В тихом спальном районе спешащего в вечной суете мегаполиса было много зелени, много детских площадок, много детей и много стариков. Там часто использовалось слово “много” по отношению к машинам и приезжим. Фразу “у нас слишком много машин” можно было услышать у каждого подъезда, если приостановить немного всеобщую суету и напрячь органы слуха. “Ах, как же у нас много приезжих, - вздыхали на скамейках местные агенты новостных служб, выряженные в яркие цветастые платья и косынки, - а вот в соседнем районе...” Все это было неотъемлемой частью каждодневной жизни суетящихся многоэтажек, так сказать, в порядке вещей.
Лара и Дан жили по соседству, в большой многоэтажке на окраине города. Там, через дорогу, был еще не тронутый рукой человека лес. Они встречались у подъезда, возвращаясь со школы, и время от времени виделись на площадке в период детства, яркого и красочного. Странное, тревожное и нескладное поведение Дана тогда не вызывало у Лары никаких посторонних мыслей, учитывая, что мысли ее в то время были заняты преимущественно песочными замками и качелями. По мере взросления, все стало усложняться. Лара поняла, что Дан никогда не будет таким, как все. Вежливо здороваясь с его матерью, Лара низко опускала голову, боясь выдать сочувствие во взгляде. Она никогда не пыталась с ним заговорить, но, года за годом невольно наблюдая за жизнью своего соседа, постепенно она начала испытывать бессознательное чувство вины. Она чувствовала себя виноватой в своей “нормальности”, в своей способности раствориться в толпе и в том, что никогда не сможет понять, что чувствует он.
Еще в раннем возрасте у Даниила обнаружили синдром Аспергера - своеобразную форму аутизма, при которой обостряется сенсорная чувствительность, нарушаются координация и коммуникативные способности. Ему было трудно общаться со сверстниками, и еще труднее было понять их злые шутки. Дан жил в своем собственном мире, где насекомые мало чем отличались от мифических созданий, населяющих леса и горные долины. Энтомология стала не только его увлечением, но и своего рода убежищем, где можно было спрятаться от несправедливого и жестокого мира людей. Мира, где правил Его Глобальное Величество Ярлык, и закон “нормальности” одержал победу над индивидуальностью; где нужно было либо сливаться, либо выделяться по установленным параметрам выделения.
Громкие звуки вызывали у Дана приступы паники. Обхватив голову руками, он мечтал о том, чтобы уменьшиться до размеров насекомого, заползти под землю или хотя бы под высохший опавший лист, затерявшийся среди мшистых зарослей леса, и остаться там навсегда.
Навсегда в данном случае не имело конкретного временного определения, это было скорее чувство безопасности, которое дарит вечность. Перед ее лицом раскаты грома, крики уставших друг от друга родителей и даже расстояние, преодолеваемое насекомыми за день, теряли свою значимость.
Помимо звуков, Дана раздражал свет мерцающих фонарей и проезжающих ночью мимо дома машин, когда яркие лучи неожиданно пронзали мягкую темноту комнаты, выхватывая из углов пугающие силуэты предметов. Резкая боль в глазах, сочетающаяся с эфемерным чувством потерянности в мире бликов и теней, была почти невыносимой. И каждая вспышка света молотом била по его болезненному сознанию.
Трепещущая от ветра занавеска заставляла его взгляд метаться в поисках спасительной надежности и неподвижности предметов, на лбу у него выступали мелкие капли пота, а грудь вздымалась от учащенного дыхания. Иногда ему казалось, что однажды он просто перестанет дышать. Тогда, возможно, он превратится в муху однодневку. Ее короткая жизнь - это яркая кульминация, которой многие представители homo sapiens никогда не достигнут за долгие годы своего существования. Этот единственный день своей жизни он провел бы в лесу, где он знал каждого жука и муравья, и этой короткой жизни просто не хватило бы на жестокость и издевки со стороны сверстников.
Надо заметить, что Дан неплохо справлялся со своей сенсорной чувствительностью, чаще всего просто убегая из зоны действия, насколько это было возможно.
Гораздо труднее было справиться с одушевленными объектами и необходимостью контакта с ними. Насмешки сверстников часто ставили Дана в тупик. Однако он никогда не жаловался и не просил о помощи. Он не всегда мог отличить их сарказм от реальной заинтересованности, и с увлечением принимался делиться с ними своими познаниями о мире насекомых.
- У бабочек, как и у других насекомых, нет скелета, - услышала как-то Лара, возвращаясь домой после вечерних занятий в музыкальной академии, где она занималась виолончелью.
