Брошь лежала в хрустальной вазочке в серванте и размышляла.
«Разве это дело, хранить меня вот так, выставленной напоказ? Меня, семейный талисман! Вот раньше...»
Раньше, при первой хозяйке, у неё был бархатный футляр, обитый белым муаром.
Еще были такие же серьги – круглые, с каштановым листом и камушком, их хозяйка надевала часто.
Серьги вместе с ней и исчезли…
Если постараться, брошь ещё могла вспомнить кружево платья и легкий запах ландыша...
Разве сейчас платья носят!
Взяла ее давеча Молодая хозяйка в ресторан.
Ни шляп, ни перчаток, колени открыты…
Вторая хозяйка хранила ее в шкатулке. Завернутся в кусок ткани, брошь и счёт времени потеряла.
А вот третья ее любила.
Ещё маленькой девочкой вытащит, бывало, тайком от матери, и любуется.
Ну а как подросла, надевать стала – что только брошь не перевидала – и свадьбы, и похороны...
Говорила, что брошь – их семейный талисман.
Сейчас ее носила Молодая хозяйка. В детстве она забиралась к бабушке на колени, слушала сказки и гладила лист каштана крохотными пальчиками.
А сейчас выросла, красавицей стала.
… Брошь не призналась бы в этом, но она любила, когда на хрусталь падал луч солнца. Мир вокруг начинал искриться, становился волшебно-сказочным.
Все портила чашка.
Глупая чашка не давала броши покоя.
Стоило броши начать рассказ о первой хозяйке, чашка переводила разговор – на рецепт «Наполеона», и странные новые, будто мятые, стаканы в кухне.
«Ну что за противная выскочка! Никакого понятия о такте!» – злилась брошь, – «Это я, я – хранитель семейных историй!»
А чашка с ней не спорила.
Чашка знала – однажды хозяйка вытащит ее из серванта, сварит в старой медной турке кофе со специями, заберётся с ногами в кресло, завернувшись в старый плед, и станет читать «Мастера и Маргариту», заедая горести сушеными финиками...
… Больше всего Брошь любила гостей.
«Наконец-то!» – радовалась она, наблюдая праздничную суету за дверцей серванта.
Молодая хозяйка уже перемыла нарядный сервиз с синими клеточками.
«Гости, гости!» – ликовала брошь.
Стол накрыли к вечеру.
Аппетитные запахи наполнили дом.
В хрустальном салатнике горкой высился Оливье, нарядная оранжевая морковка испускала аромат чеснока, красная икра светилась сквозь круглые бока икорницы.
Вид портили эмалированные судочки с холодцом, но ни Старая хозяйка, ни Молодая не мыслили без него застолья.
Собрались гости.
Родители. Дядя Эдик, брат Старой хозяйки, с женой и дочерью Таней. Тетя Нина пришла одна – ее муж, дядя Толя, недавно умер.
Женя с женой и детьми – мальчишки чинно расселись у стола, а давно ли Женя сам сидел между отцом и братом, раскачивая от нетерпения ногой?
Брошь прислушивалась к разговорам.
До неё долетали обрывки фраз – «У Яшеньки в школе...»… «Да, я тоже люблю Венецию, но тоооолько не лееетом!»… «А огурцов в этом году столько!...»
«Огурцы!» – фыркнула она про себя, – «тоже мне! То ли дело раньше! Сидели до ночи, спорили о политике до сорванных голосов!»
И тут Молодая хозяйка засмеялась, поворачиваясь к двоюродной сестре.
– Тань, а помнишь, как нас с тобой чуть не выпороли? Когда это было...
– Ой дааа, – подхватила та, – в девяностых… Я сказала, что лучше цветами торговать, чем институт, денег больше. А ты...
– А я поддержала, а то ну что, в самом деле, они на тебя напали? И дядя Эдик долго кричал, что мы - потерянное поколение!
– А что, не потерянное, разве? – ухмыльнулся тот, услышав своё имя, – цветами они торговать собрались, две дуры! Татка, организуй-ка нам кофейку!
– Да, дядя Эдик, – она подскочила.
И вот уже на столе высятся горкой пироги с капустой, на фарфоровом блюде коронный «Наполеон».
А перед дядей Эдиком – Чашка, добавляя к запахам выпечки и шоколада тёплую кофейную ноту.
«Ну что за выскочка!» – злилась брошь, – «везде свой нос суёт!»
Но Чашка, если и услышала, ничего не сказала – она была занята важным делом – поила гостей кофе.
… Брошь лежала на синем блюдце и злорадствовала.
– Лиза! – окликнула Молодая хозяйка дочь, – ты мою каштановую брошку не трогала?
– Нет! – ответила та из своей комнаты, перекрикивая музыку.
Молодая хозяйка ещё раз проверила шкатулку с украшениями.
Брошь исчезла!
Она зашла в комнату дочери.
– Лиза, я не могу ее найти… – и взорвалась, – да выключи ты музыку, в конце концов!
– Что? – фыркнула дочь, нажав на паузу, – кстати, вчера твоя противная Ольга!
– Что ты говоришь! Она, между прочим, тебе сборник институтов принесла!
– Институтов! – фыркнула Лиза, – я не собираюсь ни в какой институт.
– Это как? – опешила мать.
– А вот так! Я решила пойти в швейный колледж, – независимо задрала она нос.
– Швейный? Колледж? – Молодая хозяйка была так ошарашена, что молча присела на край кровати, раскрыв рот.
– Да! – вскочила Лиза, распаляясь, – я начну зарабатывать ещё во время учебы! Буду шить…
Лиза. Шить.
Она припомнила кривой лизин фартук на уроке технологии, раскроенную в прошлом году и брошенную юбку, которую дошивала сама Молодая хозяйка…
Давя рвущийся смех, она сказала –
– Хочешь – иди! – и выскочила из комнаты.
– Что значит – иди? – опешила дочь, – тебе что – все равно?
– Нет, – выдавила Молодая хозяйка – и захохотала, а за ней и сама Лиза.
Отсмеявшись, обе снова занялась поисками.
– Мам, – сказала осторожно Лиза, – может, это правда Ольга твоя? Какая-то она… фальшивая!
– Надеюсь, что нет, – расстроенно ответила ей мать, думая о том, что отец все время твердит ей о том же.
«Вот! Вооот!» – торжествовала брошь, – «Устами младенца!»
И только Чашка спокойно ждала.
Она знала, что все пройдёт.
Суета уляжется, хозяйка устанет и заварит себе кофе.
Брошь найдётся – вот она, лежит рядом на блюдце.
И Чашка напомнит хозяйке, как когда-то она сама устроила родителям демарш – собралась цветы продавать, стремясь к независимости.
Ведь все новое – лишь хорошо забытое старое.
Она даже знала, что будет дальше.
Лиза закончит школу, и Молодая хозяйка приколет чванливую брошь на лиф ее длинного платья в пол.
Брошь начнёт сентиментально всхлипывать о Первой хозяйке – неужели Лиза и правда так на неё похожа?
А позже, потом, по дому затопают маленькие ножки и тоненький голосок скажет –
– Бабушка, а расскажи мне сказку про брошку!
То-то она обрадуется!