Влюблён, вооружён, и очень опасен

   
   Миловидная женщина с пожилым, но с очевидной военной выправкой подтянутым мужчиной только что приехали с рынка. Женщина на кухне принялась раскладывать покупки, а мужчина – её свекор, присел в просторной комнате-прихожей на диван отдохнуть. По привычке щелкнул пультом настенного телевизора. В это время показывали очередной выпуск новостей. Диктор начала его с шокирующего сообщения: в школе номер такой-то один из учеников расстрелял учителя, охранника и ранил двух полицейских. У стрелка отобран карабин и снайперская винтовка, он взят под стражу, причины случившегося выясняются. На экране промелькнули кадры, как бойцы спецназа выводят со школьного двора и сажают в полицейский автомобиль щуплого мальчишку. При взгляде на него пожилой человек схватился за сердце и, превозмогая, видно, дикую боль, с последних сил направился к домашнему сейфу, что находился в рабочем кабинете, который он делил со своим взрослым сыном – отцом мальчишки с экрана. Сейф оказался открытым и … пустым. Мужчина со всего маха опрокинулся на пол. На грохот с кухни прибежала невестка. На сейф она не обратила никакого внимания, а бросилась вызывать «скорую помощь». Она еще не знала и не подозревала, какая трагедия её ждала впереди...

   Чудо чудное – любовь

   Генка влюбился в Миру ещё в первом классе. Чтобы скрыть это от вездесущих одноклассников и посильнее выразить свои чувства он вместе с ними бил её по голове портфелем, дёргал на переменках за косички, подложил ей в рюкзак дохлого майского жука. Так его любовь проявлялась в самом начале учёбы.
   В средних классах он стал незаметно подкладывать ей в парту мелкие подарки: блокнотик, зеркальце, какую-то не совсем обычную ручку, малюсенький фонарик, брелочек.
   В старших… носил её портфель, приглашал в кафе на мороженое, защищал от мальчишек-хулиганов, ходил с ней в кино, театр, в лес и на реку, застенчиво прикасался к её щеке губами… в мыслях.
   Да-да – всё это он теперь проделывал только в мыслях и мечтах, а на самом деле – ничем не выдавал своих чувств – ни словом, ни делом. Единственное, что он реально мог, так это только то, что смотреть-наблюдать за Мирой со стороны на уроках. Любил смотреть, как она слушает учителей и накручивает в это время на палец кончик своей толстой русой косы, а потом небрежно закидывает её назад, берясь за ручку, чтобы что-то записать. Или – как выступает на всяких классных и школьных мероприятиях, и при этом бывает такой непосредственной – не то, что её одноклассницы, которые, чтобы привлечь внимание мальчишек, становятся самыми настоящими кокетками. Никто, кроме него, как он считал, не замечал и не видел, как она взрослеет, становится настоящей красавицей, от которой нельзя оторвать глаз. Мира превращалась в Мирославу.
   А Мира? Догадывалась ли она, кто ей подкладывал в стол-парту подарки? Замечала ли, как на неё украдкой смотрит одноклассник? Как-то, под его взглядом, словно под лучом лазера, она вдруг резко обернулась и наткнулась на его влюблённый и восторженный взгляд, а он, пойманный «на месте преступления», мгновенно опустил глаза в парту, в учебник и сделал вид, что он глядел на неё случайно. Поймав один раз Генку за её созерцанием, Мира начала это делать постоянно – резко и внезапно оборачиваться. Для неё это стало занимательной игрой, для него – настоящей пыткой: а вдруг она посмеётся над ним и всем расскажет? Но Мира помалкивала, а он тем более. Игра в «гляделки» продолжалась. Это была его жгучая тайна, которой он не мог ни с кем  поделиться – друзей у Генки не было.
   А потом? А потом всё для него кончилось. И началось это, видимо, в тот день, когда в их десятый класс первый раз зашёл новый учитель истории. На вид он, по разумению мальчишек (и его в том числе) был обыкновенный тридцатилетний мужчина среднего роста, в сером классическом костюме и светло-серой рубашке с галстуком, подобранным в тон костюмной паре. Лицо его тоже было ничем не выдающееся, простое и обычное. Правда, на нём всё же выделялись глаза – серые внимательные, готовые видеть собеседника и слушать его. А, ну, ещё усики небольшие. Так себе – не Ален Делон. К тому же (все видели на школьной линейке в первый день сентября), у него была семья – двое детей-малолеток и красавица жена. Они в тот день тоже приходили в школу и стояли в сторонке вместе с другими родителями. Невооружённым взглядом было видно, что это именно его жена и дети, потому что после линейки он кинулся к ним, а они – к нему. Девочку он подхватил на руки, а пацанёнка погладил по голове. Потом он что-то сказал женщине-жене и проводил их со школьного двора. Школьный охранник за ними последними закрыл створки ворот. Этот факт зафиксировали вездесущие девчонки-одноклассницы, стоя уже у окон класса.
   Ну, новый учитель как учитель – их в тот год прибыло в их школу сразу несколько, правда, остальные были женского пола.
   
