Честный труженик
Празднества Пушкинского юбилея 1937-го через год с небольшим докатились и до далёкой Каракалпакии. Кто-то из местных властей решил, что и сынам степей полезно будет вспомнить великого русского поэта. Только вот он сам и его коллеги ничего про оного сочинителя не знали, ибо с трудом владели родным языком, и ещё хуже узбекским, а уж русским и вовсе никак. Как на грех, все более образованные люди республики оказались врагами народа, и в предшествующие месяцы отправились в мир иной. Но тут, к счастью, один из членов ЦК вспомнил про своего давнего знакомого, пару лет преподававшего русский язык в школе города Турткуль, коий тогда был столицей автономии. Потом он стал секретарём райкома, а совсем недавно, года два назад, слёг в больницу, подцепив какую-то экзотическую лихорадку. А поскольку в местной больнице за годы ежовщины никого не арестовали (энкеведешники боялись туда и нос сунуть), и в списках умерших оный эрудит не числился, была надежда на успех. Начали поиски, и выяснили, что бывший учитель совсем недавно выздоровел, и уже пару недель как опять председательствует в своём райкоме. Его немедленно перевезли в Нукус, новую столицу республики, поселили в ме-стной библиотеке, совмещённой с сельхозтехникумом, достали пишущую машинку «Ремингтон» 1904 года, но с приличным шрифтом, и объяснили задачу. Весьма кратко, ибо подробностей никто не знал и придумать не смог. Мол думай сам, да побыстрее, время не терпит.
Наш герой имя Пушкина конечно слышал, знал, что тот жил давно, при царе и занимался сочинительством. И скорее всего успешно, ибо он сам видел книжку с такой фамилией. В этой самой библиотеке, когда её лет десять назад отобрали у какого-то старого чиновника и объявили центральной республиканской. Начались поиски, но сперва они ничего не дали. И вдруг, совсем отчаявшись, он обнаружил довольно новую, но весьма грубо оформленную книжицу, на обложке которой значилось – Ас Пушкин. Избранное. Последнее слово несколько озадачило эрудита, он привык, что избирают обычно членов советских и партийных органов, председателей колхозов и делегатов на Сельскохозяйственную выставку. А кого или что мог избрать Пушкин… ведь тогда высших чиновников назначал царь, а низших министры и губернаторы. Впрочем, сия загадка разрешилась легко, стоило нашему герою проштудировать соответствующие статьи в словаре Брокгауза и Ефрона, к счастью, в библиотеке был его полный комплект. Что ж, раз в книжке приведены лучшие сочинения оного Пушкина, то можно их цитировать без опаски. Смущало ещё слово ас, наш писатель привык, что так называют знаменитых лётчиков, вроде Чкалова, Громова или Осипенко. Но если верить Брокгаузу, Пушкин умер сто лет назад, а первые самолёты были ровесниками пишущей машинки, что стояла в библиотеке. Сия диковинка даже не попала в основной текст, и была описана в дополнительном томе. Непонятно…
Однако тщательно полистав энциклопедические тома, наш герой нашёл разумное объяснение. Пушкин летал на воздушных шарах, которые уже во времена Наполеона широко использовались для разведки неприятеля и корректировки артиллерийского огня. Смущало лишь, что ко времени окончания Наполеоновских войн поэту было всего лишь 15 лет, но на то он и гений. Да к тому же он наверняка участвовал в русско-турецкой войне тринадцатью годами позднее, о чём написал очерк «Путешествие в Арзрум». А ведь в горах роль наблюдателя куда важнее, чем на равнине. Подумав, наш эрудит составил такую схему: во времена Наполеона поэт только тренировался в воздухоплавании, и сопровождал войска в качестве ученика, студента, по-тогдашнему юнкера. А на турецкой войне он уже отличился, стал асом, и после заключения мира получил звание камер-юнкера. Ведь камера с горячим воздухом – главная часть всякого воздушного шара. Так шаг за шагом, постепенно, прояснилась биография знаменитого сочинителя. Однако единственный исто-чник, сам томик избранного, внушал серьёзные опасения. Там на последней странице корявыми и неровными буквами, и даже с ошибками, было указано, что это третье издание, исправленное и дополненное, изданное в Самарканде. Наш герой вступил в долгую переписку с Самаркандским издательством и выяснил, что первые два выпуска вышли где-то в Центральной России, и что третий, местный, от них ничем не отличается. Да и никаких новых данных по пушкинской теме в местных краях не нашлось, да и откуда бы им взяться. Тоже мне, хвастуны, я вот за неделю работы всё выяснил, с одной энциклопедией, а неужто в Москве или Ленинграде нет ни одного издательства, где и другие словари нашлись бы? Хвастуны эти самаркандцы…
