Больница
Больница располагалась в ряду с электростанцией, правее. У нее была большая территория. Первой в ней побывала сестренка Таня. Зимой в военный год у ней заподозрили инфекционное заболевание. Остригли голову наголо под машинку. Пролежала Таня там с неделю. Я очень испугался, что, вдруг, она помрет. Идя из школы, все думал о ней. Смотрел на темное звездное небо, Большая Медведица была как раз со стороны больницы, и я как бы цепенел от своих мыслей, от темноты, да и от холода. Дома без Тани было плохо, скучно. Хорошо, хоть Шарик всегда вертелся рядом своим мохнатым хвостом, выпрашивая постоянно поесть. Шарик так хорошо вылизывал наши тарелки, что их не надо было мыть, да еще мама хвалила нас за чистоту тарелок, а мы помалкивали.
Я же попал в больницу, когда мне клюшкой на хоккейной тренировке на стадионе «Спартак» разбил брат той самой Геры Чернаковой, здоровенный парень– защитник. Конечно, это была случайность. Но меня отвели в больницу и там зашили разорванную кожу. Я даже там переночевал, а днем пришел домой, а вечером мама, напереживавшись моей пропаже, еще ужаснулась, увидев меня забинтованного. Долго заживал нос и лоб. Ходил на перевязки, смотрел одним глазом, но в школу ходил и даже в спортзал на любимый баскетбол, хотя был гимнастом. А вторично попал в эту больницу от комиссии в армию, от военкомата. Был лишай на голени левой ноги, и уже в конце лета мне в этой больнице делали примочки, мазали мазями и давали никотиновую кислоту в бумажных порошочках. Пролежав там неделю, я узнал, что уже абитуриенты начали отъезжать в Томск на экзамены для поступления в институты. Я удрал из больницы, переодевшись в свое, а больничное оставил. Нога быстро поправилась, лечение пошло на пользу. Спасибо докторам и медсестре. Все зажило хорошо навсегда.
Я пронадеялся, что военкомат меня с Лехой ?…?.. направит в Иркутское авиационно-техническое училище, но этого не случилось. Леха уехал, а мне не выдали документы из-за отца, 58-я статья. Но спасибо военкомату, хоть вылечили мне то место, что я стер валенком, из-за чего и был этот лишай. А что я не прошел мандатную комиссию, я узнал потом. Рассказал один тамошний офицер-капитан.
Болезни
Всякая болезнь – штука неприятная и опасная. Вот, Васька-кот, он – молодец. Никогда не болел и собачка Шарик – тоже. У сестрички Тани здоровье было крепче, чем у меня. Я болел часто. То горло, то живот. На день все расходились по своим делам, а я лежал в постели в хате, запертой на замок. В замороженном окне, бывало, промелькнет тень прохожего мимо, и от этого мне становилось страшно. Сидя в постели, я часами рассматривал картинки в книжках. Иллюстрации к сказкам завораживали мое воображение. Бабушка пичкала меня порошками и таблетками, чтобы я выздоровел скорее и ходил бы в детсад с ней за руку. Зимой она меня так укутывала, что я еле мог передвигаться. Она всегда спешила, а я потел и, нахватавшись морозного воздуха, то и дело опять заболевал.
В школе я стал болеть реже, но зато от плохого питания (шла война) у меня часто было расстройство пищеварения. Приходилось на уроках тянуть руку, чтобы выйти из класса по нужде. Учительница уже знала, а ребята подсмеивались. В какой-то период у Тани проявилась экзема. Она стала чесаться, и ее даже привязывали к кровати. А у меня на стертой голенищем валенка голени левой ноги тоже завелся лишай, который стал сильно чесаться, и я его раздирал до крови. Уж я и заматывал ногу, и мази-то мне и примочки всякие выписывали врачи, но ничего не помогало, пока от военкомата не положили меня в больницу и там быстро вылечили.
Корова Белянка страдала от болезни копыт на задних ногах. Копыта отрастали до неестественной длины и заламывались. Тогда она хромала и не могла ходить в стадо. Копыта ей подрезали, и она неделями стояла в стайке, а я таскал ей траву, думал, скорей бы у нее зажили копыта, чтобы отогнать ее в стадо. А как долго у меня заживал нос, когда по носу и лбу ударили мне хоккейной клюшкой! Больше месяца заживало. А как мне Аркашка Расторгуев с парты спереди воткнул перо ручки, макая в нашу чернилку на парте. Хорошо, что попал в белок, а не в зрачок глаза, а то бы я был слепой на один глаз.
