Экзистенциальная бессмыслица. Скажи на милость, читатель, как покончить с этой никчемной жизнью без всякого эксцесса, чтобы тело продолжало жить. Нет ни малейшего желания причинять неудобство жизни собственным самоубийством. Когда жизнь потеряла всяческий смысл, то не имеет смысла и само самоубийство.
Когда жизнь не имеет смысла? Когда понимаешь, что она никому не нужна, когда ты мешаешь другим жить, когда ты одинок среди множества людей вокруг тебя. Ты понимаешь, что в этой жизни ты полное ничтожества, о чем тебе не устают напоминать окружающие, ругающие тебя за то, что ты все делаешь не так, да и, вообще, ты ничего не делаешь.
И, действительно, все, что ты не делаешь, проходит мимо других. Им не интересно это, да и сам ты не интересен. Смысл твоего существования для других заключается в том, чтобы использовать тебя по мелочи. Вот ты и ждешь, не дождешься, когда смерть приберет тебя и останется от тебя пустое место, которое тут же займет кто-нибудь другой, более ценный, важный для них кадр. Так тебе и надо. Ты не достоин даже смерти. Другим будет лень даже похоронить тебя. И это правильно, потому что честно. Ты в этом мире лишний. Но почему? Просто потому что. Нет объяснения. Поэтому и приходится ждать на берегу реки, когда мимо тебя проплывет твой труп – труп твоего врага. Ведь кто для меня больший враг, чем я сам?! Но я сам могу ли существовать, когда меня как тела, как человека уже не будет? Вот в чем заключается вопрос убийцы. Кто себя убивает, уничтожает, унижает, как не сам я? Есть ли в этом смысл? Если смысла нет, то зачем я делаю это? Само заявление о бессмыслице имеет ли смысл? Если нет, то не следует этим заниматься и нужно переключиться на то, что имеет смысл. Например, подумать о том, что я еще живой, и, пока жив, могу искать смысл в жизни, а не в ее прекращении, что обессмысливает смысл жизни. Но таким образом обессмысливается и смысл смерти, ибо смысл смерти заключается в том, чтобы избегать ее при жизни.
Молодой, взрослый и пожилой человек. Молодой человек, только еще вступающий в жизнь, живет легко, ребячливо, с затеями. Он переживает пору становления чувств. Они его еще радуют. Он часто влюбляется, ему нравится сам процесс получению удовольствия, нравится то, что его вызывает, а вызывает, как правило, женщина в качестве собирательного явления. Ему нравится само разнообразие удовольствия, волнительна сама смена его форм. Он очаровывается любой приятной женщиной и его увлекает количество интимных связей.
Становление взрослым упорядочивает личную жизнь. Взрослый выбирает себе спутницу жизни по характеру или удобную для быта, здоровья и детей, продолжения рода. Поэтому он часто заводит женщину для интрижки, для развлечения, что может обернуться вероятным разводом.
В пожилом возрасте человек сначала переживает «вторую молодость», что находит выражение в народной поговорке: «седина в бороду, бес в ребро». Видимо, чует, - грядет импотенция. Но «перед смертью не надышишься». Затем теряет всякий интерес не только к любострастию, но и ко всему на свете: еде, выпивке, охоте и пр. Значит, пришла пора околеть.
Примитивный, развитый и совершенный человек. В примитивном человеке, который является пределом совершенства бытового (традиционного, обычного, безыдейного) человека, представленного в виде мужчины или женщины, все слито в одно, так что видно, что его индивидуальные черты становятся естественным (особым) выражением народного (родового) характера. Напротив, в развитом человеке лоя внимательного наблюдателя порой бывает заметно разделение между индивидуальным и общим выражением, что вульгарно описывается «лица не общим выражением». Это разделение является особым, уже личным, точнее, личностным маркером (символом), этичным именно для этого человека, преодолевшего в себе, конечно, на время действия самосознания (идеи личности), свою животную спецификацию, имеющую как чисто половой (субстратный, анатомо-физиологический, темпераментный) аспект, так и поведенческий (социальный, гендерный) характер и выражаемую в серии интонаций, гримас, ужимок, жестов, поз и пр.
