В разбойничьи девяностые годы село Светлые Зори покорно влачило жалкое существование на глухой окраине крупной постсоветской области. Жили в нём в основном немощные старики и старухи. Домов с такими жильцами было чуть больше тридцати, и теплились они между другими избами — с дверьми и окнами, заколоченными горбылём.
Добавочное уныние — заросшие сорной травой огороды и сады. Правда, летом сюда на легковых автомобилях, пусть и по ухабам, устремлялись отдохнуть те городские семьи, которым принадлежала эта странная сельская недвижимость. Владельцы старых домов, подчас ветхих, без наличия холодильников и городских удобств, выдерживали здесь не более двух недель, хотя и оставались всегда довольными свежим воздухом и тихой, чистой, кое-где с кувшинками, речкой, узкие берега которой местами давно и обильно покрылись непролазным кустарником.
Зато в километре от села, ближе к ярко цветущим и никому не нужным для покоса лугам, она широко разливалась и открывалась взору изумительным песчаным пляжем, где можно было комфортно позагорать и запастись на зиму «солнечным» витамином.
С той самой возвышенности, где когда-то находилась усадьба местного помещика, уничтоженная бедняцкой бандой Шкета, по-прежнему тянулась к речному берегу вдоль Косого оврага тенистая берёзовая роща. В ней городским детишкам резвиться было всегда радостно. Кроме того, рядом, в речке, плавало много мелкой рыбёшки — из неё получалась вкусная уха.
Как правило, малые чада принимались уговаривать родителей не уезжать так быстро в город, и те соглашались, чему способствовало немаловажное обстоятельство: в бывшем сельском магазинчике предприимчивый мужичок два раза в неделю торговал продуктами и товарами, как принято говорить, широкого потребления. Его престарелые родители жили безвыездно в одном из домов возле полуразрушенной каменной церкви, а он, от безысходности занявшись однажды мелким бизнесом, не забывал их и отправлялся в родной дом после нескольких часов торговли.
Вечерами его можно было видеть за работой в огороде, а рано утром на небольшом автофургоне он уезжал по разбитой дороге торговать в районный центр или в известные ему пределы за новыми товарами. Бандиты-«крышевики» его не трогали, так как он беспрекословно и своевременно платил установленную дань и ничем не раздражал, был послушным, как и многочисленные в то неспокойное время «купи-продай».
Нежданно-негаданно оживление в тусклую и однообразную жизнь села Светлые Зори привнёс как-то ранней весной приезжий бизнесмен, видимо, не мелкого масштаба. Почти у околицы, в глубине заброшенной усадьбы, он в два счёта построил двухэтажный кирпичный домик, а затем неподалёку вырыл экскаватором обширный и глубокий котлован под фундамент огромного дома. Сидя подолгу на лавочках, редкие местные жители на полном серьёзе переговаривались о том, что умный бизнесмен скоро распашет и засеет все близлежащие поля, разведёт коров и свиней, а для работы в полях и на фермах привезёт «михрантов». Для них все пустующие избы будут выкуплены у собственников, отремонтированы и заселены. Построят и дополнительные дома, и начнут тут «михранты» плодиться и размножаться, трудиться и трудиться, чтобы для всего села и близлежащей округи — и дальше, и шире, и для всей огромной Речовской области — наступило бы то светлое будущее, которое за семьдесят лет советской власти так и не было построено. Однако бизнесмен вскоре исчез куда-то вместе с грузовиками, подъёмным краном и рабочими. Надолго ли, навсегда ли, никто толком не знал.
Наверное, исключительно из врождённого любопытства и неистребимого чувства частной собственности, кто-то из местных жителей решился зимним вечерком оторвать доску от высокого забора и унести домой на хозяйственные нужды, и даже немощные старики и старухи считали своим долгом добраться сюда в привычных телогрейках и поглядеть через дыру на диковинный бетонный «хундамент» несостоявшегося счастья — и заезжего бизнесмена, и всего села. Охали, ахали они, глядя на начало невиданной стройки, и от нечего делать вспоминали свои молодые годы, которые отдали колхозам за трудодни. Всплывали в сознании и рассказы их родителей о дореволюционном времени, когда село было большим, со старинной Свято-Троицкой церковью на пригорке.
Один из старожилов села, белый, как лунь, старик, отличавшийся удивительной памятью, почти каждый день, сидя на лавочке со своей беззубой старухой и улыбаясь блаженно, твердил ей об одном и том же — как его дед начал богатеть перед революцией. И земля своя была, и лошади были, и дойная корова, и другая живность. Только вот жаль, что деда, как врага революции, большевики расстреляли, хотя дед и виноват-то ни в чём не был — миролюбиво, в поте лица и с мозолями на руках, пахал и сеял.
— А за что под расстрел? — вопрошал в пустую улицу старик, и каждый раз старуха кивала ему в ответ головой, ничего не отвечая. С памятью у неё было совсем плохо, и слышала она едва-едва, а старик рассказывал и рассказывал ей о том, как его дед стал жить в достатке, и как случилась она — Великая Октябрьская... социалистическая...
Иногда старик плакал — скупо, по-стариковски. Старуха набожно крестилась, полуслепо глядя туда, где ей виднелся расплывчатым красным пятном кирпичный остов бывшей Свято-Троицкой церкви, и беззвучно шептала одну и ту же молитву:
— Господи, помилуй… Господи, прости...
Продолжение: http://proza.ru/2021/05/20/679