   Ничто не предвещало беды.

   Первый звоночек для Генки прозвучал, когда в один из школьных дней Мира ни разу к нему не обернулась. Для парня это стало целой трагедией. Он попытался разобраться, в чём дело? Когда до него дошло в чём – он просто оторопел.
   Причина оказалась в новом учителе – тот «запал» на свою ученицу. Этой ученицей была она – Мира-Мирослава. Когда первый раз историк вызвал Миру к доске отвечать домашний урок, он вроде как ничем таким особенным не проявил к ней интереса. Но, уходя из класса после окончания урока, почему-то ей, а не кому-нибудь другому, поручил зайти в школьную библиотеку, взять там и занести ему в учительскую какую-то брошюру. А потом Генка наткнулся на нечто уже довольно осязаемое: объясняя новый урок, или слушая ответы учеников на свои вопросы, историк, как будто бы нарочно, становился в проходе между столами-партами рядом с Мирой и полностью закрывал ему обзор видеть со своего ряда любимую. Таким образом учитель лишал его даже такой малости! Дальше – больше. Генка заметил, что и Мира стала какая-то не такая: в последнее время она стала распускать свою косу и сразу как-то превратилась из примерной ученицы в соблазнительную взрослую девушку. Мало того, когда историк был у доски или сидел за столом, она не сводила с него глаз, а он в ответ тоже бросал на неё взгляды. Не заметить этого мог только слепой – Генка им не был.
   Так что к нему она больше не оборачивалась, ни на каких уроках, а тем более на истории.
   