В небольшом сквере, прилегающим к их двору, собралась кучка подростков, насмешливо скалящихся и глумливо толкающих друг друга в бок. Лара подошла поближе и увидела в середине толпы темные сверкающие глаза Дана. И хотя он говорил медленно и монотонно, Дан был очень увлечен своим рассказом.
- Питаются бабочки через хоботок, а вкус они чувствуют через лапки… У них на лапках вкусовые рецепторы…
- На лапках! - захохотал крупный парень с зачесанными кверху наподобие гребня тонкими волосами, на вид на пару лет старше остальных, - Этих, что ли? Ах, какая жалость, наш мотылек не почувствует больше вкус пыльцы!
С этими словами парень сделал театральное движение рукой, и остальные подростки завизжали от нездорового восторга. Только тогда Лара заметила, что обидчик держал в руке неизвестно где пойманную бабочку, - одну из тех, что мы часто видим над цветочными клумбами и цветущими деревьями, - и демонстративно отрывал ей лапки. Лара непроизвольно вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. Впрочем, это было излишним, поскольку за криками и хохотом собравшихся подростков на нее никто не обратил внимания.
Прервав всеобщий хохот поднятой кверху ладонью, мнимый актер сего воображаемого уличного театра, а попутно и главный заводила всей группы, наигранно поклонился. Затем последовали свист и овация. Лара перевела взгляд на Дана. Он стоял в середине толпы, худощавый, ссутуленный, обхватив голову руками и тихо повторял: “Перестаньте, пожалуйста, перестаньте...” Лара нахмурила брови. Что-то больно сжалось у нее в груди, живое, маленькое и почти незаметное. Но прежде чем она успела отреагировать, Дан вдруг поднял голову и беспорядочно замахал руками, расталкивая оторопевших от неожиданности подростков. Пробившись сквозь толпу, он бросился бежать… вперед, через дорогу, в сторону прилегающего к городу леса.
Обернувшись на растерявшихся хулиганов, Лара подхватила свой футляр с виолончелью и бросилась вслед за Даном. Это был один из тех порывов, которые трудно объяснить, но именно они приоткрывают завесу в самых затаенных глубинах души. Лара не знала, что скажет ему, когда догонит… да и догонит ли она его с виолончелью за плечами… Она просто бежала, интуитивно чувствуя, что так надо.
Не обращая внимания на сигналящие машины и раздраженные крики водителей, наш герой перебежал дорогу и свернул прямо к лесу. Кажется, он никогда еще так быстро не бежал. Но хохот и оглушительное хлопанье по-прежнему звучали у него в голове, как будто насмехаясь над его ничтожной попыткой убежать. Наконец, добежав до леса, Дан быстро нырнул в его спасительную сень. Но, провалившись в песок на крутом спуске, он не удержал равновесие и кубарем скатился вниз.
Гул в голове прекратился, и, приподнявшись на локтях, парень осмотрелся вокруг - на ветке кустарника висел клочок его рубашки. Он медленно поднялся, отряхнулся и, подойдя к кустарнику, осторожно снял беспомощно висящий клочок, потом перевел взгляд на оборванный рукав. В этот момент по тому же песчаному спуску с криком и так же кубарем скатилась Лара с виолончелью. Он с удивлением посмотрел на нее, не зная, как реагировать на своего преследователя, и растерянно сжал в руке оборванный кусок рукава. Она подняла голову и сплюнула попавший в рот песок, потом посмотрела на него и, заметив, его всклокоченные волосы и рваную рубашку, поняла, что он также не избежал падения. Лара поднялась и, убрав волосы с лица, широко улыбнулась. Он продолжал наблюдать за ней, не решаясь подойти ближе.
- Надеюсь, я не разбила виолончель, иначе я труп... - пробормотала она, чтобы заполнить неловкое молчание, и подняла с земли футляр с виолончелью.
Он не сдвинулся с места, все так же молча наблюдая за своей всегда казавшейся равнодушной соседкой. Лара открыла футляр и, бегло осмотрев инструмент, вытащила смычок. Она провела рукой по гладкому дереву, потом осторожно поправила сместившуюся подставку.
- Хочешь, сыграю? - неожиданно спросила она, подняв на него глаза.
- Хочу, - так же неожиданно ответил он, и в тот момент она показалась ему неведомым науке обитателем леса.