И, наконец, возможен уже вариант, так сказать, «совершенного» человека. Совершенный человек является великодушным существом, чья душа не обусловлена, точнее, не детерминирована в своей личностной содержательности характером той телесной оболочки, в которой существует в любой материальной среде, будь то органическая или какая-то другая оболочка. Человек не есть мыслящее тело, он есть душа, непосредственно связанная с телом. Но она связана и с духом. Эта связь делает человека как душу в теле одновременно волевой и интеллектуальной силой. Как сила воли душа стремится сознавать себя как сущая цель осознания – Я. Путем, ведущим к такому осознанию, методом является интеллект, мышление. В мысли человек узнает себя как мыслящий, представляющий себя в теле и чувствующий, переживающий себя как тело.
Уже в развитом, а тем более совершенном состоянии, человек отличает себя как от тела, животного (мужского или женского) происхождения, так и той факсимильной (именной) маски, которую ему навязало общество. Заблуждаются те, кто отождествляют или не различают душу и пол с гендером. Еще более глупы те из человечьих, кто полагает, что у женщин тонкая, а у мужчин грубая душа. Они путают слабость или силу тела с душевной тонкостью или грубостью. Но, к сожалению, душа не может найти себе естественного воплощения в этом материальном мире ни в чем другом, как в мужском или женском теле. Современные попытки найти себя в третьем или в измененном, искусственном поле являются смешными и жалкими.
Как правило, те люди, которых зовут «духовными лицами», становятся бесчувственными, ибо они практикуют эмоциональную сдержанность, чтобы не показывать свою душевность, превратно толкуемую как физическую слабость. Поэтому «духовные лица» представляют себя в качестве жестких, если не жестоких, ригористов (строгачей). Как они противны. Они похожи на злобных неудачников, которые хотят, но не могут позволить себе то, что позволяют прочие человеческие существа. Это «злые ангелы».
Проблема самосознания. Что такое самосознание? Это сознание меня самого? Если это так, то это не столько мое сознание, сколько Я сам, точнее, у меня есть самосознание, если я сознаю самого себя. Здесь «сознаю» значит имею сознание, а не есть сознание. Я есть сущий (субъект), который имеет сознание. Является ли моей сущностью быть не самосознанием, а самосознающимся субъектом. Верее будет сказать, что для меня имеет смысл полагать моей сущностью самосознание, которому я причастен как его явление в этом мире. Но тогда самосознание есть тот метод, тот путь, который ведет меня к абсолютному Я. Самосознание есть способ проявления этого Я во мне.
Тут, в этом размышлении не лишне вспомнить работу Томаса Нагеля «Каково быть летучей мышью?», в которой речь идет о том, как понять, что значит быть похожим на летуую мышь. Можно ли нам, людям, знать, что означает быть летучей мышью, на что это похоже? Доступно ли нам знание и ощущение себя летучей мышью, имея иную природу, чем у летучей мыши. Можно, конечно, попытаться стать Бэтменом или вампиром, чтобы пережить опыт бытия летучей мыши. Но способность летать и висеть вверх ногами, а также пить кровь своих жертв, не главное качество быть летучей мышью. Ее главное качество - иметь сонар в качестве органа эхо-восприятия и соответствующего поведения. А уже потом полет в поисках искомой крови для обмена веществ и ее переваривания вверх ногами.
Но также или почти также немыслим и непостижим для человека без самосознания я или вы, мыслящий читатель, сознающий себя читателем, как существо самосознания. Для этого следует не просто иметь сознание, но быть «в» и «для» сознания. Кстати, имеет ли само сознание себя в виду, то есть, является ли сознанию оно само или оно является феноменом только для нас, субъектов, располагающих сознанием? Другими словами, доступно ли сознание самому себе вне субъективной формы опыта? Имеет ли оно иную форму своего существования, чем «Я=Я» (самотождество) или «Я есть Я»? Вряд ли. Почему? Потому что тогда, когда сознание не равно, не тождественно себе, то оно есть уже не самосознание, а бессознательное. Самосознательное или самосознательное есть чувство реальности сознания, тогда как сознание есть чувство реальности самой реальности. Простой человек или человек без самосознания имеет чувство реальности, но он не имеет чувства реальности своего сознания, ибо для него оно полностью тождественно с тем, что в нем есть от реальности, сливается с реальностью.
