***

  * * *
…………….даны мне нелживой Паркой
Эллинских камен нежный дар и к злобной
                Черни презренье.
Флак

* * *










* * *
Взаимосвязанности и единообразия не найти в душах столь обычных и низменных, как наши.   
                М. Монтень
* * *
Но, видимо, нет такой женщины, которая, даже раздвигая колени, не была бы убеждена, что мужчина оценит её по достоинству, только если бу-дет разыграна мелодрама. Это трогательная и наивная иллюзия как раз и делает женщину жертвой одностороннего духовного насилия… Наивность женщины превращает мужчину в её врага.
Кобо Абе

               
* * *

 Изменяются не вещи, а способ, которым ты их воспринимаешь.

                К. Кастанеда

                * * *

                Напасть (рассказ)

В деревне нашей – лет семь, поди, - мужики зачастили вешаться: кото-рую осень 1-2, а по  вёснам – до 4 мужиков с похмелья за верёвкой к сосе-дям захаживали.
Да к нашей заботе ещё с прошлого года из соседних сёл к нам же их мужики повадились.
Бабы подозревают, что  вода из речки такое желание воспаляет. Вроде, как заворожена вода, а кто ворожил и зачем – опять неизвестно.
В нашей, да и по окрестным деревням, испокон не было ни колдунов, ни ворожей. Был один лекарь в соседнем селе, да помер давно, а наследников у него не было.
Вспомнили про одинокую вдову, лет пять назад поселившуюся в лесу, в землянке, кинулись искать, нашли. Лежала она в своём логове давно умершая. Схоронили её там же.
 На этом не кончились сомнения насчёт самоубийц. А подозревать, вроде, некого.
Вот и гадай, отчего люди схватились за эту страсть греховную, если не Господня воля над ними.
* * *
               
  ……. освобождённые рабы начитались до сумасшествия всего, что
можно было написать о свободе, но им и в голову не пришло, что сво-бода – это не социальное состояние, а продукт сознания, продукт скоропор-тящийся  и ядовитый.

                * * *

Как судить других, если то, что ты пережил, помнишь плохо, а  что не пережил – как можешь судить?
И даже то, что помнишь, почти всегда осуждаешь, говоря: «Вот если бы…»
               

                * * *

       Говоря, – мы думаем; молчаливо размышляя – анализируем  чувства, которые, возможно, и определяются нами, как мысли, но к этому моменту  мыслями не являются, они только образуются в мысли и могут так и не об-разоваться.

    * * *
Мужчины – те же  женщины, которым излишества физиологии даны взамен кокетства.
     * * *
Реализм – это чёрная дыра, в которую проваливается человеческая жизнь.
      * * * 
Каин – первый бунтарь – предпочёл проклятия и преследования тяжё-лому и неблагодарному  труду.
* * *
Сознание и есть тот самый фокус, посредством которого дьявол проник в творение Господне.
                * * *
Окраина мира – это разделительная полоса между осознаваемым ми-ром и миром непостигаемым сознанием.

* * *
 Границы разумения мира ограничивают сознание.
Это наиболее отличительное качество индивидуальности и наиболее скрытое от постороннего наблюдения.

 * * *
Граница абсурда – это пограничное разумение мира, на котором ба-лансирует сознание, пытаясь определить свою причастность к иному, «по-тустороннему» от неё, безразличному миру.
Безразличие не проявляет себя и не доступно сознанию.

* * *

На границе абсурда сталкиваются определяемый сознанием мир и мир, лежащий за пределом определений, или восприятий. И только интуи-ция порой мгновенно проникает в суть неопределённого и, не поняв ничего, только ослепнув от вспышки проникновения, пугает разум существованием иного.
* * *

  Мир не имеет измерений, и проникнуть в него с рулеткой в руке или с числом в голове мы не можем.
Мы можем  соединиться с миром, когда потеряем разум, выйдя из ок-ружения мира за предел постижимого.

  * * *
Принципы, которыми личность привязана к государству, остаются не-изменными.
* * *
«Освобождённые»  рабы – проблема для общества экономически ослаб-ленного, и не защищённого правом против насилия над свободой от рожде-ния, свободой дарованной.



                * * *

Дух не есть нечто  исходящее и улавливаемое.  Дух не улавливается органами, потому что сам он есть фантом  сознания, возникший от испуга в миг, когда мир представился сознанию во всей своей враждебности.
Фантом не покидает сознания и не имеет формы существования для определения его.

* * *

    Дух – есть фантом сознания, не покидающий  своего создателя, и предлагающий сознанию гипотетическую форму  творца того же сознания.               

                * * *
        Пары пира проникли в поры, и пара шпор пришлась впору в пору пир-шества.
         
        Пуризм - это то, что вошло в человека, чтобы осмеять животные ин-стинкты и назвать их безобразными.
        Освободитесь от пуризма, и половой акт не будет тревожить ваше «не-извращённое» сознание тем, чего в нём нет: стыда.

* * *
                Если разум признает идентичность познаваемого и самого себя – мы получим ответ на вопрос о сознании в бытие и бытия в сознании.
     Возможно, что рождённый и создатель суть одно и то же, разделённое тьмой, которую должно пройти.

* * *
Можно ли удержать под собой  мешок с деньгами, когда все прибли-жённые отравлены запахом  наживы,  и раздражены до опасного действия против хранителя.
Как  выглядят в это время хранитель государственных доходов?
Каким ему  нужно быть, чтобы не покуситься самому на то, что являет-ся удобрением и удовлетворением алчности?
Более чем наивно представлять себе альтруизм в подобной ситуации. 
Никакое наказание не устрашит спровоцированного наградой, алчущего её.

* * *

Рассказ(Орёл)

Он летел на дельтаплане над ущельем, и речка под ним с этой высоты казалась серебристой паутинкой, по которой можно было спуститься от ледников к морю, туда, вдаль, за горизонт, который был закрыт тяжёлыми каменистыми исполинами, между которыми, как дыхание их, поднимались воздушные потоки,  и он парил в них, чудом окрылённый…
  Он так отвлёкся, что прямо перед ним  возник громадный орёл - не-ожиданно и близко, и времени на маневр не было, и решение молнией пронзило его …
…и уже ничто не беспокоило сознание, растворившееся в бескрайней сини небес.
Орёл продолжал свой полёт, и всё происходящее вокруг, не возбуж-дало его охотничьего инстинкта.  Он только чуть шевельнул хвостом, изме-нив направление полёта, чтобы не повредить нечто поднимающееся  перед ним – зыбкое и колеблющееся, как восходящее в воздушных потоках тепло, но иное, -  не опасное, но и не желаемое, и легко пересёк невидимую грани-цу чужой  жизни, и, безмятежный, покидал край, откуда начала  полёт от-пущенная на волю душа
.



* * *

 Догмат – это гвоздём  вбитая в сознание табличка, на которой написа-ны твои права.


* * *

…и всё созданное было волей Божьей и ею же наказано за попытку уразумения Его создания; и теперь мы, неудовлетворённые, продолжаем жить  в этом  извечном наказании,  именуемом Жизнью!
И можно ли жизнь принимать как-то ещё, кроме как наказанием за сомнение в справедливости наказания?

                * * *

Из тьмы  рождается свет, а Тьма  извечна, и – значит - она божествен-на. Кладовая Бога, где хранится невостребованное? Но что может быть там, кроме того, что уже есть здесь?
Или Тьмы уже нет и везде Свет, или Тьма всё ещё  остаётся Тьмой неизвестной.
 Что же в этой Тьме, не познанной Светом?
Или Свет и есть разум, открывающий форму мира, и Свет был всегда,  и его рождение не было явлением. Или явление Света есть рождение его из Тьмы, как из  «ребра» её, и смерть его настигнет и возвратит во Тьму?
Будут ли повторения в этом процессе?
Ужас незнания терзает разум.


* * *
Человека губят принципы, не востребованные обществом.


* * *

Научись оценивать других, чтобы понимать, чего стоишь сам.

* * *
Развейте мой пепел над землёй, а души моей нет меж вас, кроме той обители, куда перенесли меня мои мечты
.                1985 г.

* * *

Когда нам не хватает ума, мы  пользуемся чувствами.

* * *

Скука – катализатор и закрепитель человеческой общности.


* * *

Эротика – это тонкое покрывало воображения, которое смягчает гру-бые черты  полового акта.


* * *

Отсутствие или слабость фантазии, вынуждает предпочитать большие объёмы.

        * * *

Порнография – это представление полового акта, не отстранённое культурой и законом от насилия.

* * *

Вкрапление нюанса нервного присутствия, создаёт художественное произведение.
Искусство невидимого нюанса создаёт высокохудожественное творе-ние.

* * *

Покаяние – это изменение направления в поисках упущенных выгод.

* * *

Не позволяй оценить тебя по достоинству, дабы не лишили тебя его раньше времени.

* * *

Чем  значимее человек социально, тем меньшее значения придаёт он критике, как средству уточнения его позиции, и тем жёстче он  уточняет по-зиции других.

* * *

На пути можно многое сделать, но это не изменит пути.

***




* * *
Сотворён ли мир или это перевоплощение Бога в Бытие сознанием, таящимся в Нём Самом? Желание узнать себя посредством, извне: Себя, существующего в ином образе и подобии и, конечно, несовершенном из-за возможной, или необходимой ошибки, заключённой в любой попытке взглянуть на себя собственным взглядом, то есть обратиться к своему соз-нанию, как  к познаваемому самим сознанием.               
Бог создал свою телесность, исходя из посылок, не ведомых Духу, и потому является «Душой мира, не погружённой в мир».

