Сидели, пили. Что пили? Да всё подряд, ну там, что поднесут очередные прихожане в дом нашего замечательного друга Ивана. Имя-то, какое! За всю Русь ответчик, за весь мир, на всю ширь земную известен, а среди нас, так и вовсе герой – свой дом, жены нет, день и ночь приют для друзей похмельных и прочих. Прочих – это когда не пьём, работаем, созидаем страну и блага обществу. А то как же, иначе нельзя – неровен час сопьёшься, тогда одна дорога к наркологу, а тому совсем невыгодно, чтобы клиент пить бросил, он пуками над тобою помашет, микстуры стакан в твою утробу вольёт, денег у жены твоей срубит и скажет, будто библейский пророк, мол, заклинаю тебя, сын мой, не пить воды огненной, а то алкоголиком станешь. И срок назначит начала и окончания кода своего, на тебя наложенного печатью, ну – на бумаге, опять же для жены отчёт за проделанную над тобой работу. Но существует код генетический, тот всегда выше по званию все искусственных, на все другие кодировки и шифры у него есть отмычка. Скажет строго – пора и все запреты нипочём станут потому, что также твой пращур поступал, а его ген к тебе перешёл, может быть, через столетия и этот приказ ты должен выполнить, как боевое задание, а за какое время уложиться в работе, тоже из глубины веков подскажут и никакие врачи изменить эту причину запоя не могут и не смогут. Наследие предков дело великое, почётное. Сказано ведь – почитай отца своего, велят – делай, как они там условились ещё до твоего рождения. Никакого вопроса – быть или не быть – не существует, назначили тебя в жизнь и никуда не денешься, генетика дело серьёзное, против неё не попрёшь. Не зря так долго эту науку запрещали, мол, вредна она, морганистов-вейсманистов долой, нам подчиняйтесь и мы вас в люди выведем. Ан, нет, каждый человек – уже люди и живут они по своему расписанию, а сроки, когда разбрасывать камни, а потом их собирать у каждого индивидуума свои. Какой ген припал к тебе от предков, такой и будешь ты житель и никакая власть и даже жена тебе в этом деле не указ. И сам себе тоже. Поднесут – пьёшь, откажут – завязал. Но разговор не о том, а о лошади. Хотя, наверное, и у лошади свои задания на её земную жизнь. Всякая тварь на земле своё дело имеет, Господь всё и всем определил – одни землю пашут, другие на ипподроме скачут, есть которые на трибунах и сценах кривляются, а эта вот лошадь к нам пришла, она то и не знала, зачем создана такой малосильной скотиной и потом имя получила отдельное от всех – лошадь Пржевальского. Все лошади название имеют: мустанги, рысаки, тяжеловозы, а эта одна под собственной фамилией живёт. Ну, короче, за неё Пржевальский отвечает, он её нашёл, имя передал, а, значит, и гены. Конь не конь – коняшка для лилипутов. Как потом оказалось и Пржевальский с ней пришёл, хотя с начала мы его не заметили, только потом опознали, сам признался и нам понравился – мужик видный, грамотный, в Крыму бывал и трубы знает медные и как они горя с бодуна. Но начнём всё с начала.
