(Рассказ соседа по даче)
Не иначе, вирус этот к нам в посёлок ветром занесло. В ту пору я дрова колол, уломался с берёзовыми, топор в чурку воткнул, спину разогнул, гляжу, - что такое? Словно пчелиный рой со стороны города летит, змейкой извивается. В оврагах ещё и снег не растаял, а этим вощанкам невтерпёж. Ближе подлетают, - да вовсе и не пчёлы, вижу! Словно семена одуванчиков рогатые. И на зубах у меня сразу будто бы захрустело, и нёбо словно скипидаром обожгло. Я снегом заедал да сплёвывал, - не помогало. Горит во рту! В бане у меня бражка была тайком от Катюхи настоена. Цельный ковш пришлось выхлебать, тогда только и прочистило. Хотел было ещё чурок с десяток расколоть, за топор взялся, а на замах сил нету. Хотя от бражки-то, наоборот, всегда раззадоришься, бывало, любое дело спорится. А тут действие возымелось вовсе повальное. В дом захожу, - ноги ватные, дача будто корабль на волне, за стенки держусь, и Катюхе печальную новость сообщаю, мол, смертельную болезнь подхватил. Она бражный дух учуяла и, ни слова не говоря в осуждение, упором в спину направление дала мне прямиком на диван в моё запечье. Меня будто вихрем подхватило и – в сон. На другой день пробудился, а глаза не разлепляются. Словно два пятака кто-то положил на веки, как покойнику, - тяжесть давит могильная.
Проморгался, однако.
В больницу съездил втихаря от Катюхи, покуда она в тот день к дочке в город путешествовала. При ней-то не хотелось свою мужскую гордость позорить. Отчаянная она у меня. Век никаких лекарств не потребляла. Врачей не признаёт. Обоих детей сама в бане родила. И каждое утро в трусах и лифчике на реку бежит, и зимой требует прорубь держать в исправности.
Насилу домой приехал. По бледности моей от автобуса меня какая-то девушка до дому под руку довела. Ну, а уж до своего-то угла я сам добрался, и повалился результатов теста дожидаться.
А Катюха в этот день обои затеяла переклеивать, в городе новых накупила с большими цветами на синем поле. Вот она кусок раскатала по полу, клейстером намазала и к стене прикладывает. Гляжу на эти цветы, и во рту у меня опять жжение разгорается, в глазах туман. Цветы на обоях мне вирусами кажутся, один к одному с медицинского плаката списаны, - у фельдшера в кабинете видал, когда тест сдавал.
От головокружения цветы на обоях стали у меня опять роиться и всю комнату заполнять, того и гляди на меня набросятся. Я с испугу и спрашиваю: «Что за цветы у нас, Катя, теперь на обоях-то будут? Какой сорт? Как называются?». «Совсем тебя от этой бражки выслепило, - говорит. – Не видишь разве, - розы это, розовые розы!» И запела песенку про эти самые розовые розы. У неё не задержится. То песню грянет, то в пляс пойдёт. Я прижмурился, резкость навёл, - и вправду на розы похоже. От напряжения меня жаром будто волной окатило. И вирус этот рогатый разрастаться стал, на меня наплывает как глубинная бомба с моего минного тральщика на действительной службе. Всё! Конец, думаю. «Прощайте, товарищи!» И об одном жалею, - не успел в завещании написать, чтобы в районной газете пропечатали непременно так: «Погиб на мировой пандемии!» Всё-равно что на войне. Геройски.
Однако, из потери сознания опять Катюха меня выдернула. С песенки - да на срыв командирским голосом во всю мощь донеслось до сознания:
«Ну-ко, хватит разлёживаться. Вставай, помогай. Я наверх полезу, а ты понизу обоину ровняй».
Охолодел весь. Рубаха мокрая от пота. А прибрёл-таки к ней. Мужик, чай! Умирать так не в постели. При делах. Пожалеет потом, да поздно будет.