         * * *

В Боге было всё, что Он представил в сотворённом мире.  Сотворив человека, Он не предполагал, что отдаст его в мир, как отдал Себя миру, создав из Себя мир Бога, и оставшись «Душой Мира, не погружённой в мир»



 
Создание Божье – есть растворённый в создании Бог. Его природа существует в сознании до тех пор, пока не перевоплотится в Ничто, которое есть воскресение Бога  в мире без сознания.
Мир без сознания есть Бог.
Осознаваемый мир есть Природа Создателя.
Ничто – есть возвращение Бога в самоё Себя.

* * *

Что есть Бог неведомо сознанию, ибо в сознании не есть всё, что есть.


* * *

Подсознание – это хранилище образов, но не кладовая мыслей.
Образ, возвратившийся в сознание, может породить мысль, и вопло-титься в новый образ, вновь возвращаясь в хранилище до следующих «про-зрений».
Прозрение является только через образ.
Прозрение – это мысль, родившаяся из образа, поднявшегося из под-сознания.

Мысль рождается только в сознании, но зарождается в подсознании в виде востребованного в сознание образа, трансформированного тот час в мысль, которая в свою очередь становится образом и погружается в недра подсознания, откуда в дальнейшем может быть востребована прозрением.

* * *

Запахи затвердевают при низкой температуре и не воспринимаются обонянием. Отсюда – «запах мороза».


* * *

Чтобы не разрушать всё, мы учимся отцеплять одно от другого и в этом, необходимом для сохранения души движении, мужчина совершенно противоположен женщине, которая разрушает всё, как хрупкий карточный домик или забор из домино.
Она знает, как знает животное, что может и должна родить, и что можно родить всё,  потому и надо разрушать.
 Памятники культуры не в духе женщины, поскольку она бездушна.
.                13.1.2001 г.


* * *


……потому и надо разрушать, что  затем последует акт рождения и – глав-ное – предшествующий ему акт половой, что является главным стимулом предварительного разрушения.

Деньги – это то, что отвлекает человека от реальной жизни.

* * *
Я из всех впечатлений выбираю крупицы любви.

* * *

Разум, «введённый» в жизнь,  представляет собой орган с ограниченной функцией, вмещающей с себя всё, но не осознающей всего и неизвестно, какую часть мира составляет  неоткрывщееся.
Осознавание – это бесконечный бег  в пространстве, ограниченном ра-зумом.
Когда сознание придаёт чему-то форму, с помощью которой оно решает задачу по определению новой формы, возникает видимость движения, хотя всё осуществляется в одной точке приложения, а точка эта не существует сама по себе: или она нигде  или она везде.
И всё  решённое в ней – или всё или ничто. – На выбор.
Множество точек – это бесформенная бесконечность, где всё есть всё и не более!..- та же  неизвестность.
6.12.2000.

…пока мы думаем, решаем, кажется, что мы, дробя неизвестное, уз-навая, формируя части, приближаемся к полному решению, но это движение к горизонту заканчивается компромиссом: « Бог есть всё…….».

* * *
Тайна есть квинтэссенция любви. Разведённая, растворённая в обще-нии, прикосновениях, в обладании, она изменяет свой вкус, запах и впечат-ление, переполняя первоначальный объём, и разливаясь вокруг, испаряясь, создаёт облака, за которыми не видно происходящего.
Облако рассеивается, раствор теряет силу, и остатки его уже не удов-летворяют чувств.
Ослабленный и бледный он выставляется на свалку для всеобщего обозрения, иногда обрамлённый венками и лентами похоронного бюро од-ного из видов искусств
.                14ноябрь2000
                * * *


Будущее – это восстановленное прошлое  + (плюс) новые штаны (от Бога).
Будущее не изменит человека, поскольку страсти его из прошлого.

* * *


Даром даже вороны не садятся на поле.
26.5.2003 г.

* * *

Есть неизвестное количество неизвестных частиц, являющихся, веро-ятно той самой сущностью мира, который мы мучительно чувствуем, как очень родное, своё, и чем-то отделённое от нас. 

Пространство-время – это единство, которое в сознании представляет НАШЕ бытиё,

Обрыв впечатления вызывает состояние неразделённого удовольствия.
Задержка впечатления – это жизнь в ясном и непроходящем её со-стоянии, а не в повторяющихся желаниях.
Начавшись однажды, желание не должно прерываться, тогда оно ис-тинно.
 Повторы и попытки узнать, не оставляют места для узнавания.


* * *

Любые взаимоотношения строятся на основе необходимости после-дующего предательства, как функции созданного союза.
Любой союз изначально предполагает измену и это естественное раз-витие всех линий поведения, в которых присутствует чувственная близость.
Дружба наиболее подвержена предательству, поскольку начинается симпатией, не санкционированной разумом. А  разум противостоит всем связям в природе, поскольку сам является расчленителем её.

* * *


Видимость  стала абсолютным понятием для нас. Теперь мы хотим узнать,  кто стоит за видимостью, которая представляется нам миром. И  получаем впечатление о непостижимом.
Течение времени не приносит понятий, и непостижимое становится идеей, которая легко принимает на себя значения слов и превращается в идеологию.

Невыразимое подвластно ль выраженью?

Жуковский


Созданное не принадлежит создателю. Оно принадлежит всем. Но кто эти все?


Царящий на земле разум, раздражается недоказуемым. Утверждение веры, как догмы, то есть разумно, - есть отрицание её.

* * *
Растерянность, не покидающая человека со дня его грехопадения – есть разделение его прежней открытой возможности общения с Богом на две закрытые возможности:  разум и сознание. Сознание освещает разум. Разум затеняет сознание. В  состоянии перетекания света во тьму, единственный проблеск, или затмение –  являют собой точку слияния тьмы и света, что и есть постижение Бога, но не сущности его, а присутствие.



* * *
Личная жизнь – опасное состояние человека. Его самоизоляция ка-жется сокрытием неких незаконных действий.
Общество ревниво реагирует на отступника, метит его, оттесняет в резервации, в чужие страны, в дома для умалишённых, в тюрьмы.
Так создаётся тип изгоя: личность, углубившаяся в себя среди декора-ций  общепринятых решений.
Отторгнутые обществом, живя вне законов и сублимируя инстинкты в творческие процессы, изгои выделяются в касту, которая, быть может, одна способна творить мир не от мира сего.
Живущий в мире, не может творить, - он потребляет.  В потреблении  разум превзошёл инстинкт: здесь нет границ, поскольку честолюбие вы-скочки, которым является разум, не может быть ограничено ничем, кроме  самоуничтожения.


* * *
Наше существование представляется нам посредством памяти.


* * *
         Обманываясь, мы пестуем надежду.
Надежда – это ахиллесова пята человеческого бытия.
Надежда рождена была вместе с сознанием и занимая его поиском примиряющих истин, является ограничителем в то время как обалдевшее от воспроизведения себе подобных  человечество щёлкает зубами голодного инстинкта.


  * * *


Каждый живёт в своем пространстве-времени. И  представления  об одном и том же в области пяти чувств настолько отличны у одних от пред-ставлений других, что, возможно, каждый из нас не современник и не «зем-ляк» рядом идущего или живущего.
Это различие не просто глубже языкового и эстетического, оно связа-но с накоплением неодинакового количества материала, и каждый для каж-дого – это инопланетянин, который может удивлять, пугать и т.д., но нико-гда не будет понят!
Понять! – что это за состояние, положение тела? расположение разу-ма?
Если это желание, то недостижимое. В отношениях между людьми нет аде-кватности, но невозможна и корреляция, поскольку данные находятся в разных координатах.               



                * * *
Когда некто прямо показывает словом ли, жестом, линией и т.д. «жестокость» или безразличие мира к нашей жизни, всё то, что называется «грязью», правдой или ложью – это та же порнография, без вуали, аллюзий и туманных ассоциаций, окультуренная приёмами искусства и заимствова-ниями у природы – такая прямота не является искусством, поскольку в этой схеме показа работают только чувства, направленные к инстинкту, а не об-ращённые к сознанию.
Вот поэтому модерн, лишённый  эстетики  предчувствования мира, просто обнажает факт, не имеющий отношения к разумной жизни.
В культуре «здесь и сейчас» - невозможно.  Культура - это наследие прошлого  и не представляется как настоящее.
Настоящее неосуществимо!  для человека, Только животное живёт настоящим.

* * *

…постоянное меньшинство, почти всегда одухотворённое гумани-стическими испарениями собственных испражнений – фанатики состоявше-гося состояния.
….общество может быть принуждено и счастливо внешне, и свободно и несчастливо изнутри.
Смеси этих состояний создают образ и мимику общества.


Параллельные линии пересекаются и сливаются в единое целое, по-скольку они из него и произошли.               
         1.10.2001.





В трагической, длящейся века, битве законов,- новых, созданных ра-зумом и древних, используемых инстинктом, - на полосе отчуждения, на границе, неизвестной ни одной из бьющихся сторон, сентенции заменяют культуру, разобщённость и бесправие утверждаются так же, как не осуж-даются проявление силы и власти.

                * * *
Когда мужчина ищет и находит удовольствие, которое есть в упои-тельном восторге женского оргазма, в их множестве, следующих один за другим волнами разной высоты, и силы; когда эти удары, взрывы эмоций заполняют восхищением часы, дни и помнятся многие годы, мужчина, ут-верждающий половой акт, как одну из возможностей взойти на вершину, доступную немногим, он, не думающий о продолжении рода, как о финале совокупления и отдающий себя  любви и удовольствию, испытываемому женщиной, возносит её к вершинам, открытых его усилиями, где она отре-кается от своей природы; и нет в ней в эти часы ничего, кроме радости и ус-талости, и коротких сладостных снов, подобных текущим сквозь тело ру-чейкам, журчащих удовлетворённостью.
Объединяющее их безумство, в котором каждый удар сердца направ-лен в цель, расположенную между жизнью и смертью,- мужчина являет со-бой то состояние мира, которое и есть религия женщины.

