Алексей вырос в доме, крайнем в нашей деревне. У его отца было шестеро детей, и всех поднял Александр Иванович, здоровый, как медведь, рост под 190. Леша -младший в семье, привык, что в доме всегда держали скотину. Корову, бывало и не одну, овец и поросят обязательно. Значит постоянно заботы по хозяйству, сенокосы и все, что с ними связано. Парень с детства ездил на любой технике, которая водилась в деревне, разбирал и собирал, почистив, потом все, что только в этой технике можно было разобрать. В 80-х отслужил в ВДВ, женился на светлокосой красавице и воспитывал мальчика и девочку.
Шурик - постарше, невысокий, кряжистый был тоже из большой семьи, закончил техникум (учился Шурик всегда хорошо), отлично разбирался в технике и ремонтировал все, что могло передвигаться. Отслужив в группе Советских войск в Германии, вернулся красивый, сильный, малопьющий, работал в умирающем совхозе, занимаясь всем, что может делать рукастый и головастый умелец. Женился не рано на странной женщине, которая успела родить ему двух мальчишек-погодков. Успела потому, что жизнь была сложна и всем ее переменам соответствовать было невозможно.
На примере этих, тогда еще молодых мужчин, умелых на все руки, тружеников, любящих и умеющих работать, готовых, казалось бы, к любым трудностям, можно посмотреть, как в все сложилось в нашем краю.
В начале 90-х в России развалилась система совхозов, как и многие прочие системы нашей страны. Самые проворные в эти годы удачно приватизировали или приобретали газо-нефте-металл промышленность. Кто-то по-тихому перегонял на свои дворы совхозные трактора и комбайны, пытаясь постелить себе соломки с падающей в пропасть державы. Уже перестали засевать окраинные поля, а Алексея с Шуриком все пугали милицией за то, что они косили травы для своей скотины на лесных полянах.
Потом пошли непонятные разговоры о том, что землю можно будет брать в аренду, делить на паи или выкупать (еще все было непонятно), обрабатывать ее, что, вроде, нужно приветствовать фермерство, избавляясь от иностранной зависимости в сельском хозяйстве хотя бы. И наши герои вдвоем обратились в администрацию с просьбой выделить им уже практически не обрабатываемые окраинные поля. Казалось бы, что может быть лучше с позиции здравого смысла. Поля уже брошены и никому не нужны, сил, средств и желания на обработку их у местного руководства уже не было.
Но не дали. Причины не знаю, да они и не важны сейчас. По слухам земли вокруг деревни в себе содержат в то ли алмазы, то ли нефть, то ли еще что-то. Но природным местным крестьянам, выросшим здесь, обрабатывать земли, лежащие вокруг их домов, не позволили.
Финал этой истории еще пишется, но вот, что мы видим на сегодня: Шурик заболел и умер от онкологии, не дожив до 50-ти. Его жена с детьми уехала поближе к своим родным, мальчишки Шурика выросли и уже отслужили в армии.
Алексей построил дом в Вельске, но его жена переезжать туда не захотела и, пока муж дорабатывал до пенсии, жила одна на краю деревни в доме у леса, ожидая на выходные и мужа, и детей, а теперь и внуков. Алексей потерял былую живость и ждет пенсию, которую все время отодвигают, несмотря на северные льготы.
Деревни практически уже нет. Ведь все населенные пункты, столицы и хутора- это не строения, а люди. А наша деревня молча и как будто дружно переехала на кладбище. И на деревенском кладбище все они уверенно и спокойно смотрят на нас, пока живых, задержавшихся еще здесь. Смотрят, как неотвратимо оседают на подгнившие венцы их дома, проваливаются крыши, загнивает вода в некогда чистых колодцах. Уже почти не видны жердяные изгороди в высокой осоке и среди иван-чая. Они, наверное, не понимают, что такое борщевик, захвативший брошенные поля и радуются знакомым бодрым молоденьким соснам и чистеньким, как невесты, березкам. И все бы, может, и ничего, если бы это не росло на полях, обильно политых потом этих людей, с погоста.
Там они все рядом, кавалеры орденов и медалей могучий Александр Иванович, начавший Великую войну в июне сорок первого, худой и жилистый Акиндин, с орденом Славы на груди, деды (хотя редко кто из этих стариков доживал до 70-ти), участники всех передряг двадцатого века. Бабушки, солдатки и матери солдат, сгинувших без известий. Мальчишки, отслужившие и вернувшиеся в разоренную деревню, спившиеся, потерянные, никем не понятые, никому не нужные. А сколько здесь просто и страшно погубивших себя... Все они, как будто вышли из своих домов, осмотрелись и решили, что на погосте спокойнее.