Руки дрожат, никак не могу обоину приладить. Она горячится, у неё вечером с бабами чаепитие намечено, репетиция. Надо успеть «интерьер обновить». А у меня грудь закаменела, дыхание заперло. Из последних сил говорю ей жалобно: «Старому человеку всякий ремонт в жилище, всякая резкая перемена в жизни вредна. Оттого болеют старые люди, а то и помирают».
Мои слова её сразили, она словно статуя застыла на стремянке, сверху на меня глядит удивлённо, будто первый раз видит. А потом и говорит тихо, виновато: «А я никогда про тебя так не думала. –«Это как это?»- «Как про старого».
Я только крякнул от удовольствия (ведь вовсе и не комплимент, от души сказано, хотя у нас с ней пятнадцать лет разницы), и будто силы прибавилось, опять за обоину схватился.
Понимаю, в молчании Катюха мои слова про старость переживает. Себя корит за бесчувственность. А потом и слышу: «Ладно. Поди ляг. Я сама.»
Это значит, как с маленьким обходиться решила. Жалеть теперь будет, беречь от перегрузок. С ложечки кормить как парализованного какого. Вовсе в инвалиды переведёт. С неё станет.
«Кажись, полегчало, - говорю. – Наверно, это опять радикулит прострелил. Уже прошло».
А она у меня сама врать не умеет, и каждому моему слову верит, простая душа. Слышу, опять что-то напевать начала. Золотая баба, думаю. От неё только и света в дому. А я со своими страхами и тот погасить норовлю. Хотя большего счастья, чем женская душа рядом, и нет для человека.
Пока я возле неё с оклейкой шарашился, так меня вроде и, в самом деле, отпустило. А ночью, в одиночестве опять задыхаться стал как астматик, кашлял в подушки, чтобы Катюха не услышала. Совершенно пал духом, готов был помереть в любой момент, лишь бы не инсульт какой-нибудь, - думалось. Но до утра дожил. Глаза кое-как разлепил, крепким чаем заправился, и какое-то время даже помогал соседке-помощнице сдирать старый линолеум. Таскал мусор в контейнер. Потом, хотя с головокружением, одышкой, а увязался-таки с Катюхой в магазин за краской. Она впереди бежит, щебечет себе: «Своё жильё, Славочка! Только ты и я! Мы ещё никогда так не жили!»...На крыльях летит! А я только что не ползком за ней, лишь бы с высокого настрою человека не сбить. «Детям городскую квартиру оставили, разменяют, тоже заживут свободно! А нам и на даче хорошо, правильно ведь?».
А я уже к следующему переезду, небесному, готовлюсь и как бы издалека её слышу. Оттуда, где ещё лучше, чем даже на самой разлюбезной даче.
Не помню, как с этой краской домой прибрёл, и сразу к себе в запечье замертво.
А у них – репетиция! Слава Богу, хоть не позвали на гармошке подыгрывать. Допоздна пели да хохотали. Меня злость берёт. «Как будто бессмертие у дамочек впереди». Чуть не реву от обиды на свою заброшенность и близкий конец. Сердце толкается с перебоями. Кашель душит. Вот помру, а им всё будут хиханьки да хаханьки».
Наутро привезли мне новую кровать. Сосед уволок мой старый диван. Мне бы прилечь скорее, ноги дрожат, а Катюха, такая въедливая, рассмотрела-таки на бирке срок гарантии у матраца, - три года. Возмущаться стала за обман. А я возьми да шепни ей заунывно: «Перестань, Катя. Я, может быть, и трёх дней не проживу».
Тут полоснул меня такой взгляд, будто она меня первый раз видит, или будто в толпе её толкнули, и она обернулась, чтобы сказать пару ласковых. Меня словно вилами пронзили. «Жизнь тебе не нравится? Или я чем-то не угодила?» «Нет, что ты, Катенька! Я счастливый человек! Это от упадка духа». Долго не думавши она меня в щёку чмок, закрылась в своей комнате, и слышу, опять звонит в доставку, требует матрац сроком годности не меньше чем на десять лет…
На новом, долговечном, матрасе, впервые после этой напасти мне спокойно поспалось. Да и то сказать – ответ из больницы ко мне на мобильник как раз отрицательный пришёл. Мол, никакого вируса у вас нет. А Катюху уж моей болезнью проняло. Я геройствую, а она пучком пахучей травы, знай, окуривает моё запечье по научению бабки соседской. И такое чувство у меня от этого возникло, будто бы я не до конца проснулся, или наполовину помер. Дым вижу, а запаха не чую. Квас пью, а будто воду родниковую. И голосом вовсе осип. «Катя, - шепчу. – А ведь у меня уже и обоняние пропало».