* * *
Исторический опыт Государства не может быть игнорирован и невос-требован, поскольку опыт Государства создал его характер и характер этот, оставаясь неизменным, только окрашивается признаками каждой эпохи, как временным состоянием, вроде лёгкой головной боли или потёртости на ми-зинце ноги.
* * *
Когда мы рассматриваем ситуацию одного или нескольких членов общества, мы должны знать, что только условия создают возможности для определённых действий и потому главным производителем всех следствий – от возникновения мира до неудачного падения на ровном месте – является условие, которое и создало прецедент.
Какое условие создало мир? Какое оно могло быть? – Это условие, независимое от самого себя. От чего же зависит независимое от самого себя условие, которое раздвинуло Вселенную до необозримых пределов.
Оно и было условием – это необходимое действие. Действие и условие для действия – суть одно и тоже в осмысливании их, как категорий.
 Вероятно что, мысля о них, мы не нарушаем течения жизни, о кото-рой не имеем никаких понятий, кроме предположений, которые и беспокоят  данный нам без прошения и без прощения – разум!
Возникает подозрение, что данное всезнайство всё же было закодиро-вано на некую часть от целого.
Или яблоко осталось недоедено.

* * *
Луч, пронзивший тебя и шевельнувший твою душу, не должен пройти насквозь и забыть о происшедшем на своём пути в бесконечность. Ты уси-лием воли можешь возвратить его тому, кто послал его тебе, и возвращение это будет подобно посланию к началу всего, что было, стало и останется. И душа твоя соединится с первоисточником


               
….……………………………………………………………………. .…                ОПРАВДАНИЕ  ЖИЗНИ

(повествование)
Я в мире! Но мой мир – это не мир человечества. Это мир, каким я вижу его.
………………………………………Боулз……………………………………..         






Душа присутствует в памяти,  как потерявшее свой запах и форму     некое соцветие образов, ускольз-нувших из сновидения.
Вл.







            
                Пролог



Возможность заполучить влюблённость, как болезнь настолько притя-гательна, что поиск предполагаемого носителя вируса – наиболее возбуж-дающее чувства занятие.  Это чувство охотника за красивым, хищным зве-рем, которое нужно взять живым, невзирая на ранения, обязательные при его поимке и желаемые, как боль, предшествующая другой, высокой боли.

   Миллиарды лет пытается возвратить  своё первородство воля, раз-делившая его с разумом, сотворённым ею. Казалось, было невозможным внести подобное изменение в хаос, который существовал предвечно и неве-роятное усилие, вложенное в процесс сотворения, нанесло творению травму, которую можно считать родовой. Розум же создан был волей для  расшире-ния поля деятельности. После чего она присоединила природный свой ин-стинкт к новорожденному и, после долгих сомнений в целесообразности наскоро придуманного продолжения, обрела, наконец,  форму
 Завершая наскучившую игру, ухватила себя за хвост, замерла от из-бытка чувств, которые тут же свалились ей на голову, и перекрутилась, мо-жет для того, чтобы почувствовать хоть каплю оставленной на «развод» хаотичности.
Возможно, часть её игры осталась незавершённой и островок недо-мыслия  оказался к тому же недомерком: он был и широк и длинен, но по высоте остался ограничен небесами, хотя по обе его стороны небеса не имели границ.
Из глубины Вселенной островок казался  однобоким, а точнее – одно-сторонним, подобно реке с одним берегом. И берег его светился синим ог-нём.   
В настоящее время, то есть в данный несуществующий момент, это  сотворённое  место под солнцем, служит аттракционом тем несчастным, – назовём их так, чтобы отличить от себя, - которые не по своей воле попа-дают туда, чтобы призрак их жизни преследовал заблудшие души на беско-нечном пути навстречу призраку смерти.

Такое начало повести, которую я, может быть, сумею закончить ещё сегодня, немного смущает своим неожиданным  появлением,  будто дым из бутылки.
 Дорогой читатель, сейчас появится джин и чудес нам не избежать.
Тогда можно будет делать что угодно, лишь бы действие дух захваты-вало! 

      

Я не хочу нуждаться ни в чём, кроме как в любви.
Вл. Глава 1



    
Бессмертие и безжизние – синонимы, как вечно живой и вечно мёрт-вый.
Равноудалённые от всех точек отсчёта и потому индеферентные, без-действенные, переполненные собственной бесконечностью, которая и не может длиться, и не может не быть; некая неопределяемая ничем завершён-ность;
Преследовать цель -  грешно, так  как практично, а, следовательно, выгодно не всем.


- Вы ботаник?
- Нет, сексопатолог.
- А Вы?
- Вот и не угадали!
- Я и не угадывал, я спросил.
- Так попробуйте угадать.
- Что это Вы так настаиваете?  Из любопытства?
- Нет, из внутренней потребности.
- И что она требует?
- Она не требует, а хочет.
- Только не говорите мне в лицо, я по глазам догадался!
- Ну, я не ожидал, что Вы такой извращенец!
- Вы с ума сошли! Идите в жопу!
- Сами туда сходите, знаете чем?
- Знаю, но пойду лучше домой. До свидания.
- Опять ни хрена себе!
- Что!!??
- Я говорю, опять мне не хрена не досталось!!!

неизмеряемая, неоскверняемая внешними раздражителям,  не наблюдаема извне, так как вне бесконечности нет ничего, что не в ней. К тому же наша бесконечность двухмерна, и   может  в ней   воображение   бесправно на фантазии или условные  безумства.
«Может ли так быть, что из моего окна я вижу землю обетованную для бессмертия и безжизния -  Ленту, сотворённую божественным волеизъ-явлением,  по которой   блуждаю вот уже несколько лет, одержимый идеей встретиться с человеком, который тоже - я, или тот же - я, но не знает об этом по причине своей двухмерности».
Наверное отсюда я начину повествование о Нём, бывающего там, где - как мы думаем – не может быть никого.

Этот взгляд из окна показался мне  непродуманным.
Но  все мы думаем о том, что хорошо известно многим, а мне прихо-диться думать о том, чего не может быть, как бы мы не думали.
А может, настанет час и мы подумаем вместе об одном и том же.

 
 О главном герое для начала можно сказать, что нибудь незначитель-ное: возможное его имя и некоторые пристрастия.
У него был женский тип психики. В отношениях с друзьями и друзь-ями  друзей, он предпочитал использовать их как можно удобнее для себя, пока не испарялись капли  доверчивости.
После этого он исчезал на время, но всегда делал попытку возвраще-ния. Он знал: покинутые однажды имеют свойство прощать дважды, а про-щающие дважды, прощают всегда.
 Таковы были его принципы и к ним была расположена его  психика.  Его же руки по крупицам собирали плоды на почве тёплой доверчивости.




…В их песнях не было темы любви, только лютая тоска одиночества, разлад с миром, который населён врагами, которых хочется задушить или надругаться вволю, чтобы опьянить себя дикостью, незаселённую никем.
Тоска нежелавшего родиться и рождённого для насилия, потому что не может чувствовать влечения к себе подобным, потому что не примиряет-ся с самим собой, и не признаёт никаких иных чувств по простоте своей психики.
Болотная топь. Чёрный холод оголённой земли за пределами челове-ческого бытия. Здесь начинается окольный путь к смерти, проходящий че-рез бесконечную жизнь.





…который представляет свои грёзы единственным отображением это-го мира.

Народ, не ставший нацией. Рабство вырвало все внутренности, в ко-торых могла  бы сохранить себя душа.


Беспомощная бедность и оголтелая роскошь.



Товарищи в кожанках с омерзительным подкожным запахом.


Небо ринулось на меня в окуляр телескопа, вызвав восхитительный ужас проникновения во чрево вселенной.

…понимаю, что близок миг, когда не понадобится никогда  уже об-щаться ни с кем и не оскорблять свою душу присутственными местами.

Метафора – междометие – немота.

Постреволюционный период – это время не помнящих ничего, и хва-тающих всё и всех.

Единственное состояние человека в обществе есть вера во всемогу-щую справедливость, о которой никто не может выразиться не иначе, как урвав себе больший кусок.

Религия не просвещает. Она окружает верующего саваном неразде-лённых отношений с окружающим миром. Она освобождает его от раз-мышлений и не предлагает вопросов о сосуществовании, поскольку в своей идеологической сути, является единственным убежищем от жизни дикой и бесправной, в сумраке непостижимой благости, во тьме волнующих, неуз-нанных желаний.


Просвещение и религия - противоречие догм и свободных решений.


               

Я вижу неудовлетворённость Творца, отторгнувшего своё творение в мир, откуда возврат невозможен  из-за отсутствия времени в Боге.
Они разминулись: Бог и человек, и граница их разделившая – тонкая полоса сознания, которую легко разрывает смерть.



Они убили его из безмерной любви к нему и съели, чтобы даже их экскременты сияли любовью к нему.



Это перебегание от края к середине камина, где языки пламени были наиболее насыщены наполнявшей их силой ярко умирающих углей – каж-дый вечер от ноября до апреля оживало для него.
Огонь приворожил его к дому, и он возвращался к ним: хранительнице и очагу, и теплу, которое они вместе берегли для него.
Любовь к жене была такой же завораживающей, как игра пламени в камине.
Сколько лет они плечом к плечу продираются  к ценностям, которые скорее можно назвать модой на жизнь, а не самой жизнью?
Нежнее и ближе становились друг другу, и в нередких вспышках сия-ния друг для друга видели то единственное и главное, что и есть счастье: растворение всего в себе, оставляя вне себя расплывчатую видимость суще-ствования, и в себе самих ощущая единственный смысл жизни…
Он не представлял себе другую любовь, а она не представляла, как можно испытывать не его любовь.

