Мы с Олежичем только-только стали директорами отжатой московской типографии. Он генеральным, так как был старше меня, а я финансовым – потому что был ушлым. Хозяин производства, молодой москвич, в качестве компенсации уехал домой на старой «Бэхе» и больше у нас не появлялся.
Ломать – не строить, отжимать – не создавать. Управлять предприятием оказалось сложнее, чем мы представляли. Денег катастрофически не хватало. Мы изворачивались и креативили, захватывали рынок и кредитовались, но разгульная жизнь начинающих коммерсов была затратна. Я, как финансовый директор, с официантами и сутенёрами расплачивался за двоих, отвечал за кассу головой, и деньги прятал в Багратионе.
На аренду полноценной квартиры средств пока не хватало, и мы жили в мастерской художника. Что-то вроде двухкомнатной квартиры, но без окон и в полуподвале. Цокольный этаж.
Кроме цветасто багровых картин на стенах, в мастерской был верстак, на котором мы устраивали застолья, сбитые из досок кровати и полная кладовка гипсовых фигур. Как-то, решив освободить кладовку, мы с другом вынесли все скульптуры в парковую аллею. На следующее утро выпал первый снег, и к шедшим на работу людям тянулись припорошенные руки, а из-за деревьев на удивленных прохожих взирали десятки женских голов.
Багратиона я оставил. Это была полая скульптура в человеческий рост. Верхняя половина тела снималась, и в животе полководца я прятал пакет с деньгами. В какой-то момент Багратион стал моим амулетом, и я таскал гипсовую скульптуру за собой ещё долгие годы.
Типография специализировалась на печати ценников - в те годы это был прибыльный бизнес. Основными клиентами у нас были буддисты. Они ездили по стране за своим далай-ламой и по пути распространяли по ларькам да магазинам ценники, поднимая их стоимость раз в пятнадцать. Оптовики рассекали по Москве на новеньких автомобилях, некоторые умудрились прикупить квартиры, но нам с Олежичем денег остро не хватало. Мы искали новые источники кредитных средств.
С преступным миром мы старались не связываться, всех бандитов, что доили типографию, Олег от предприятия отвадил. Как оказалось, офицер подводник знал, как с ними разговаривать, но в каких школах он этому учился, я его не расспрашивал.
Временами, мой контуженный друг уходил в долгий запой, и мне приходилось неделями руководить типографией в одиночку, бегая в аптеку за средствами от похмелья.
Родители Олега жили в Севастополе, и торговля мехами помогала им жить неплохо. В конце концов сын решился попросить у мамы в долг несколько тысяч долларов на оборотные средства. Любящая мама не отказала.
Посылку она передала через проводников. «Деньги в коробке», - сказала мама по телефону, и мы с Олегом поехали на Курский вокзал встречать поезд из солнечного Крыма.
За рулём наглой восьмёрки, естественно, был босс, я же указывал путь. Домчались мы быстро, правил Олег не соблюдал. В поезде полная блондинка показала на коробку и потребовала денег. Мама передачу не оплатила, и я, как финансовый директор полез в карман.
Тяжёлая коробка из-под микроволновки стояла на верстаке, среди старых кистей, жестяных банок с окурками и пустых бутылок. По пути домой Олежич захватил два «пузыря», праздновать развитие бизнеса. Я водку не пил и заварил чай. Спустя время, в нашем хозяйстве появились несколько килограммов картофеля, рыбные консервы, носки, пара блоков дешёвых сигарет. Денег не было. Олег разрезал картофелину, вскрыл банку шпрот и сел за телефон.
Мама кричала так, что из вежливости я оставил родню наедине и вышел прогуляться. Деньги были в коробке, проводницы воровки, мы дураки. В бывшем офицере проснулся севастопольский бандит. Олег взял картофельный нож с ручкой под хохлому, прихватил с собой пустую коробку из-под посылки, и мы поехали обратно на вокзал «предъявлять курвам за крысятничество». Свою бригаду мы укомплектовали одним из наших клиентов, что так вовремя подвернулся на улице. Буддист что-то лепетал о своём условном сроке, о не причинении страданий живым существам, но мы заверили его, что много времени наша миссия не займёт и ни одна жаба не пострадает. Про крыс мы умолчали.
Состав стоял в «отстойнике». Одни проводники спали, кто-то ушёл в город, другие чистили вагоны и готовились к вечерней поездке. Пухлую блондинку с напарницей мы нашли в их купе за обедом.