Она в ладоши хлоп, и чуть не подпрыгнула от радости.
«Ура! Это значит, кризис у тебя наступил! Лежи не вставай! А я пойду плёнкой парники обтягивать. Рассада давно из ящиков на волю просится. Природу не остановить».
Только подумайте, мой кризис ей был в радость. А того не понимала, что любой кризис - это ведь такая штука: может и обнадёжить, а может и боком выйти.
У меня на худое повернуло.
В животе забурлило, в тазик у кровати то и дело из меня перехлёстывает. Стонать себе разрешаю в полную силу, не перед кем геройствовать. Катюха теперь на грядках до ночи. К вечеру вроде отпустило. Лежу, встать не могу. Новый матрас насквозь мокрый от пота. Лентой тонометра руку оборачиваю, - истончилась рука, стала словно у подростка. Вены сквозь кожу просвечивают, во всю жизнь такого не бывало. В зеркало глянул, - белее снега!
А желудок опорожнился, так чиханье напало. Стал чихи считать, и со счёту сбился. Слезами уливаюсь, из носу тоже ручьём течёт. Выворачивало меня до потери сознания. От чихания этого весь я изнемог и впал в невменяемое состояние.
Бредовые картины перед глазами стали возникать, дикие до жути.
Будто я стадо коров колхозных на бойню пригнал, и мне велят самому их молотом между рогов бить. Кувалда с полпуда весом. Я её над головой поднял, а рукоять возьми да обломись. Да по затылку мне. И меня следом за коровами - на крюк да в разделочную. Мужики там ходят в крови по колено. И перед тем, как меня распластать, перекур устроили. Ножи точат и зубы скалят. «Да уж решайте поскорее, мужики, - прошу. А они говорят: «Ты с вирусом. Из тебя сначала надо вирус вырезать…»
Потом Катюха рассказывала, пока я эти фильмы ужасов просматривал, она подо мной простыню переменила, уксусом всего с головы до ног обтёрла, пол вымыла с хлоркой будучи весьма довольная глубоким очищением моего организма.
А я-то ничего этого не помню. Просыпаюсь на утро, - она меня на зарядку кличет. «Дышать, - говорю, - мне трудно. Будто камень в груди. Какой из меня физкультурник?». Она не отступает. «Быстро поднимайся, и на крыльцо со мной дыхательную гимнастику делать».
Она сама по какой-то своей системе, из книжек всяких, над собой эксперименты всю жизнь проводит. А сегодня и меня тоже на крыльце стала заставлять резко выдыхать, на «хак». Делай, говорит, как я. Набрала полную грудь воздуху и гаркнула на весь посёлок что есть сил, на манер теннисисток при ударе. Или, когда костью подавишься.
На крыльце, на виду у всего посёлка я постеснялся. Дома под её приглядом пневматику устроил. Раза три хакнул, тут у меня и пробку в груди вышибло. Во всём теле сделалось легко, словно нашатырки дали понюхать, - блаженное состояние испытал. «Катенька, а интересно, что у нас сегодня на обед? – спрашиваю. - Мне бы щец горяченьких со сметанкой…»
А у неё уж готово, оказывается! Собрала на стол. Опять мне в щёку чмок, и бегом к своим парникам.
А назавтра и я уже за топор взялся.
Полено располовинил - а из него дух берёзовый так и шибанул в нос, надышаться не могу.
Обострённое восприятие появилось.
На десять лет гарантия.
А там опять Катюха со своими тестами что-нибудь придумает.
Март 2021 г.