СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ
ПИСЬМО
(Из цикла "Донские рассказы")
Веришь ли, я иногда почти кричу:
«О, Господи! Какая честь!
Какая незаслуженная милость:
Я знаю русский алфавит!»
Сергей Довлатов
(Из повести «Иностранка»)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Что такое письмо?
Это величайшее изобретение человечества!
Не стану утверждать, что самое великое, но что одно из самых великих – это точно.
Письма пишут все: счастливые влюблённые, беспокойные родители, нуждающиеся в денежках деточки, завидующие чужому счастью кляузники, конторщики по долгу службы, и просто умирающие от скуки бездельники... Да мало ли кто, куда и по какому поводу пишет. Пишут, и всё тут. С тех самых пор, как люди вообще научились писать. Они писали на глиняных табличках в Междуречье Тигра и Евфрата, на папирусе в долине Нила, на бересте в Европе, на мужской моржовой кости ставили закорючки народы Севера...
Люди писали всегда – даже тогда, когда не умели писать. Наскальные рисунки – это что? Безусловно, письмо. От древних, тогда ещё глуповатых доисторических людишек – нам, всесторонне развитым цивилизованным людищам, так и норовящим цивилизацию разрушить и опять начать всё сначала – с рисунков, клинописи, иероглифов...
1
Я с раннего детства знал про существование писем. С того самого дня, как стал ходить самостоятельно.
Бабушка моя, Мария Константиновна, страсть как любила получать письма. Их у нас было не счесть. Они лежали в журналах «Огонёк» и «Советский Воин» чуть ли не через каждый лист. А журналы лежали под самодельным деревянным столом, накрытым золотистой немецкой скатертью с выпуклыми рисунками и махрами – дядя привёз из ГДР*. Наши солдаты исполняли там интернациональный долг и возили матерям, бабушкам и тётям скатерти, а братьям, сёстрам, невестам и друзьям – переводные наклейки с не очень-то и красивыми, по моему тогдашнему мнению, артистками.
Чтобы добраться до журналов, я обеими руками задирал над головой махры чуть ли не до пола свисавшей скатерти и пешком заходил под стол – он тогда был для меня весьма внушительной высоты. Может, я залезал туда и раньше, когда ещё ходил на четвереньках?.. Не помню. А вот конверты в журналах помню хорошо. На них были красивые пейзажи, заманчивые виды городов, портреты знаменитых людей, животные, птицы, растения, самолёты, вертолёты, танки, корабли... Я мог рассматривать их часами, невольно усваивая азы географии, зоологии, ботаники, истории... В правом углу каждого конверта была расположена одна стандартная четырёхкопеечная марочка. Марочки были жёлтые, зелёные, синие, красные... точно таких же цветов, как и тогдашние денежки. И на каждой из них был герб, тоже точно такой, как на денежках. И когда я немножко подрос и узнал, что в мире существуют деньги, то принял за таковые марки, и стал вырезать и накапливать их. Проявились задатки капиталиста. Правда, совершенствоваться в этом деле в стране развитого социализма было невозможно, а попасть в страну капитализма, и там проявить себя или хотя бы сблизка глянуть на это чудо – было ещё невозможнее, для подавляющего большинства советских людей.
Но я везунчик, мне посчастливилось в ту пору увидеть краешком глаза капиталистические страны – в море ходил я.
2
Моряком я стал сразу после службы в Советской армии, благодаря замполиту-земляку – он написал характеристику-рекомендацию для работы на загранфлоте. А без неё – никак! Замполит* даже назначил* меня ради этого, несмотря ни на какие отговорки, секретарём комсомольской организации пожарной команды. Характеристику-то надо было отсылать, для утверждения, служебным письмом в штаб военного округа, и упоминание в ней, что кандидат является не только хорошим служакой, но и политически подкованным комсомольцем, да ещё вдобавок секретарём, пусть и среди пяти солдат, имело огромное значение.
Вот когда, единственный раз в жизни, помог мне комсомол. А помог ли я ему в чём-то?.. Вряд ли. Тогда ведь главным было побольше кричать на собраниях: какой хороший социализм и какой плохой капитализм. Таковых заслуг у новоиспечённого секретаря не водилось, поэтому вечно «занятой» замполит всё не находил и не находил времени на характеристику. И только когда я ему до крайности осточертел, он в сердцах достал из сейфа несколько образцов и отправил меня к своему заместителю прапорщику К. А прапорщик К. тоже был весьма «занятым» человеком... Он принёс в ленинскую комнату печатную машинку, бросил её мне на руки и убежал на склад – раздобыть что-нибудь для дома.
Мне ничего не оставалось, как позвать на помощь друзей-сослуживцев, среди которых один умел быстро печатать одним пальцем. И работа закипела у нас...
Нам надо было взять любой понравившийся образец и перепечатать его, заменив только имя и фамилию. И точка. А мы, по наивности, выбрали из всех образцов самое лучшее и вкатали в одну характеристику. Замполит не глядя подмахнул её, будучи уверенным, что напечатал прапорщик, и отправил в штаб Северо-Кавказского военного округа.
Естественно, в штабе округа не поверили, что в советских Вооружённых силах существует такой необыкновенно геройский, идейно преданный делу партии и правительства, опытный во всех ипостасях защитник Родины, успешно передающий богатый армейский опыт молодым бойцам. Нашему замполиту сделали замечание, он жутко разгорячился и уже ни под каким предлогом не соглашался написать новую характеристику.
До дембеля оставалось уже менее полугода, я начал потихоньку скисать, теряя веру в свою всегда счастливую звезду. Но удача в очередной раз не обошла меня стороной. Вскоре у замполита поломалась «Волга», привезённая* из ГДР. Доблестные военные пожарные тут же отремонтировали её под чутким руководством командира отделения и секретаря комсомольской организации в одном лице и замполит остыл. А что он мог поделать? Он-то, как истинный пропагандист, умел только держаться за баранку и заливать бензин.
Так я и увидел краешком глаза капитализм. Почему краешком? Да потому что на пароходе был другой краснобай – помполит*, строго оберегавший идеалы безмерно политизированной страны. На берег нас выпускали ненадолго, группами по три человека и обязательно во главе с идейным партийцем, донельзя боявшимся потерять хлебную работу – в стране-то в то время на всё был дефицит: и на модные вещи, и на продукты питания, и на косметику, и на многое другое... А моряки как раз подбрасывали на барахолки*, по мере сил и возможностей, тот самый дефицит. В том числе и партийцы, которые боялись сами, и пугал нас – и туда было нельзя, и сюда нельзя... Нам даже не разрешали надолго останавливаться у киосков и листать журналы. Какой ужас! Там могла быть эротика!..
Про письма из-за границы говорить вовсе не приходится – нам нельзя было отправлять их ни под каким предлогом.
3
Помог комсомол. Хоть краешком глаза, да взглянул я на загнивающий капитализм во времена развитого социализма. А я не хотел в школьные годы вступать в коммунистический союз молодёжи. Ой, как не хотел!.. Регулярно опаздывал на собрание, на котором меня должны были бы принять в этот союз. Не по идейным причинам. Нет. Это теперь я знаю, что натворили коммунисты с лихими и независимыми в суждениях донскими казаками – с моими дедами и прадедами. А тогда я, как и всё моё поколение, мало что знал про это. Просто жаль было терять время на скучные заседания – лучше было почитать или погонять мяч. Но вскоре я поплатился за такое некорректное отношение к младшему брату КПСС*. В районном военкомате ежегодно создавали группу из призывников для обучения военной профессии в школе ДОСААФ*. Я захотел поступить в эту школу, а мне тотчас дали от ворот поворот.
– Ты не комсомолец! Тебе нельзя! – твёрдо сказал военком. – Мы ведь готовим спецгруппу для службы в ГДР!
Я очень хотел служить в ГДР и стал умолять военкома – грозился вступить в ВЛКСМ* сию же минуту.
Военком попался добрый, секретарь комсомольской организации тоже оказался неплохим парнем – других на моём полувековом жизненном пути вроде бы и не было – карьеристы, завистники, стукачи, подхалимы, лгунишки... попадались, но отпетые негодяи никогда – боже упаси! Повезло.
Военком отправил-таки меня в автошколу ДОСААФ, находившуюся в соседнем городке, и велел незамедлительно вступить в ВЛКСМ. Я пообещал, но за учебными хлопотами всё откладывал и откладывал, думал: «Ну кто станет проверять меня? Кому я нужен, пешка?». Да не тут-то было. Через месяц из райвоенкомата в автошколу пришло письмо. Да! Письмо! Военком и секретарь комсомольской организации интересовались, вступил ли я в комсомол?
Меня примерно вздули, хотели отчислить, но в очередной раз сжалились, с условием, что за одну ночь вызубрю устав ВЛКСМ. На следующий день я стал комсомольцем!
Вот когда я впервые понял, что кто-нибудь, да заботится о нас, «пешках». А на загранфлоте убедился в этом окончательно, когда после каждого рейса на пароход приходил самоуверенный хмурый дядечка, зазывал всех по одиночке в специально подготовленную каюту и спрашивал: «Не были ли мы в опасности в заграничном порту? Не следили ли за нашим пароходом капиталисты, из-за угла? Не приставали ли эти капиталисты с какой-нибудь просьбой, пусть даже и пустяковой – к примеру, передать кому-то письмо?» И между прочим интересовался – не привёз ли кто-то из членов экипажа джинсов больше нормы? Для тех, кто не знает какой была норма, скажу – одни штанишки за рейс.
4
Письмо тоже помогло. Не пришло бы письмо, я не вступил бы в комсомол. А не вступил бы, не увидел бы загнивающего капитализма при развитом социализме. Благодарен я письму и комсомолу. Не развались СССР, вступил бы, наверно, в партию... А куда делся бы? Не сделать было тогда без неё карьеру. Не буду врать, что с малолетства раскусил двуличный социализм и по мере возможности боролся с ним. Нет. О футболе и девчонках мечтал я. Сейчас модно выдавать себя, по прошествии лет, за борцов. Чуть ли не все вдруг стали отпрысками фабрикантов, купцов, офицеров, помещиков... или, на худой конец, вышли из кулаков. И чуть ли не все тайно недолюбливали социализм и, по мере возможности, сопротивлялись ему... Были, разумеется, реальные борцы. Не отрицаю. Но они как раз не трубят об этом во весь голос. Кричат другие. И кто громче всех, тот и тогда орал громче всех, только совсем другое.
Капитализм мы в конце концов увидели и ощутили все. Вроде неплохо. Есть некоторые преимущества. Но было что-то притягательное и у социализма. Что именно? Так сразу, с наскока, сказать трудно. Помимо бесплатной медицины и учёбы, у каждого своё – индивидуальное. Одно только скажу: кучнее и дружнее жили – и оттого веселее. Писем много получали, которые даже соседям зачитывали – в них были им приветы. И они, сердешные, радовались наравне с вами. А ещё были более настоящие праздники. Раздобыл через знакомых с предоплатой к тому самому празднику майонез и зелёный горошек для салата оливье, и уже только от этого праздник. А ждали как праздники! А готовились как к ним! И когда на столе было, помимо обычных закусок и традиционного оливье, что-нибудь втридорога купленное заграничное – это было шиком. А при капитализме что?.. Всего полно при нём. Иной раз по два наименования за одну цену дают – только бы сбыть поскорее, чтобы вовсе не пропало. Переизбыток!
И всё-таки выматывает, несмотря на сытость, капитализм. Останавливаться нельзя ни на минуту. Надо гнать и гнать, отдохнуть сможем потом. И тут возникает вопрос, когда потом? Ох, и понесло автора!.. Но это же история. Может, кому-нибудь и когда-нибудь будет интересно.