Барак
Барак – это главная достопримечательность по соседству с хозчастью «Колпашевторга» на восточной окраине города Колпашево. Длинный барак многочисленными однокомнатными квартирками тянулся со своими крылечками вдоль «озера», когда-то кем-то вырытым и всегда наполненным до отказа коричневой болотистой торфяной водой, в которой даже полоскали серое белье. Барак был пристанищем живущих в нем ссыльных. Из барака многие ушли на фронт. В первой квартирке жил вернувшийся с фронта без ноги Алпатов, очень уважаемый, приятный человек. Всегда ходивший с тросточкой. В последней жил Пременгер – грузчик с семьей. Его почему-то на фронт не взяли. Часто слышалось, как его мать кличет внука: «Са-а-мик, Самик!» Пременгер - еврей - тоже был уважаемый, так как был самый мощный среди грузчиков. Посередине жили Шашковы, Бушмакина, ссыльная эстонка с дочками, физрук-лыжник Иван Александрович, на лыжных гонках занимавший первое место.
Латышке я за 2 руб. приносил четыре ведра в день воды с Оби, а она мне подарила масляные краски, благодаря ей я начал, глядя как она рисует, тоже рисовать маслом. У Бушмакиных была болявая девочка Груша – Груня, прожившая потом недолго. С Лехой Шашковым и Груней мы пасли своих коров. Один сын Бушмакиных был хорошим художником и рисовал красивые афиши к кинофильмам для кинотеатра им. Куйбышева. Детей в бараке было много, и всегда у барака было веселое сборище. А по праздникам пели, плясали, отбивали чечетку, играла гармошка.
Мама там напилась и чуть не замерзла у дверей своей хаты, выронив ключ от замка. Нашла его в темноте. С тех пор она всю жизнь не брала в рот спиртного. Зареклась. Все в бараке жили в страшной тесноте. Однокомнатные квартирки – узкие и длинные. При входе у всех – бочка с водой, тут же сразу печка, а дальше – лежанки, полати, стол у единственного окошка. Постоянная темнота. Освещение – керосиновые лампы. Семи- и десяти-линейные У всех были одинаковые сенцы с дверьми наружу и ступеньками. Это - серый барак, а на территории хозчасти еще был белый барак. Но он не так славен.
Война
Война началась, когда бабка меня мыла в корыте. Я услышал, как из радиорепродуктора звучали грозно и зловещно слова: «Враг вероломно, без объявления войны, напал на нашу Родину», и так далее… Утром бабка меня снова послала в магазин за сахарным песком, потому что вчера (в мирное время) я сахар просыпал, упав, пробираясь по доскам с пакетом сахарного песка из магазина. Хотел пакет где-нибудь спрятать и еще поболтаться на улице. Это вчера. Вчера в магазине было все: конфеты, сахар, пряники, печенье; а сегодня я увидел пустые полки, и сахару мне не продали. Я оробел и пошел докладывать, что ничего в магазине нет, и пожалел, что просыпал вчера сахар.
Через забор я увидел, как стали отбирать на фронт самых лучших лошадей на хозчасти. Вот красавчик серый в яблоках, а вон буланый и много других. У мальчишек отцов забрали на фронт, а мой отец уже давно отбывал срок по 58-й ст. на Колыме. Сразу всего стало мало. Мало хлеба, мало масла, мало сахару. Все продавали по карточкам. Везде очереди в ожидании, когда хлебная повозка привезет хлеб. Пока несу буханку на троих, ощипаю ее спереди, а сестра Таня, заметив это, обязательно заревет: «Женька буханку ощипал!». Костюмчики к школе тоже х/б продавали по промтоварным карточкам, да и то по блату. Стали на пароходе приезжать с фронта солдаты-калеки в шинелях с рюкзаками, без ног, без рук. На пристани к ночи в потемках толпа ожидала выходящих с парохода солдат и пассажиров. Порой раздавался душераздирающий то плач, то крик. Единственная электролампочка едва освещала толпу тусклым светом, не хватало напряжения.
Шли затяжные осенние холодные моросящие дожди. Грязь везде была непролазная.
Сводки Совинформбюро не радовали сообщениями: «Оставили город …», «Отошли от …». В школе не хватало учебников, бумаги. В обед можно было на большой перемене в амбразуре купить только маленькую булочку за 1 руб. А потом и булочек не стало. На корову обложили налог 250 литров сдать молока в год. Молока стало мало, коровка маленькая, Белянка, давала мало, но жирное – до 4,6%. Чем дольше шла война, тем было голоднее. На 1-е – картошка, на второе – картошка или солянка из капусты, хорошо, если горошница. Ели жмых, крапиву, драники из картошки. Некоторые стали пухнуть, стали заедать вши.