Напротив, самосознающий субъект способен различать и отличать сознание от самосознания благодаря тому, что делает сам акт наблюдения реальности своим объектом представления и переживает его как самого себя, отличая себя от предмета естественной установки сознания на вещь. В результате ему становится феноменально, точнее, феноменологически через рефлексию (самоотражение или спекуляцию) доступен внутренний субъект – абсолютное Я. Он внутренний для него, обращенного на себя. Именно самосознание, несмотря на свою уникальность, может сделать причастным нас абсолютному Я, а через него и всем остальным душевным (чувствительным и мыслящим) существам. Например, летучая мышь вполне может быть чувствительной. Мы можем почувствовать, что она чувствует, и поэтому можем посочувствовать, симпатизировать ей. Вместе с тем мы не можем знать, как она чувствует это. Вот если бы она была разумной, то мы могли бы понять, как она думает, ибо мышление является всеобщим, а не общим, типичным, как чувство. Но в любом случае мы не смогли бы понять ее лично, как понимаем себя. Естественно возникает вопрос: «Способны ли мы понимать лично других людей»? Да, если они имеют самосознание. Как же появляется самосознание? В общении. Как только люди начинают общаться, так они рано или поздно находят общий язык. Таким языком является сознание.
Сущность сознания – мысль, явление сознания – слово. В слове мы осознаем не только ощущение, представление и переживание, восприятие, но и мысль как смысл слова – выражения жизни. Кто полностью владеет языком, тот имеет самосознание. Самосознание является внутренней речью человека. Уже не мысль, а идея есть сущность такой речи. Идеей же идеи является Я. То, что человек зовет Я есть только чувство Я, а не само Я. Само Я есть бытие, которому присущи самосознающие субъекты как экзистенциалы. Но как только субъекты являются точками экзистенции, так само Я становится им трансцендентным, ибо они выходят из себя. Абсолютное Я доступно им только в них самих, но не как Оно само, а как они сами. Когда субъекты выходят из себя? Когда находят себя не в себе, а в мире, включая и мир в самих себе. Они являются Я не вне себя, а в себе, но не для Я, а для себя. Я доступен субъекту только в нем, но как не имманентный, а лишь трансцендентальный исток экзистирования, граница его экзистенции. На миру абсолютное Я полностью трансцендентно нам. Как это понять?
Только в случае экзистенции не вне себя, а в себя как в другого, в другое (alter) Я, в инзистенции нам является абсолютное Я как граница экзиста (экзистирования). Вне себя, в других людях, в мире абсолютное Я является абсолютно Иным.
Три гения подозрения. В XIX веке появилось три гения подозрительности как обострения любопытства или познания: Маркс, Ницше и Фрейд. Подозрительность заставила их быть наблюдательными и присматриваться к очевидным вещам, за которыми они увидели скрытые силы – соответственно потребности, стремления и желания со страхами. Указанные лица выступают в качестве интерпретаторов, представляющих тайное (сущность) явным (явлением). Один занят археологией богатства, находя тайный смысл богатства в труде, другой одержим генеалогией власти, представляя власть в качестве жизненной ценности, нацеленной на личную переоценку прежних признанных обществом ценностей, основанную на воле к жизни, то есть, к самой воле, ввиду того, что воля как власть есть главная ценность (смысл) жизни. Тогда как третий геологией души, раскапывая тайные пружины оной в области бессознательно желаемого, то есть, вытесненного самим же сознанием из себя.
Абсолютный максимум и абсолютный минимум. Обыкновенно мы представляем Бога в качестве того, больше кого просто нет. Поэтому человек полагает Бога максимум в абсолюте. Но нельзя забывать и о том, что Бог есть одновременно и абсолютный минимум. Что же такое абсолютный минимум, если абсолютный максимум есть полная или совершенная полнота (плерома)? Это не что, а само ничто. Именно из себя как ничто Бог сотворил все.
Человек же стремится уподобиться Богу максимально. Но равным образом ему следует уподобиться Богу и минимально, ничтожно мало.