* * *

Если жизнь не становится искусством, - зачем такая жизнь?

* * *

Отношения между людьми и обществами не могут быть теоретиче-скими, а всё, рождённое в человеческой среде, вполне можно считать тео-ретическим  и относиться нему, как к искусству сочетать не сочетаемое и вычитать не вычитаемое.
 И это не худшее средство  общественного единения, - использовать игры и подобные им занятия, эксплуатируя чувства во благо общественной стабильности.
* * *

Память- это архив будущего сознания.
Сознание – это ежедневный чистый лист для работы с памятью.

* * *

Бог создал человека. Человек создал государство. Покинутый, отвер-женный Богом, человек создал своё творение. Его разум воплотился в соб-ственное создание и вышел из подчинения человека-творца, как некогда сам человек вышел из подчинения своему Творцу.

* * *

Терпимость невозможна даже в тех отношениях, где главную роль иг-рают культурные связи.
В межгосударственных отношениях только законы могут установить хотя бы относительную терпимость.
 
* * *
Для него это был вопрос чести; для других – ничего.

* * *

Сопротивление самоубийству – это действие охраняющей тебя жен-щины, живущей в части твоего «Я», подобье которой ты ищешь всю жизнь, называя это поиском любви, и которую ты можешь полюбить, - как тебе кажется, - больше себя.
                26.сент.1998.


* * *

Я из тех людей, которые умирают, когда любят. (бедуин из племени Озра)
* * *

Чем больше побед над инстинктом, тем больше проблем с психикой, подавленной условностью.
 Борьба с безнравственностью, ухудшает здоровье индивида; непри-ятие нравственных принципов, разрушает здоровье общества.


* * *

Мы живём в мире света померкнувших звёзд.

* * *

Обаяние – это есть магнетизм, двигающий возбуждённые чувства в сторону их счастливого освобождения.

* * *

Время и пространство создают себя бесконечным числом разрушений, не изменяющих их сущности, воспринимаемой сознанием.

* * *
Мы живём ради того, чтобы материализовать наши желания.

* * *

Однажды, углубляясь в память, вспоминая прошлое, я почувствовал препятствие, сопротивление моему проникновению вглубь истории моей жизни. И это было не раннее детство, которое мало помнит о себе, а гораздо позднее время, подростковое, претуберантное время моей жизни.
И как будто там, за этим препятствием, меня уже не было: ни детства, ни рождения, ничего.
Память начала отсчёт с грубой отметины: мрачный день без солнца и без радости, со знакомым мне теперь привкусом горького разочарования, какой я ощущаю всегда, как вкус жизни, который ещё не отмылся, не стёрся с губ моих…

* * *

«Поверхность, - то есть кожа – есть то, что определяет бытиё и отно-шение бытия к другому бытию.
Поверхность и есть то, на чём сосредоточено всё определяемое бытиё. «Внутри» бытия, как и «внутри» тела нет ничего, кроме отношения к по-верхности.
Всегда обозначенная поверхность есть символ и суть бытия! Сознание есть поверхность мышления».             
                ????
* * *

Я искал взгляд, в котором мог бы увидеть любовь ко мне.

* * *
В пустыне многолюдных сообществ, как  в океанах песка, я не мог выделить ни крупицы любви.

* * *

Религия, как спасение всех живых от всех живущих, имеет ответ, хотя и несколько неопределённый, но очень верный: умереть.

* * *

Пролитая кровь не так смущает, как пролитая сперма, даже если пер-вое – наяву, а второе – в тексте.(о порнографии)
  * * *

О чём было знание, похищенное у Бога?
 
* * *

Гладко-серые стволы гигантских лип упирались в землю, словно ноги слонов, и переливающиеся потемневшим серебром листья, казались живо-тами этих громадных животных, а прогуливающиеся местные блондинки, казались перекрашенными африканками.

* * *


         Словно в последний раз – до безумия – сжать в объятиях человека, ко-торый вот-вот умрёт – для кого я вот-вот умру, я совершаю отказ от расста-вания.
Уинникот


Терпение есть охотничий принцип, и нет ничего нового в нём, но ожидать блага, вместо добычи, никто не будет, как только за неземные бла-га.
* * *

Дойти туда есть необходимость, а вернуться – нет.

спартанец  Леонидос
перед битвой у Фермопил

* * *

Свою жизнь я превращаю в воспоминания о чувственных воплощени-ях этой жизни и это одно из главных положений в приверженности любому виду искусств.


* * *

Это не бывает заметно тот час, а при определённом взгляде на причу-ды невидимого регулятора наших пристрастий. Скорее всего, это находки бьющего через край источника, ищущего для себя резервуара.

* * *

Только в страстной любви содержится истина.
 Не имеющая смысла, не искажённая разумом «животное» чувство, «нечеловеческие» отношения двух безумцев, не замечающих общественных взглядов, видящие друг в друге начало и конец мира – их мира, не подчи-нённые никому и ничему, кроме страсти – этого изгоя общественных устоев.


«И всё же я тебя никогда не забуду.
Тебя, пленительную и лживую,
Смотри, я вырезал твоё имя
На ладони моей руки»    
                Элизабет Джоллей, «Колодец»



* * *

В неузнанной вечности любовь, как ипостась имеет образ и подобие на земле. Это не я и ты – нет, - это только то, что нас объединяет. Любовь – это продукт, который необходим человечеству. Цена продукта равна жизни мучеников, обречённых на любовь, и никто ещё не облегчил свою участь и участь последователей опытом, оставленным на страницах книг, на полотнах картин, собственно своей жизнью: каждый умирал в одиночку.


* * *

Что есть культура? – Это часть жизни, не подчинённая сознанию.
Именно поэтому она так яростно преследуется и всегда оскверняется при смене политических режимов, и обесценивается при экономических кризисах, подменяясь криками и рукоплесканиями.

* * *

Свободно мыслящие люди – люди совершенно свободные от всякой мысли.
                * * *

Еврею, как и женщине, чужда потребность в бессмертии.

* * *

Сатира - прибежище еврея и женщины.
И те и другие лишены юмора, но склонны к….?(незакончено)

* * *
Молоденьким девушкам надо говорить правду.
Опытным женщинам надо врать, потому, что правда им давно надое-ла.
 – Вот это не правда! (автор)

* * *

Округлая галька на  берегу моря забыла навсегда о своей когда-то «штучной» бытности.
Её округлённая завершённость  скучна и бездушна.
Океан – создатель формы и сознания её, и он   снова «округлит» до атомов мир, и мир вновь станет неосознаваемым.

* * *

Когда количество съедаемого превысит его наличие, человек войдёт в чрево своё для перерождения, вгрызаясь и выгрызая себя, корчась в агонии перерождения в жизнь вечную, не для него придуманную.
 

* * *
Шторы шевелились, как будто из-за них кто-то всё время незаметно выглядывал. Но это был всего-навсего сквозняк: это ветер волновал вооб-ражаемые образы.


* * *
Не дело человека ни судить, ни прощать других людей, но молиться за спасение их душ – это его право и обязанность верующего. И всё это не может входить в противоречие с защитой себя от этих же людей.
«Надейся на Бога, а сам не плошай», – мудрость житейская, требую-щая защитить свою жизнь, дарованную Господом, от надругательств над творением Всевышнего.

* * *

«О признаках принадлежности к признакам …»

* * *

Прививок было сделано достаточно, и, если было когда-то дерево ли-монное, то давно  стало оно апельсиново-яблочным, с ягодным привкусом какой-набудь смородины: чёрной или красной; и не деревом вовсе, а кус-тарником.

* * *

…Это возможность взирать на происходящее, не понимая, что ничего не происходит, кроме того, что сознание пытается разделить, что-то, чтобы дать новое название этому «что-то», набирая бесконечные признаки едино-го, которому нет названия.
Эти действия абсурдны даже для такой абсурдности как разум. Но именно поэтому он по-прежнему «познаёт» окружающий его мир: не при-знавая, но, догадываясь, что мир состоящий из  чего-то - не есть мир, а есть «торжество разума».
И тогда «венец торжества» прозревает. И  проходит неузнавание Бога. И приходит узнавание Его.

* * *

Законы ограничивают проявления инстинкта, но в борьбе с законом, инстинкт преодолевает страх.

Законы, давящие на инстинкт и поддерживающие моральные устои, везде разные, и моральные сентенции довольно разнообразны. Но все они проти-востоят личной жизни в той степени, в какой личная жизнь асоциальна.
* * *
Любая деятельность- это война против всех, и тем более деятельность, объ-единяющая всех для достижения общего блага. И в этом смысле человече-ское общежитие есть промежуточное состояние между возникновением и исчезновением человека.


* * *

Массивное обручальное кольцо на её правой руке грубо намекало на то, что выбор сделан и круг завершён.
 
* * *
Интуиция «осматривает» форму  за формой, не оставляя следов в соз-нании.
* * *
Возможно ли объединение государств в единое для всех? – Этот во-прос возник из ситуации, в которой противостояние религий вступает в противоречие с разумными доводами. И,- может быть потому, - что интуи-тивная, животная страсть к ареалам существования физического, расшири-лось в духовной сфере на величины, неуправляемые разумом.
Вражда религий – это неверие в единственность Бога.

* * *
Он ждал, когда рассеется сознание, как тучей покрывшее человеческий мир.
июль.2005 г.

* * *
Воспоминания – это запахи жизни, которые не дают увянуть нашему чутью.

2006 г.

* * *

Желания оскверняют жизнь. Заблуждения украшают её. Я заблужда-юсь, пытаясь узнать себя среди других и других вокруг себя как нечто оп-ределяющее моё место в жизни.

