Чтение Части I может занять 20–25 минут.
Глава 1
1
Это сон, или бред, или грёзы в тумане?
В голове кто-то думает, может – это не я?
Шевельнулось колено, что-то давит в кармане,
Язык плямкнул, дышу – значит, всё таки я.
2
Не пойму с бодуна: то ли утро настало,
То ли тёмная полночь ещё не пришла?
Капюшон на сопатку натянут забралом,
И картон подо мной держит норму тепла.
3
Вроде птицы поют – значит, всё-таки утро,
И пузырь мочевой уже давит: «Пора!»
Где и с кем я лежу, вспоминается смутно
От фруктовой дешёвки «Три топора».
4
Ох, болит голова, и безвольное тело
Стонет в спазмах и муках за страсть к куражам.
Ничего, отойду, хмель – привычное дело...
Надо с кем-нибудь скинуться напополам.
5
Хорошо у костра мы вчера посидели, –
С огоньком философия наша плыла:
Мы хрипели, дурели, и сердцами горели,
И на цирк наш смотрели с этажей фраера.
6
Заскользили трамвайчики, дверцами хлопая,
И пыхтят спозаранку машин табуны,
Едут граждане хлеб добывать, в пробках охая,
И подкинуть рублишек бедолагам страны.
7
Всё, подъём! Без движений нет фарта:
Капюшон снять и в космос шатаясь шагнуть,
Разбудить экипаж алконавтов для старта
И в орбиту привычную снова нырнуть.
8
Вмиг похмелье уйдёт уже с первых ста граммов,
И в весну превратится любая пора, –
Станут чётче границы бумажных стаканов,
Даже милыми станут на миг мусора!
9
Чьи-то кости на тряпках сопят перегаром:
«Пацаны, подымайтесь, в аптеку пора».
А в ответ только стоны вчерашних гусаров,
И вокруг вся в бутылках молодая трава.
10
«У кого есть бабло? Пацаны, ну, вставайте!
Септолина* хотя бы попробуем взять...
Не хотите лечиться? Ну, ладно, бывайте, –
Мне ж достанется больше, буду сам кайфовать».
11
Эх, аптека, аптека – ты бомжей выручаешь
И сама загоняешь их в могилу до срока.
Никуда от сумы и тюрьмы не слиняешь, –
В сотый раз на заборе мне вещает сорОка.
12
Ну, давай, длиннохвостая, – поплетусь я в аптеку:
Там за тридцать рублей возьму асептолин
Сам устрою в своей голове дискотеку,
Будет прихоти все исполнять мне мой джинн.
13
И в стерильной, и тёплой, и светлой аптеке
У костров прокопчённому, с соткой в клешне,
Истощёному в жизненном беге
Мне продали флаконы, но по новой цене.
14
Эти сто миллилитров проглочу я каскадом,
Чтобы ближе к могиле осталось пройти,
Мои кости проводят с собачьим парадом,
Без умолку чирикать будут вслед воробьи.
15
Это будет не скоро, а сейчас в одиночку
Надо в форму войти и деньжат настрелять,
На «Блоху» отнести брюки или сорочку,
Или можно железо с бутылками сдать.
16
Возле мусорных баков что-нибудь да найдётся:
Тряпки, обувь, металл, неплохая еда...
В большом городе нищим полегче живётся,
И за мусорки «царские» здесь бывает вражда.
17
Секонд-хенд отдыхает – мусорка процветает!
Здесь есть всё, только как и когда повезёт,
А бывает такое, что аж сердце хватает:
Дети в сумках, гранаты, что кому Бог пошлёт!
18
Мне послала судьба возле бака сырочек,
Хлеб, огурчики в банке и даже котлет!
Закусь с выпивкой есть, открываю флакончик,
Для себя для любимого накрываю банкет.
19
Гадость редкая – асептолин и опасная:
Садит зрение сразу и почкам – Pardon...