Сидим, пьём. Это уже было, но без этого нет начала потому, что с этого всё и началось. Пьём – это значит, нас много и пьём тоже немерено. Не все, правда, пьют, остались самые выносливые, остальные на лежбище по лавкам, кроватям, дивану. Тут в окно стук звонкий, будто кувалдой колотят, даже те, кто к смертному образу близко-близко подскочили и ждут, какая весть общество настигнет, может бежать придётся. Иван занавесочку подвинул, а за окном лошадь, копытцем тук-тук, а на нём подковка сияет серебряная. Смекнули, что не голая лошадь, а животина, в драгметаллы обутая, к нам явилась. Крючок с двери скинули, она и вошла, приличная такая лошадка, причёска современная, будто с телевизора, и зубы все, когда улыбнулась, узнали. Присела, молчит, а нам то чего, пусть сидит – лошадь друг человека и все вокруг тоже друзья. Лишний рот, конечно, хуже татарина, но мы-то про подкову серебряную помним, на чёрный момент нищеты нашей будущей сгодится вместе с ногой. Из ноги можно холодца наварить. Это на потом мысли, а пока у нас полон стол водка, вино и огурцы в банках Нинка притащила от собственного засола. Налили, лошадь водку проглотила, огурцом хрустнула и опять молчит. У нас так не положено. Угостили тебя, говори, зачем и с чем пожаловал? Но лошадь, она лошадь и есть, хотя доподлинно неизвестно, кто она – самка или конь с… Помог Пржевальский, высунулся откуда-то из передней комнаты и говорит: «Ах, ты, шалава непарнокопытная! Я уже думал - потерялась и Бога молю, чтобы не нашлась, а она туточки восседает». И рассказал, как он её нашёл, удочерил и фамилию свою ей назначил. А то бы так и бегала по степи – конь не конь и заяц не заяц и на осла тоже непохожа. До осла, вообще, дослужиться надобно, не всякому животному ослиное звание назначают. Так просто живут, без признаков отечества. В степи какое отечество – туда рванул, оттуда и всё пустое место. Про свою жизнь бродячую долго рассказывал учёный-путешественник, про лошадей тоже, сожалел, конечно, что не нашлась лошадка приличного сложения, а эта вот недоразвитая. Она слушает, головой согласно трясёт, водку пьёт. Скоро добрался Пржевальский в своём рассказе до края света, вдохновение кончилось, просьба появилась, но не выпить попросил, а за лошадью присмотреть, покуда он в Индию сбегает, в Катманду, недалеко то есть, через Гималаи, там к Рериху зайдёт и тот точный маршрут укажет. С лошадью через горы высокие не очень удобно ходить, она не архар, чтобы по скалам скакать. Как только обернется, заберёт её и про подарки заморские нам не забудет. Говорит, мол, вы её голубушку, используйте здесь по полной, она и землю вспашет и дрова привезёт, а кому и вместо жены сгодится, когда не пьёт, если не подносить, тогда не пьёт. Задумались мы тут крепко над его предложением. Уже думали согласиться, но водка кончилась, а на трезвую голову лошадь в дом принимать, хоть она и известной фамилии, не всякий доброе намерение выскажет. Иван тем более, он у нас, как Пётр-апостол двери нам открывает, ну не рай конечно, но в жилище, где не смотрят на тебя с укорами, а лошадь будет здесь жить, кем она Ивану станет и как она на всех смотреть будет, голова у неё большая, но лошадиная, кто узнает, что там в ней. Вопросов много созрело, всухую не потянуть такую загадку. Пошарили в карманах, не нашли ничего и у лежащих ниц тоже, про копыто вспомнили серебряное и к Пржевальскому, мол, как насчёт опохмелки за счёт обуви лошадиной. Тот ничего не ответил на эти притязания, встал и вышел из дома, по дорожке за ворота, там и скрылся, в неизвестности общество оставив. Оставшиеся задумались: про лошадь бездомную и пьяную к тому же, о водке, которой всегда не хватает, как снять и куда сбыть серебряное изделие, не обвинят ли в краже и валютных махинациях. Разговору много – на целый ящик водки, которую неизвестно где взять. Самая трудная задача из всех житейских проблем потому, что денег нет, день только начался, а с утра выпить хочется, как никогда и это никогда кажется вопросом неразрешимым до возможного действия, которое должно свершиться, во