«В пристенок»
Игра ударом монеткой о стену называлась «в пристенок». Друг говорил друзьям: «Давайте играть в «пристенок». Второй старался, чтобы его монетка, упав от стены, легла ближе к монетке первого. Второй, растянув пальцы от монетки до монетки, забирал ее, если пальцы соединяли монетки, лежавшие на земле, а если – нет, то бил снова первый, и, если удар об стену был удачным и хватало пальцев дотянуться от своей монетки до монетки второго, то первый выигрывал и забирал монетку себе. Играли и на 5, и на 10 копеек, как договорятся, и в долг, но реже. Играли обычно об сенки, дощатую пристройку. От досок монетки хорошо отскакивали. Игра обычно шла с переменным успехом, да и мелочи было у мальчишек мало. Часто играли в нашем дворе нашей хаты по ул. Советская, дом №51, последний, об наши сенки. Хорошо, что у стенки сенок было теплее, они загораживали от северного ветра, а от западного - стена хатки с одним маленьким окошком. Ну, кто играл? Обычно Колька Орлов, Кутель, Валька-сопля и я. Сестра Таня жаловалась маме, что: «Вот, они сегодня опять играли на деньги «в пристенок». Но мама не обращала на нее внимания. Ей главное было, чтобы я натаскал с реки Оби воды ведрами на коромысле, прополол грядки, полил грядки, нарвал корове Белянке травы, протяпал картошку, за что она могла мне дать за работу два печенья, если они у нее были. А Танька ничего не делала, потому что была маленькая и только могла ябедничать. Из-за этого я с ней дрался. Она меня всяко обзывала, и я тогда ее тоже. А, все-таки, какое холодное у нас было в Колпашево лето. И вода в реке тоже холодная. Но все равно, наигравшись «в пристенок», мы бежали по спуску купаться на волнах прошедшего пассажирского парохода «Карл Маркс» или «Пролетарий».
«В чику»
«В чику» - игра мальчишек на деньги в мелочь, коллективно. Несколько человек на черту на земле стопкой составляют свои монетки: пятаки, двадцатники, пятнашки, десятники и по очереди, с расстояния кидают «катю». «Катя» - не весть откуда у кого-нибудь из мальчишек оказавшаяся круглая толстая пластина. Если кто-нибудь попадал «катей» прямо в стопочку – кон, то сразу забирал себе, крича «состав», все монетки. А если все промахивались, то первый бил «катей» по монетке, стараясь, чтобы от удара монетка, подпрыгнув, перевернулась с «решки» на «орла», тот, чья черта от падения «кати» была ближе к кону. Если «орел» - забирай себе пятачок, а если опять «решка», бьет следующий, чья черта чуть дальше от первой черты. У меня так ловко получалось переворачивать с «решки» на «орла», что однажды выиграл целую стеклянную банку пятаков.
Играли, в основном, у НКВДэшного детсада у дома Юрки Трегубова. Юрку так звали, потому что у него одна губа была всегда треснута напополам. Здесь же играли и в «чижик-палку-коноплянку». Здесь же зимой брали горку – детсадовское хранилище продуктов, которые с зимы загружались льдом на лето. Лёд для всех хранилищ в городе заготавливали зимой целыми глыбами и привозили на лошадях.
У меня для игры «в чику» тоже была круглая блестящая бронзовая «катя», но однажды, играя у самого огорода возле пекарни,"катя", промелькнув в сторону кона, зарылась при падении в рыхлый грунт. Вот прямо на глазах стали искать и не могли найти. Но, скорее всего, кто-то из мальчишек, её найдя, ловко незаметно спрятал её к себе в штаны.
Верёвки
За элитным двухэтажным домом НКВД, где проживали офицеры и служащие, была большая поляна, выходившая западной стороной на улицу Дзержинского, а северной – на небольшое картофельное поле. С востока тоже было картофельное поле, а дальше еще – капустное.
На восточной стороне стояли столбики в рядок с воротками с ручками. Спереди был крючок, на который и надевался конец верёвочки. Верёвочки были очень длинными. Уже хорошо скрученные верёвочки объединялись по три и снова скручивались, и если объединялись уже эти и скручивались, то получалась толстая пеньковая очень крепкая верёвка. Если работа была остановлена на половине, то веревки так и лежали параллельно друг другу, зацепленные за воротки, и никто их не трогал, не воровал, потому что все боялись НКВД, а вдруг, это их верёвки.
Верёвки свивались в канаты, с помощью этих канатов катера таскали за собой небольшие баржи по реке Оби. На баржах привозили из города Томска продукты, промтовары, горючее в бочках для самолётов и прочее. Например, сено, дрова, брёвна. Чтобы канаты не гнили от сырости, их просмаливали. Везде и всюду применялись в хозяйствах верёвки. Верёвки продавались в магазинах. Без верёвки ни воз сена, ни воз дров не привезешь. Да еще надо было уметь их завязывать правильно.
Веер
Веер приехал в ссылку со всеми вещами и драгоценностями из Ленинграда и изумлял меня и сестрёнку Таню своей красотой. Он легко раскрывался. По-видимому, состоял он из белых страусиных перьев, замысловато крепившихся в белых узорчатых спицах, разрисованных вычурным золотым рисунком – сходящихся в одну точку – золотистую ось со шнурком и кисточкой на конце.