   Отличник и зубрила

   До прихода в школу нового учителя Генка Приходин был отличником и шёл на золотую медаль. Правда, вожделённая медаль давалась не совсем легко, многие предметы ему попросту приходилось заучивать-зубрить. Медаль требовала семья – как без неё вне конкурса поступить в престижный вуз?
   Больше всех на сына давили отец и дед – и один, и другой были военными. Офицерами. Правда, дед-генерал уже вышел на пенсию, но своих командных привычек и замашек он не терял и в полной мере продолжал прививать их на своём внуке. Ему вторил его сын – отец Гены. Он в своё время точно также подвергся воспитательной манере своего отца и ничуть не жалел об этом – вон каким человеком стал. Рослый, накачанный, тренированный, выносливый – настоящий… полковник. Правда, в отличие от своего сына-тихони, его отец был и по характеру, и по внешним данным сродни своему отцу – деду Генки.
   Генка же, был по характеру тихий, застенчивый (специалисты называют их психоастениками) – весь в мать (та слова лишнего не могла сказать ни мужу, ни свёкру). Так что он на пару с матерью находился в полном и безоговорочном подчинении двух мужчин – пожилого деда и ещё довольно молодого отца, те спали и видели в нём своё продолжение. Парень по их разумению должен был полностью походить на них, а не на свою мать-мямлю. Женщина и есть женщина, а мужчина – это совсем другое.
   Чтобы Генка не попал в дурную компанию и под её влияние его (ещё с детсадиковcких времён) жёстко контролировали: с детсада позволяли забирать матери, а вот уже со школы, а потом с многочисленных «мужских» кружков, начиная с младших классов – только дед или отец. Ближе к окончанию учёбы контроль с их стороны усилился: сразу после занятий в школе тот или другой родственник сопровождал Гену в спорткомплекс на очередные занятия уже в школе боевых искусств. Мало того, по очереди отец с дедом присутствовали на этих занятиях, отмечали все его промашки и везли домой. По дороге накачка продолжалась.
   И дед, и отец были заядлыми охотниками и чуть ли не в каждые выходные, невзирая на наличие или отсутствие охотничьего сезона, они забирали мальчишку с собой, даже не спрашивая его – хочет ли он ехать с ними. Там, в лесу, они научили его владеть оружием и довольно метко стрелять. Сначала по пустым банкам, бутылкам, а потом стали приучать бить по живым мишеням: уткам, зайцам. Вот только Генка так ни разу ничего живого и не подстрелил – не мог перебороть в себе жалость к беззащитным и птицам, и зверушкам. Отец и дед злились на внука-мямлю. Что за мужик растёт?
   Зубрёжка, тренировки через силу, подневольная охота, маниакальный контроль на каждом шагу. Какая уж тут любовь? Какое кафе и прогулки… если он днём просто не принадлежал самому себе. В его личном распоряжении оставались только ночи. Закрыв глаза, он начинал мечтать: как станет знаменитым актёром и будет играть героев-любовников, суперменов, и как Мира будет, не отрываясь, любоваться им на экране… А ещё… перед его глазами проплывали такие прекрасные и заманчивые картины: как они гуляют с Мирой по парку, заходят в кафе, катаются на каруселях, сидят рядышком на последнем ряду в кинотеатре и… целуются. С такими мыслями о любимой он и засыпал. Потом наступало утро, день… всё начиналось и заканчивалось одинаково по устоявшейся схеме: подъём, завтрак, отъезд на учёбу, на занятия, домой…
   Так что Генке только и оставалось, что смотреть на предмет своего обожания украдкой, чтобы одноклассники чего не заподозрили, не подняли на смех и не подвергли унижениям – ведь предложить ей ему было нечего.
   Внешне он ничем, казалось бы, не отличался от своих сверстников и был (по их выражению) с ними  «на одной волне». Правда, на подтрунивания одноклассников, с которыми он практически не общался и никуда не ходил (просто не имел никакой возможности), он отвечал юмором, над которым, почему-то никто не смеялся. Юмор Генки был чёрным. Он видел это и продолжал в том же духе. Очевидно, это была его такая защитная реакция.
   
   Обида и её результат
   
   Новый учитель как-то сразу не то, что невзлюбил хмурого и настороженного ученика, но отнёсся к нему вроде как предвзято: он не стал ставить Генке «пятёрки». Одноклассники тут же выдали: «А медалист-то наш оказался дутый. А наш Генка взял и сдулся – не видать теперь ему медальки…».
   По мнению самого Генки, историк занижал оценки специально, чтобы показать свою власть. Теперь Мира тоже вместе с одноклассниками будет над ним подсмеиваться.
   И у Генки стала копиться обида: как же так? Он ведь на память вызубрил очередной заданный на дом материал, ни разу не сбился, на память шпарит все исторические даты. За что четвёрка? А прошлый раз вообще еле пережил – получил тройку. Этот историк что, не видит, что он круглый отличник? И историю он знает назубок, это же не математика, что там ещё надо и соображать что-то кроме зубрёжки. А почему на такое его унижение не реагирует их классный Павел Иванович? Он ведь не меньше Генки должен быть заинтересован в его медали. И ему же будут очки-баллы за выпускника-медалиста.
   А отец! А дед! Когда они в первый раз увидели в его дневнике совсем не ту, к которым привыкли, оценку, то отец в недоумении поднял на него брови, а дед, не поверив, кинулся за своими очками. А когда он принёс тройку, так отец готов был отправиться в тот же миг в школу, чтобы устроить там «разбор полётов» (видно, как у себя на службе). Генка тогда еле упросил его не делать этого, пообещав всё исправить.
   Но, гарантии что это так и будет у Генки не было. Зато росло чувство неуверенности и страха, что историк продолжит свою над ним практику. Так и случилось, как и предполагал Генка. Получив снова незаслуженную тройку, он впал в ступор – что теперь будет? Как он смеет? Сколько можно над ним издеваться? Ему же дневник на подпись отцу в субботу давать? А сегодня уже четверг. Генка отбыл первый урок, во время которого ещё раз убедился, что Мира даже боковым зрением не глянула на него, что она снова распустила косу. Ну да, сегодня же последним уроком будет снова эта, ставшая ненавистной, история. Он снова подвергнется изощрённой пытке: наблюдать за переглядываниями историка и Миры, или ещё похлеще – будет вызван отвечать урок, и получит за него очередную тройку.
   Решение всё это прекратить одним махом пришло внезапно во время урока по русской литературе, когда из уст преподавательницы прозвучало слово «дуэль». Генка встрепенулся и, как будто на автомате, вдруг взял свой рюкзак и, не спрашивая разрешения, под недоуменные взгляды одноклассников, встал и пошёл к выходу из класса. До окончания занятий, когда за ним должен был в этот день заехать дед, было достаточно времени, чтобы добраться домой. По дороге решение отомстить учителю созрело окончательно. Что будет после, Генка даже не думал. Он знал, что в это время в их загородном доме никого не будет: отец должен быть на работе, а мать с дедом – на рынке.
   Домашний сейф находился в зоне видимости – в углу деда-отцовского кабинета, ключи от него лежали в верхнем ящике письменного стола, ключик от ящика – в одном из отсеков настольной календарной подставки. Открытие сейфа заняло считанные минуты. Прежде чем достать из него охотничий многозарядный полуавтоматический карабин, Генка вытряхнул из своего рюкзака всё содержимое. В собранном виде карабин в рюкзак не помещался да и мог привлечь внимание прохожих уже на выходе из дома, а в школе – охраны. Взяв коробку с патронами на верхней полке сейфа, Генка забил ими магазин-патронник. Выходит, не зря его так натаскивали отец с дедом? Вот, пригодилось. Отделив в мгновение ока ствол от ствольной коробки, парень засунул оружие в рюкзак. Глянул на винтовку, из которой он не один раз стрелял-целился в искусственные мишени, которые ему готовили отец с дедом. Она была тоже не простая: фирменная со снайперским прицелом. Из неё можно было убивать на довольно большом расстоянии. Подумав, что она, наверняка, будет не лишней, сунул и её в рюкзак. Окинув взглядом кабинет, как будто бы прощаясь с ним, не закрыв сейф, парень направился к выходу из квартиры.
   На него никто из охраны не обратил внимания, когда он возвратился в школу. Как уходил с рюкзаком за спиной час назад, так и вернулся с ним же за спиной. Лицо знакомое – свой ученик, облик – обычный, привычный, примелькавшийся. Охранник на входе в здание беспечно сидел за столом и просматривал какую-то газету. Генка спокойно прошёл на второй этаж, где недалеко от учительской находился и кабинет, в котором проводились уроки истории. Именно сейчас его обидчик там ведёт урок. Там сидит его класс и его любимая. И, наверняка, историк не сводит глаз с его девушки. Он огляделся. В коридоре никого не было. Сдёрнув с плеча рюкзак, он вынул оружие и заученным движением сложил его. Винтовку он перекинул за спину, а карабин взял в руки и шагнул к своему классу. Сейчас все увидят, и прежде всего она, что он не такой уж и простак и тихоня, что умеет держать в руках серьёзное оружие и даже пользоваться им. Сейчас он силой оружия заставит его стать на колени и … он унизит этого самодовольного индюка перед классом и перед Мирой, как унижал тот его – Генку.
   Его визави в этот момент был у окна и, ничего не подозревая, что-то рассказывал. Генка увидел, что взгляд учителя устремлён в сторону его любимой… В голове у него как будто что-то щёлкнуло и переклинило. Как патрон в патроннике.
   – Мира моя девушка! Не смотри на неё так! Я её люблю! У тебя же семья, гад! Ты, ты не достоин её любви! – выкрикнув всё это на одном дыхании, Генка, вскинув карабин на уровень глаз и не целясь, выстрелил учителю в живот и в грудь. Историк упал и в зловещей тишине кабинета только раздался грохот от его упавшего тела. В замкнутом пространстве класса выстрелы прозвучали как раскатистый гром, от которого у старшеклассников заложило уши. Первыми девушки, а за ними парни, с застывшими от ужаса глазами, начали машинально прижимать и убирать от ушей ладони рук. Потом кто-то из девчонок начал визжать. Генка, держа карабин на весу и перешагнув через недвижимое тело историка, встал в угол у того самого окна, где недавно ещё стоял убитый. Когда девчонки завизжали от ужаса, он повёл поверх их голов стволом и выпустил в стену несколько предупредительных выстрелов.
   На их грохот, на визг учеников прибежал с первого этажа охранник и на звук шума рванул на себя дверь кабинета. Когда дверь резко открылась, и в проёме показался охранник, Генка направил на него оружие и выпустил в него оставшиеся в магазине патроны. Когда и этот мужчина упал, он заученным движением быстро перезарядил карабин и снял с плеча винтовку, он знал её характеристики: из неё он мог прицельно отстреливаться из окна школы на 600 метров…
   
   «Влюблён, вооружён и очень опасен!»

   На пульт дежурного городской полиции сигнал о случившемся поступил с так называемой тревожной кнопки. Школьный охранник сообщал, что в один из классов прошел десятиклассник этой же школы с оружием и захватил в заложники одноклассников и его напарника. При этом стреляет, учитель и охранник, судя по всему, тоже стали заложниками.
   – Внимание! Патрульному автомобилю, ближайшему к улице Н. срочно прибыть в район школы на ней и разобраться, что там за ЧП. Доложить обстановку, – разнеслось в эфире полицейских автомобилей.
   Что там случилось, и почему «срочно» ближайший патрульный экипаж спрашивать не стал – пока они будут «прибывать», отцы-командиры всё уточнят и скажут. Экипаж, который патрулировал совсем недалеко от школы, подъехал к ней в считанные минуты.
   Не вникнув в серьёзность сообщения  дежурного, не предприняв мер осторожности, не изучив должным образом обстановку, патрульные двинули к месту школьного «ЧП». Они успели сделать только по несколько шагов от калитки, как попали под огонь снайперской винтовки из окна школы…
   – Внимание всем патрульным автомобилям: при попытке выяснения обстоятельств на месте происшествия в районе школы, под встречный огонь из снайперской винтовки стрелка попали полицейские: один из прибывшего на место происшествия патрульно-постового экипажа, тяжело ранен, второй тоже получил ранения, – разнеслось по рациям полицейских автомобилей через несколько минут.
   Буквально через какие-то минуты после этого к школе на улице Н, завывая сиренами, с включёнными проблесковыми маячками летели-слетались патрульные полицейские автомобили и «скорые», к школе вылетел вертолёт.
Через небольшой промежуток времени на полицейские рации поступили уточнения:
   – Школа захвачена преступником. Стрелок влюблён, вооружён и очень опасен. Им уже убиты два человека, ранены два сотрудника патрульно-постовой службы. В заложниках преступник держит целый класс. Занять пока позицию вокруг школы, никого на территорию не впускать… Ожидать прибытие спецназа…
   
   «Мама, мне страшно!»

   С первым, с кем связались полицейские, был отец Генки. Когда он услышал, что натворил его сын, то сначала не поверил тому, что прозвучало в трубке телефона. Потом схватился за голову: боже, неужели это правда? А что теперь будет с сыном, а с ним самим, с его карьерой, ведь в «верха» пошло представление на очередное его звание – генерала? Опомнившись, что не о том думает, полковник рванул к автомобилю. По дороге к школе в голове ещё билась спасительная мысль-заклинание: «Господи, пусть это будет ошибкой, пусть это будет розыгрышем или каким-нибудь учением, пусть это в конце концов будет, но не с ним и его сыном – тихоней и мямлей».
   Когда отец Генки подлетел к школе, все сомнения его разом рассеялись: она была оцеплена вооружёнными людьми в камуфляжной форме – спецназом, в отдалении от неё выстроился ряд полицейских автомобилей, у одного из них с мегафоном в руке стоял полицейский полковник и слушал, что ему говорил, видно, его начальник – генерал. Здесь же уже стояли две «скорые» и подъезжала ещё одна со зловещей надписью «реанимобиль», а над всем этим кружил вертолёт.
   Его сразу взяли в оборот: немедленно связаться с сыном по мобильному телефону и уговорить его отпустить всех и сдаться самому. Трясущейся рукой мужчина нажал знакомые кнопки. В ответ услышал такой родной и знакомый голос Генки, тот ни на что не соглашался и говорил как заведённый:
   – Она моя, я её люблю, а он женатый! Она моя, я её люблю, а он женатый…
   Чьи-то руки в камуфляже накинули на полковника бронежилет, подтолкнули к школе с другой стороны и затем к классу.
   Всё ещё держа карабин на изготовке, направленный на входную дверь, Генка прижимал к уху телефон, в котором вдруг услышал:
   – Сынок, это я, твой отец. Я тут, за дверью. Не стреляй.
   Дверь потихоньку открылась, и в её проёме действительно показался его отец, мертвенно-бледный, тоже с телефоном в руке. Генка при виде его с облегчением вздохнул и несколько расслабился.
   – Генка, успокойся, давай поговорим. А пока пусть ребята выйдут из класса, чтобы нам не мешать. Ты согласен? – спросил сына отец. Десятиклассники же сидели, не двигаясь, как окаменевшие.
   Генка привычно машинально кивнул головой и опустил карабин. Воспользовавшись моментом, полковник-отец приблизился к сыну и мгновенно выхватил оружие из его рук, а его самого обхватил-прижал крепко к себе.
   – Ребята выходите, мне надо поговорить с сыном, – проговорил полковник и махнул детям рукой – быстрее. Пока ученики, сорвавшись с мест, все разом рванули к дверям, застопорив проход, отец, понимая, что сейчас в класс ворвётся спецназ, и его разлучат с сыном, схватил его двумя руками за голову и заставил смотреть себе в глаза:
   – Сынок, что ты наделал? – не спросил – простонал он. – Зачем?
   – Я её любил, а он, а он… У него же семья, дети… А он мне тройки, чтобы унизить меня перед ней…

   Как только класс покинул последний заложник, в него ворвался спецназ.          Отбросив в сторону полковника, его бойцы в мгновение ока, скрутили Генку, и надели на его руки наручники. Тут же начали выводить из класса, прихватив карабин и винтовку. Полковник-отец с остановившимся взглядом остался сидеть на полу в углу класса. Рядом с ним лежал труп учителя, у дверей класса – труп охранника…
   Вокруг школы уже собрались толпы родителей и просто зевак. Стоящие у ворот школы мужчины курили одну сигарету за другой, а женщины, не стесняясь, ревели, переговариваясь, и делясь друг с другом шокирующими подробностями:
   – Мне сын смску прислал с урока, что этот их прямо на уроке взял в заложники, застрелил учителя и охранника. Смог написать, когда тот в окно смотрел и стрелял уже по полиции, – рассказывала одна. – А потом связь пропала. У них в школе со связью проблемы. Я же подумала, что этот гад моего Андрюшку убил. Я сразу в полицию позвонила и сама прибежала сюда... Я, наверное, теперь уже совсем седая..
   – А мне дочь тоже смогла сообщение прислать: «Мама, мне страшно! Генка влюблён, вооружён и стреляет. Это не прикол. Помоги!» – всхлипывала другая…

   В сторонке, сбившись в плотную кучку, стоял десятый класс. Мира была где-то в середине. Проходя мимо одноклассников, уходя в неизвестность, Генка в последний раз кинул взгляд на свой класс, чтобы увидеть там её, запечатлеть и унести любимый образ с собой навсегда.