Велосипед
На передней вилке моего велосипеда, купленного для меня мамой, красовалась табличка ГАЗ – Горьковский автомобильный завод. Велосипед в те годы был роскошью, доступной не для всех. На велосипеде можно было моментально достичь любой точки города, любой улицы. Он мягко катился по дощатым тротуарам. Его сильно трясло на чурочковых дорогах Колпашево. На нем я быстро оказывался то на пристани, то на аэродроме, то на Матьянге. Часто мы ездили вдвоём на велосипедах с Володей Зеленским. За ним я не мог угнаться, он парень был намного больше меня и сильнее. Особенно я отставал там, где под колёсами был песок.
Я бережно ухаживал за своим велосипедом – мечтой детства. Не допускал на нём присутствия пыли и грязи. Тщательно протирал его и смазывал. Какой у велосипеда был красивый изогнутый фигурный никелированный руль со звонком, с красивыми ручками. У велосипеда были красивые крылья над колёсами с ярко-красным стоп-сигналом на заднем крыле. Когда служил в Армии, то часто вспоминал свой велосипед, на котором ещё пришлось покататься в период двух отпусков из Армии на родину. А когда женился, то на велосипеде ездил к Володе Зеленскому приглашать его на свою свадьбу. Володя был на летних каникулах. А учился он во Владивостоке в морском училище имени Макарова. Ему тоже нравился мой велосипед. Неудобством было то, что велосипед каждый раз нужно было поднимать по крутой деревянной лестнице наверх, где мы жили после того, как переехали с хозчасти. Уехав по весне из Колпашево в Кузбасс на шахты, я навсегда распростился со своим любимым велосипедом и больше никогда его не видел. Наверное, и сейчас кто-нибудь владеет им. Ведь велосипед – машина долговечная.
В стадо
Каждую весну корову Белянку отводили в стадо, в котором она паслась за городом, за аэропортом на окраине леса и неглубоко в лесу. В городе было много коров и они собирались в три стада. Стадом управлял пастух, и ему помогал подпасок. У пастуха был огромный по длине кнут с кольцом. Толстый он был у ручки, плетёный, к концу он истончался и оканчивался сыромятным ремешком. Пастух часто щелкал кнутом, и коровы боялись этого звука, потому что, если корова не слушалась пастуха, то ей по боку доставался жгучий удар кнута, который доставал корову на значительном расстоянии от пастуха. Белянка была нестроптивая коровка, и кнут ей был не нужен. Она покорно ходила, где было положено, и не отдалялась от стада. Белянку обижали более сильные коровы. Они её бодали рогом в бока то с одной, то с другой стороны, делая ей грыжу – в два кулака выпячивающуюся с боку из живота. И очень было жалко бедную Белянку – нашу кормилицу.
Все заботы по уходу и выгону в стадо лежали только на мне. В шесть утра уже надо вставать и гнать Белянку со двора из стайки мимо пекарни, мимо детсада, по улице Дзержинского до аэродрома, а это не меньше километра, и там, оставив её на попечении пастуха, возвращаться домой. Гонять в стадо приходилось босиком, обуви на лето не полагалось из экономии – шла война. Хоть жара, хоть холод, хоть грязь, хоть сушь, а всё равно босиком. Плохо было особенно в конце осени. Уже жгучий иней жёг ступни и пятки, а коровы приходили из стада голодные, и приходилось подкармливать Белянку сеном и нарванной травой из мешка. Мешок травы или два ей были – как слону горошина – нипочём. А вот сено лучше. Сено она жевала дольше, а потом ещё жевала жевачку. Иногда мне её и доить приходилось самому. А в жару, если встречалось глубокое с водой место, то я её загонял в воду и мыл скребком. Вот тогда она становилась «белянкой». Отмывал ей катышки на заднице, на ляжках, которые обычно были присохшие у всех коров. Пастуха все кормили по очереди и давали с собой, и ещё платили деньги. Пастух всё лето работает без выходных. Его работа изнурительная, считалась тяжелой.