что бы то ни стало, но нужно ждать, поглядывая, однако, на серебряное копытце новоприобретённой подруги с лошадиной улыбкой. Тут автомобиль застрекотал за окном, кто живой приникли к стеклу носами, раздавленными от любопытства. И, о чудо, ворота растворились, Пржевальский с каким-то мужиком вносят какие-то свёртки, а следом тот самый ящик с алкоголем, о котором мечталось в отсутствие водки. Выбежали на двор, кто в чём был, давай помогать, но больше вкруг суетиться, участие своё в деле запечатлеть, а дело нешуточное – ящик водки с закуской и сразу весь, не поштучно. Втащили богатство в дом, радостные, будто свадьбу собрались играть, а почему нет и невеста есть, а что на лошадь похожа, так после яшика выпитой все красавицы и кобылы невесты, а что бы, как частокол, зато животное травоядное, не сожрёт жениха, когда случай представится. Молчит – это благодать, но всё понимает и к хозяину привязана. Налили по первой из новой партии товара, закусили и возрадовались дивной династийной паре Пржевальских, где смешались кони и люди в одну фамилию, то есть семью, если с аглицкого это словосочетание перевести. Тут и спросили Пржевальского, когда он в Катманду отбывает, а он нас так обрадовал, говорит, ещё на ящик есть, а потом пора в Гималаи. Надо только решить, что с лошадью делать, но это в рабочем порядке должно решиться, за столом и разговором. На этом переговоры закончились, приют для лошадки почти найден, много ли места ей надо и это решение полностью зависит от Ивана, он мужик серьёзный и человека в беде не оставит, то есть коня тоже, но время на обдумывание дано и водку употребить надо в это же время, а на двух стульях не сидят, двум хозяевам не служат, два дела враз делать не получится. Выбрали так: сначала водку пить, а потом остальные проблемы. Про лошадку не то, чтобы забыли, а так – вопрос об её устройстве на потом оставили, да и печалиться незачем, всё пока устроено – пить есть, спать тоже – будет день, будет пища.
Но не тут-то было. Нет, вначале всё, как по маслу пошло, но к зениту попойки лошадь как давай ржать – со стен штукатурка посыпалась. Выпьет и ржёт, ржёт и пьёт. Давай её уговаривать, мол, веди себя скромнее, жить будешь красивее, а она каблучком по столу постукивает, то есть копытцем указыает, что и по темечку может врезать. Ошалела короче, то ли водки перебрала, а может от неустроенности. Весь кайф сломала, водки валом – гуляй, веселись, а она ржёт дико. Лошадь она дикая, хоть и с фамилией, а всё равно подкидыш. Чего с неё взять. Водку ещё не допили, а уже невмоготу стало с ней за одним столом находиться и в комнате и в доме, где такое ржание стоит, будто табун лошадей гуляет. И к Пржевальскому обращались, мол, угомони ты свою дочь названную, а он, говорит, нет таких средств и даже овёс не поможет нажрётся и ржёт ещё громче. Измучились мы с ней, извелись и водка не в радость. Пржевальский в Индию отвалил, а мы по домам разбрелись, подальше от её ржания проклятого. Так она нам и запомнилась эта пржевальская лошадь – пьющей и ржущей. А затем, что после. Зачем помнить её, спросите? А затем, что потом её видели только издалека. Она у Ивана живёт, а мы туда ни ногой, кого увидит, ржать начинает и бежишь сразу, сломя голову, от этих звуков тоскливых.
А Иван ничего – обжился и огород у него вспахан и засеян, а по выходным он на своей квартирантке детишек катает на площади, народ веселит и деньги зарабатывает. Совсем не пьёт, говорят, рюмку выпьет, лошадь ржать начинает и три дня ржёт без передыху, будто жеребец во время гона. А ещё поговаривают, что Пржевальский и не Пржевальский вовсе, а нарколог из области и дескать, бабы наши его подкупили и устроил он нам лошадиную или конно-терапию, так его метод называется и поил он нас за наши кровные бабки и отбыл не в Индию, а в столицу края. Лошадь оставил на случай, если с кем из нас запой случится, туда сразу её, голубушку, зубастую ведут и три дня ты эту музыку слушаешь и спасу от её ржания нет, хоть беги, а куда бежать? К Ивану, но она как раз там и живёт – Пржевальская лошадь.