Сойдя с тропы, они прошли глубже в редкий смешанный лес, пока не нашли толстое поваленное дерево, на котором Ларе удобно было бы играть. Вокруг было тихо и пахло травами. Опустившись на шершавый ствол, Лара принялась настраивать виолончель.
- Не обращай на них внимания, - тихо сказала она, не поднимая глаз, - они просто безмозглые хулиганы с комплексом неполноценности…
- Я и не обращаю, - так же тихо ответил он, опустившись рядом с ней на ствол поваленного дерева.
- Знаешь, они ведь понимают, что сами по себе ничтожные, поэтому пытаются доказать, что они крутые, - продолжала Лара, подтягивая струны.
- Я знаю, - ответил он без интонации.
Лара повернулась и посмотрела ему в глаза, и вдруг почувствовала, что, наверное, наговорила слишком много. Закусив губу, она поставила смычок в позицию, готовую к игре и на мгновение замешкалась, уперевшись взглядом в вертикальные линии деревьев, освещенных багровыми лучами заходящего солнца. Легкая улыбка промелькнула в ее глазах, и, поставив пальцы в нужную позицию на струнах, она заиграла серенаду Шуберта.
Он сидел неподвижно и внимательно слушал, наблюдая за быстрыми движениями ее пальцев. Звуки виолончели не раздражали его, не оглушали. Напротив, они вселяли в него странное чувство силы и спокойствия. Это стало для него открытием.
Теплые лучи заходящего солнца переливались в ее волосах мягким светом, и маленький паучок опустился ей на плечо на тонкой паутине. Дан протянул руку к насекомому и коснулся ее плеча. Лара перестала играть и резко отпрянула. Задетая смычком струна издала жалобный дребезжащий звук. И этот звук вдруг пробудил старое, казалось, давно утерянное воспоминание.
Ей было шесть, она вышла на площадку в новом, белом, как снег, платье с кружевными рукавами. Она так долго ждала этого платья, каждые выходные наматывая круги вокруг швейной машинки и упрашивая мать поскорее закончить его. И вот, наконец, оно готово - вымечтанное, долгожданное. Выйдя на улицу в тот день, Лара чувствовала себя королевой двора. Однако, подойдя к карусели, где катались ее друзья, она напрочь забыла о своем титульном наряде и, запрыгнув на металлическую перекладину, вместо сиденья, демонстративно сложила руки на груди. Она уже не первый раз это делала, показывая, как умеет держать равновесие. Только на этот раз что-то пошло не так, и, раскрутившись до захватывающей дух скорости, Лара вдруг соскользнула с перекладины и свалилась плашмя в большую черную лужу под каруселью, не успевшую высохнуть после недавнего дождя. Над головой ее раздался скрип металла, и карусель остановилась. Ей хотелось расплакаться от обиды, но она сдержалась. “Никогда не показывай другим, что тебе больно,” - сказал ей как-то отец. Вскоре после этого они с матерью развелись, и он исчез из жизни Лары, но слова его врезались в память, как древнее заклинание, прожженное на дереве.
Выбравшись из лужи, Лара выжала, как могла, промокший подол платья и с силой сжала руки в кулаки. Веселый смех друзей, позабавленных ее падением, казалось, заполнил собой все видимое пространство. Она нахмурила брови и высоко подняла голову... и вдруг увидела перед собой его. Не произнеся ни слова, Дан протянул ей маленькую металлическую коробку и, развернувшись, неуклюже пошел прочь.
В этой коробке была галька, собранная Даном во время очередной поездки на море. И хотя Лара никогда не заговаривала с ним об этом, - впрочем, она вообще с ним никогда не заговаривала! - тем не менее, она бережно хранила этот спонтанный подарок в ящике стола. И, когда ей бывало одиноко, - а это случалось все чаще с тех пор, как ушел отец, и мать была полностью поглощена собой, - Лара доставала из ящика металлическую коробку с галькой и, перебрав каждый камушек по отдельности, как будто прятала туда по крупице свои боль и разочарования.
Стряхнув с себя воспоминания, Лара опустила на землю смычок. Осторожно прислонив виолончель к стволу дерева, она повернулась к своему соседу и склонилась над его ладонью. Мелкий паучок ненадолго замер, видно, ожидая своего преждевременного конца. Однако, сообразив, что у него, вероятно, еще есть шанс, он вдруг засуетился, пересекая тонкие линии ладони Дана, заползая на пальцы и снова возвращаясь туда, откуда начал свой путь. Лара от души рассмеялась, наблюдая за неудачными попытками побега этого восьминогого создания.