То ли дело Тройной – опохмелочка классная,
Им мозги просветлял себе Наполеон!
20
В те года, правда, не было никакого Тройного,
Бонапарт пил флаконами одеколон –
Это спиртик на травках аромата чудного,
Наш сегодня Тройному пролетарский поклон!
21
Крутит память картинки и даты былого:
Прошлый атомный век с бандитизмом в конце;
Двадцать первый в сетях интернета сплошного;
Тридцать лет бомжевания на сердечном рубце!
22
В каждой капельке вижу я кадрик из жизни,
И в глотке каждом булькает дней переплёт.
Сам себе режиссёр я: от роддома до тризны...
Помню много хорошего, и вокруг всё поёт!
23
Сам себе наливаю, сам себя угощаю,
И себе же удачи желаю во всём,
Я хмелею, чумею, как во сне уплываю –
В золотую Киргизию, где мы яблоки рвём.
*Септолин, а правильно асептолин – Дезинфицирующий препарат для наружного применения на 70 или 90 % спирта.
*Тризна – поминки
Глава 2
1
Я родился во Фрунзе, шестого апреля,
Когда Брежнев полгода рулил в СССР.
Мой отец финном был, его имя гремело –
Он в законе был вор на карманный манер.
2
Отец мальчиком с бабкой, прабабкой и мамой
С Ленинграда был выслан из-за финской войны –
Загорать в порту Ванино с судовой панорамой,
Ждать хрущёвскую оттепель и отмену вины.
3
И пришло потепление, и закончилась каторга.
Все втроём подались в Киргизстан, на юга.
Прочь от холода, к солнцу, ближе к небу экватора,
Там, где старшая дочка прабабки жила.
4
Бывших ссыльных Москва никого не впускала.
Тоже было и в Питере, и в других городах.
К сердцу Азии тройка родни прикипала
В центре Чуйской долины при торговых делах.
5
В старом центре они поселились, в хибаре
Номер домика нашего был двадцать пять,
Под Кузнечною крепостью, как в портсигаре,
Где натыкано мазанок, так что нечем дышать.
6
Эти норы с лачугами кое-где покосились,
А другие по окна под землю ушли;
Стены крепости все по дворам растащились,
И травою зелёной давно поросли.
7
Раньше эти районы называли Нахаловка.
Они были во многих и есть городах,
А в Нахаловке Фрунзе своя группировка:
Свадьбы, проводы, роды на всех языках.
8
Каких только здесь было и не было наций:
Европейцы, цыгане, азиаты, кавказ...
Здесь своя махалля* без дискриминаций,
Здесь культура народов воедино слилась.
9
Большинство жили здесь безо всякой прописки
И старались в районе своём обитать, –
А то можно ведь было оказаться и в сыске...
По статье двести девять года два отдыхать.
10
До центрального рынка было пару кварталов.
Там всегда можно было работу найти,
И другие конторы помогали немало
Гетто нашему голову гордо нести!
11
Мои бабушки вышли на нужные связи –
В Общепите устроились, чтоб себя содержать;
И не то чтобы сразу в князи из грязи –
Просто барскую марку привыкли держать.
12
Берта Карловна, знатной породы прабабка,
До главбуха сети ресторанов дошла;
Мила – дочь её – мать отца, моя бабка
Дальше овощерезки в цеху не пошла.
13
Родовая фамилия наша – Пи'спанен,
В первом слоге, чтоб быстро, с удареньем на «и»;
Дух у Берты был строг, иногда и на грани...
Они с Фаей Раневской, как две капли воды!
14
В каждом веке бывают похожие лица,
Наши страсти-мордасти сами лики куют,
Время-скульптор, мы – его лишь частица,
И столетия новые нам портреты дают.
15
Может быть, и на мне отразилась эпоха
Обещаний, что вот коммунизм настаёт,
И державы крушение от её пустобрёха,
И спасайся как хочешь, и кто что оторвёт.
