В красном уголке цеха № 4 было не протолкнуться: шёл товарищеский суд. На небольшом возвышении стоял стол президиума, за ним виднелся портрет товарища Андропова Ю.В. и гипсовый бюст товарища Ленина В.И. В президиуме сидели: профорг Людмила Семёновна – для председательства, начальник цеха Вячеслав Аркадьевич – для авторитета, и девушка от комсомола Александра Веснушкина – для красоты и ведения протокола.
Судили круглошлифовщика Курдябкина Василия Васильевича. Ему велели выйти вперёд, чтобы всем было видно, кого судят.
Василь Васильич был коренастым лысым мужичком лет пятидесяти. Был он в промасленной спецовке, на груди болтались очки, привязанные верёвочкой, чтобы не потерялись.
– Товарищи! На нашего Василь Васильича… на товарища Курдябкина, поступила жалоба от его супруги, тоже Курдябкиной, которая у нас не работает, о том, что он, Курдябкин, постоянно терроризирует женскую половину своей семьи,– зачитала с листа председательница.
– Как же – половину! Считай, три четверти! Жена-шарманщица – это раз. Теща-рысь – это два. Дочка-немецкий сапог – три, – стал загибать пальцы Курдябкин.
– Как так? – удивился начальник цеха.
– А так. Как приду с работы, жена заводит шарманку: «Где деньги?», «Когда зарплату пропивать перестанешь?». А тут ещё теща-рысь! Я ей говорю:
– Раиса Тимофевна, сядь на стул, посиди, не рыскай по комнате, от тебя в глазах рябит! – А она всё рыскает и рыскает. И дочка туда же:
– Дай денег на немецкие сапоги! В универмаге выбросили, всего-то 120 рублей. – Да я за эти сапоги месяц пахать должен!
– Ты, Василь Васильич, не прибедняйся. Ты же триста рублей получаешь, – сказала расчётчица Волкова.
– Так это с переработкой. Я за эту зарплату вон как угробляюсь! Я такой работой себе две грыжи заработал. Хотите покажу? – Курдябкин начал было расстёгивать штаны, но на него зашикали женщины из ОТК, сидевшие в первых рядах.
– Я это к чему? Мастер наш, товарищ Парамошкин, всегда исключительно только мне протяжки выдаёт для теплоходных форсунок. Ему бы их Кузьмину выдать – он у нас бригадир и партийный к тому же. Или Сашке Распильникову – он же передовик производства, комсомолец, на доске висит. В прошлом месяце опять расценки на шлифовку теплоходных протяжек урезали! Нормировщица говорит: научно-обоснованные нормы. Какие такие нормы, если станок точность сотку даёт, а допуск на эти протяжки всего два микрона? Как мне их выдают, я иду в туалет и там полчаса плачу, ребята видели… – на глаза Курдябкина навернулись слёзы.
– Это правда! Видели, рыдает регулярно, – вставил бригадир Кузьмин.
– Василь Васильич, я же для тебя добился прибавки за сложность: 16 копеек за штуку, – урезонил Курдябкина мастер Парамошкин.
– То, что ты, Курдябкин, – шлифовщик квалифицированный, всем известно. Ты объясни, почему за домашними с ремнём по дому гонялся? – продолжала допрос подсудимого Людмила Семёновна.
– Так их голыми руками не возьмёшь! Вы ж мою жену видели!
– Да уж, жена твоя ко мне в кабинет, как на службу ходит! Сначала требует тебя в ЛТП отправить, потом через три недели, наоборот, просит тебя досрочно из ЛТП вернуть, – признал начальник цеха.
– Это когда у неё деньги кончатся… Только и знает: «Бросай пить!», «Где зарплата?», «Милицию вызову!». А что милиция? Милиция у нас пролетариат уважает. Ко мне участковый раз в неделю заходит. Я ему так и говорю: «Ты, Французов – мой лучший друг после Гитлера». Французов – это фамилия такая.
– А как ты, Василь Васильич с балкона свалился и палец сломал? С пятого-то этажа? – поинтересовалась расчётчица Волкова.
– Ну, заперли они меня, злыдни, на балконе, когда я за посудой туда зашёл. Не хотели, чтобы я бутылки сдал и водки купил. Наверное, думали, что я там на ветерочке быстрее протрезвею и добавлять расхочу. И ни с какого балкона я не прыгал. Как можно? Сама подумай: посуда бы разбилась.
– А почему же тогда тебя весь двор космонавтом кличет? – не унималась расчётчица.
– Болтают ерунду! А палец я сломал, когда с табуретки падал.
– Такие товарищи, как товарищ Курдябкин, позорят наш коллектив! – безапелляционно заявила девушка от комсомола. – Его увольнять надо!
– Ты, Алька, это брось! Кто работать-то будет? Очереди в наш отдел кадров что-то не наблюдается. Ты лучше веди свой протокол, наверняка придётся его в профком представлять, – сказал мастер Парамошкин.
– Давайте закругляться, товарищи! Рабочий день в разгаре, а партия и лично генеральный секретарь товарищ Андропов ждут от нас укрепления трудовой дисциплины, – сказал начальник цеха.
– Курдябкин, ты свою вину полностью признаёшь? – спросила профорг.
– Признаю полностью.
– Обещаешь перед лицом товарищей встать на путь исправления?
– Обещаю встать.
– Ты бы его лучше спросила, когда наконец он бросит пьянствовать и дебоширить, – сказала расчётчица Волкова.
– Товарищи, реально пора закругляться. Работать нужно, план выполнять, а не задавать риторические вопросы! – решительно сказал начальник цеха.
– Тогда выносим приговор товарищеского суда, – председатель встала. – Выразить товарищу Курдябкину В.В. общественное порицание и в пятый раз направить его в лечебно-трудовой профилакторий.
– В ЛТП, так в ЛТП. Там работа спокойная, микроны ловить не надо. Собирай пылесосы, и все дела. Не то, что теплоходные протяжки шлифовать. И главное, никто перед носом не рыскает…