просто обожаю.
– Когда-нибудь обязательно будет. Но, если честно, я не хотела бы его писать. У всякого романа должен быть конец, а я не хочу сочинять концовку нашей истории.
Я не говорю вслух, но мысленно заканчиваю фразу: «Потому что счастливой она может быть только в сказке, а сказок я не пишу.»
Он улыбается, приобнимая меня за плечи, я чувствую тепло его рук на обнажённой коже. Затем наклоняется, целует мои волосы и с хулиганской ноткой в голосе тихо говорит мне в ухо:
– Напиши только две главы. Пусть твоё сочинение закончится на нашем поцелуе.
Я прижимаюсь к нему и чувствую, что готова заплакать – от счастья, от восторга, от того, что он есть у меня. В этом, наверное, виноваты стихи: сентиментальность зашкаливает, чувства льются через край. И это, я уверена, хорошо. Чувствовать то, что чувствую сейчас я – это очень хорошо и правильно.
Я с улыбкой подставляю шею под его поцелуи.
– Те две главы, о которых ты говоришь – их ведь тоже можно писать лишь тогда, когда станет понятна концовка. Чтобы о чём-то писать, нужно в этом разобраться, посмотреть со стороны, быть объективной – иначе получится ванильный дневник романтичной дурочки. Я же не хочу думать о том, что будет завтра или послезавтра – хочу думать только о том, что происходит с нами сейчас. А для того, что я чувствую сейчас, стихи подходят идеально.
Он улыбается мне так тепло, так спокойно... Отчего-то в моей голове появляется и с назойливостью комара крутится мысль, которую я тоже не произнесу вслух: если он перестанет мне улыбаться, я стану писать ещё больше.
Я качаю головой, стряхивая наваждение. Перевожу взгляд с его губ на глаза.
– Я минуту назад отправила эти стихи тебе. Не успел прочесть?
Он похлопывает по карманам с растерянным видом. Потом взмахивает рукой.
– Так спешил к тебе, что бросил телефон на столе. Ну и ладно, ты здесь, а если меня будет искать кто-то ещё – то это не важно. Прочту, когда вернусь.
Невнятное леденящее беспокойство начинает сдавливать мне грудь: медленно, уверенно и неумолимо. Я пытаюсь его оттолкнуть – но оно давит на меня тяжелым неподъемным грузом.
Две главы… Всего две главы. Сюжет третьей будет зависеть не от меня.
Я сжимаю его руку, встаю из кресла. Прижимаюсь к его груди, привычным жестом лезу под рубашку, расстегиваю пуговицы, распахиваю мягкую тонкую ткань, касаюсь его кожи.
Стучит, стучит, давит… Даже его тепло не помогает мне отвлечься.
– Счастье моё, пойдём отсюда, пожалуйста.
Он смотрит на меня удивлённо и настороженно.
– Что-то случилось?
Я отчаянно качаю головой.
– Нет. Всё хорошо. Пока всё хорошо. Обязательно почитай стихи. Пойдём, мне нужен свежий воздух – я, кажется, слегка перестаралась сегодня с работой и кофе.
Очень скоро я узнаю, что, предвидя весь сюжет наперёд, я буду писать о том же: о его улыбке, его смехе, его прикосновениях к моей шее. Там будут две главы, и еще две. Там будет даже концовка, а может и не одна… Там будет так много мыслей, чувств и эмоций, что всех слов мира не хватит для их описания, а я буду писать, писать, снова и снова, пока однажды он не придёт и не остановит меня.
В каждой строчке я буду помнить о главном: он – моё счастье, и об этом я никогда не буду говорить в прошедшем времени. Если вдруг я начну об этом забывать, то нужно будет лишь вспомнить сегодняшний день: я, с небрежно заплетённой, даже не схваченной резинкой или лентой, косой, в белоснежном сарафане чуть выше колена, на тонких лямках, слегка развевающемся от ветра из открытого окна; его руки на моей спине, нежно и уверенно прижимающие меня к его груди; мои пальцы на его горячей, слегка влажной, терпко пахнущей бергамотом и кедром коже под распахнутой рубашкой тонкой ткани в бежево-коричневую клетку; его кофейно-медовые глаза, блестящие от того, что рядом – я. Этот образ неизменно вызывает у меня в памяти те шестнадцать строчек, что я написала за пять минут, ожидая его, и отправила ему за минуту до его прихода. Эта картинка так ясно стоит у меня перед глазами: кажется, и через полвека я не забуду этого момента и тех чувств, что я тогда испытывала.
Судьба. Она уже стояла за дверью, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по дверному косяку, но этот стук слышала только я и усиленно делала вид, что ничего не слышу, ведь мы не ждём гостей. Когда она переступит порог, наш мирок начнёт рушиться, я предчувствовала это, но мне так хотелось ещё хоть немного, хоть пару часов, не знать об этом и не впускать незваную гостью.
Смотреть в его глаза, шептать: «Счастье моё, я люблю тебя».
Вложив свою ладонь в его руку, идти с ним вдоль аллеи старых лип на Стрелке, быть его любимой женщиной и ощущать себя самым счастливым человеком на свете.
Любить – безгранично, беспредельно, иметь возможность говорить об этом, не держать в себе своих чувств и эмоций, - и точно знать, что они будут все без остатка приняты и поддержаны.
Смеяться от переполняющего душу счастья, ощущая себя в крепких горячих объятиях любимого человека.
Знать, что он испытывает всё то же, видеть его яркую, открытую, искрящуюся улыбку, целовать её сладко и бесконечно нежно, а потом – слышать его крик, тонущий в моём смехе:
«Кира, я люблю тебя!!!»
Разве такое можно забыть?
В одной из песен Максима Леонидова есть такая строчка: «А всё-таки не зря так устроил Бог, что в прошлое нельзя написать письмо». Там ещё много хороших строчек, но эту я вспоминаю очень часто. Несколько раз мне приходила в голову мысль: хотела бы я прожить тот беззаботный день иначе, если б знала, что будет завтра? Каждый раз ответ был быстрым и твёрдым: нет. У многих такого не случается за всю жизнь, несмотря на все усилия и старания, а у нас случалось при каждой встрече, без исключения, - и я не отказалась бы ни от одной из них, чего бы они не стоили. Весь мир в тот день горячим сгустком тепла лежал на моей ладони, он накрывал её своей, и в его горящем, лучистом, наполненном любовью и нежностью взгляде я видела: он хочет, чтобы так было всегда.
За это можно всё отдать.
За это мне уже завтра придётся отдать его самого.