Бог есть сущее или бытие? Если Бог есть сущее, то, как минимум, Он есть Сверхсущее. Но так понимая Бога, а именно так его понимает ортодоксальная (догматическая) теология, мы остаемся в пространстве мира, а не его бытия. Просто Богом объявляется верховное сущее в мире в целом. Это то сущее, которое превосходит всех в их существовании в качестве существующего лично (ипостасно) таким образом, что Оно является их Творцом из самого себя как ничто или абсолютного минимума бытия, а также и абсолютного минимума ума, сознания, то есть, бессознательного. В качестве Духа Святого Бог является абсолютным максимумом, ибо именно в Духе его сущность. Бог как Спас (спаситель) Он есть уже не Начало всему, но счастливый Конец всему вне Его для того, чтобы быть в Нем как в Бытии.
Но не является ли Бог не Сверхсущим, а самим Бытием, которому присуще любое сущее, в том числе и Сверх всякого сущего?
Злодей. Кто такой злодей? Это тот, кто творит зло. Почему он творит его? Потому что психует в ответ на то, что не может принять наказание за еще большее зло, послужившее причиной того, что теперь он злой по рождению. Он должен испить чашу зла до конца – зла уже по отношению к нему самому. Но в силу этого же самого зла он не может, просто не способен причинить себе зло, не причиняя его другому или другим, так сказать «перекладывая (это зло) с больной головы на здоровую».
Истина – избавление от иллюзии и ошибки. Есть люди, которым открывается истина прямо и непосредственно. Потом они просто уточняют путь, ведущий к ней по ходу движения в жизни во времени, ориентируясь не столько по этому времени своей личной и родовой (космической и общественной, семейной) истории, сколько по ее, этой истины, представленности в ней, в жизни.
Есть и другие люди, к ним отношусь и я, которые идут к истине во тьме, заблуждаясь и ошибаясь, пока не нащупают твердую почву (grund, основу) истины под ногами. А до этого вступления в истину и на нее, сколько раз еще они провалятся и упадут или наломают ноги, находясь в поисках истины, пока не найдут ее. Сама ошибка наводит их на размышления, заставляет ее осознать. Для такого осознания собственной ошибочности и поиска истины необходимо состояние ошибочности как душевного страдания, из которого выделяется, выводится или в котором прозревается пробуждение сознания к истине. Но его невозможно без совершения ошибки, ведь «свет светит во тьме, но тьма не объяла его». Поэтому нельзя терять присутствия духа, унывать и фиксироваться на ошибке. Следует ее преодолеть. Напоминанием о ней должна стать не она, а выработанная в борьбе с ней воля (решимость) к экзистенциальной предусмотрительности, рациональной осмотрительности, эмпирической наблюдательности, к философской внимательности, к интенции сознания.
К сожалению, без ошибки не будет ее исправления и превращения человека из того, кому свойственно ошибаться, грешить в непогрешимое существо. Казалось бы здесь в этом месте текста нужно его закончить сакраментальной фразой: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься», но важно понять истинный смысл этой фразы. Он трагичен. И еще: Главная ошибка скрывается в самом человеке. Иллюзорность отдельно взятого Я, нацеленность (обращенность) на него и фиксированность (зацикленность) на нем, заставляет очарованного своим Я, отвлечься от мира, забыться, забыть на время то, что он находится не только в себе, но и в мире. В результате он оступается, делает неверный, ложный шаг и совершает ошибку.
Жизнь дана человеку не для жизни в смерти (для такой жизни она дана социальному животному), а для испытания, для опыта («опыт – сын ошибок трудных», как сказал поэт) как подготовки к жизни вне жизни и смерти. Человек должен привыкнуть не к тому, что ему свойственно ошибаться, а к тому, что есть утопическая возможность жизни вне греха. Она утопична, так как в этой жизни, то есть, в той жизни, которую мы ведем, ее не найти. Жизнь такая, какая и как мы ее ведем. Мы можем найти Я в самих себе, но не можем Его найти вне себя. В этом соль проблемы. Неспособность ее разрешить делает ее тайной нашего удела, двойниками самих себя. Трудно человеку увидеть Я в не-Я. Дело в том, что видение не может быть абстрактным, оно только конкретно, таково.