5
Я бесконечно счастлив, что знаю русский алфавит. И бесконечно счастлив, что живу в необычайно интересные, с исторической точки зрения, времена. Не каждому ведь дано пожить сразу в двух столетиях. Да что там в двух столетиях! Даже в двух тысячелетиях! Да ещё полжизни при социализме, и полжизни при капитализме. Капиталист из меня, правда, пока ещё не получился – так себе, буржуй. Приходится удовлетворяться словом пока... А вот бумагомаратель, получился. И всё оттого что уже во втором классе я начал сочинять письма для моей неграмотной бабушки Мани. Прадедушка посылал её в ЦПШ*, да тут свершилась революция и началась кровавая, гражданская неразбериха. Так она и осталась неграмотной, как и большинство провинциальных бабушек того несчастного поколения. Большинство дедушек, вероятно, тоже были неграмотными. Почему вероятно? Да потому что возможности спросить у дедушек практически не было – войны, случавшиеся одна за другой, подчистую вышибли их, а ещё расказачивание и раскулачивание.
Писать письма, – такое хитрое, полусекретное дело, с точки зрения неграмотных, – баба Маня доверяла с некоторых пор только мне. И я, награждаемый конфетами, с готовностью начинал под её диктовку всегда так:
«Здравствуй, дорогая доченька Нюся!» – на самом деле Анна Васильевна. Или: «Здравствуй, дорогая сестрица Нюра!» – на самом деле тоже Анна, только Константиновна.
До сих пор не могу взять в толк: почему Нюся и Нюра?
Катя и Екатерина – понятно. Тоня и Антонина – понятно. Аня и Анна – тоже понятно. Корень один и тот же. А вот Нюся, Нюра и Анна – непонятно. Ладно, не мне судить. Предкам было виднее, как называть себя.
А дальше на полстраницы следовали приветы от родни, от соседей и даже от какого-нибудь редкого деда, условно скажем Пафнутия, который всю войну просидел в своём погребе, потом отсидел за это десять лет в сибирских лагерях и теперь, видите ли, живой и невредимый передавал Нюсе и Нюре горячие приветы. Язви его в душу! Раздолье таким Пафнутиям было – баб кругом, истосковавшихся телом, пруд пруди!.. Мой дед погиб под Сталинградом – не видел я его никогда. Оттого, видимо, такое раздражение по отношению к подобным Пафнутиям.
Ещё полстраницы занимал подробнейший рассказ о погоде: какая сегодня, какая вчера и позавчера, и даже какая была позапозавчера...
Следующая страница полностью посвящалась делам хозяйским: про курочек, овечек, свинок...
Больше всего отводилось места хуторским новостям – байкам, как принято говорить. Байки были про всё: кто ушёл в армию и кто вернулся; кто женился и кто развёлся, хотя нет, ошибся – в деревне в ту пору ещё не разводились; кто начал строиться и кто уехал искать счастья в чужие края – миграция в город только начиналась, и это казалось сногсшибательной новостью; кто у кого родился и кто умер: рождалось тогда много, а умирало мало – уверяю вас. А в конце каждого письма: «Жду ответа, как соловей лета!» Обязательно: «...как соловей лета!» Если даже на дворе было это самое лето.
Я, признаюсь, частенько добавлял немало отсебятины. Только баба Маня была не из простаков – она заставляла меня прочитать, что написал. Я тоже был сам себе на уме, читал только то, что продиктовала она. Баба Маня торопливо соскребала со стола два листка из школьной тетради, полностью исписанных неровным детским почерком, на всякий случай внимательно осматривала их и с сомнением говорила: «Прочитал мало, а написал много. Проверить надо бы...» Тем не менее, лично лизала языком края конверта и торжественно заклеивала его. Я тотчас вприпрыжку бежал к магазину-сельпо, чтобы она не надумала дать кому-нибудь почитать, и поспешно бросал пухлый четырёхугольничек в синий железный ящик, кособоко приколоченный к телеграфному столбу.
6
Когда я вырос и покинул отчий дом, я учился, служил в армии, ходил в море, опять учился, женился и остался на чужбине, снова учился и ещё раз учился – много где побывал за это время и часто и отовсюду писал домой, помня, что баба Маня любит получать письма.
