НЕЛЮБОВЬ ДО СМЕРТИ
Это было в те давние времена, когда я еще мечтал о романтике открытий и собирался на геологоразведочный факультет. Естественно, об этом думал и мой друг Юрка Сазонов. Наши родители, как это было ни странно для совершенно разных людей, категорически возражали против нашего похода за славой. Юркин отец, наверное, от отчаяния, познакомил нас с начальником одной геологической партии.
Геолог был высоченным неразговорчивым мужчиной. Его грубо рубленое лицо, под густой шапкой русых волос, освещалось неярким светом выцветших серых глаз. Едва он поздоровался с нами, как мы поняли, что именно этим героем живем все последнее время. Он не пел песен под гитару, не рассказывал о тайге и своих открытиях, но мы тут же подружились. Я нырнул в его громадную библиотеку, а Сазон сходу попытался доказывать собственную теорию возникновения вселенной.
В двухкомнатной квартире геолога не было камина, но в уютном кресле под теплым светом торшера, мы втроем не замечали времени. Как-то раз, когда я уже добрался до древнегреческих философов, а Юрка с хозяином перепиливали гордиев узел гравитации, я спросил:
- А где Платон?
Хозяин отставил в сторону чашку с чаем и какое-то время недоуменно смотрел на меня, потом махнул рукой:
- В спальне.
В этой комнате ни я, ни Сазон - ни разу не были. Я нерешительно потоптался у закрытой двери, потом, оглянувшись на прихлебывающих обжигающий чай и уже дошедших до крика друзей, перешагнул порог. Здесь, кроме кровати, платяного шкафа и тумбочки с крохотной лампой, ничего не было. Только чуть ли ни половину стены, противоположную окну, занимала огромная фотография смеющегося карапуза лет трех. Я взял с тумбочки книгу и принялся разглядывать снимок. Мальчик явно был похож на хозяина квартиры, только вот странность – за почти пять месяцев нашего знакомства, геолог ни разу ничего не сказал о сыне. И его квартира была ухоженным жильем одинокого мужчины. Любопытство охватило меня. Я вдруг решил, что, скорее всего, семья нашего друга погибла. Наводнение, авиакатастрофа, бандитское нападение… Я уже не мог читать и, усевшись рядом со спорщиками, принялся ловить момент, чтобы вклиниться в их разговор. Наконец Юрка решил на секунду отдышаться, а геолог потянулся к тарелке с сухофруктами.
- Там,- по-мальчишески категорично начал я,- ваш сын? Они, наверное, погибли? Вы живете один.
Он замер, словно, получил неожиданный удар под дых. Сазон нахмурил брови. Большая костистая рука хозяина дрогнула и уронила фрукты в тарелку. Я понял, что сделал очередную глупость, но меня хватило только на едва слышное извинение. Он вздохнул, снова зачерпнул горсть сухофруктов и только потом поднял глаза.
- А знаете, это может быть для вас интересным,- геолог кашлянул,- ну, как познание одной из тайн природы или Создателя.
Мы переглянулись. В те времена мы были еще так невежественны, что верили в двухцветный мир и бесконечную глубину собственных знаний.
- На третьем курсе института я влюбился по уши и тут же женился. Она училась со мной в одной группе и, как тогда мне казалось, была от меня без ума. После института я поехал в геологическую партию, а она осталась в Томске и стала преподавать в школе географию. К тому времени она поняла, что геология и ее нежные руки – не совместимы. Нам хорошо платили и через пару лет мы вступили в кооператив и внесли первый пай за трехкомнатную квартиру. Еще через пару лет у нас родился Игореша, и тут она заявила, что не любит меня. Сын у нас, счастье такое, дом свой, а она.… Если и влюбилась, то об этом ничего не говорила. У меня «камералка», я день и ночь груды документов, карт и всяких схем заполняю, а домой вернусь – ни улыбки, ни словечка. Сын только по полу ползать стал, а у нас.… По весне я снова в партию засобирался, а жена вдруг говорит:
«Ушел бы ты от нас, что ли, а еще лучше – умер. Тогда бы и пенсию приличную дали, и сыну было бы что сказать».
Я едва продохнул:
«Что ж, ты меня, живого-то хоронишь»?! Заглянул в ее глаза, а там огоньки зеленые горят, такие яркие я никогда не видел. «Хорошо,- говорю,- осенью вернусь из партии, тогда и поговорим». Собрал вещички и тут же ушел.
Партия была так себе. Кто меня, по-молодости, на серьезное дело-то пошлет? Старый маршрут проверяли. Были у меня в подчинении рабочий, лаборант - студентик, да Степан проводник из местных. Тайга, комарье, пехом через бурелом – романтика, черт побери. Ну, в один из выходных или субботних дней, сейчас не помню, проводник домой запросился. Мол, тут недалеко, напрямки километров пять-десять. Хотите, со мной поехали, а хотите, я вас тут, на опушке оставлю, а через день вернусь. Я бы с ним поехал, да мои ребята взмолились: «Дай,- говорят,- начальник хоть задницы от седел отдохнут». На том и порешили. Он уехал, а мы бивак разбили. Место открытое, хорошее, ветерок комаров отгоняет и родничок рядом. Палатку натянули, помылись, пообедали и отдыхать прилегли.