Экзистенция – начало, трансценденция – конец. Экзистенция – исходный пункт. Ее путь пунктирно историчен и есть путь жизни, а цель - трансценденция. Результатом экзистирования является трансцендирование. Экзистируя, человек выходит из себя, но не во вне, а внутрь себя. Таким образом он инзистирует и внутри себя находит, нащупывает путь, тропу, дорогу к освобождению. Это освобождение есть трансценденция. Но к чему он трансцендирует? К трансцендентному, к Богу, к его Царству в качестве Духа? Человек вкручивает в мир, зацикливается на нем, прежде всего на своем, человеческом и социальном мире - мире людей. Вкручиваться в космос, в его циклическое, календарное, хронологическое время, он начинает в себе. Чтобы сделать свое бытие в мире своим, освоить его, не теряя себя, растворяясь в космосе, человек пытается раскрутить его во времени истории в линию, уводящую его вдаль от прошлого в будущее через момент настоящего. Причем он пробует развертывать линию своей судьбы, собственной жизненной истории так, чтобы она была как можно более прямая, чем кривая. В нем сидит идея прямоты как явления правды, истины. Кривое толкуется им как ложное, неистинное следование к цели. В результате кривого измерение трансценденции для него закрывается имманенцией, приданностью миру, спрессованностью мировой складкой. В кривом измерении обмирщенного времени человек полностью овеществляется, становится вещью среди вещей, объектом среди объектов объективированного им же, его ложным сознанием мира.
Но как не потеряться в этом огромном мире, не исчезнуть в смерти, успев найти себя как Я в не-Я? Можно, конечно, утешить себя тем, что потеряв как зерно (семя) Я в почве мира, можно, трансцендировав к иному миру, найти там себя среди других Я. Но даже если это возможно, то будет ли то Я человеческим? Уйдя в центр человеческой самости – точку экзистенции, можно ли выйти на трансценденцию, на коммуникацию с ней или, тем более, оказаться уже в ней? Ведь для конкретного (в данном случае личного) Я индивидуума (человека) смерть есть конец его жизни, земного пути. Есть ли другой путь? Он есть, если это Я есть лишь одна версия или вариант из многих других версий или вариантов Я. Но само Я, что Оно такое? Инверсия или инвариант Я? Если «да», то Я есть основа многих «я», то, что лежит «в» их основе. Это Grund Ego. Постоянство множества «я» есть их единство и преемственность, их отношение друг к другу. Их относительность, сообщительность абсолютна. Но само это постоянство Я, яйность, сущность Я есть сущность только множества сущих Я или она есть сущность Я как такового как Сверхсущего (Абсолютного) Я, стоящего на порядок качества выше, чем все прочие «я»? Несомненно. Но что тогда такое сама сущность (самость) Я? Это Духовность как Божественность? Да. Я есть ипостась Бога как Духа. Духовность и немыслима, и несуща без Я. Я есть Личность, Лицо Духа. Но тогда Бог-Дух есть Существо, Субъект.
Бог как Дух творит Себя и есть Творец. Он Начало, но Он и Конец всего. Бог есть пространство сосуществующих «я». Он есть и время следующих друг за другом «я». В этом смысле Я есть круг (период, цикл) обращения «я», одним из которых на периферии кривой (окружности круга) является в виде точки движущейся по кругу. Это круг жизни индивидуального «я». Следование по кругу является для «я» индивида прерывным, экзистенциальным. Экзистенция позволяет спрямлять путь жизни. Сделав полный круг, индивидуальное «я» может выйти из своего круга. Оно может сделать этот выход, как только станет прямым, правдивым, истинным, вертикальным по отношению к горизонту жизни индивида. Жизнь дается индивиду для того, чтобы он, используя ресурс жизни, достиг самосознания, инзистенции, состояния «я». В инзистенции «я» становится наиболее сопричастным Я в своей (в данном случае земной) жизни. Можно ускорить бег по кругу жизни, интенсивно сократив время и выйти на прямую, касательную к жизненному кругу, выскочив из него, и перейти на другой, ближний к Я как центру кругов жизни. Переход с одного уровня жизни на другой уровень есть конверсия (обращение) Я. Она невозможна без инзистенции и экзистенции. Человек уходит в себя и выходит на Я. Но этот выход есть метаморфоза, преображение, которое имеет свое начало, являющееся для смертного «я» концом, и свой конец, который становится началом новой жизни для «я», его рождением в новом мире. Насколько он будет новым, иным зависит от того, как близко он находится к трансцендентному центру вечной жизни Я.