Баба Маня по несколько раз на день заглядывала в почтовый ящик, потому как почтальонка развозила корреспонденцию на своей ленивой кобылке как вздумается – когда утром, когда днём, а когда и вечером. И даже через день, а то и через два... Так ей, видите ли, удобнее было. И когда заветный четырёхугольничек с четырёхкопеечной марочкой всё-таки оказывался в ящике, в доме был праздник. Она заставляла каждого грамотного человека, оказавшегося в тот день в нашем дворе, вслух прочитать письмо (это мне известно из рассказов родителей).
До тех времён, когда на конверты стали наклеивать тучи марок*, едва оставлявших место для адреса, баба Маня не дожила чуть-чуть. Вот ещё интересная история! Родилась баба Маня при капитализме, всю долгую сознательную жизнь прожила при социализме и протяни ещё всего-то парочку лет, опять вернулась бы в капитализм. Это что же получается?.. Коли я пришёл в этот славный Божий мир, или, прости меня Господи, в обезьяний – если с дурна ума поверить Дарвину, при социализме, то при нём же должен и уйти в мир иной?.. А то и вовсе при каком-нибудь тартараканизме!.. Не хотелось бы, конечно, в очередной раз испытывать судьбу. Да как ляжет карта...
7
Баба Маня, конечно не забивала себе голову такими крамольными мыслями. Она с нетерпением ждала очередное письмо, в котором помимо насущных новостей для родителей было что-нибудь и специально для неё: приветы от моих друзей-сослуживцев, о погоде... Это бабе Мане было действительно интересно – места моего пребывания постоянно менялись, а значит, менялись сослуживцы и менялась погода.
Конверт я всегда подписывал на имя папы – именно он заведовал в доме почтой. Он тоже любил писать – особенно в посылторг. Вот изобретение так изобретение! Туда он писал регулярно. Как только наступала зима, спокойное, просто-таки «бездельное» по мнению сельских жителей время. А по моему мнению, давнего уже городского жителя, там всегда полно трудной и нудной работы! Ладно, им виднее. Так вот, в это «бездельное» время он и строчил письма в посылторг, с просьбой прислать что-нибудь нужное в хозяйстве. В магазинах-то в ту пору катастрофически не хватало хороших товаров – всё продавалось по знакомству, из-под прилавка, с переплатой, либо вовсе с рук на барахолках по ещё большим ценам. Писал он во все края огромной страны – от Калининграда до Владивостока. И частенько от имени какого-нибудь друга или соседа, потому как имя папы примелькалось и бдительные сотрудники посылторга стали отказывать ему – заподозрив в спекуляции.
Что он только не выписывал, даже про запас несколько посылторгских каталогов. Но самыми любимыми предметами, или можно сказать полезными игрушками, были запасные части на мотоцикл «Днепр» и всевозможные радиолампы на чёрно-белый телевизор «Рекорд», которыми и теперь забиты несколько полок в шкафу. А самыми-самыми любимыми – долгоиграющие виниловые пластинки. Тематика весьма обширная: песни, частушки, радиопостановки, сказки и, трудно теперь поверить в это, речи Ленина на съездах. Целая коробка хрипловатых от времени, картавых речей. Ленина отец любил. Он не был партийным. Нет. Просто любил, и всё тут. А как иначе? Ему-то, как и всем многострадальным детям того неоднозначного, необыкновенно трудного времени, с самых ранних лет совали под нос, как икону, портрет этого приземистого, лысоватого мужичка с невероятно хитрющими глазками. Я однажды спросил его, ещё в детстве: «За что ты так любишь его?» «А за то, что дедушка Ленин был добрый и умный, он никогда не носил пистолет, а белых победил всё-таки...», – примерно так, простенько, думая, что я совсем ещё глупенький, ответил отец. Он тогда не знал, что именно этот умный дедушка и его соратники погубили казачество – отомстили хранителям Отечества за то, что они пороли их на демонстрациях плётками, как шкодливых, случайных людишек, каковыми они на самом деле и были. Он-то видел этого «доброго» дедушку со товарищи только в кино. А в кино вожди всегда изображались исключительно милыми, заботливыми, готовыми отдать душу за своих людей, которых, тем не менее, не стеснялись убивать сотнями тысяч – планомерно, без устали. А когда уставали, морили их, для передышки, голодом и лагерями.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Письмо, без сомнения, великое изобретение. Это целая жизнь на бумаге. Тут страсти и холодный расчёт. Правда и ложь. Счастье и горе. В письмах есть всё: признания, пожелания, обещания, просьбы, обман, благородство, угрозы, ликование, разочарование, слёзы радости и слёзы печали... И всё это скреплено Верой, Надеждой и Любовью. Одним словом – психология. Вот что такое письмо. Да вот незадача – век компьютерных технологий стал быстро убивать милое нашему сердцу старое письмо, написанное на желтоватом, вырванном из школьной тетрадки листке. Кто-то скажет: «Как же убивает? Интернет – это такие возможности!» Действительно, возможности невероятно великие. И всё же интернет в корне убивает длинное, сердечное и долгожданное письмо. Ну разве можно получать письмо в ту самую минуту, как оно окончено? А где томительное ожидание? Где по этому поводу фантазии? К тому же, интернетные письма пишут сокращёнными словами и даже знаками. Таких писем можно отправить несколько десятков в один день. А хотите, можно и больше.