Город
Город Колпашево расположился на высоком холме по правому берегу реки Оби от посёлка Матьянга и почти до посёлка Тогур на западе. Здесь холм уже за электростанцией и больницей круто обрывался в пойму реки Оби, и мальчишками, мы катались зимой на лыжах иногда с ветерком по его крутому, очень крутому склону.
Для меня западная часть города – это детсад №1, где работала моя бабушка Рома Романовна Оберемченко пианисткой, и где прошли мои детсадовские годы. А восток города – это Маленькая наша хатка по набережной ул. Советской дом №51, рядом хозчастью Колпашевторга с тремя конюшнями до сотни лошадей, обслуживающих весь город, далее НКВД с детсадом №2. И здесь моя бабушка играла детям. В этом же двухэтажном здании был и НКВДэшный магазин. У детсада была большая территория, огороженная плотным дощатым забором, прилегавшим углом к НКВД, мимо которого проходила на юг и на север ул. Дзержинского, упиравшаяся там в аэропорт и болото справа, а на юг упиравшаяся в берег реки – улицу Советская, на которой уже со стороны берега доживали свой век стоявшие здесь, уже едва не падая в Обь вместе с обваливающимся берегом, хатами. На углу Советской и Дзержинской стоял крепкий добротный дом Серёги Авдеева, лучшего нашего футболиста, судьи, а в дальнейшем, капитана «Бийска», возившего на тросу паром от пристани на ту сторону реки.
Пристань – значительная территория, здесь уже берег не валился, и была хоть и не широкая, но пойма. Здесь десятки катеров, баржишки, дебаркадер с причаленными двухэтажными пароходами, штабеля тюков коры, брёвна, соль навалом – целый холм, плавные спуски с двух сторон, склады на возвышенных местах. На берегу пристани – райпотребсоюз, школа №1, братская могила замученных революционеров. В сторону электростанции – ул. Коммунистическая с горкомом партии.
Город разрезает ул. Стаханова, покрытая чурочками - осмолёнными. По ней – контора Колпашевторга, «Белый магазин», стадион «Спартак», правее – рынок, пожарка. Перед аэропортом – Салотопка, по улице еще Рыбтрест. За рынком – селекционная станция. По улице от школы №1 до улицы Стаханова-Ленина – радиоузел, где я выступал один раз от музыкальной школы, что в центре города.
Голод
Как только объявили войну, свободная торговля в магазинах прекратилась уже на другой день, и всё стало по карточкам – хлебным и промтоварным. Хлеба - 250-300 грамм на человека в сутки, картошки – сколько хочешь, если она у тебя есть. От неё даже пухли. Но в нашей округе городка Колпашево от истощения никто не умирал. Умирали от туберкулёза и болезней. При всех домишках были приусадебные участки, где в достатке выращивались картофель и овощи, да плюс у большинства были коровы или овечки. И жили в нашей округе, в основном, работные люди – извозчики, плотники и много служащих НКВД. К тому же много было рыбаков и охотников. Ловили рыбу и летом сетями, и зимой на самоловы. Даже в магазинах её иногда продавали. Можно было наловить и удочками.
Хуже всего было весной и в начале лета. У всех кончалась картошка. Хлеба не хватало. Все время хотелось есть. Последние два дня каждого месяца и хлеба не было. Помню, я валялся, обессилев, в лебеде, в голове шумело, в глазах круги. Хлеб забирали по карточкам наперёд, и поэтому на конец месяца уже талоны все были вырезаны и проедены. А первого числа появлялся хлеб по выданным карточкам на текущий месяц. Ожидали мы, когда хоть морковка потолстеет на грядках. А то вырывали и ещё одни хвостики морковные и грызли даже с ботвой. Скорей бы бобы и горох подросли. За картошкой ходили на селекционную станцию 8 км (за Матьянгу) от Колпашево к Булатниковым. У тех было много земли, и они нам, как знакомым, продавали, сколько мы с мамой могли унести на себе в мешках пешком. Молока тоже было от коровки мало, да ещё приходилось принудительно всем сдавать по 250 литров в год с коровы на молоканку.