Но можно стать и дальше от трансцендентного центра духовной жизни (Я как Не-Иного для «я», достигших зрелости, полноты им присущей меры Я). Удаленность таких «я» от Я, их отчужденность от Него обусловлена тем, что путь их своему «колесу жизни» становится кривым, полностью вписанным в этот круг, который неимоверно трудно пройти, чтобы успеть за их короткий век, ибо они кружат по нему, бегут как белка в колесе. Чем дальше от центра, тем оборот колеса все длиннее, и уже одной жизни не хватит для того, чтобы выйти на прямую линию. Так люди и застревают в этой жизни, постоянно к ней возвращаясь все в новом виде. Адам был один, а теперь как много этих несчастных людей, далеких от спасения их «я». Большинство живет в состоянии не самосознания, а бессознательной стихийности. Лишь некоторые из них выходят с помощью экзистенции на уровень сознания реальности. Что уж говорить о самосознании. Самосознание должно быть не только фактом самосознания, событием узнавания себя в качестве самосознания, но и сутью личной жизни, что возможно только в состоянии постоянной инзистенции. А это, согласись, буржуазный читатель, как до этого был советским (какая, в принципе, разница?), почти невозможно в этой «падшей жизни», где есть место для выживания наиболее приспособленных к ней, как утверждал твой пресловутый Дарвин. Ведь ты с ним сверяешь свои часы жизни?
Миф, богословие, философия, наука, идеология. Если философия есть рационализация, осмысление мифа как мифология, то она же, философия, есть предпосылка богословия как возможность не верить, но думать о смысле веры. Но философия является и предпосылкой возможности научного познания и знания. В то же время она, эта философия, при инструментальном использовании государственной и иной властью, как это уже было в случае с богословием в лице теократии, превращается уже не в служанку богословия, а в служанку сугубой политики в качестве идеологии как власти идей, вернее и точнее, идеи власти или власти над идеями ради господства или экономической прибыли, материального благополучия. Прочие идеи в идеологии используются в качестве ширмы, маскировки идеи идей – идеи власти. В результате власть в идее подменяет саму идею, представляет власть в идеальном виде как народную власть.
Незрелая демократия и зрелая автократия (деспотия). Неевропейские страны, а они расположены на политической карте восточнее Германии переживают в своей истории следующий ритм своей государственной жизни: вдох-выдох. Их вдохновляет сама власть. На вдохе они становятся авторитарными, самодержавными, самоуправляемыми («сам управлюсь», «ручное управление»), Правление авторитета, личности правителя, его культ, век, долог, около двадцати-двадцати пяти лет и больше. Поэтому со временем перегружается, он выдыхается, политический режим ослабляется и начинается демократия как власть толпы (охлоса). Но стихийная, незрелая демократия ненадежна, она сама себе противоречит и после перезагрузки политического режима опять возвращается к своей устоявшейся форме, когда власть набирается новых сил.
На Западе дело обстоит иначе. Так как там развитая демократия, то тирания недолговечна. Там правит, конечно, не народ, а класс, сейчас буржуазии. Это буржуазная демократия. Она представлена системой развитых институтов, обеспечивающих наилучшие условия не для правителя, а для тех людей, которые находятся в борьбе (конкуренции) друг с другом. В результате выживают и дают плодовитое потомство наиболее приспособленные из них. Там царствует эволюционная демократия в духе Дарвина (социал-дарвинизм). Для нее характерен невротический, стрессовый характер. Требуется снять стресс. Он снимается вообще инструментами массовой культуры с культом грубой силы и сексуальной распущенности, а в частности услугами психоаналитиков.
Напротив на Востоке царствует азиатская деспотия. При ней демократия может носить только случайный, взрывной, революционный, реактивный, тревожный, психопатический характер. Тревога, страх «снимается» насилием и ложью (пропагандой), «ура-патриотизмом».