Пропадёт традиционное письмо! Надо что-то предпринимать срочно! Партию любителей писем создать, что ли?..
--------------------------------------------
Барахолка – место, где люди продают и покупают бывшие в употреблении или непригодившиеся вещи. В советские времена также продавали вещи, привезённые из-за границы, купленные в валютных магазинах «Берёзка» или прикупленные по знакомству в универмагах, с чёрного хода.
ВЛКСМ – Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи.
ГДР – Германская демократическая республика, ныне не существующая страна, объединившаяся в 1990-е годы в одно государство с ФРГ.
ДОСААФ – Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту.
Замполит – Заместитель командира по политической работе (в Советской армии и Военно-морском флоте), но в гражданском флоте помощник капитана по политической работе – Помполит.
КПСС – Коммунистическая партия Советского Союза.
...назначил – Точнее, замполит предложил кандидатуру. И только. Но все комсомольцы подразделения тотчас проголосовали, без всякого обсуждения, желая поскорее избавить самих себя от этой «почётной» и хлопотной обязанности.
...привезённая из ГДР – в советские времена простому человеку, пусть даже и офицеру, купить автомобиль было практически невозможно, тем более элитную «Волгу». Были огромные очереди и получали в первую очередь партийные деятели, руководители разных уровней, ветераны и. т. д. Работавшие и служившие за границей тоже имели шанс заполучить автомобиль. Был и ещё один путь: купить с рук за тройную плату. «Волга», к примеру, стоившая восемь с половиной тысяч советских рублей, продавалась за двадцать пять тысяч и выше, при средней зарплате трудящихся от 60 до 80 руб. в месяц. Копить на такое авто простому человеку приходилось всю жизнь, всей семьёй, и даже нескольким поколениям.
Тучи марок – в описываемое автором время (90-е годы XX века) в России как раз была сумаcшедшая инфляция, когда копеечки в одночасье превратились в рублики, а рублики – в тысячи. Оттого и наклеивали обесцененные марки «тучками» по всему конверту.
ЦПШ – Церковно-приходская школа.
БИБЛИОГРАФИЯ
ПИСЬМО
Май 2006 г., Лондон.
1. Литературная газета «АРIА» № 1. Ноябрь 2007 г., Ларнака, Кипр.
2. С. Хоршев-Ольховский. «Клетчатый Пиджак». Рассказы. 2010, Лондон.
ISBN 978-9984-30-177-8
3. Альманах «Витражи», 2011, Мельбурн, Австралия.
4. Альманах «Рукопись» № 21, 2014, Ростов-на-Дону.
5. С. Хоршев-Ольховский. «Запах родины». Повести, рассказы, очерки, главы из романа, интервью, стихи друзей. 2015, Лондон.
ISBN 978-9934-14-577-3
6. С. Хоршев-Ольховский. «Избранное». Повести и рассказы. 2019, Москва.
ISBN 978-5-00153-068-8
7. Газета «Слава труду» № 3 - 15 января 2022, № 4 - 22 января 2022,
Кашары, Ростовская обл.