Вероятно, всё не так.  «Себя мы любим за то, как мы используем дру-гих; других – как они пользуются нами».
В отношениях между людьми нет глубины. Есть почва, которая под-держивает отношения.
Дружба есть тот запретный плод, который нельзя есть, иначе прозре-ешь.
Есть счастливцы не  испытавшие ужаса потери иллюзии. И мне ка-жется – это сумасшедшие.
Не потому ли, что сумасшедшие живут своими фантазиями, а мы – чужими?

Потворствуя чужим слабостям, мы оправдываем свои.

Промежуток от запрета до действия - время пробуждения сознания.


Дуализм - НИЧТО и СУЩНОСТЬ.
Единство - Сущность, содержащая Ничто.
Ничто, вмещающее Сущность – «перетекающая» субстанция, разоб-щенная в момент осознания


Пройдёт ли разум через препоны множества, чтобы оказаться на пути единства?
Нет других путей в будущее, кроме, как сквозь ярмо раба.
Но как остаться в настоящем или жить в прошлом, известном и не пу-гающим – неизвестно.
Но почему мы уверены, что надо жить в будущем, там, где нас нет, и никто не ждёт; и куда деть себя, отягчённого прошлым?

Каждая социальная программа, лежащая за пределами привычек об-щественного развития, рождает урода с трагической судьбой.


Разум един, но привычки разума столь разнообразны, что многие из них  непримиримы. Они и являются камнями раздора, которыми человек по-бивает себе неподобных.

* * *

Привычки разума определяют народ.
Привычки духа создают нацию.
Государство – это народообразование, в котором нации выделены по духу и объединены законами.
* * *

Заимствование культур не изменяет характер, и не может быть ис-пользовано для смягчения антагонизма, возникающего всякий раз при сближении народов и - тем более – наций, поскольку в первом случае при-вычки могут быть переименованы и использованы в жизни, но привычки духа изощрены и утончены настолько, что привести их к похожести  невоз-можно, а радикальной замене они не подлежат, поскольку большая часть культурного наследия используется в качестве государственной идеологии и сопротивление чужой идеологии необходимо для поддержания государ-ственности.
Что до асоциалов, - они легко воспринимают нюансы, а в искусстве главное – это нюанс и они общаются с себе подобными, не оскорбляя их чувств.
 Социальные подобия – это фикция, поскольку объединение там, где необходимо делить – невозможно, а договорённость о разделе зыбка и раз-рушается всегда готовыми к разрушению силами человеческой природы, его характером.
Психика, созданная в жёсткой обстановке накопления, провоцируется при малейшей возможности вырвать для своего существования живую часть другого существа.
Культура не являлась препятствием для жизненно важных устремле-ний, и не может ею являться ни в каком своём – даже в высшем, религиоз-ном проявлении.
История человечества тому доказательство.
Убеждения не способны влиять на принципы. А принципы мы не вы-бираем, и сдерживаем их лишь до первой необходимости.
Что же может объединить человечество и смягчить выражения прин-ципов в вечной войне за блага?
 Построение БАШНИ!!
 Это может значить только одно: причина неустранима!!!

Абстракция – это техномистика.

* * *
Я, созданный Всевышним не для мира, но ввергнутый Им в мир, оро-шаю слезами землю и не принимаю этот мир.
Я не верю в существование иных миров, которые могут быть осознаны Разумом из этого мира: он не узнал мир, в который был брошен, и неузнан был им.

                * * *

Нет иных прав, кроме права наживы, и мы в состоянии войны за это право.

                * * *
Если закон не распространяется на всех, значит действие его избира-тельно и ограничено беззаконием, или самоуправством.

                * * *
Мой взгляд не проникает в глубину жизни, где, словно в царстве бес-смертия, поселились великие призраки всех времён.

                * * *

Поп-культура – это форма насилия ради наживы, как и всякое насилие.
  * * *

Война – действие экономического плана, оправданное политикой.

* * *

Самая светлая память – это чёрная неблагодарность.

* * *

Он поковырял у себя в ухе и почувствовал, как зашевелились в голове мысли.
* * *
Если старое не станет новым, то не будет нового, а старое исчезнет и не останется.
* * *
Будет ли то,  о чём мы думаем, что оно будет?

  * * *
Ты отойдёшь от жизни, но не погрузишься в смерть; и Господь не призовёт тебя  на высший Суд; и ты будешь одинок  на узкой полосе безу-мия,  и вокруг тебя не будет ни жизни, ни смерти, и  ты никогда не увидишь ни один из миров.
«Миг» перевоплощения, может быть, является  «несуществованием»  в природе мышления, но не состояния  в самой природе,   

Досуг отвлекает от терзаний ада, названного жизнью.
Рай – это  «жизнь» - между зачатием и рождением на свет божий.

Идеология – это вера в государственную политику.

* * *
Начало и конец всякого мировоззрения завершается на холодной вер-шине бесплодного одиночества и непримиримости с миром, - с единствен-ным и последним оплотом своего существования и исчезновения. Нет пути после вершины, разве только вниз: падение и смерть. – Разум смущён соб-ственным разумением.
                Июль.07.

Нация – это часть объединённого в государство народа, выделившего из себя эту часть, которая способна быть носителем и охранителем духов-ного наследия, и в силу именно этой способности,  народ именуется «наци-ей».

Нация – это способность народа; она не является качеством каждого, представляющего свой народ  и тем более, качеством всего народа.
Не всякий народ может воспитать в себе способность быть нацией.

Национализм – это атавизм, неразвившейся до государства, общины.

   
* * * Стечения обстоятельств, определяют существование.

* * *
Вежливость – это стандартное отстранение от людей в крайних случа-ях сближения.


* * *
После рождения, человеку является образ мира, искорёженный болью вхождения в мир, и присутствие в мире под страхом смерти.
Кроме декораций, не подновляется ничего, что изменило бы  наследо-ванию «отсидки в житии».

* * *

Зачем было спасать человека, если дни его сочтены? А если он вечен, что ему Страшный суд?

* * *

 
Как считает автор, в романе остался незавершённым один диалог и финальное действие, как часть необратимого прошлого, так и не ставшего фундаментом для реального настоящего, которое не может быть обозначено никогда, поскольку настоящее неосуществимо.
Настоящее не начинается и не заканчивается, а осуществляется в ка-честве импульса, связующего прошлое с наступающим.
Это не пауза во времени, ни расстояние «между», а чувство рождённое наблюдателем за чем-то, что кажется «неподвижным настоящим», то есть состоянием, которое не может быть измерено, поскольку понятие «сейчас» не существует кроме как в абстракции.
Можно быть всегда. Но как быть сейчас или после? Это не влезает даже в житейские условности.
Прошлое – это память о существовании «всегда». Памятью обладает всё, что Есть. Оно неделимо и неопределенно во времени. Отсюда начина-ется безумие разума. И безумие продлевает его жизнь, повторяющуюся, как муки Сизифа.
Автор не желает продлевать  своих мучений, именуемых творческими, для смягчения регулярных падений с мнимых высот, и готовит удар по клавише с точкой - .


АВТОР (неизвестен)

Много лет я не мог найти дорогу назад, а теперь позабыл, откуда пришёл.

* * *

…и, когда он  в третий раз пришёл в галерею, и, проходя в зал, где на-ходилась его любимая картина работы Фриске «Мыза близ Равеля», поду-мал о другой картине, его пронзило ощущение, которое подспудно накопи-ло силу озарения. Ему открылось то, что много лет оставалось тайной, и ко-торую явно открывал художник, отдавший единственному своему великому творению треть жизни.
Мощный и громогласный, Он жжёт толпу словами, в которых обозна-чено ярче летнего солнечного дня  умиротворяющее видение Грядущего.
Это видение просветлило лица и тех, кто не смотрит в направлении жеста Крестителя, и тех, кто смотрит на указанное, потому что все они ви-дят Явленного внутри себя.   
Иоанн Креститель –  идеолог христианства, создал основу вероиспо-ведания, и венец её – явленный верующим Иисус Христос.
После такого откровения, могло ли что-либо стать иным для Валенти-на? К вере можно ли добавить что-то? В человеке величием его является дух и его укрепляют верой. Но добавить веру нельзя: она неделима, неума-ляема, не прибываема.


* * *

О чём было знание? О себе или о создателе? Ни то, ни другое не яви-лось сознанию. Знание стало тайной.
И каждый заключён в клеть этой тайны, ограниченной им одним. Это и причина безумия, данная, как знание. Тайна одиночества.
Бог един и не одинок. Человек трагически одинок, и не склонен к единению. Может единение и есть тайна знания, не  …………    угодная Господу?      

* * *

 
Смысл жизни в создании Книги, как утверждает Малларме. Или Книги жизни, подобной книге Господа, в которой правила для неправедных и тек-сты для не умеющих читать.
Как же и кто же просветит нас, скудных безумцев, и что означает про-свещение для человека, спасающегося размножением себе подобных для невозможной благости, которой ищут название тысячи лет, забывая обо всём на свете, не помня ни боли, ни обид, ни смерти сотен поколений таких же непомнящих.


* * *

Погасшее солнце разрушит связь времён, то есть связь между живу-щими.

* * *

 В сфере распределения земных благ, разум нашёл истинное своё при-ложение, но некоторый аристократизм был ему необходим, как фокусы жрецов для верующей толпы. И он, словно шар, надувается, чтобы под-няться над своим пределом.
Предел этот известен был  давно, но посвящённые не разглашали тай-ну знаний, дабы не волновать толпу, а подчинять её, зная, что нет желаний выше желаний. И девиз этот сотворил действительность.