Не успел я прилечь, вдруг вижу на просеке свою жену. Она так, наискось пересекая заросшую колею, к нам идет. Шага три-четыре не дошла и рукой мне машет, зовет к себе. Я оторопел. «Как,- думаю,- она тут оказалась? Железная дорога километрах в тридцати, шоссе – тоже не близко. Тут-то, от деревни, могла бы и на телеге приехать, но ни лошади, ни повозки не видно. И одета она как-то не для тайги, в сарафанчике легеньком. Плечи голые, шея белая, загаром не тронутая.… На лице глаза горят, странно как-то, вроде и солнце сбоку от нее, а я четко-четко вижу яркий свет ее глаз. «Ну, бедовая у меня женушка,- мелькнуло в голове,- наверное, поняла, что была не права, вот и решила ошарашить меня своим появлением». Встал и пошел за ней. Она идет впереди, вроде, рукой дотянуться можно, а протяну и не достаю. Идем не ходко, но чую, что солнце уже не лоб, а щеку греет. Остановлюсь, она остановится, ничего не говорит, но по всему видно, не хочет на людях объясняться. Вдруг пахнуло мне в лицо чем-то теплым и слышу я голос нашего проводника. Зовет он меня по имени и в его голосе тревога какая-то, а она рукой машет. «Погоди,- говорю я ей,- там что-то случилось». Оглядываюсь и вижу у края леса Степана на взмыленной лошади. Он руками машет и что-то несуразное кричит.
«Стой, дурак, потонешь»!
«Жена,- отвечаю,- приехала, посмотри». Оглядываюсь и вижу, что стою посреди болота и в полушаге от меня окно, и грязь в нем уже чавкает. Ни жены, ни лагеря, да и место совсем незнакомое. И, не поверите, впервые в жизни испугался. Оглядываюсь, а сам думаю, что и Степана уже нет. А он, знай, руками машет и кричит:
«Не двигайся, я тебя попробую вытащить»!
Я головой кручу и не могу понять, как я тут оказался и где моя жена. Она только что впереди меня шла. Я не только ее видел, но и запах ее любимых духов чувствовал… Степан, как оглашенный, с коня слетел, принялся молодые березки рубить и что-то вроде гати в мою сторону мостить. А я все головой верчу, понять не могу, где жена и как я на болоте оказался. Сам не двигаюсь, но уже по колено увяз. Проводник рубит и рубит лапник, а я медленно, но верно тону. Не знаю, с час, наверное, прошло. Болото меня уже до пояса засосало. Потом вижу, Степан веревку к седлу привязал и по гати ко мне пополз. Метров десять до меня не добрался, слегу добросил. Я ее ухватил, под себя подтянул, а сил хватило только на то, чтобы грудью на нее лечь – болото не пускает. Потом он веревку мне бросил. «Обвяжись,- кричит,- конем попробую вытащить». Вытянул. Руки дрожат, едва сигарету мне и себе прикурил.
«Какой черт тебя на Николькино болото занес»?
«Не знаю,- отвечаю,- лунатиком, вроде, не был, да и солнце еще светит. За женой шел. А ты как сюда попал»?
«Шаман прислал».
«Из деревни»?
«Какая деревня,- отвечает,- я до нее километров пять не доехал. Только до молодого леса добрался, как шаман мне говорит: Езжай на Николькино болото, там твой начальник тонет».
«А он-то как в лесу оказался и откуда про меня узнал»?
«Как узнал, не знаю, в лесу его не было. Его голос у меня прямо в голове зазвучал…».
Мы не дышали. Геолог вздохнул, поднес ко рту дольку сушеного яблока, потом отложил ее и продолжил.
- Ночью я почти не спал, а утром решил в деревню, к шаману этому ухать. Седой старик с яркими, мальчишескими глазами и тихим, скрипучим голосом.
«Жена у тебя,- говорит,- плохая и бабка у нее тоже сильная. Уйди от них, со свету сживут». Потом дал мне маленький замшевый мешочек-оберег. «Носи,- сказал,- и никогда не снимай».
Рассказчик чему-то усмехнулся и медленно расстегнул рубашку. На его груди висел небольшой черный мешочек.
- Месяца через полтора, после того случая на болоте, уже дома, я снял его и не понял, как на табурете под петлей оказался. Телефонный звонок спас. Тогда я собрал свой рюкзак и ушел.- Он коротко глянул в сторону спальни,- сыну уже шестнадцать. Они живут в Томске, а я тут, на юге.
Наша дружба с этим интересным человеком прервалась, когда мы оба уехали поступать в институты. Геологом стал только Юрка, да и то через много лет.
Борис Майнаев