А ларчик просто открывался

Анатолий Корешков
После запуска в космосе на ракете Р–7 первых спутников и установления ряда мировых рекордов в области космонавтики, перед конструкторами ОКБ–1 встали новые задачи, для решения которых спутник должен быть снабжён реактивным двигателем. В частности, тормозным – для возвращения с орбиты на землю. Главной проблемой при этом был запуск  двигателя в условиях невесомости. Без её решения дальнейшие шаги в исследовании космического пространства были невозможны. А в начавшейся  гонке в этой области между СССР и США время поджимало. Поэтому задержка в решении этой проблемы напрямую влияла на то, чей космонавт окажется на орбите первым.

 Для решения указанной задачи в 1958 году на основе бокового блока ракеты Р-7 была создана космическая лаборатория под названием «блок Д». Её  главной задачей была отработка запуска реактивного двигателя в условиях невесомости. В течение лета этого года был произведен ряд запусков этой лаборатории на ракете Р-7 на околоземную орбиту. Однако все попытки включить там её двигатель не имели успеха. На полигоне царили растерянность и уныние: в ту пору всерьёз казалось, что инженерная мысль зашла в тупик, и дальнейший прогресс в космонавтике в принципе не возможен. Все испытатели НИУ-1 космодрома ломали головы над разрешением этой неожиданной «загадки». Помню, как мой начальник Николай Константинович Швыдкой /отдел испытаний системы радиоуправления/,  по прибытии мотовоза на площадку № 2, каждый раз с утра ставил перед нами одну и ту же задачу:
– Думайте, думайте – почему не запускается двигатель на орбите, в чём там собака зарыта? А на возражение – это, мол, не по нашей специальности, бросал нам упрёк: –  Но вы же инженеры, чёрт возьми!

Конструкторы, разумеется, тоже не сидели, сложа руки, однако все их усилия разрубить гордиев узел были тщетны. Несколько запусков ракет с "блоком Д", с целью проверки их гипотез, не дали никаких результатов, влетев в копеечку государству. И неизвестно, сколько бы времени и средств потребовалось ещё на разрешение данной проблемы, если бы, в конце концов, этого не сделал – чисто аналитическим путём – инженер-испытатель газозаправочного оборудования старший лейтенант Георгий Шульженко. Проведя умозрительный анализ процессов, происходящих в топливном баке в условиях невесомости, он сумел отчётливо представить себе всю картину.

А суть её заключалась в следующем. Известно, что устойчивую работу насоса в земных условиях обеспечивает гидростатическое давление в ёмкости, создаваемое помещённой в ней жидкостью. В условиях невесомости необходимое давление на входе насоса, как известно, создаётся наддувом бака сжатым газом. Но вся загвоздка оказалась в том, что в «блоке Д» на орбите – при контакте газа с жидкостью – с повышением давления в баке газ в жидкости быстро растворялся. Этому способствовала и низкая температура окружающей среды. В результате топливо, вспениваясь, резко утрачивало свою изначальную плотность. А этот параметр топлива для нормальной работы насоса строго регламентирован: не зря его замеряют непосредственно перед стартом ракеты. И именно по этой причине насос, работая вхолостую, не мог подавать его из баков в двигатели.

  Докопавшись до сути дела, испытателю было уже нетрудно найти техническое решение стоящей перед конструкторами задачи. Его  идея была изящна и проста: чтобы не допустить контакта поступающего в бак газа с топливом, необходимо разделить эти фракции эластичной плёнкой, выполнив её на подобие воздушного шарика и надев на штуцер газового баллона. Об этом техническом решении подачи топлива в насос было тотчас доложено Королеву, и принято им к реализации. И при очередном запуске указанной лаборатории в космос её двигатель был успешно включён в работу. Данная проблема, таким образом, была успешно решена, что открыло путь к дальнейшим исследованиям космического пространства.

И кто знает – чей космонавт на нашей планете был бы первым, не окажись в урочный час и в нужном месте такого талантливого инженера-испытателя, как Георгий Викторович Жульженко. К сказанному следует лишь добавить, что благодаря усилиям преподавателей Академии имени Можайского, оказавшихся тогда на полигоне в командировке, на данное техническое решение автору было выдано – первое на космодроме Байконур – свидетельство на изобретение. А вскоре  и сам он  был приглашён в эту академию на преподавательскую работу.