* * *

Участие в чужой судьбе – не проявление доброты, а черта харак-тера;  здесь  вовсе нет морали, а только проявление женственности, по-скольку женщина расположена к выхаживанию больных.
* * *

Две крайности человеческих отношений: кидаться на шею и задер-живать в этом положении свой восторг или быть разделёнными многоликим отчуждением: от размера обуви до расовых предрассудков.
Подобные размежевания не имеют культурной окраски, здесь нет не-обходимости в общении, как связывающей силой общества, и её уровень коммуникабельности, называемый человеческим общением, равен нулю.
Потому очень сильные страсти, сталкивают людей и так же разделя-ют.
В непосредственной близости – критической – происходит разрыв индивидуальных оболочек и «сквозное проникновение» становится невы-носимым сосуществованием, отравленного составом сочащегося нечисто-тами характера.
Нет цели, как иллюзии, но есть невыраженное напряжение чувств, подобных веянию утомлённого зноем ветерка в пыльном, забитом скукою провинциальном городишке, где выборы главы городской управы – событие исключительное в жизни остекленевших голов, непомнящего себя на-селения.
* * *

Почувствовать единство мира возможно лишь через сострадание.

* * *

Эгоизм, как сознательная разделённость, противоречит единству ми-ра.
Персонализация важна в устройстве общественной жизни при созда-нии законов в пользу избранных.
Чем ярче персонализация, тем мрачнее и угрюмее толпа вокруг неё.

* * *
Если мыслимое невозможно выразить величиной – значит она вещь в себе, то есть – непознаваемое.
Культура есть проявление непознаваемого: видна сущность, не видно величины.
Уничтожение культуры во все времена было проявлением ненависти к неопределяемому, что является спонтанным состоянием толпы, не пони-мающей сущности своего единства.
Это и есть эгоизм толпы, всегда направленный на разрушение или от-каз от ценностей, не носящих утилитарный характер.
Всё, что считалось духовным творением или являлось таковым – уничтожалось  фанатизмом, как противное.
Идол рождается толпой, поскольку является созданием по обязатель-ству, а не творением духа.
Каждый творец вдыхает в творение неопределяемую и непознаваемую сущность, «божественность», - как выражается его эгоизм.
Толпа организовывается и направляется на грандиозные создания определённые и обозначенные.

* * *

 
Часть жизни, не подчинённая инстинкту, не расчленённая, не исхо-дящая из него, а противная ему; часть жизни человеческой, противоречащая закону сохранения энергии. – Это часть, отданная окультуриванию, воссоз-данию человека, несколько повреждённого в день изгнания из его из про-шлого.
Это и есть, быть может, смысл жертвования частью, ради продолже-ния целого, которым является человечество.
Культура – не способ и не способность, обеспечивающая выживание, а нечто, остающееся закрытым, символическим знаком невозможного в от-ношении к миру, и узнаваемо лишь по образцам выдающихся произведений искусства.
Но что это, - создаваемое, хранимое и разрушаемое ею же – культу-рой, идеологизированной практическим разумом?
Непостижимость мира создаёт высокий вал напряжённого поиска, и сам вал – есть проявление практичного видимой силой.
Но между непостижимостью и приближением к нему, кажущимся сближением, всё ещё остаётся  пространство, захватывающее дух и пугаю-щее, как бездна.
Может ли быть, что это и есть та неузнаваемость мира, которая рож-дает культуру образов религиозных и художественных?

* * *

***
Сотворение – не есть акт мудрости, есть акт творческий, интуитивный, в котором некоторые предположения присутствуют в скрытой форме, как подсказка ассоциативного мышления-остроумия.
Однажды «правильно» созданное, должно было бы оставаться тем же, каким было сотворено.
Развитие – это акт, исходящий из возможностей сотворённого, но ни-как не указывающий на путь развития. Поэтому в философию введено по-нятие «свободы выбора», что не соответствует желаемому понятию о сво-боде разума; это свобода инстинктивных действий нервной системы по вы-бору «да-нет», когда после решения наступала либо смерть, либо путь про-должался.
        На ранних этапах развития, изменение формы из-за их простоты, могло произойти быстро. Усложнённая форма сделала подобные «вольности» до-вольно зависимым от множества сопровождающих обстоятельств, или вовсе невозможным. 
Свобода выбора – абстракция разума, воображающего себя творцом собственных желаний.

* * * 

«Вы – цепные псы перед храмом, в котором хранятся неведомые вам перевоплощения животворящего духа; вам досталось наследие, но прика-саться к нему вы не можете; ваши помыслы коротки, как ваши цепи и ваша пища скудна, как всё прочее, данное вам, но не сотворённое вами».               
               
* * *
 
Казаться умным – смешно.
Быть умным – невежливо.
Сумасшедшие живут своими фантазиями, остальные – чужими.



* * *     
Животное, которое продуцирует самоё себя из политики и экономики, называется государством.
Государство есть создатель и потребитель созданного, и в состояние его вносят изменения служащие ему, живущие его устоями.

* * *  

Мы жаждем объединения и страшимся его. Оно умертвит наши жела-ния, сожжёт наше страдание.  Но оно соблазняет нас, устремляя в объятия, для радости быть вместе.
Жаль, что радость не длится столь же долго и не приносит  страдания, как ожидание и жажда желания, и нам остаётся мучительное отчуждение  неразделённой любви, однажды представленной жестокой невозможностью.
Невозможность – это пропасть между желанием и неудовлетворением его. Перелетая эту пропасть, мы узнаём счастливый миг невыразимого об-ладания, а в следующий миг мы видим, как разорванную в клочья тончай-шую ткань неузнаваемого, поглощает бездна. Это покров нашей души и те-перь она обнажена и беззащитна.
И мы снова перед пропастью…
 
* * *

Ничто из происходящего вне её тела, не может помешать женщине в главном её предназначении: рожать!
Неудовлетворённость женщины – опасное для общества состояние, поскольку энергия, выделенная природой на продолжение рода, не может быть направлена на что-либо иное, не извратив его.
Освобождённая от обязанности, которая  не может быть снята не при физическом, ни при психическом уродстве, исковерканная подменой на-правленности, женщина создаёт опасное противостояние мужчине, объявляя ему войну за социальное положение и создавая проблемы с рабочими мес-тами.

* * * 

Кто может объединить людей, разъединённых Богом?   
          Если построение мира не подобно построению Башни, может быть надо начать построение мира, как общего дома.
Но как узнать, что это угодно Господу?

* * *
Обладать друг другом – значит вкушать другого со вкусом вкушаю-щего тебя.

* * *

Мы обманываем себя, когда надеемся жить тем, чего ещё нет.

* * *
…он шёл вдоль берега реки, от которой поднимался белый пар, тем-неющий к горизонту, который сам был близок и чёрен, будто за ним ничего уже не существовало, и низкое солнце за высокой и нескончаемой стеной  угасало, и  закатное тление, слабеющее с каждой минутой,  теряло   силу, и мрак плотно покрыл и берег, и реку, и одинокую душу, бредущую в никуда, не принятую ни в рай, ни в ад, ни в чистилище.

                * * * Женщина, составляющая часть каждого мужчины, представляет со-бой двух женщин: родившую его, и женщину внутри него, делящею его пол.
Галлюцинации, неконтролируемые сознанием, исподволь «выдыха-ют» сотворённый  образ той, что живёт в нас неощутимо, неясно, трагично.
Её мы любим всю жизнь, и сильнее те, кто отчаянно искал любви, и наконец понял, что единственная Донна Анна, и Офелия, и все другие – это она - невоплощённая в существо женщина, которая требует жертв за своё, неподтверждённое телом, рождение.
Чем меньше в мужчине  женщины, тем неотступнее мужчина в поис-ках своей неузнанной любви.
                * * *                Мужчина ищет партнёра для игры, чтобы жертвовать собой. Женщина в игре жертвует партнёром. Мужчина – интеллектуальный игрок, воспитавший себя исторически. Женщина – игрок от природы, не изменяющая свою «внутренность» позолотой культуры.
                * * *                Свет, творящий образы, исчезнет, и воцарится  Тьма, и возвратится Не-бытиё.

* * *                Вероятно, что душа  не представляется в образе, как и всё, что от Бо-га.
Всё, что отвержено Богом, постигается сознанием.
Всё, что приняло форму, перестало быть «божественным»,- в смысле своего представления сознанию, - как не присущее Ему.
Вполне вероятно, что «бесформенность» - это стремление, потенци-альная возможность выражать себя формой, то есть, совершать «вольно-сти», и такой « краткий миг» был осознан, так как форма необходимо по-рождает сознание.
Возможно, что «краткий миг»  подошёл к концу и сознание будет устранено вслед за устранением формы, породившей её.

…человеческое существование в среде, не имеющей к нему отноше-ния и не знающей о его существовании…

* * *                Нас засыплет пыль исчезающих миров. Прах и пыль, из которых вновь возникнут миры.                * * *                Ум  женщины усиливает сваё ядовитое действие, благодаря влиянию её красоты и обаяния. Поэтому только свирепый опыт действует, как вак-цина от оцепенения, в которое впадают непосвящённые или  безрассудные с истекшим сроком прививки.                * * *                От большой радости – доход торговцам; от большой беды - могиль-щикам и гробовщикам.
                Последний оплот жизни есть небытие.

Небытиё не есть продолжение жизни, а спасение от неё.

* * *               

Есть женщины, к которым прикасаешься телом и понимаешь природу своего чувства.
Есть женщины, к которым прикасаешься невидимым прикосновением и тогда чувствуешь, что есть твоя душа.

ЖРИЦА ЛЮБВИ –  соблазнившая плоть и не удовлетворившая её.