- Он, наверное, никогда не устанет, - сказала Лара, положив указательный палец на ладонь Дана, перегородив путь их новому восьминогому знакомому.
На мгновение замешкавшись, паук заполз к ней на палец и так же суетливо побежал вдоль ее ладони. Поднеся ладонь к тонкой ветке, проросшей на месте разлома того самого ствола, на котором они сидели, Лара отпустила членистоногого пленника на свободу.
- Расскажи мне про него, - Лара махнула головой в сторону ветки, по которой убежал их новый знакомый, - ты же все знаешь про насекомых.
- Пауки не относятся к подвиду насекомых, - объяснил Дан без тени хвастовства, - у них четыре пары ног и на каждой по шесть колен, а у насекомых только три… Пауки уничтожают вредных насекомых… А еще, мозг у паука занимает четвертую часть тела, и у них нет носа и ушей. Запахи и звуки они воспринимают с помощью чувствительных волосков на ногах...
- Как интересно, - тихо проговорила Лара, вглядываясь в глубокие тени леса, - я понимаю, почему тебя так тянет сюда… Здесь нет предательства и не нужно беспокоиться, что даже самые близкие могут обмануть.
- Обмануть? - Дан посмотрел на нее с недоумением, - в лесу много обмана. Например, есть растения, которые обманывают насекомых, чтобы поймать их в свою ловушку. Расцветка насекомых - это тоже обман, для камуфляжа или чтобы спугнуть хищников, как бабочки Калиго. Их еще называют Совиный Глаз, потому что узор крыльев у них напоминает глаза совы. Когда ученые провели эксперимент, оказалось, что синицы боятся Совиного Глаза еще больше, чем самих сов.
Лара внимательно посмотрела ему в глаза. Конечно, он не понял, о чем она говорила, но ее это не беспокоило. В его наивной простоте было что-то надежное и незыблемое. И она вдруг поняла, что именно этой простоты и незыблемости ей так не хватало все эти годы, с того самого дня, как ушел отец, и их маленькая счастливая семья раскрошилась, как песочный замок. Остались они с матерью, каждая сама по себе - мать слишком занята поиском нового спутника жизни, а она, Лара… она перестала доверять всем, кроме своей виолончели.
- Давай приходить сюда каждую неделю, - попросила она, дотронувшись до его руки, - в этот же день, в это же время… Я буду играть тебе, а ты будешь мне рассказывать про обитателей леса.
- Давай, - согласился он и медленно перевел взгляд на ее руку, и в багровых лучах заходящего солнца тихо погружался в сон лес, чтобы завтра снова проснуться в извечном торжестве жизни.
Дикий лес, он стал неизменным местом встречи для Дана и Лары. Поваленное дерево, которое Лара украсила сухими букетами из трав в извечной тяге человека к декорированию и чувству принадлежности, заменяло им удобные кресла и стол. Мшистые стволы были для них занавесью, отделяющей их от пыльного и шумного мира людей. Сухие листья вперемешку с молодой травой заглушали шаги, скрывая незаметных глазу невольных слушателей лариной виолончели и рассказов Дана.
Каждый раз Дан приносил с собой новую книгу про насекомых - недельное чтение для своей соседки. Лара не всегда вдавалась в подробности жизни насекомых. Но макромир увлекал ее своей почти невидимой сущностью, а встречи с Даном были для нее неким порталом в путешествиях между измерениями. Больше всего ей нравились бабочки, и книги о них она читала с упоением. И, казалось, лес всегда будет для них добрым наставником и другом, всегда будет защищать их.
Однако их маленький мир вскоре встал перед угрозой уничтожения, когда у песчаного спуска, где они когда-то кубарем скатились вниз, появились фургоны строителей, и прилегающий к дороге край леса оградили забором. Но наши герои не намерены были сдаваться. Проделав в заборе дыру, они незаметно пересекали строительную площадку и каждый раз углублялись все дальше в лес в поисках нового места своих тайных встреч.
Собрав новый букет из трав, Лара подставила лицо теплому летнему дождю. Ей нравилось новое место с протекающим в траве ручьем. Здесь не было поваленного ствола дерева, а два трухлявых пня казались низковатыми для игры на виолончели. Но тихое журчание ручья и аромат старой липы стали решающими факторами в глазах Лары. Дан был не против ее выбора, для него лес являлся существом цельным, и в каждом месте он находил для себя что-то интересное.