16
А отцу с малолетства полюбились карманы:
И срока побежали, будто с кнопками лифт.
В двадцать лет потерял где-то глаз мой папаня –
И с тех пор его звали кто Роберт, кто Шнифт.
17
Как-то бурной весною с Кузбасса во Фрунзе
Прикатил отдохнуть и проведать сестру –
Вор-карманник, Роготя, известный в Союзе,
А точнее Рогозин по протоколу.
18
И надо ж было такому моменту случиться:
И Роготя и Шнифт, хоть кричи, хоть ругай
На рогатом троллейбусе, как говорится,
Пощипать граждан ехали врозь невзначай.
19
Мой папаня просёк тихого незнакомца
И ему подмандировал, то есть прикрыл,
А потом ресторан: за успех и знакомство,
Там Виталик и Робик страсть тушили и пыл.
20
Ну, а страсть молодая у обоих кипела:
Танцевал и играл через меру гормон,
У Роготи в общаге сестрёнка взрослела,
В СССР всех к общагам в шею гнал Купидон.
21
Шнифт с Роготею тоже не стал исключением,
Через окна к студенткам много раз проникал.
В ту эпоху общаги строили с ускорением:
И заводы, и, ВУЗы – коммунизм наступал!
22
Хоть и были друзья молодыми ворами,
Но три вещи должны были знать и уметь:
Обладать высших обществ языком и манерами,
Бить чечётку и модный костюмчик иметь.
23
И с таким романтичным, эффектным набором,
Шнифт с Роготею шли этажи штурмовать
В «женском» техникуме кулинарно-торговом,
Где на двадцать девчонок только двое ребят!
24
И отец полюбил здесь сестрёнку Роготи,
А она была помесь цыганских кровей,
И студенточка тоже оказалась не против,
И отец её в дом свой увёл поскорей.
25
Роберт чтил, словно робот, воровские законы:
Не устраивал свадьбу и в ЗАГС не пошёл –
Вор семьёю не должен быть связан в каноне,
Его дом – тюрьма, лагерь, здесь себя он нашёл.
26
И не каждая женщина согласится на это:
«Постоянкой», «подругой» зваться вместо жены;
Ждать от друга привета, может быть, с того света;
Ну, кому эти страсти, скажите, нужны?
27
Да, недолго тянулась их пустая усладка:
За калиткою Роберта пятый срок поджидал.
За карман с рецидивом светила десятка,
Я ж чечётку у мамы в животе отбивал.
28
Моя мама совсем молодою девчонкой,
Лет примерно в шестнадцать зачала меня:
И диплом получила, и ребёнка с пелёнкой...
Всё успела смуглянка, юной песней звеня!
29
Год мне с хвостиком был, как отца посадили,
Берта Карловна маму взяла в свой кабак;
Чаевые официантам здесь неплохо платили
Монте Кристы бухие: и богач, и бедняк.
30
Это было во Фрунзе козырное место –
Авангардное здание под названьем «Сон-Куль».
Там воры с шулерами паслись повсеместно,
И любил эту точку милицейский патруль.
31
Здесь аквариум был с золотою форелью,
А на крыше шантан и эстрадный помост,
А в подвале цеха для продуктов к веселью –
Слава этого домика долетала до звёзд.
32
Иногда даже мама пела здесь на эстраде,
Успевая заказы разносить по столам,
А напротив в кино, по жаре и прохладе,
В «Ала-Тоо» экран всех лечил, как бальзам.
33
Мать в «Сон-Куле» пахала до последнего гостя,
А потом на такси возвращалась домой,
У них график такой – ишачить без ГОСТа,
Но зато хвост держать свой можно было трубой.
34
А меня Берта Карловна за троих обучала:
Я в три года по кубикам алфавит уже знал,
И сложения в столбик считать приучала,
Я ей мат на заборах на весь Фрунзе кричал!
35
И таскала меня Берта в трест Общепита –
Я там был, как на фронте, вроде сына полка,
А в подвальных цехах не было дефицита:
Всё для печени, брюха и для кадыка.
36
Никогда не забуду цеха этих подвалов:
Овощной и мясной, а больше всего –
Цех кондитерский сладкий, где я ел до отвала,
И где грузчики в Триньку секлись кто кого.
37
Что им делать ещё: мясо принято, взвешено,
Тара, бочки, мешки – всё на месте, и вот
Можно водки попить, карты все перемешаны,
И на ящиках масти пляшут свой хоровод.
38
Часто с бабою Милой мы с работы тащились,
И она обязательно прилипала к пивной,
Ну, а мать молодая блудной страстью томилась...
Им за это от Берты доставалось порой.
39
Время шло: брались пики Тянь-Шаня,
И бежал к Казахстану Большой Чуйский канал;
Покорилась дядь Саше Печкунову маманя;
Я души в нём не чаял и папою звал.
40
Он был мастером спорта в мотоболе и кроссе,
И на «Волге» киргизские власти возил,
Знал отца, был собой грациозен,
В километре от нас на Тургенева жил.
41
Берта также, как прежде, меня обожала
И кряхтела рассказы про свой Ленинград,
И Барто, и Чуковского мне с Гайдаром читала,
А мать была как сестра мне – такой вот расклад.
42
И я в шортах и гольфах бродил по району:
С бутербродом икры, делясь с пацанвой,
То у «папы», то Берты, живя по закону
И казалась мне жизнь бесконечной гульбой.
43
Когда было примерно четыре мне годика,
Печкунова баб Дуня покрестила меня
В белокаменной церкви со строгой экзотикой,
Вопреки коммунизму веру в Бога храня.
44
Папа Саша ушёл на другую работу –
Снова «Волга» свинцовая, универсал.
По Киргизии всей, и в любую погоду
Нас с начальником в шляпе ГАИ пропускал.
45
В «Волге» был телефон, я смотрел в занавесочку,
А приёмник вещал США и Китай,
И просил башкарма*, чтоб молчали мы в тряпочку, –
Не взболтнули б про радио где-нибудь невзначай.
46
Нас встречали везде, как великого шаха:
Челобитные, кухня и подарки с душой,
А когда уезжали, прославляли Аллаха,
Но особо в районах, где народ жил простой.
47
Пришло время нам с Бертой навеки расстаться –
Дочь в Иваново, старшая, мать забрАла свою:
Вместе век доживать, друг за дружку держаться,
Выползая погреться в ясный день на скамью.
48
Дочка, Клавдия Лунгрен, дар имела актёрский
И заслуженной стала на киргизской земле,
Так же муж её, Иван Коваль-Самборский,
Только больше известный в кинОремесле.
49
Мне баб Клава подарки по почте дарила,
Как и Берта, любила меня баловать.
Не сравнится сетра с ней, кутёжница Мила,
Не умевшая в жизни собой обладать.
50
И меня в круглосуточный садик отдали,
В пятидневку с кормёжкою до выходных,
Чтобы бабка и мама от меня не стонали,
И гулянка с работой не прошли мимо них.
51
А однажды я в садике выкинул номер:
Сел в такси и сбежал среди ночи домой,
А таксисту сказал, показав на таксометр:
«Мама всё вам оплатит, только, дядя, постой».
52
Хорошо, что таксист лично знал мою маму,
И отвёз таки к дому мальца-беглеца...
Загонял сам себя я в бродяги упрямо,
Сам не зная, что копией стану отца.
53
Вскоре мать прочитала в некрологе газетном,
Что в Иваново Берта в мир иной отошла,
В моей памяти вспышкой оставшись заметной,
До сих пор она светит, как в церквях купола.
Махалля – самоуправление
Башкарма – начальство, администрация
Глава 3
1
Маме с бабкой со мной надоело канудиться,
И меня будто в ссылку сослали в Сибирь:
К другой бабке — пусть со мною покрутятся,
Внучек будет им в радость, вроде как сувенир!
2
И я в Ленинск-Кузнецкий с бабой Надей уехал,
Они с дедом там метрики поменяли мои,
Заметая следы от отцовских огрехов,
Соскочить не желавшего с воровской колеи.
3
В Фрунзе Писпанен был я, здесь же стал Завалишин
И с фамилией новой поступил в первый класс,
А зимой тут бывало от метелей скуливших,
Отменялись уроки, но трудился Кузбасс.
4
Кстати, жил-был в России известный мой тёзка –
Декабрист Завалишин, и был сослан в Читу,
Но и там обличал он власть смело и хлёстко,
И замучив их всех там, вновь был выслан в Москву.
5
Я горжусь этим предком, морским офицером,
Предлагавшем в Россию Калифорнию взять,
Но Россия боялась революционеров,
И не стала проект его в жизнь претворять.
6
Ну, а дед мой, Геннадий, был цыган сибирский,
И работал шахтёром, и трёх дочек имел,
Получился я, значится, цыганом финским,
И о синтезе этом никогда не жалел.
7
Дочь их младшая, Галя, – получается, тётка,
Была старше меня аж на восемь годков.
Спал в одной с ней кровати я, бедный сиротка,
Обжигаясь об печку от тёть Гали толчков.
8
Дед и баба меня укоряли порою –
Мол, не их я породы, и вообще не такой:
Вилкой с ножичком ем, и не правой рукою,
Из себя весь какой-то пижон городской.
9
Но я быстро усвоил понятия местные:
Научился немножко выпивать и курить,
А в телах загорались пожары телесные,
И нам с Леной Бединской хотелось любить.
10
Я у бабки деньжата потихонечку тырил,
И ребят, что постарше, вином угощал.
Тётя Галя всё знала, как я деньги транжирил,
Но молчала, пока её день не настал.
11
Она в нашей тусовке частенько бывала,
Приходил вместе с ней миллицейский сержант;
Он водилой служил там, – это нам не мешало,
И к родителям Гали вскоре выслал десант.
12
Баба Надя погнала сержанта граблями,
Так как Галя в шестнадцать ребёнка ждала,
А дочь вещи собрала и с сухими слезами
За любимым спокойно взяла да ушла.
13
И чтоб с матушкой как-то опять примириться,
Тётя Галя меня с потрохами сдала,
И дед с бабкой не стали со мною возиться...
Но на них не держу я нисколечко зла.
14
Пару лет пролетело на шахтёрской планете,
Там на улице Ленской свой оставил я след,
И назад увезла меня мать на рассвете,
В южный город, где воздух садами согрет.
15
За два года Сибирь стержень мой укрепила:
Я уехал оттуда козырным шпаной,
И почти не узнал Фрунзе свой, где царила
Генеральная стройка вперемешку с жарой.
Глава 4
1
Снова дом: парки, клумбы с аллейками...
А меня в интернат к малолеткам в детдом,
Чтоб в огне пионерском и отряда запевками
Я для партии Ленина трудовым стал бойцом.
2
Интернат в Воронцовке ютился под склоном –
В двадцати километрах от Фрунзе, в горах,
Там где маки горят вперемешку с озоном,
И холмы бархатятся в зелёных коврах.
3
Но и здесь приключилась со мною «холера»...
Интернат показал нам популярнейший фильм,
Чумовой – «Генералы песчаных карьеров»,
И я тут же устроил свой спектакль-водевиль.
4
Я увёл шесть фанатов на свалку под Фрунзе,
И всё лето мы там обитали в песках,
И одна наша девочка оказалась в конфузе,
Забеременев как-то с молоком на губах.
5
Пацаны нам с одиннадцатого района
Приносили еду, их гитара осталась у нас,
Здесь впервые я начал играть немудрёно,
Как простой самоучка, без крутых выкрутас.
6
Ну, да ладно, чего уж, нас вернули обратно,
А меня заприметил тренер экс-футболист,
Он по школам искал игроков деликатно,
И меня отобрал он: я был ловок и быстр.
7
Снова я в интернате, но спортивного профиля,
Если абревиатурой, это будет РОШИСП,
Здесь республика ярких чемпионов готовила,
При партийной поддержке, на прогресс опершись.
8
Я узнал интернат и снутри и снаружи:
Кто и с кем из детей с тренерами блудил;
Возраста как меняли; что имели чинуши;
И с турниров какую кто фарцу привозил.
9
Все всё знали, всё было обыденным.
Результаты хорошие интернат выдавал,
Олимпийское золото было достигнуто,
Коллектив свою марку достойно держал!
10
Умерла баба Мила, домик наш развалился,
Мужиков мать меняла, но не свой ресторан,
Батя вышел и в зону опять возвратился,
А на съезде компартии новый приняли план.
11
И я тоже решение принял – учиться,
Нужный балл получив, в политех поступил:
Теме землеустройства решил посвятиться
И на бокс параллельно на "Динамо» ходил.
12
Интернат я свой бросил, поселился у мамы,
И на съёмной квартире мы жили втроём
С Таджибаем, узбеком, обрусевшем с годами, –
Новым маминым «мужем», и с хорошим рублём.
13
Таджибай на венгерском «Икарусе» ездил,
По республикам Азии пассажиров возил,
Иногда я с ним тоже катался и грезил –
«Вот бы мир весь увидеть!»... и в окошко грустил.
14
В технаре я рок-группу создал, и однажды,
Капитаном команды КВН побывал!
Всё же больше всего было к музыке жажды,
И три дня на неделе я свой бокс шлифовал.
15
Ради рока решил я в учёбу вцепиться:
Здесь свобода была, а не строгий детдом;
В интернате я в ВИА был как в клетке синица;
В технаре же с рок-группой был свободным орлом.
16
Комсомол, спорт, учёба, девчонки и музыка...
Получился стандартный советский студент,
Но уже рок назначил мне долю рок-узника:
Не хватало лишь случая, нужен был инцидент!
17
Раньше диско и поп я любил — и подобное,
Но неравенство мира разожгло мой протест:
Нам жильё не светило, да коррупция плотная, –
Не сегодня, так завтра СССР весь разъест.
18
Выход был через музыку с этим бороться:
Я как мог панковал, как все, травку курил,
Записал две кассеты, как у нас здесь живётся,
И плакат комсомольский на стенде спалил!
19
Вот одна из немногих моих композиций;
Может, где-то нескладно, но зато от души –
Я как мог забивал гвозди в гроб инквизиции,
Неприлюдно, конечно, а в квартирной тиши.
Композиция
«Ты не верь, обыватель, что "Правду" не купишь за деньги.
Ей цена три копейки в киоске "Союзпечати"!
На работе ты яму свою целый день рыл,
А её в кабинете писал бумагомаратель.
Ты на первой странице увидишь знакомые лица—
Они правят тобой и решают большие проблемы;
На банкетах едят, посещают чужие столицы;
Им по семьдесят лет, но, наверное, все феномены.
А страница другая тебе о победах расскажет:
Пятилетку дают, и дают пятилетку без срока;
И запущена в с...у первая очередь прокатного стана,
И запущена в с...у первая очередь прокатного стана.
А на третьей странице опять политикуют,
Дядю Сэма рисуют, он в шляпе бородатый!
Ну а если представить, что нищего там намалюют,
А у нас секс в зените, и, пардон – свобода печати».
20
Я за всех отомстить был готов государству:
За Высоцкого, Пушкина, Пастернака и тех,
Кто свободу любил, но подвергся коварству
Деспотичной элиты, ненавидящей всех.