* * *

Если мы единоверцы, - а кто мы, если верим в Бога Единого, – к чему нам в качестве дополнения чины, звания, семейное положение и многое другое, в том числе государственность, национальность, клановая или пар-тийная принадлежность –  как не для  забвения  бытия в Боге?

                * * *
Всё, кроме тебя,- для тебя, и только ты – для других.

* * *

Заполненность – это изуродованная пустота.

* * *
- Я не сделал ничего плохого!
-Ты жил! Этого более чем достаточно!

* * *

Вера в Бога оберегала от влияния разума. Но разум стал неотъемле-мой частью нашей жизни, и за этим «но» лежит наше существование , и спасёт от разума только смерть. Но кто – этот спасенный?
Душа только и спасётся, возвращённая за пределы мира.


* * *
Человека губят принципы, которые не востребованы.

** *
Единственное, к чему она оставалась неравнодушной – это погода и, обращая на неё особое внимание, женщина была уверена в своём неуга-сающем пристрастии к жизни.

* * *

Формы – это решённые задачи случайных проявлений, не зависимых от системы мышления, то есть, от отображения их присутствия.

* * *
Правда – есть конъюнктура разума и непостижима из разногласных претензий на неё условностей  существования.

* * *








                ПРОЛОГ


Плотный туман лежал в лесу умирающим мохнатым зверем и тяжело дышал. Он был стар и болен, и не мог доползти до озера, и жажда близости сушила его.
Утренняя заря золотила сосны. Озеро пробуждалось. Тёплое тело ле-ниво шевелилось и трогало волной  холодный  берег.
За стеной соснового леса, отделённого от воды узкой полосой ярко-жёлтого песка, пробуждались птицы и звери.
Из-под небес озеро казалось круглым глазом с радужной оболочкой мелководья, сбегающего, темнея,  вглубь, к фиолетовому зрачку, и всё, что являлось ему, погружалось в него, и возвращалось через него, и вновь ему являлось…


  Глава 1


Издёрганный от постоянных нападок ветра, напряжённого, колючего; забитый снегом, заносимым бог весть откуда и скрипящим по ветхому кровельному железу, проржавевшему, хлипкому; отсыревший от прилипчи-вых дождей, бесстрастных и бесконечных, переходящих в туман и вновь возникающих из густых бледно-синих, клубящихся над землёй облаков; со-хнущий до треска в летнюю жару, медленно умирающий дом, построенный в запамятные годы ушедшим из жизни в прошлом году столетним дедом, когда-то сбежавшим от революционно настроенных на грабежи и убийства людей, одурманенных идеей равенства и братства, потерявших память о прошлом, как этот старый дом, забывший о тех, кому он был укрытием и уютом, и, обездушенный, не чувствовал своим омертвелым нутром единст-венного, одинокого человека, живущего в нём, как в деревянном склепе, изредка выходящего куда-то, где существовала жизнь, и вновь возвращаю-щегося,  и выглядывающего из-за стёкол, покрытых склеротическими тре-щинками, в мир, полный слёз и отчаяния, и надежд…


Этот человек ко времени моей встречи с ним, не имел ничего, что должен, казалось бы, иметь человек, хоть бы и живущий одиноко и непри-каянно.
Из мебели была кровать, сохранившая немного лака от своего про-шлого, стул и письменный стол, и небольшая картина, написанная маслом, с простеньким осенним сюжетом, в котором неизвестный автор сделал до-вольно удачную цветовую  композицию из трёх, означающих разлуку цве-тов: жёлтого, красного и чёрного,
Под слоем пыли, жирной от копоти, цвета были размыты и соединены в аллегорию, которая предполагала возможность бесконечной смерти.
Картина когда-то имела ценность из-за дорогого багета, и – вероятно – тогда и была поднесена в дар, как знак благодарности за некую услугу, не без чувства прекрасного, коим и являлась роскошная рама.
Стены в единственной жилой комнате были изъедены сыростью и топорщились разорванными обоями.
В тех, немногих местах, где они ещё сохраняли свою полувековую свежесть, можно было рассмотреть некогда белый водопад, несущий в пену двух рыб, когда-то красно-золотых, а теперь безнадёжно серых, и всё же достаточно ярких на фоне выпуклой нищеты, окружающей их плоский мир, этой чернеющей с каждым днём бледно-зелёной плесенью.

Умывался хозяин жилища над туалетным корытом, пользуясь кра-ном, приделанным непосредственно к сливному чугунному бачку местным умельцем, что было довольно-таки экстравагантным решением и не очень удобным. Здесь же был второй кран с душевой сеткой, но его давно закли-нило ржавчиной. Чинить было нечем и некому: вокруг ни одной живой ду-ши вот уже много лет, и на много лет вперёд ни одной души…
Несколько журналов «Вокруг Света», среди них один свежий – за прошлый год, и старенькая Библия аккуратно лежали на тонконогой, двух-полочной этажерке из бамбука.


Он назвал своё имя как-то неуверенно; он произнёс его: Валентин – так, словно сомневался, правильно ли он выговаривает его и имеет ли к не-му отношение.
Было видно, что он давно никому не представлялся, одичал и лишил-ся самоощущения; так выродившаяся яблоня, много лет не приносящая плодов, становится просто деревом, - зелёным, жёлтым или безлиственным в разное время года – безымянным и безродным.
Дерево, человек, небо, земля… Где сходятся их различия? – Там, где нет названий и обязанностей.
Более всего необходимость различать друг друга присуща человеку, и он даёт всем и всему имена.
Имя есть творение разума. Всё, что беспокоит и настораживает - бе-зымянно; оно пугает, отталкивает и притягивает таинством неразгаданности, и совершаются подвиги и приносятся в жертву жизни, чтобы родились новые имена.
Валентин не представлял себе жизнь иной, чем она стала давно: при-вычной и необходимой.
Он – может быть единственный представитель человечества - неиз-вестный никому и не затёртый в колоде бездушных карт, не ведающих пра-вил игры, по которым ими играют; совершенно уникальный, как какой-нибудь уголок природы, - не изменённый искусственно, а изменяющий сам себя, благодаря невмешательству извне, - где поют и вьют гнёзда птицы, и  цветут растения, и живут и размножаются животные в том количестве, в котором им удобно  сосуществовать, в которое не вмешивался разум чело-веческий – этот венец природы, напяленный на головы ни в чём не повин-ных.
Валентин не был подпорчен венцом природы. Он не заблуждался на свой счёт и не пытался понять более того, что и так было понятно.



Стук ложки, ёрзание её по эмалированной тарелке, возвращал его к жизни каждое утро вот уже несколько дней подряд; и всякий раз, пробуж-даясь, он не понимал, откуда прибывал этот звук – знакомый и не знакомый, словно утонувший в памяти предмет, виднеющийся сквозь толщу воды на отмели, где в светлые дни высвечивалось дно…
Скрюченные старостью пальцы действовали неловко, и каждый раз, пытаясь захватить новую порцию еды, старушка производила несколько звучных поскребок и ударов о края кормушки, торопливо насыщая себя.
С соломенных крыш крошась, осыпалось ветхое сено, и подхваченное ветром, жёсткими клочьями кидалось в лица одиноких, проходящих сквозь жизнь людей.
В привычный уклад на уровне естественных отправлений изредка проникали, как свежий воздух в щели затхлого помещения, несколько пы-линок воспоминаний. Они недолго витали над истлевшей ветошью свален-ных в тёмный угол чувств и, испустив дух, рассыпались искрошенными ос-танками тонкокрылых существ, с налипшей к ним пыльцой  с цветов, зане-сённой сюда из случайно явившегося им мира.

Апрельская грязь была черна и тяжела. Это впечатление застряло в нервах и разлагалось, как не вынутая дичь в капкане, и по ночам мрачные сны мучили и переводили удары сердца в замирающий ритм обречённого на удушье. 



Глава 2


Она прервала этот умопомрачительный поцелуй за минуту до от-правления поезда, вошла в вагон, обернулась и пошла по коридору, и стала у закрытого окна.
Её лёгкая тень, как отголосок улетает, ускользает в будущее, обрывая настоящее, становясь прошлым для всех, кто остался здесь, на перроне…
…и вся жизнь его попятилась против времени, к восходу солнца, к первому мигу незабываемого утра на краю светлого города, червленого июльскими лучами, и – дальше, туда, где состоялось когда-то его рождение, - первое, после долгого небытия, а – может быть – второе или третье, - он не помнил какое по счёту; но смерти он не знал и не понимал её.
Жизнь возвращалась к своему началу, и любовь заполняла всё ося-заемое пространство, и он неторопливо вглядывался в знакомый и всегда незнакомый мир.
Развёрнутое полотно прошлого было неразрывно соединено мгнове-ниями времени и мигами любви – единственными точками сопряжения бо-жественной взаимности и бытия. Их можно было сосчитать, как родинки на милом лице или, как кочки в мёртвом болоте бездуховности, пугающего злобной пустотой смердящего мира.
От родинки к родинке, испытывая себя блаженством; с кочки на коч-ку, – не дай бог оступиться, провалиться в мерзкую жижу, - он возвращался к началу, чтобы вновь и вновь испытывать всё, что осталось витать в том воздухе, - ещё не развеянном, не пропитанным затхлостью, - в воздухе на-стоящего прошлого…
«…распеленованной паутины полёт сливает с голубым небом своё серебро; под лёгким дуновением ветра они не расторжимы, они ослепи-тельны, прозрачны и легки; их страстное  проникновение друг а друга, вза-имная радость долгожданного полёта так похожи на любовь, которой я люблю тебя, люблю твоё тело, линии твоих плеч, ласковое тепло твоих бё-дер, белизну и округлость колен - всё великолепие твоё, переполненное лю-бовью и страстью.
Я ласкаю твои тонкие волосы и сквозь горячее дыхание целую твой рот, полный невыразимой сладости полевых цветов…
Ты – мой сон, моё согласие с моей душой, такой далёкой-далёкой для всех в этом мире; ты – огромное облако, плывущее в глубоких просторах волнующего неба; ты – мой бескрылый полёт скользящего в мирозданье воображения, луч, игла, проходящая сквозь свет и тьму безликого про-странства вселенной, в которой мы – пыль, былинки, блеск, лёгкие мгнове-ния; ты – боль утомляющая, утоляющая…
Люблю тебя, люблю, люблю и чувствую, как вливаются в меня силь-ные струи лучей, летящих от солнца.
 Люблю тебя! Люблю тебя! Люблю!
 Любишь ли ты меня? Легко ли тебе любить меня? Радует или печа-лит тебя любовь ко мне, любовь моя?
Скажи, что любишь, что сладко любить меня и не легко будет раз-любить…
Ты любишь меня, моя плачущая от счастья возлюбленная? Люби ме-ня, люби! Пусть твоя любовь будет ярче самого яростного летнего дня; я найду прохладу в твоих глазах, погружаясь в них, как в июльское тёплое море, сливаясь с ним…
Я люблю тебя! Люблю! Люблю!..