Смущало нашего эрудита и ещё одно обстоятельство. На той же странице находилось и слово Учпедгиз, наверное фамилия составителя или редактора. Но никто такового вспомнить не мог, он скорее всего уехал в Ташкент, куда лет восемь назад перенесли столицу Узбекистана. Впрочем, его могли и перевести куда-то в глубинку, а то и вовсе выгнать, ежели свои издания он оформлял так же, как томик избранного. Подумав несколько дней, наш писатель решил действовать. Он поехал в Бухару, где у него были друзья в местной типографии. Наборщики напечатали введение к книжице, а также новую последнюю страницу, без всяких ссылок на первые издания. Фамилию редактора для солидности изменили на Сарташ Учпедгиз Оглы. В введении описывалась жизнь великого поэта, причём кратко, но определённо намекалось на его участие в войнах того времени, в качестве пилота воздушного шара. Искусный переплётчик вклеил новые страницы, неотличимые от старых, на своё место, и новая книга получила «путёвку в жизнь», правда, в единственном экземпляре. Но даже по внешнему виду было видно, что сие издание старое и редкое, отпечатан-ное когда-то малым тиражом. Так что хорошо, что хоть один экземпляр остался. Теперь наш герой в своей работе мог спокойно ссылаться на солидные источники. Ну а дальше было делом техники изложить биографию поэта, разбавив её критикой царского режима, и описать его воздушные подвиги. Само собой, в биографии приводились обширные цитаты из пушкинских стихов, ибо давать целиком какие-то произведения, в тексте ли, или в приложении, наш автор не решился. Ведь какую вещь не возьми, но одна-две строфы, а то и более, имеют явно сомнительное звучание. То про Бога, то про каких-то дворянок, или их крепостных нянь, а то и вовсе про царя или его сатрапов. А так, отовсюду понемножку, вышло весьма солидно и благозвучно.
Теперь предстояло сочинить вступительную статью и заключение, в коим восславить родную партию за неустанную заботу об интеллигенции и особливо о поэтах и писателях. Сия часть написалась легко, благо образцы для подражания были всегда рядом, перед глазами. Наш автор лишь от себя добавил, что Советская власть, уничтожив как класс Дантесов и Бенкендорфов, навсегда оградила родных писателей от произвола, беззакония и классовой ненависти. А вот со вступительной статьёй было труднее, там требовалась какая-то конкретика, но также сдобренная некими партийно-политическими аспектами. Повторять основной текст не хотелось, и тут очень кстати наш герой вспомнил о том исключительном внимании, что наша партия и лично тов. Сталин уделяют воздушному флоту. Вот мол, наследники и продолжатели дела Пушкина летают теперь на могучих, быстрых и совершенных самолётах, поражая весь мир своим мастерством. А ведь до революции ни один каракалпак не видел ни то что самолёта, но даже и воздушного шара! Тут наш эрудит немного приврал, он отлично помнил, как в 1913 году один местный бай, вернув-шись из России, с юбилейных торжеств по случаю 300-летия династии Романовых, рассказывал всем про диковинную летающую арбу из палок, обшитых тряпками. Но бай давно сбежал в Персию со всем скотом, с деньгами, жёнами и детьми (чем, кстати, заметно ухудшил материаль-ный и демографический баланс автономии), так что уличить его во лжи было некому. Далее осталось отметить небывалый рост тиражей пушкинских сочинений при Советской власти и изобразить поэта горячим поборником классового и национального равноправия, всю жизнь меч-тавшего о культурном и экономическом подъёме российских окраин. Собственно говоря, с учётом цензурных изъянов и эзоповых недомолвок, этому были посвящены все лучшие вещи Пушкина, и особенно знаменитая повесть «Капитанская дочка», и стихотворение «Памятник».