Вечность и время. Что такое вечность? Это все то же самое, то есть, одно. Что одно? Одно на все времена или все времена сразу: и прошлое, и настоящее, и будущее одновременно. Время же есть не то же самое, но разное, непостоянное (переменное), в отличие от постоянной (константной) вечности. Время непостоянно, но что тогда в нем сохраняется? Настоящее как связь прошлого с будущим, потому что именно в настоящем, мы имеем дело с прошлым как воспоминанием и с будущим как фантазмом (фантазией). Прошлое для нас материально, дано во впечатлении, а будущее идеально, дано в идее.
Но как быть с вечностью? Явлена ли она нам во времени? Да, явлена в виде мгновения. Вечность как полнота всех времен, время в целом, свернута в мгновение. Это мгновение соотносится с потоком времени в качестве одного из его событий-моментов. То есть, мгновение как явление вечности во времени в свернутом виде, объективируется уже в виде одной из вех, составных частей развертки ее во временную последовательность (длительность), Эта последовательность может интерпретироваться как без настоящего от прошлого к будущему.
Естественно, возникает вопрос о том, как войти в вечность, находясь во времени? На него есть такой же естественный ответ: ты находишься уже в вечности, но на мгновение. К сожалению, мгновение не длится, то есть, из одного мгновения нельзя прямо попасть в другое мгновение, - нельзя реально связать их вместе: этому мешает время, которое их разрывает из-за своего непостоянства, изменчивости.
С чего начинается философия и чем она заканчивается? Разумеется, философия начинается с бытия философствующего. Для того, чтобы философствовать, следует уже быть. Быть в чем? Естественно, в естестве, в мире. Быть в качестве кого? Человека как существа, способного найти себя в нем. Как можно найти себя в мире? Медитируя, размышляя. Что заставляет задуматься, сосредоточиться на своем существовании? Удивление. Медитирующий удивляется тому, почему, вообще, возможно такое уже осмысленное существование, хотя, казалось, бы для него нет никаких оснований. Дело в том, что человек уже думает, когда догадывается о том, что существует. Человеческое существование является осмысленным существованием, ибо человек вынужден ставить вопрос о том, кто он такой. Он может, конечно, отвязаться от вопрошания. Но тогда он откажется от возможности осмысленно быть. Но на этом вопрошание не заканчивается. Уже думая, он задается новым вопросом: «Зачем он спрашивает о том, кто он есть»? Затем, чтобы быть тем, кто он есть.
Но кто он есть? Вопрошающий. Почему он, вообще спрашивает? Потому что его бытие является неопределенным, не готовым, а возможным. Сама возможность быть, являясь в виде загадки, требует реализации, разгадки. Для собственной состоятельности человек спрашивает, пытаясь вывести себя из-под вопроса. Неопределенное, меональное состояние его сознания тревожит его и пугает. Ставя вопрос о своем собственном существовании: «Быть или не быть?», он настраивается на ответ, стремясь снять тревогу поиска находкой себя в мысли о личном бытии. Его интенция, внимание, сосредоточенность на вопросе не может не привести его к сомнению в том, существует ли он вообще или ему только кажется, мнится, что он есть и есть Я.
И только выйдя на это Я, то есть, найдя свое место в бытии, с которого можно спрашивать с себя о смысле быть собой, человек начнет понимать смысл своей жизни. Но такое начинание не свободно от отчаяния, которого нельзя избежать, если человек задумается над тем, что дальше. Ну, хорошо, я понял смысл жизни, ради чего я живу, к чему стремлюсь. В этой цели и заключается смысл жизни. И это все? Неужели это все?! И только? Вот когда человека посещает уже не страх, заставлявший его искать смысл жизни, чтобы избыть страх перед жизнью, а отчаяние, что все потеряно и вместе с со всем и он сам. Что же остается страх перед смертью? Нет, конечно. Смерть как забвение была бы спасением от отчаяния. Но отчаянный человек в мысли и в ее переживании идет дальше смерти. Есть то, что открывается за ничто, к которому приводит отчаяние. Что это? Что нельзя высказать словами и понять мыслями. Это немыслимое, абсурдное, бессмысленное? Если бы это было так, то пришло бы избавление от ума, от мысли, от смысла. Но нет. Мысль колеблется, вибрирует на пределе возможного, экзистенция ищет трансценденцию, человек стремится постичь непостижимое, объять необъятное, определить беспредельное.