В. М. Сибирский «Французские гвардейцы под конвоем партизан, 1812 год», рисунок 2003 г.
Он расстилался по ветру подобно свирепому потоку, пожирая и преодолевая на своём пути все препятствия. Скоро вся часть Земляного города, находящаяся по сю сторону Москвы-реки, представляла глазам огненное море, волны которого колебались в воздухе... Китай-город подвергся новому опустошению. Там был базар. Сила пламени, поддерживаемая множеством товаров, теснота между лавками и ярость бури делали всякую помощь бесполезною... Пречистинка, Арбат, Тверская и оттуда вдоль вала мимо Красных Ворот и Воронцова поля до самой Яузы всё было зажжено добровольно. ... Было два часа пополудни. Великий Боже, какое зрелище! Небо исчезло за красноватым сводом, прорезываемом во всех направлениях искрящимися головнями. Над нашими головами, под ногами, кругом ужасно ревущее пламя. Силы ветра, разреженность воздуха, происходящие от жара, производили ужасный вихрь, нас чуть не снесло с террасы... Мы должны были бежать. Попы, булочники, полицейские, наконец дворяне, надев парики, накладные бороды и мужицкие кафтаны, руководили шайками поджигателей. Французы кидали их в огонь, резали, вешали без сострадания, и долго ещё после пожара на изящных фонарях, украшающих Тверской бульвар, висели трупы поджигателей...». В настоящее время, по мнению ряда экспертов, при рассмотрении причин пожара необходимо применять комплексный подход. Очагов пожара было несколько, а это значит, что в той или иной мере верны все версии. Когда военный совет в Филях принял решение оставить город, ген.-губернатор признавался, что он «приказал выехать 2100 пожарникам с 96 пожарными насосами.
Таким образом, деревянный город лишился «огнегасительного обоза» - пожарной части и был обречен на гибель. А здесь надо уточнить, что весь центр города в радиусе 1,5 км от Красной площади был каменным. Показательно и то, что за 10 месяцев 1869 г. в Москве насчитали 15 тыс. пожаров. В среднем 50 пожаров в день! Однако весь город не выгорел. Дело здесь не столько в бдительности, сколько в повышенной пожарной безопасности каменного города с широкими улицами. Выполняя кутузовское распоряжение, Ростопчин также организовал поджоги складов и магазинов с жизненно необходимыми припасами: продовольствием и фуражом, различным имуществом и оружием, которые нельзя было вывезти (не хватало подвод). Считается, что это стало одной из причин Московского пожара, испепелившего древний город. Утром 2 сентября Ф. Ростопчин приказал полицейскому приставу П. Вороненко «в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять всё огнём», и пристав с вверенными ему людьми исполнял этот приказ «в разных местах по мере возможности до 10 часов вечера». Но и помимо распоряжений графа Ростопчина нашлись люди, которые остались в Москве и с риском для жизни поджигали свои дома, о чём затем рассказывали, приходя в расположение русской армии. Как бы то ни было, но последствия шестидневного пожара были ужасны. Не существует единой официальной версии о причинах пожара в Москве 1812 г., которая суммой фактов и доводов перевесила бы остальные. Все существующие версии в какой-то мере политизированы. Это значит, что истинные причины до настоящего времени не вскрыты.
Пожар был не нужен ни России, ни Наполеону. Большинством очевидцев отмечены необычные обстоятельства возникновения очагов пожара, который, будучи потушенным в одном месте, появлялся вновь в другом. Всего сгорело 6532 дома из бывших в городе 9158, т. е. свыше 70 процентов (не считая церквей и дворцов). Из 237 московских церквей сгорели 122. В огне погибли университет с его бесценной библиотекой, знаменитая библиотека графа Д.П. Бутурлина, картины великих мастеров из собрания А.Г. Орлова... Итак, ущерб от катастрофы оказался немыслимо тяжёлым. Французы потеряли в Москве 30 тыс. чел., что больше чем их потери в Бородинском сражении. В руины превратилась даже каменная застройка, чего не может случиться при обычном пожаре. Руинами стала значительная часть Кремля и массивных каменных торговых рядов, что политологи-пропагандисты вынуждены были объяснять проделками неадекватного Наполеона (якобы он приказал всё это взорвать). А то, что степень разрушения того же Кремля в разных местах была различной, объяснялось тем, что торопливый Мюрат не все фитили поджёг, либо дождь их погасил и т. д. «Прекрасный, великолепный город Москва более не существует», - сообщал Наполеон в письме Александру I. Не стало и провианта, на запасы которого рассчитывали французы. Над их армией нависла угроза голода, т. е. Москва стала для неё военной ловушкой. По словам Льва Толстого, завоеватели, вошедшие в город 2 сентября, спустя пять недель «уже не составляли более войска. Это была толпа мародёров, обречённых на поражение».