21
И за Лапина список опальных артистов,
Что не пели о партии, как прислуги двора,
Под царями не гнулись, не легли под чекистов,
И желали России своей только добра.
22
Но Андропов, генсек, взялся лихо за дело,
По Союзу всему начал шмон наводить:
Всех министров менял, чистил партию смело,
Торгашей и чиновников стали многих судить.
23
Несунов и прогульщиков проверяли на улицах,
Дисциплину труда власть пыталась вернуть,
Но не вовремя вышло генсеку зажмуриться,
Лишь немного успел он страну всколыхнуть.
24
А за ним стал Черненко рулить всей страною,
Через год лёг и он у кремлёвской стены,
А при нём чистки шли не с такою волною,
Но перемены с реформами были очень нужны.
25
Но зато при Андропове фестивали бывали,
При Черненко же рок стал повсюду гоним,
Музыкантов публично и в квартирниках брали
С перепугу, что всех мы в Союзе растлим.
26
И как раз при Черненко Агузарову взяли:
На концерте всю группу к воронкам увели,
По Бутырке с психушкой её потаскали...
И сослали не дальше сибирской земли.
27
В тот же год арестован был Новиков Саша.
Десять лет ему дали Свердловским судом!
Самодурством страдает каждый век наша Раша,
А потом подгоняет всех к прогрессу кнутом.
28
Тридцать лет пролетело от развала Союза,
И мне жаль СССР мой, и на сердце гора
Оттого, что страну я упрекал и мутузил
Лишь сегодня досадно стало мне, а вчера...
29
А вчера мы, команда молодых неопанков, –
Мы держали часть Фрунзе в нацистских руках,
В парке «Аламедин» возомнились охранкой:
В чёрных куртках, в цепях и подбритых висках.
30
Мы все фильм итальянский безумно любили –
Это «Площадь Сан-Бабила, 20 часов».
Слава Богу, что мы никого не убили,
Но настрой был тиранить залётных козлов.
31
На учёте в милиции состояли, конечно,
И гостили там часто, а власти ждали момент,
Чтобы мы отмочили что-нибудь бессердечное,
И закрыть нас надолго, как дурной элемент.
32
К военкому мы тоже регулярно ходили:
И просились в Афган добровольно пойти;
Кое-кто с парашютом по прыжку совершили,
Грудь стонала без подвига у чертей к двадцати.
33
И момент наступил для всей дерзкой компании:
Были проводы в армию и цветенья пора,
В частном доме ребята собрались на прощание,
Я ж на свадьбу с подругой ушёл до утра.
34
И решили друзья ночь гулять без девчонок,
Но себе Крест дурёху всё же ночью нашёл:
Попила, поспала она с ним, как котёнок,
А на утро с милицией ПАЗ к калитке пришёл.
35
Пока пьяные спали призывники крепко,
Эта краля, укутав себя в простыню,
В УВД побежала, и в мрачных расцветках
Написала заяву про ночную блудню.
36
Я пришёл поутру проводить их с подружками,
А их всех ППМ загружает в салон...
Все срока получили за чудачку с веснушками.
До свидания, армия, в клетку ждёт пансион.
37
Через пару деньков было 1 мая.
Я играл на эстраде, Фрунзе пел и гулял...
И меня прям на сцене, к себе прижимая,
Миллицейский нарядик под ручки принял.
38
Вот и я, как друзья, приземлился на нары.
Впереди восемь месяцев крытой тюрьмы,
Все друзья и маманя ждали праведной кары,
Вместо землеустройства я хлебнул кутерьмы.
39
Хоть диплом получить у меня получилось!
И за это спасибо боженьке и судьбе:
И за милость Его, прокурора немилость,
И за новый этап в бесполезной борьбе.
ПАЗ – павловский автобусный завод
ППМ – передвижной пункт милиции