Никакого значения он в сибирской глуши не имел, и был для нас игрушкой. Иногда мы им любовались и размахивали от нечего делать, разгоняя воздух и мух в маленькой нашей хатенке. Впоследствии он исчез из виду и из памяти, но наверняка где-нибудь да есть ещё у кого-нибудь из живущих теперь в г. Колпашево.
Спутником веера всегда был и перламутровый бинокль с раздвигающейся перламутровой ручкой на гранёном стержне. То Таня смотрела в него на меня, то я на Таню. То я с крыши хаты смотрел через него на просторы Оби, за Обь, за которой простирался за горизонт зелёный ковёр тальника и кустарников, из-за которого виден был порой только дым из трубы быстро идущего, но невидимого нам пассажирского парохода, который выныривал из-за поворота реки напротив Матьянги за песками и вдали был такой белый и красивый, быстро-передвигающийся и приближающийся к Колпашеву. Пятнадцать-двадцать минут, и вот он уже в поле зрения бинокля рядом за обрывом берега – рукой подать до всего, что на нём есть.
Враг народа
Врагами народа назывались осуждённые по статье 58 – политические. Таковым считался мой отец, отбывавший срок заключения на колымских золотых приисках. Это клеймо прилипло и ко мне. Таких, как я, называли детьми врагов народа. Из-за этого меня в школе не приняли в октябрята, затем – в пионеры, а затем и в комсомольцы. Сказывалось это и на успеваемости. Оставили в школе в 4-ом классе на второй год, а затем ещё в 9-м классе тоже на второй год. В общем, десятилетку я закончил за 12 лет. Учиться было просто невозможно. В хате зимой из-за нехватки дров - -6 по Цельсию. Чернила застывали. Ночью спали в пальто в одежде и даже в валенках. Учебников не хватало, и их внатяг раздавали детям служащих в НКВД и в милиции. Не хватало бумаги, тетрадей, перьев для ручек, правда, было много разных и 86, и лягушка и т.д. Ими играли в перышки на выигрыш.
Порой, в спину приходилось услышать: «Вон, тот, этот – сын врага народа». Из-за этого не допустили поступить в Иркутское летно-техническое училище. При наборе в армию, демонстративно заявили: «А таких детей таких родителей мы никуда не берём». Это было при наборе в армию в клубе Шахтёров в г. Осинники Кемеровской области в ноябре 1953 года. Но я все-таки, уже по своей инициативе, всё-таки ушёл на службу в армию и там в в/ч 36960 за отличную службу имел два отпуска на родину по 10 дней дома, не считая дороги. Там же меня впервые приняли и в комсомол. И, конечно, на душе полегчало. Свалился с души груз унижения, лежавший всё моё детство и юность. Хотя и говорили, что дети за родителей не отвечают. Но это было не так, а вот так.
Военкомат
Знакомство с военкоматом началось со школьной скамьи. Наша учительница по физике – Зоя Петровна Пчелова – депутат Верховного Совета СССР, видевшая на заседании Верховного Совета СССР самого Иосифа Виссарионовича Сталина, вызвала меня к доске, потому что я поднял руку, желая ответить на задание к уроку, в то время, как остальные ученики притихли и затаились, потому что на уроке на задней парте присутствовал представитель из военкомата в чине капитана.
«Ну, иди, Гуськов, к доске, рассказывай и пиши всё на доске». Я безошибочно всё рассказал и, исписав мелом всю доску, получил правильный ответ и пятёрку в дневник и в журнал. Когда прозвонил звонок, капитан попросил Зою Петровну оставить меня в классе. Он разговаривал со мной. Говорил, что я ему очень понравился, и чтобы я, после окончания десятого класса, а это значит, в этом году при призыве в армию молодёжи, подошёл к нему, и что он меня направит в военное училище.
И действительно, пройдя впоследствии вскоре в военкомате медицинскую комиссию с заключением – годен – мне сказали, что на днях выдадут документы и направление в Иркутское авиационно-техническое училище. Из двоих нас назначенных, поехал только Лёша, забыл фамилию, а меня, вновь пропустив повторно через медицинскую комиссию, признали негодным. Сконфуженный, я вышел из военкомата и направился домой по улице Стаханова и, навстречу шедший по другой стороне мой знакомый офицер военкомата – капитан, увидев меня, подозвал к себе и сказал: «Ты только не говори никому, что я тебе скажу. Ты не прошёл мандатную комиссию, а медкомиссию тебе сделали для виду, чтоб тебя не огорчать. Понял?» - «Да», - сказал я, и мы расстались. Больше я его не встречал.
Предыдущая: http://proza.ru/2021/05/13/142
Последующая: http://proza.ru/2021/05/15/1789