Не здороваясь, Олежич кинул им в лицо пустую коробку, пнул ногой по купейному столику, и уже через минуту одна проводница рыдала, другая кричала: «Не брали мы ваши деньги! Не говорила ваша мама ничего о деньгах! Звоните ей и выясняйте, не брали мы денег!» В ответ сыпались угрозы, Олег пучил глаза и «врубал бычку».
Когда проводница в истерике заикала, мы решили, что один из нас пойдёт звонить маме в диспетчерскую, второй останется вести допрос. Роли были распределены без слов, и я пошёл по гравию вдоль вагона, прихватив с собой испуганную женщину. Стоявший на стрёме буддист, покинул свой пост при первых же признаках скандала.
В то время сотовые телефоны были только у «новых русских», и нам при-шлось вдвоём с проводницей шагать к служебному зданию вдалеке. Там, к моему удивлению, нас связали с Севастополем. Я снова выслушал от мамы Олега истеричный рассказ о трёх тысячах долларов в коробке, о том, что проводницам веры нет, а потому она ничего им не сказала, но раз денег в коробке нет, значит их всё же украли, а нас надурили.
Я предупреждал её о громкой связи в диспетчерской, но ей было всё равно.
Ошалевшие диспетчеры переглядывались, проводница пряталась за их кресла, и я решил, что пора «делать ноги». На мою приподнятую бровь женщина помотала головой, возвращаться со мной она была не намерена. Уже на обратном пути я услышал из репродукторов просьбу к патрулю милиции подойти к такому-то поезду на таком-то пути. Я побежал.
Олега я нашёл с хохломским ножиком в руках. В узком коридоре тот держал оборону от нескольких проводников. Мужчины приближались к Олежичу медленно, но настойчиво. Крашеная блондинка сыпала из купе матом. Я крикнул другу, что пора сваливать, на подходе проблемы. Мы как ни в чём ни бывало развернулись, вышли из вагона и ушли восвояси.
Дома Олег с порога оприходовал бутылку водки, и уже после переоделся в домашнее. Я подумал, что мне по-любому придётся идти в ночной магазин за добавкой, и ещё раз набрал его маму. Почему-то только сейчас я додумался спросить, куда именно она спрятала деньги. Уже отчаявшись в нашей адекватности, мама устало рассказывала, каких трудов ей далось разрезать гафрокартон коробки, всунуть в крышку денежные купюры и аккуратно залепить разрез скотчем.
Я смотрел на бухого Олежича, но тот уже собирался на вокзал.
Времени было в обрез, но свою «восьмёрку» мы благоразумно оставили во дворе. На поднятую руку остановилась старая, но ухоженная «копейка». Сухой дедок помчал нас к вокзалу за тройной счётчик. Где-то уже на полпути он поведал нам, изумлённым, что в далёком Советском Союзе брал кубки на ралли. Дед лихо лавировал по проспектам, резал углы через дворы и по тротуарам объезжал пробки на светофорах. Олегу на штурманском кресле не хватало разве что сигары, я же на заднем сидении что есть сил держался за потолок и пытался не вылететь из салона.
На вокзал Олег не пошёл. Главнокомандующий ткнул пальцем вперёд и скомандовал: «Беги! А то не успеешь!» И я побежал.
По громкой связи объявили об отправлении поезда «Москва — Севастополь» с первого пути. Мне повезло, спускаться в подземный переход не пришлось и наш вагон оказался напротив выхода из вокзала. Я просочился сквозь полную блондинку в купе проводников.
Та, что осталась в диспетчерской, прикрыла рот ладонью. Я подумал, что снова услышу её икоту. Подняв руки ладонями вверх, я елейным голосом увещевал женщину рассказать, куда они дели нашу коробку, что оставил в их купе Олежич.
Испуганная проводница кивнула наверх и сообщила, что милиция короб-ку осмотрела, но оставила её в купе, чтобы этот вещдок забрали в отделение уже в самом Севастополе. Я подскочил к полке, вытащил сложенный картон, поезд дёрнулся, я судорожно рванул дно коробки, и ворох новеньких купюр разлетелся по купе.
Что касалось денег - разум мой всегда оставался холодным, доллары я собрал в миг. Извиняясь и откланиваясь, я было развернулся к выходу, как в грудь прилетел удар. На пороге стояла напарница, её лицо было сплошь покрыто красными пятнами. «Не брали мы денег! Не брали! Ясно тебе?» - кричала она. Мне хватило ума сунуть ей сотню баксов и извиниться ещё раз.
Назад к машине я шёл медленно, хромал из-за прыжка на мчавшийся перрон. Мелькнула мысль сказать Олегу, что денег не было, и я обдумывал её до самой нашей встречи.