 Определил время своей жизни, и душе стало легко. Всё, что разде-ляло её с бессмертием, перестало существовать.
На последнем отрезке пути я таскаю камни земных надежд, соединяя их в подобие башни, ведущей к небу.  – Это жалкое состояние человека, желающего отметить своё величие; забывчивость, возвращающая к жизни, извращённая страхом смерти.
Мой памятник – это восставший пепел сожжённой жизни, занесённый ветром в пустыню неузнанного мира.
Всё в прошлом и всё в будущем, в потоке единой реки времени, в не-существующем потоке всего, что названо именами, обозначено величинами.
Нет меня и имя моё неизвестно, как неизвестно всё, что, именуя себя, остаётся загадкой.
 Но в этой неузнанности  любовь, как ипостась бессмертия, имеет об-раз и подобие на земле. – Это жизнь мучеников, обречённых на любовь; жизнь, в которой каждый умирал в одиночку.
В любви, как и в жизни, великими могут быть немногие; величайши-ми – никто. И желание стать величайшим – главное заболевание человече-ского разума, этого ничтожного огрызка, надкуси от незрелого плода с дре-ва познания.



Но я не заметил, как попал в это двухмерное измерение из мира трёхмерного.



Пространство и время были даны человеку, как наибольшие возмож-ности для его скромного проклятого существования с его сомнительным и скандально приобретённым достоинством, и – видно – бессмысленным.
Трёхмерное пространство было создано, как совершенное для со-вершенного, но человек то ли недоел, то ли не переварил запретный плод, и теперь, как недокормыш, разум его умещал данность в двухмерном измере-нии, которое он остроумно изменил, создав одностороннюю плоскость, по которой теперь проходил его путь, повторяющийся бесконечно, к тому же, проложенный в толще этой «ленты Мёбиуса», как назвали совсем недавно её геометрический образ, не связывая воображаемое с переживаемым, по-скольку память не отражала заблуждение разума по той же причине недо-развитости.
Случайность помогла мне проникнуть в область, неизвестную про-стодушным жителям покоробившейся планеты, которую не так давно насе-ляли и лилипуты, и великаны, а теперь – непонятные самим себе люди средние и никчёмные; или, может, от тоски у меня открылось звериное чу-тьё или прозрел глаз во лбу, но я увидел всё это, и теперь не могу остано-виться, как тот, который у меня перед глазами навсегда, навечно…
Я расскажу о них: о нём и о ней.  Хотя мне всё ещё кажется, что моё воображение, отстранившись от сознания, создаёт миры боле реальные, чем постижимые сознанием, если вообще возможно как-либо постигнуть любой из воображаемых или осознаваемых миров.












Глава вторая




Стаей призрачных птиц летели над городом дни. Вот они опустились на  площадь рядом с пересохшим фонтаном и разбежались по улицам, что-бы каждый день, - продолжая свою жизнь, - я приходил на одну из них.
Ежедневные прогулки в сторону заката навстречу прохожим, которые меня не замечали.
Что я видел во все эти долгие дни? – Навстречу шли безразличные мне  люди; менялись витрины магазинов, не отличающиеся друг от друга и заполненные одним и тем же товаром – или мне казалось? – и лежал он только для вида, и вероятно, просто выбрасывался по истечении срока хра-нения или окончания моды не него; и многочисленные театры и кино-театры, и аляповатые афиши вокруг, и глупые или до смерти скучные на-звания предлагаемых развлечений, да ещё - очень редко – из какой-нибудь подворотни или из арки, или из подъезда выходила женщина, одетая по-вечернему, и, не взглянув не меня, проходила мимо, словно тень, отбрасы-ваемая прошлым, которое я настойчиво оставлял за собой.
Незнакомый город, с неизвестным мне названием, однообразный даже в своей фантазии, слетевшей на меня с небес.
Позже, гораздо позже я узнал, что всё было не так.
По-настоящему это увидел нищий на углу самой оживлённой улицы, отходящей от площади - чья-то щедрая рука бросила крупную купюру в его замызганную, уже не принимающую грязь, шляпу, пожившую не мало лет нормальной шляпной жизнью на чьей-то голове, и, однажды, то ли забытая в метро или в автобусе пьяным хозяином,  то ли выброшенная на помойку из-за полной непригодности, не могла достойно закончить свою изуродо-ванную годами жизнь; может она долго умирала и не жила, умирая, и – мёртвая давно – всё не могла исчезнуть, изменить себя неузнаваемо, стать чем-то иным для всех, исчезнуть из своего бытия – этот нищий увидел, как на край переполненного водой  фонтана опустился павлин, и пёстрое его оперенье, его распущенный хвост отразился в водяной пыли, и раскрытый от жажды клювик выхватил несколько капель влаги из сияющей радуги.
Восторг многочисленных зевак, их выпуклые от удивления глаза, от-крытые в бессмысленных улыбках рты, произвели неожиданный эффект: павлин упал в бассейн и исчез, а вместо него вырвалось сине-красное об-лачко тумана, приподнялось над струями воды и растворилось в знойном полудне.
Впрочем, большого недоумения у присутствующих это событие не вызвало, и через минуту они продолжили своё, полное забот, существова-ние: один из них вошёл в крохотную парикмахерскую, - тут же, - на площа-ди, уселся в единственное кресло и сказал:
- Откуда взялся этот фазан, чёрт побери! Я впервые видел живого фа-зана. А вы? Вы знаете, я слышал, из них готовят вкусные блюда. Но мне показалось, что кроме перьев на нём ничего нет. Как вы думаете, сколько в нём веса?  Чистого, я имею в виду.
- Фунта полтора, не более. Говорят, у них вкусная печень.
- Печень фазана? Это же совсем ничего!
- Да, но когда фазанов много, это не важно. Но это был павлин.
- Ах, да, я ведь тоже подумал, что это что-то другое, но не мог вспомнить названия. Да, да – павлин. Его выдаёт хвост. Вымойте мне голову и побрейте.
- Пожалуйста.






Я не уверен, что происходящее на площади  сегодня все видели, как одну картинку с разных сторон, а если говорить о нищем, то он вообще был занят своим удивлением: к нему слетело богатство! Такую бумажку не бро-сали куда попало, и можно было только гадать, кто этот человек, прогули-вающийся в своё удовольствие, и что отвлекло его и заставило вынуть из бумажника  деньги и сделать жест в пустоту. О, даже не остановился, не ог-лянулся, чтобы проследить попала ли купюра в шляпу, и сколько эмоций осталось там, за ним, не асфальте, на покинутом пространстве чужой жизни, покрытой плевками, спешащими в никуда людьми.
Неизвестный вовсе не видел происшедшего.  Сегодня он торопился пройти по новой улице, которая вела в прошлое, и другие события и виде-ния попадали в его поле зрения.
В узком коридоре его ощущений, сближающиеся стены уходящего назад пространства, обдирали плечи и бока до крови и не покидало чувство, что однажды, в конце, или – точнее – в начале необратимого времени, куда он так спешил, окажется стена, и окончится путь, и разбитый мозг забудет обо всём.
И он напрасно искал взгляд, в котором мог бы увидеть любовь к себе, и всё же искал его, как игрок, который блефует, возбуждая и себя и партнёров ради невероятного мгновения, которое иногда даруется безум-ным.
Но с судьбой он давно потерял все связи и – казалось, что и Господь теряет его из вида, и – может быть – уже потерял.









глава?......
 


Я стараюсь в этих попытках проникнуть в  себя в этих ежедневных прогулках по городу, который и есть я сам, и сам себе незнакомый, и в ла-биринтах двух единых существ или сущностей мелькают и прячутся и вновь выступают тени моих обо мне представлений: тени во дворах, в переулках, за углами домов и в окнах; за призрачными занавесками мелькают, скрытые  от меня, мои образы, любимые и неузнанные, о которых страшно узнать правду, чтобы не разрушить придуманное, и не убояться той, истинной формы, которая, подобно будущей скульптуре, скрывается в мраморе или в камне и, угадываемая художником и страстно им воспроизводимая, как возможно наиболее прекрасное творение его, - мне же чуждая, в своём бесформенном начале, и страшащая своим возможным безобразием, нево-образимым сейчас несходством со мною, с образом легко придуманным и легко живущим в неосуществлённых событиях необратимой, но возвра-щающейся по нахоженным в прошлом тропинкам, проходящей, протекаю-щей сквозь меня застывающей во мне лавой жизни.


 …….(подготавливаю  финал – короткий !)