- Давай не будем ждать целую неделю, - тихо проговорила Лара, проглатывая стекающие по лицу капли дождя, - давай придем сюда завтра?
- Давай, - согласился он после минутной паузы, наблюдая за мокрыми дорожками от капель на ее щеках и чему-то улыбаясь.
Однако на следующий день случилось то, чего в глубине души, не решаясь признаться себе, Лара боялась больше всего. Дан пришёл на их условленное место встречи у дыры, проделанной в заборе строительной площадки, раньше неё. Ему не терпелось показать ей свою новую книгу. Но встретил он там не Лару, а давно знакомых ему бузотеров со своего двора.
- Смотрите, у кого здесь свидание! - выкрикнул, присвистывая, вожак банды, сплевывая недожеванную жвачку.
- С бабочками! - захохотал один из хулиганов.
Которые вкус ножками чувствуют, - подхватил другой, и вся компания зашлась дружным гоготом.
Дан молчал, прижимая к груди книгу. Трудно было понять, о чем он думал и насколько осознавал серьёзность ситуации. Они уже не первый раз дразнили его, и он в какой-то степени привык к такому положению вещей. Их громкий смех раздражал его чувствительный слух. Дыхание его участилось, и ему захотелось, как и прежде, закрыть голову руками и убежать. Но он продолжал стоять, потому что обещал Ларе. И еще потому, что не хотел, чтобы она встретилась с хулиганами в одиночку.
- Не с бабочками он! - выкрикнул один из подростков, - нашлась тут одна, из моего подъезда…
- Ее зовут Лара, - сказал Дан, впрочем, сам не понимая, зачем он им это сказал.
Главарь придал своему лицу выражение внимательного слушателя, потом почесал затылок, едко усмехнулся и подмигнул своим товарищам.
- Ну-ка, покажем ему, как нужно на свидания ходить!
С этими словами он вырвал книгу из рук Дана и, небрежно бросив ее на землю, подтолкнул несчастного к дыре в заборе. Дан бросился к книге, но вожак банды остановил его, грубо схватив за шиворот. Наш герой попробовал сопротивляться, но остальные хулиганы втолкнули его на строительную площадку.
- С такими книгами к девушкам не ходят, понял? - вожак банды похлопал Дана по плечу наигранно дружественным жестом.
- Нет, - твердо возразил наш герой, - не понял.
- Ах, ну ничего, сейчас поймешь! - расхохотался хулиган и, с силой сжав парня за плечи, грубо ударил его в живот.
Подойдя к забору стройки, Лара обнаружила на земле книгу о ночных мотыльках. Не было сомнений, что книга принадлежала Дану. Однако ее нового друга нигде не было видно. Подобрав книгу с земли, Лара тревожно оглянулась вокруг, недоброе предчувствие одолевало ее. Стараясь отогнать дурные мысли, она осторожно протиснулась в проделанную в заборе дыру и остановилась. На стройке было пусто. “Неужели не достроят?” - подумала про себя Лара, вспоминая замороженный проект недалеко от музыкальной академии, прозванный в народе домом-призраком из-за темных глазниц, так и не ставших окнами.
Прижав к груди книгу, Лара медленно прошла мимо кучи песка. Затем, свернув за груду покрытых полиэтиленом досок, она остановилась у вырытой котловины фундамента. С нарастающим недобрым предчувствием, она обернулась вокруг и позвала: “Дан!” Но никто не отозвался. Только шум машин доносился со стороны дороги. Обойдя вокруг котловины, Лара остановилась напротив наспех сколоченного деревянного сарая, служившего складом для строителей. Сразу за сараем возвышался ряд белого кирпича, и оттуда до ее слуха донеслась странная возня. Она подошла поближе. Приглушенный смех и удары смешались с ругательствами. Еще крепче прижав к груди книгу, Лара бросилась на звук.
Все та же толпа местных хулиганов, возглавляемая своим ватажком, безжалостно пинала кого-то ногами. “Дан!” - вскрикнула Лара, остановившись за спинами у хулиганов. Конечно, это был он! Эти неудачники ненавидели его и никогда не упускали случая подразнить даже в присутствие других жителей двора. Но Лара никогда не думала, что они способны на серьезные угрозы.
- Остановитесь! - крикнула она, с силой оттолкнув стоящего перед ней подростка.
- Слушай, цаца, иди-ка ты домой, - проворчал, наступая на нее с самодовольной улыбкой, другой хулиган с бритой головой, - не вмешивайся, окэй?
Лара в ужасе отпрянула и уронила книгу. Остановившись в нескольких шагах от них, она беспомощно опустила руки, повторяя, как заведенная: “Прекратите же! Слышите, не надо… пожалуйста...” Слезы безудержно стекали по ее щекам. Она чувствовала себя слабой и беспомощной.
К этому моменту Дан перестал чувствовать боль, и каждый новый удар лишь перекатывал его тело по каменистой поверхности строительной площадки. Он вдруг ощутил себя легким и бестелесным, с безразличием наблюдая за уродливыми гримасами на искаженных агрессией и ненавистью лицах хулиганов. “Не обращай на них внимания… они понимают, что сами по себе ничтожные,” - вспомнил он слова Лары. “Я и не обращаю, - повторял он про себя, - я и не обращаю”. В этот момент, как будто откуда-то сверху, он заметил за группой хулиганов тонкий силуэт Лары. Она беспомощно стояла у кирпичного ряда и что-то повторяла онемевшими губами. “Зачем ты здесь? - подумал Дан, - уходи! Тебе лучше без меня”. В этот момент боль снова пронзила его тело, горло сдавил комок кашля, и изо рта выплеснулась кровь. Его видение исчезло, и перед затуманенным взглядом снова замелькали грязные ботинки шпаны.
“Никогда не показывай другим, что тебе больно,” - вспомнила Лара слова отца и сжала руки в кулаки. Смахнув рукавом слезы, она оглянулась вокруг и, подхватив с земли тяжелую металлическую трубу, решительно направилась в сторону побоища.
- Прекратите, слышите! Оставьте его в покое! - выкрикнула она, держа наготове металлическую трубу.
Лара не знала, чем все это закончится, но в тот момент она была готова на все. Мысли о последствиях, как, впрочем, и все остальные более или менее рациональные мысли уступили одному стучащему в голове: “Ненавижу!”
- Остановитесь! - повторила она свое требование, но никто не обратил на нее внимания.
Тяжело дыша, чувствуя, как гнев подступает все выше к горлу, Лара замахнулась и с силой ударила первого попавшегося под руку хулигана. Дальше все было, как в тумане. В отчаяние размахивая железной трубой, она чувствовала, как ударяется металл о человеческую плоть, как оседают на ее руках липкие капли крови. Она что-то кричала и слышала крики шпаны в ответ: “Да она сумасшедшая! Да ну ее с этим ненормальным!” Все это происходило как будто где-то в другом измерении, и тело ее двигалось само по себе, а она была лишь посторонним наблюдателем. И только пульсирующее в мозгу “Ненавижу!” было связующей нитью между ее помутневшим сознанием и обретшим неожиданную силу телом.
- Ненавижу! - повторяла она, и перед глазами вдруг всплыл образ уходящего отца.
Почему он ушел? Мать так никогда и не ответила ей на этот вопрос. “Только не сейчас…” - успело пронестись у нее в голове, прежде чем новая волна ненависти охватила ее.
- Предатели! - закричала она, еще ожесточеннее размахивая трубой, - все предатели!
Однако вокруг не было никого, кроме неподвижного тела ее друга. Лара несколько раз обернулась вокруг в поисках противников, но хулиганы давно разбежались со сцены преступления. Почему они убежали, испугались ли ее металлической трубы, или был какой-то другой решающий фактор, этого Лара так никогда и не узнала. Тело ее задрожало мелкой дрожью, и металлическая труба выпала из рук. Медленно опустившись рядом с Даном, трясущимися руками Лара подняла с земли его голову.
- Они ушли, Дан, - прошептала она, - они ушли, слышишь?
Но он ничего не ответил, не открыл глаза, не сказал своего привычного “я знаю”. Тело его было неподвижным. Она провела рукой по его щеке, вытирая растекшуюся кровь.
- Проснись, - шептала она, прижавшись лбом к его лицу и раскачиваясь из стороны в сторону, - ты не можешь вот так уйти, слышишь? Прости меня… Прости этот проклятый мир… Пожалуйста, проснись…
Небо медленно темнело. За оградой стройки шумели проезжающие машины спешащего в вечной суете мегаполиса, хлопали двери подъездов близлежащих многоэтажек и зажигались в окнах огни. А с другой стороны доносился едва уловимый шепот леса, снующих в такой же суете насекомых, невидимый мир которых готовился ко сну, чтобы завтра пробудиться в извечном торжестве жизни. И только мушки-однодневки не проснутся, но и их короткая жизнь - неизбежный закон бытия.
20.05.2021
Ingleby Barwick