Внимательно перечитав готовый опус, автор им остался доволен, но решил лишь немного расширить заключение. Мол наш ЦК считает, что пора увековечить память великого поэта в названии какого-то населённого пункта. В самом деле, в республике уже были посёлки с краси-выми, правильными и звучными именами Коммунизм, Социализм, Ленинабад, Имени Кагановича, Имени Ленина, Имени Андреева А.А., Москва, Ленинград и т.д. и т.п., не говоря уж о Великом вожде. Так почему бы не назвать в честь Пушкина передовую каракулеводческую ферму, совхоз или колхоз? Правда, оный абзац был оформлен в виде просьбы, мол, если в Центре одобрят, то мы с радостью и неподдельным рвением сию директиву исполним. На сим создание текста было завершено, настало время думать о его оформлении. Помещать в книжке портрет поэта наш автор не решился, вид у того был какой-то дикий. Ещё обвинят в буржуазном национализме, вот мол, уже и Пушкина в чучмеки записал. Да и сам герой такие физиономии видел лишь раз в жизни, когда в далёком детстве посетил с отцом невольничий рынок в Хиве. Посему на обложке было решено поместить маленький одноцветный профиль поэта, как абрис Ленина на томах третьего издания его сочинений. Маленькая чёрная фигурка, безо всяких подробностей, на тёмном красно-коричневом фоне. Но ведь совсем без иллюстраций было не обойтись, тем паче, что наш герой и сам неплохо рисовал, и маслом и карандашом. Подумав, он решил украсить первый и последний развороты книги двумя картинами. На первой тов. Сталин за рабочим столом с улыбкой читал роскошный том Пушкина, а ещё два тома лежали рядом. Причём на одном, развёрнутом к зрителю, ясно читался год издания, 1937. Вот мол какие солидные книги издаёт Советская власть, не чета слепым брошюркам царского времени, да на серой бумаге.
За спиной Вождя была стена с маленьким портретом Ленина и большой картой Союза с множеством ярких разноцветных отметок, указывавших места великих строек первых пятилеток. Правую же часть стены занимало огромное окно, в котором на первом плане виднелись Спасская башня с часами и рубиновой звездой, и купол Большого Кремлёвского дворца с красным знаменем на флагштоке. А далее, под ярко-синим небом, во всю ширь окна раскинулись постройки и сады Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. На последнем же развороте имел место памятник Пушкину в Москве, срисованный с Брокгауза, но в глубине площади. А перед ним шли толпой весёлые пионеры в красных галстуках и серьёзные комсомольцы, с моделями самолётов, кораблей и танков в руках. На домах реяли красные флаги, а над ними неслись самолёты, закрывавшие собой почти все небеса. Внутри же текста каждая глава украшалась небольшой заставкой. Там были крестьяне, серпами жавшие рожь, декабристы на фоне Медного всадника, какие-то господа во фраках и цилиндрах, с большими пистолетами в руках (скорее всего, Онегин и Ленский), домик в Михайловском… да и много чего другого. Наш автор специально сделал главки поменьше и числом поболе, дабы максимально число заставок увеличить. Он полагал, и не без основания, что приезжие его труд всё равно читать не будут, а аборигенам проще рассматривать картинки, чем вникать в русский текст. Правда, предполагалось оную книгу перевести со временем на узбекский и каракалпакский, но было ли сие сделано, и по сей день неизвестно.
Начальство книгу одобрило, и её издали в Бухаре, в уже знакомой нам типографии, но крайне малым тиражом. Бумаги не хватало, а близился очередной съезд ВКП(б), коий надобно было освещать в печати со всеми подробностями. Наш автор тоже поучаствовал в оном деле, за что получил благодарность, почётную грамоту и скромную денежную премию. А через полгода и орден Трудового Красного знамени, «за многолетний самоотверженный труд по претворению в жизнь ленинско-сталинского плана культурной революции и просвещения национальных окраин». К сожалению, наш герой не дожил до Отечественной войны, умерев в марте 41-го в возрасте 97 лет. Можно лишь пожалеть, что читатели республиканских газет лишились его ярких и правдивых корреспонденций с фронта, с оборонных заводов и колхозных полей. К просьбе о переименовании наверху отнеслись благосклонно, и тогда же один из кишлаков получил имя знаменитого поэта.
Вот пожалуй и всё, что нам известно по данному вопросу.