На скудных харчах военного времени мы с сестрёнкой Таней росли плохо и выросли в результате маленькими. Часто болели, простужались. В хате тоже было холодно. Дров было мало, сырые. Они горели плохо. Растопить печку такими дровами было трудно. На плите, в основном, варились щи из квашеной капусты, солянка из квашеной капусты, горох. Хорошо, если пшёнка. Сахару, масла – в обрез. Фруктов – никаких. Первое яблоко живое я попробовал в 16 лет.
Гидросамолёт
Первый гидросамолёт появился на реке Оби в городе Колпашево во время войны. Через некоторое время их стало три, а потом появился четвёртый, маленький. На сильный рокот мотора я выскочил из хаты. Ниже уровня яра – берега – пронёсся над водой большой белый самолёт, и, сделав круг над городом, снова прямо напротив меня мягко присел на воду и мгновенно, как только полностью осел на воду, затормозился и, дав полный газ и обороты пропеллера на моторе; мотор у него стоял на стойках высоко сверху над корпусом, а под крыльями были поплавки, повернул в направлении на наш берег на наш спуск. Медленно подплыв, как лодка, он причалил носом к нашему берегу и через большой люк-крышку на берег кое-как сошли лётчики и пассажиры.
Лётчики забили в землю трубу и привязали гидросамолет, чтобы его не унесло течением. Вскоре появился плот с фигурным вырезом, и самолёт стал в нем находиться на воде хвостом к берегу. На хвосте был карабин-автомат. Когда гидросамолёт уходил в полёт, карабин открывался управлением из кабины пилотов. Выйдя на середину реки, он, страшно рыча мотором, как ножом, прочертив гладь воды, взмывал в небо и уходил на г. Томск, а потом их стало три. По очереди они то улетали, то прилетали. Но сначала всё попробуют пилоты: порычат мотором, пошевелят хвостом, закрылками. А для заводки, когда по осени сильно похолодало, гидросамолётам стали для заводки двигателя греть горячую воду в бочках на костре. А потом лётчик один, туша костёр, бросил в воду головешку, и на воде вспыхнул огнём пролитый бензин. Настал переполох. И пилоты, и мы, мальчишки-ротозеи, начали швырять в воду комья земли и таким способом сбили пламя, а не то самолёты бы сгорели. Их бы и не успели завести, да и вода ещё нужная была в бочках. Лётчики нам говорили: «Спасибо, мальчишки, нас было много, если бы не вы – всё бы пропало».
Настала зима. К гидросамолётам привинтили большие лыжи, и они садились на лёд, на снег, на Обь. Был сильный ветер при посадке и самолёт, накренившись, задел левым крылом за снег и его развернуло, а крыло оторвало. Долго никто не вылезал наружу. Я на лыжах устремился к гидросамолёту. Начали вылезать люди с забинтованными головами. Потом долго ремонтировали крыло напротив 1-й школы. Я смотрел, как его привинчивали к корпусу, а ночью сгорела слесарная сторожка, чуть не подожгла самолёт , потому что была от него близко. Но бог миловал этот гидросамолёт и на этот раз. Потом вместо трёх этих стал летать один маленький гидросамолётик, а этих больше никогда не было.
Грузчики
Все продукты питания привозили в город Колпашево на баржах и пароходах. Грузчики из трюмов на себе по трапам выносили мешки с мукой, крупой, сахаром и солью. На грузчиках были широкие штаны-шаровары, широкая толстовка, шапочка с напуском из материи сзади, чтобы ничего не засыпалось за шиворот и деревянная горбуша на ремнях, одетая на плечи. Горбуша служила как деревянная полка, хитро устроенная для переноски мешков. Опустившемуся в трюм или на палубу по трапу, двое грузчиков клали мешок на горбушу к самой шее, с легка согнувшись вперед, с опущенной головой, грузчики по трапам гуськом передвигались с баржи на берег к месту складирования мешков в штабеля.
Каждый бросал специальную, выданную ему в руку в трюме палочку. Потом по палочкам считали количество вынесенных мешков бригадой.