И успокаивает их чувство, что освобождается, как будто очищается, несмотря на чуждые огромные зонтичные, земля. Ведь перестали сыпать без счета и ума химию, снова запели птицы, леса отвоюют земли у ненужных теперь полей, и даже церковь возрождается. Наша деревянная церковь, построенная во славу Святого Николая еще в восемнадцатом веке на высоком берегу над рекой. Церковь испоганенная и изуродованная во времена радостного и пьяного застоя, возрождается руками волонтеров -интеллигентов из Москвы (еще один парадокс нашего времени). Только вот кто будет ходить на службы в нашу церковь, не понятно. Прозрачная Елюга журчит на перекатах. Хорошо!
А то, что на три деревни вокруг живут в одном доме только Алексей с женой, что уж тут поделать. Время такое... Сельское хозяйство у нас возрождается, аграрно-промышленный комплекс, урожаи зерновых, слава Богу, рекордные. Значит где-то все хорошо, дай-то Бог!
Жалко до слез, до боли нашу умершую деревню, жалко, что дом, построенный на горке дедушкой жены еще в 1922 году, неотвратимо ждет судьба тысяч таких же домов в тысячах таких же деревнях. Жаль, что уже умерла целая цивилизация с прялками, туесами, братынями и деревянными граблями, что дедушка, которого я никогда не видел, не научил меня катать валенки, а мой тесть не научил меня так работать топором, как это он мог. И никто не вынет из печи противень с шанюшками, как это делала теща.
Эта цивилизация ушла. Ее не вернуть, как не вернуть культуры Древней Греции и империи инков.
Пройдет еще 30-50 лет и на месте нашей деревни останутся только следы фундаментов, поля станут веселыми сосновыми борами, которые сами победят все нехорошие сорняки. Земля очистится, реки оживут, на перекатах будет плескаться рыбка, большая и маленькая, безгрешные птицы затеют свои шумные разборки. Возможно, и леса наполнятся живностью. Правда, меня пугают шустрые и целеустремленные охотники на всюду проходимом транспорте. Только явление в русской жизни, называемое культурой русского Севера, уйдет навсегда. Наверно, в краеведческих музеях будут изучать и в эко деревнях еще долго будут петь старые песни и рассказывать сказки о том, что было и не было и как красиво жили здесь люди.
Цивилизации без причин не исчезают. А здесь как будто закончился какой-то непонятный ресурс. В 20 веке слишком много было напастей, слишком много всего наломали. Войны, революции, раскулачивание, воинственный атеизм, коллективизация, культ, волюнтаризм, застой, укрупнения, мелиорация, оптимизация, перестройка и прочее. Всего уже не вспомнить. Все это убило, обескровило, осиротило. Интересно, что со времен освоения этого края, здесь всегда население прибывало. Свобода, отсутствие крепостного права, просторы без края и т.д. И вдруг, как будто в одночасье - разруха, истребление, унижение, вымирание, бегство, исход. К девяностым деревня была смертельно больна, но еще жива. Нужно было лечить. Но не хватало на это понимания, воли, денег у тех, у кого в жизни хватает всего. Да и что такого случилось? Всего лишь умерла деревня на Русском Севере.
И не нужно обольщаться, сюда не вернутся ни потомки местных, ни какие-то мифические переселенцы с южных областей (они смогут найти себе места с более привычным климатом). Могут теоретически появиться рабочие из южных стран или добросовестные китайские труженики, но что-то не хочется, чтобы это случилось. Да и с культурой, о которой мы говорим здесь, это все не будет иметь ничего общего.
А я чувствую свою вину и перед Алексеем, и перед всеми с кладбища за то, что не получается спасти и сохранить ни дома, ни деревни. Пытаюсь задержать неотвратимое, как могу, но надолго меня уже не хватит...
Леша только что проехал мимо меня на небольшом тракторе, рядом с ним сидели два его внука. Может, все не так и плохо? Хочется помечтать о том, что внуки и Шурика, и Алексея вернутся, ведь их будут ждать здесь отдохнувшие, еще не окончательно потерявшиеся среди лесов поля, речка, из которой можно напиться, просто зачерпнув воду ладонью и вековая, на генном уровне память. Память цивилизации. И хорошие дороги, конечно, по которым они будут возить в школу своих детей. Здоровья всем!