Без названия
Около пяти утра хлопнула дверь ванной комнаты, раз, другой. В каюте было уже светло, это же май месяц. Поднимаюсь с кровати, ощущая заметную качку. «Кто не ходил по Ладоге, тот богу не молился»,- такова поговорка. Мы на Ладоге, через три часа- Валаам. Камера телефона фиксирует катающиеся по верхней «Солнечной» палубе пластиковые кресла. Морские буруны простираются во все концы, сколько хватает глаз. И горизонт угрожающе кренится. Интересно, каков максимально- безопасный крен у нашего теплохода. Пройти вдоль борта удаётся только по синусоиде, утыкаясь то в стенку, то в ограждение. Корабль пуст, лишь матросы кое- где безмятежно растирают ночной дождь, превращая его в сияющий, даже под низким серым небом, голубой глянец. Замечаю, что волна бьёт в правый борт, градусов под семьдесят.
Программа намечалась несложной: Москва- Питер- Валаам и обратно…
О чём это? К чему? Будто некий разнесчастный школьник снова избран оформлять стенгазету. Но я не был разнесчастным. Мне нравилось оформлять стенгазеты или «Боевые листки». Очередная командировка? Редакционное задание? С каким заданием мы здесь рождаемся?
На обратном пути я предложу посетить Диораму прорыва блокады.
- Это в Кировске,- подскажут нам соседи по столику в корабельном ресторане. Метро «Улица Дебенко», 565 автобус. Они- местные. Их тронул наш рассказ о пропавшем здесь деде. В 43- м моряков- дальневосточников перебрасывали под Ленинград. Я уже упоминал где- то о 142 отдельной стрелковой морской бригаде- тихоокеанцы и сибиряки.
- Вот там Рабочий посёлок номер один, далее- второй и третий. Огни- это горящий 5- й. А ещё правее, туда направлялась 142 бригада, ГРЭС и Посёлок номер шесть. До Синявино они не дошли. Вот там- торфоразработки и болота. Они должны были расширять и удерживать коридор…
Брат много времени и сил посвятил изучению предмета. Он собирал переписку однополчан, довольно скудную. Информации удивительно- мало. Мы стоим перед панорамой, подобной Бородинской в Москве. Я онемел.
- Знаешь, что так трогает?- спрашиваю его,- что здесь не стрелочки, а люди.
Кажется, их тысячи и тысячи: в полушубках, шинелях, комбинезонах, масхалатах. Они движутся колоннами по льду реки, местами взломанному разрывами, где- то лежат целыми подразделениями, где- то карабкаются по заледеневшему берегу. Чуть правее, то есть южнее этого места- Невский пятачок.
Экскурсовод начинает свой рассказ. Всё совпадает. Добавляются какие- то подробности: что- то о Шлиссельбурге, что- то о противоположном Ленинградскому Волховском фронте. В небе на противоположный берег уносится звено Ил- 2. Где- то прямо над головой, а мы находимся в расположении 76- й армии, справа и слева вдоль берега- оставленные уже траншеи, а прямо над головой- «Лаптёжник», Ю- 87, «Юнкерс». Рассказ заканчивается через 20- 25 минут:
- Мы должны перейти в другой зал, из Диорамы- в Панораму.
- Можно вопрос?- слышу слегка взволнованный голос брата.
- Нет, нельзя.
Экскурсовод- что регулировщик на дороге, он привык указывать, такова специфика. Но вопрос не исчезает.
- Почему Вы не говорите о втором эшелоне?
- Слишком мало информации. Мы рассказываем о том, что смогли собрать. Авторы полотна и консультанты- непосредственные участники тех событий… Пройдёмте, пройдёмте!
Мы почти не видим следующей экспозиции. В глазах всё стоит это полотно: от Ладоги- до Невского пятачка. Брат начинает что- то тихонько напевать себе под нос. Он делает так, когда взволнован, когда необходимо успокоиться или не показать чего- то. На это уходит почти всё оставшееся время. Мы выходим, перекусываем здесь же, рядом.
- Давай проедем по этим местам. Вызовем такси и сделаем кружочек,- предлагаю без особой надежды.
Мы узнаём номер телефона местного такси и вскоре взлетаем на Синявинские высоты, откуда методично вспахивала торфяники немецкая артиллерия. Водитель аккуратно описывает окрестности и подвозит к Синявинскому мемориалу. Но его «содержимое» давно уже оцифровано и изучено нами. Мы описываем круг. Это здесь, больше негде. Низкая поросль, которой на вид не более 40- 50 лет. Мы обогнули рубеж, где из 8000 уцелело едва ли 800.
Дождь стих, впервые за несколько последних дней. Вот указатель, «Посёлок №5». Вот остов сгоревшего когда- то деревянного дома. Деревья, деревья…
В Питере снова дождь, как и на Валааме, от которого почему- то мало что осталось в памяти. Только- будто бы надменные, как показалось, лица монахов, да насквозь промокший и какой- то одержимый экскурсовод, которого пришлось просто тихонько оставить, чтобы не простудиться. Несмотря на зонтики, все вымокли насквозь до колен. Раки. Мироточивые иконы. Стены. Трудно вообразить, как здесь обитают зимой, если в мае вдоль берега ещё можно видеть куски льда.
До поезда около восьми часов. Три или четыре музея оказались уже закрытыми. Только двери некогда Ленинградской, а ныне Петербургской Академической филармонии, оказались гостеприимно открытыми. 20.00, Чайковский, симфонический оркестр. Я не ошибся, я вспомнил этот зал. Мы выступали здесь примерно 44 года тому назад, в год и день ухода В.В. Меркурьева, так совпало. Сын его находился в зале, и мы посвятили концерт памяти народного артиста. Свечи, орган, камерный оркестр, хор…
Сегодня день рождения Чайковского. Сегодня- увертюры, па- де- де, вальсы… И флейта, эта немыслимая флейта, пронзающая зал в па- де- де из «Щелкунчика», будто пули, будто зов самого сокровенного в душе, взлетевший так высоко, на такую победную высоту, что едва не лишает чувств…
- Мы будем слушать сегодня гениальную музыку,- пообещал руководитель оркестра.
На Невском- дождь.
Это была уже пятая попытка прорыва блокады, в результате которой в Ленинград по узкому перешейку пошёл хлеб.
09-11.05.21