Грузчиков не брали на фронт. Они были выносливые мужчины. Двое жили в бараке: Штандаккер-немец, сосланный из Поволжья, и еврей Пременгер и т.д. В шароварах у каждого были пришиты очень длинные карманы трубкой и в конце работы они насыпали в них и уносили домой значительное количество крупы или муки, или сахара, или соли. Что разгружали, - то и уносили. Так что в летнее время их голод не касался. Ели они и семьи нормально. А если бы не ели, то и носить бы столько груза не могли.
Впоследствии Штандаккер с женой стали торговать в продуктовом магазине, делая пересортицу, как говорила мама-бухгалтер. У Штандаккера было три дочери. Жена его была очень умная женщина. Вскоре они приобрели мотоцикл с коляской, что всех удивило, даже прокурора, который пришёл к маме в контору проверять ведомости о размере зарплаты Штандаккеров. Но никаких последствий для Штандаккеров не было. Вскоре у Штандаккера появился баян, и он стал учиться на нём. Но ничего у него так и не получилось. А Пременгер после войны освободился от комендатуры и куда-то с семьёй уехал.
Детсад
Детсад №1 по отношению к нашей хате находился на противоположном конце города Колпашево. Бабушка сама спешила в детсад на работу и меня каждый день за ручку тащила за собой в старшую группу, хотя по возрасту я к ней ещё не подходил.
Старшая группа находилась на втором этаже в двух комнатах: большой и поменьше – спальне. В большой комнате-зале проводились все мероприятия: занятия, игры, здесь же обедали. В «тихий час» спали в спальне, где у каждого была своя койка.
Бабушка в часы пения играла детям на фортепиано. Под её музыку учились петь. В новый год всегда была ёлка, и дети выступали в разных ролях. Я был зайцем. Мне на голову одевали ободок с большими заячьими ушами. Кто-то был медведем, кто-то волком, кто-то Красной шапочкой. У меня сохранилось фото, где я сижу под ёлкой в роли зайца.
Определённое количество времени проводили на улице. У некоторых ребят-счастливчиков были: у одного – велосипед из дома, у другого – машина с педалями. Иногда, но очень редко, удавалось прокатиться на автомашине с педалями. Любил я лазить по перекладинам на шведской стенке и ушиб ногу. Бабушка меня на две недели уложила в постель и делала компрессы на ногу. Было лето, и я измучился лежать на раскладушке на жаре во дворе нашей хаты.
А зимой было вообще плохо. Бабушка меня закутывала как кочан капусты, и я едва тащился за ней в 30-ти-35-ти-градусный мороз, полтора километра до детсада с ней за ручку туда и обратно, весь потный, едва успевал переставлять ноги в валенках по сугробам, наметённым за ночь. С утра рано ещё не было натоптанных дорожек.
В детсаду я ничем не отличался. Там были любимчики у воспитателей – ребята постарше и посильней – такие все из себя – дети горкомовских, НКВДэшных и милицейских работников. Меня даже они обижали. Отнимали, не давали игрушки. И я даже один раз разревелся от обиды. И воспитательница никак не могла меня успокоить.
«Динамо»
«Динамо» - НКВДэшный клуб с футбольным полем, с большим для г. Колпашево спортзалом, в котором свободно вмещалась баскетбольная площадка. Были длинные гимнастические кольца, брусья, конь, козёл, устанавливался турник на растяжках, были хорошие маты, имелись два баскетбольных кольца, преподавалась гимнастика на снарядах, существовала хоккейная и футбольная команда.
Заведовал всеми мероприятиями, в том числе и бильярдным столом, грек из сосланных из Одессы – Катаниди. У него была сестра и отец. Они постоянно проживали в спорткомплексе, в одноэтажной длинной части здания.
В спортзале постоянно работали секции гимнастики и баскетбола. В пристройке к высокой части было много комнат. Там изучались военное дело, противохимическая оборона, азбука Морзе по радиоделу. Мой отец, Павел Михайлович Гуськов, окончив курсы радистов, не был допущен к работе из-за 58 статьи УК.
В здании спорткомплекса всегда проводились все голосования – выборы. Выборы всегда приходились на зимнее время. Расчищались дорожки от снега, украшались еловыми ветками, флагами. На избирательном участке были шахматы, работал скромный буфет. Я любил играть в шахматы со взрослыми и побеждал их. Причём, так волновался в игре, что сердце стучало в груди молотком.