«НАРОДНАЯ ВОЙНА»
Известие о сожжении и разграблении Москвы придало новое ожесточение народному движению. Зарево, виденное на 150 верст окрест, довело ненависть к врагам до исступления. Народные мстители, имея во главе дворян, помещиков и офицеров уничтожали французов чем и как могли повсюду, вели разведку, брали в плен неприятельских командиров и курьеров с императорской почтой. Зачастую они приходили в главную квартиру русских войск и просили огнестрельное оружие и патроны. Князь М. Голенищев-Кутузов хвалил их, удостаивал почти всех вниманием, беседовал с ними и, называя «почтенными и истинными патриотами России», раздавал храбрейшим Георгиевские кресты. «Малая война», истощавшая армию Наполеона, грозно перерастала в - большую. 15 сентября стал армейским партизаном полковник Иван Вадбольский. Его летучему отряду изначально в 500 чел. поручалось действовать на Новой Калужской и Можайской дорогах. С этой задачей партизаны справлялись успешно. Так, 4 октября у с. Каменского была разбита большая колонна французской кавалерии. Далее в состав крупного партизанского отряда князя Вадбольского вошли заметно поредевшие за войну три полка: мариупольский гусарский и Донские казачьи подполковника Власова 3-го и войскового старшины Грекова 2-го. На всю Россию прославился храбрый и находчивый командир партизанского отряда А.С. Фигнер, действовавший в непосредственной близости от Москвы. Александр Самойлович был потомком древней немецкой фамилии Фигнер фон Рутмерсбах. Свой первый боевой опыт он получил во время русско-турецкой кампании.
Поступив в 1810 г. на службу в молдавскую армию, он в составе отряда ген. Засса атакует крепость Туртукай, а чуть позже – героически принимает участие в блокаде и взятии крепости Рущук. За отличие в этих делах Фигнер получает прямо на поле боя под крепостью Рущук орден Св. Георгия 4-й ст., а чуть позже - именной Всемилостивейший рескрипт. В 1811 г. Александр Самойлович получает чин штабс-капитана, переводится в 11-ю артиллерийскую бригаду и берёт в командование лёгкую 3-ю роту в этой бригаде. С началом Отечественной войны 1812 г. Фигнер первым делом отличается защитой орудий на левом фланге русских войск на реке Страгани, при этом сумел отбить у французов одно из захваченных ими ранее орудий и получив за это чин капитана. Это был прекрасно образованный человек, владевший французским, немецким итальянским и польским. Пользуясь этим, Фигнер выдавал себя за иностранца, пробирался в Москву, нанимался лакеем к французским офицерами и выведывал военные секреты. По ночам же он со своим отрядом уничтожал разрозненные шайки мародёров, хозяйничавших в окрестностях Москвы. Несколько раз артиллерист Фигнер пытался организовать убийство Наполеона (по заданию Кутузова), но этот замысел не удался, так как его прекрасно охраняли. В конце концов А.С. Фигнеру пришлось покинуть Москву. Тогда он начал со своим отрядом громить прибывавшие в город французские резервы. Часто он выдавал себя за представителя французского командования, вёл резервные колонны на «привал», где на них обрушивались партизаны.
Был случай, когда А.С. Фигнера, покидавшего французский военный лагерь, пытался задержать часовой. Но тот не растерялся, отругал часового за плохое знание французского военного устава и беспрепятственно вернулся в свой отряд. Своей жене Михаил Кутузов так писал о Фигнере: «Это человек необыкновенный. Я этакой высокой души еще не видал. Он фанатичен в храбрости и в патриотизме». Боевые вылазки он не прекращал, даже когда бывалые партизаны нуждались в передышке. Александр Самойлович любил предпринять рискованное одиночное «странствие». «Фигнер, своеобразный во всём, нередко переодевался парикмахером либо простым рабочим или крестьянином и, вооружившись вместо палки духовым ружьем и взяв в карман Георгиевский крест, чтобы в случае надобности показать его казакам, которых он мог встретить, и тем доказать свою личность, он ходил один на разведки в то время, как все отдыхали». Другой раз, одевшись как нищий, с толстой палкой, в которой только при самом тщательном осмотре можно было узнать духовое ружье, Фигнер приходил к мосту или плотине, через которые шли неприятельские войска. Он кланялся офицерам, угощал их табачком и запоминал количество полков и пушек. Затем пытался разговорить зазевавшегося француза, отводил его подальше в сторону и пускал в ход свое ружье. После того, как Великая армия Наполеона ушла из Москвы, Фигнер возглавил один из летучих отрядов. Великий Кутузов оценивал действия партизан Фигнера чрезвычайно высоко. Эти строки посвятил Фигнеру замечательный русский поэт В.А. Жуковский.
«Наш Фигнер старцем в стан врагов
Идёт во мраке ночи;
Как тень, прокрался вкруг шатров.
Всё зрели быстры очи...
И стан ещё в глубоком сне,
День светлый не проглянул -
А он уж, витязь, на коне,
Уже с дружиной грянул!»
Продолжение следует в части 29 http://proza.ru/2021/05/15/1775