Много моего времени потрачено на занятия по гимнастике. Турник, брусья, кольца, конь, козёл, вольные упражнения с палкой и без палки. Кольца в покое, кольца в каче. Я держал на кольцах чукаринский крест, 21 раз подтягивался на турнике. Жал силовую стойку где угодно. Ездил со спортшколой «Динамо» на школьные соревнования по гимнастике в г. Томск, и там же мне присвоили III разряд квалификационный по гимнастике.
Гимнастику вначале нам преподавал демобилизованный из армии парашютист. Он рассказывал, что снизу в небо звук идёт хорошо, слышно, что говорят на земле, а сверху вниз слышно плохо. Сам он всё делал на спортснарядах хорошо и нас учил. У него был большой журнал, в котором были нарисованы все положения фигуры человека на спортснарядах, как, что и в какой последовательности нужно делать, комбинации. Начинался журнал с простейших комбинаций по низшему III разряду, далее усложнялся и переходил на II-й разряд. Особенно здорово делал на кольцах в каче упражнения один из братьев Манычевых. Он так ловко, как в цирке, под самым потолком выворачивался в мёртвой точке на кольцах. Он мог спрыгнуть со сцены 1,5 м с рук на руки со стойки в стойку и удержаться на руках. У него была могучая на редкость большая грудная клетка. Он и «солнышко» на турнике крутил свободно.
Во второй пристройке, с северной стороны гимнастического зала, мы заигрывались за полночь в бильярд. Это было нам поощрение за то, что мы активно занимались всеми видами спорта. Шары нам выдавал и принимал Катаниди. Он нам рассказывал, как он работал в Грузии в санаториях спорткультторгом. За «Динамо» он играл в футбол центром нападения. С трибун ему кричали: «Давай, давай, жми, Катаниди!»
Недолго в «Динамо» выступали с представлениями артисты, эвакуированные из Одессы. В этот период «Динамо» функционировал как театр. Были ряды, билеты, бабушка и я смотрели. Я проглотил косточку от урюка там и перепугался, что будет. Но ничего не было. Но смолчал.
Двор
Слева по улице Советская, дом №51 располагался наш большой двор, на котором в черте, окаймлённой забором из штакетника, со стороны улицы и жердей с трёх остальных сторон располагался наш домик с пристройкой – коровником и сеновалом, уборной – туалетом, полянкой для выпаса коровы, надела земли под грядки с овощами и надела земли под картофель.
Забор из штакетника был значительной давности, и подгнившие столбики поддерживались подпорками. В штакетнике была входная калитка, а у калитки рядом – большой куст шиповника. Дорожка от калитки отделяла: справа - грядки, слева - картофель. Справа – морковь, свёкла сахарная, свёкла простая, укроп, кабачки, огурцы, капуста. Строения располагались с юга на север в длину.
Сзади – туалет и рядом выход со двора в сторону хозчасти из раздвижных жердей. Жерди мы зимой с мамой на саночках привозили из-за реки на замену сгнившим. С западной стороны хаты – небольшая квадратная травяная полянка с колом, к которому привязывалась корова Белянка. Картофельная территория располагалась перед домом и за домом, примыкая к полянке. Ближе к штакетнику земля была, как чернозём, а далее в сторону хозчасти – суглинок и супесь. Всю землю, свободную от построек, я копал лопатой много лет один. Очень редко вспахивала лошадь с плугом.
С восточной стороны была всегда поленница дров. Здесь летом на небольшой полянке бегали цыплята, которых иногда воровал коршун. А однажды они наелись солёной шелухи от рыбы и поумирали.
Сено, привезённое из-за реки, сгружали на сеновал. Навоз из-под коровы я укладывал вилами в кучу напротив дверей коровника, а весной его добавляли в лунки при посадке картофеля. Сеновал был построен из плетня и жердей. Сена корове еле-еле хватало до весны «внатяг». И с нетерпением ждали, когда наступит время выгона коров в стадо на пастбище.
Предыдущая: http://proza.ru/2021/05/14/1850
Последующая: