Часть 9. Вольная вольница моего детства, а где-то

Маргарита Лосевская
                ПРЕДАНЬЯ СТАРИНЫ ГЛУБОКОЙ

        Как-то, придя с улицы после катания с гор, я проспала на печке до вечера. Проснувшись, услышала голоса бабушки и тёти Дуни Кабиной. Она – наша соседка, жена, вернее, вдова, бабушкиного брата, дяди Васи. Коптилка, которую называют «фигасиком» или «фугасиком», тускло освещает кухню. По стенам пляшут жутковатые чёрные тени. Кто-то таинственно шуршит за печной стенкой. Если бы я не видела бабушку и тётю Дуню, мне было бы страшно. Бабушка чистит картошку. Тётя Дуня говорит:

      - По всем признакам, Стеша, скоро конец света. Девицы нонче стали безстыжьи  лица. Платьишки-то чуть не до колен обкарнали. Мы, бывало, голяшки свои не выставляли. Юбки длинны носили. Голову платочком укрывали. А теперича простоволосы  ходют, кудри навивают, губы, брови красют. Как ведьмы каке. Прости, Господи! Стыдоба-то кака! Да и парни куды смотрют?! Я, вон, моим сказываю: преже, чем девицу выбрать да засватать, на её надыть опосля бани глядеть. Вот тогды и увидишь, красавица али нет. А не на вечёрке на её пялиться, на крашену-то.
 
           (Ох! Что бы сказала тётя Дуня, увидев современную девицу в боевой раскраске дикаря, явившую миру свои обнажённые «прелести», с зелёной стрижкой «ирокеза»?!)

         В доме бабушки – две девицы, и она переводит разговор немного в сторону:

        - И не говори, Дуняшка, все признаки конца света. Земля-то наша, матушка, уж вся проводами, как паутиной, опутана. И птицы железны по небу летают, еропланы ети.

         Тётя Дуня подхватывает:

        - Да и нечисти  всякай развелос. Вон про бабку Домну бают, што ночами в бане колдует.
   
         Помолчав, (она не любит осуждать Домну) бабушка спрашивает:

        - А у мово Василия-то, жив был, чай помнишь, што приключилос?

        - Нет, Стеша, запамятовала, давай сказывай. – Оживилась тётя Дуня.


        - Как-то осенью, опосля Покрова, пошёл он на работу в четвёртом часу утра. Идёт через кладбище, как завсегда, путь сокращает. А темень стоит, хоть глаз выколи. Вдруг слышит, будто стон, слабый такой. Жутко ему сделалос. Прибавил шагу, штобы в поле скорей выйти. А стон – громче и рядом  где-то. Тута он ногой, словно, на пенёк спотыкнулся али на дерево. Руки-то простёр вперёд и в шерсти запутался. Чует, хтой-то стоит перед им. Не лошадь, не корова и не человек. А косматое оно да холодное.
         Жуть его взяла. Он с перепугу чуть не рехнулся. Развернулся, назад побёг, да хорошо ища молитву вспомнил «Царю Небесный»…

         Прибёг да у порога и рухнул. Аверьянкой его отхаживала да святой водой окропила. Опосля  етого случая один через погост не  хаживал. С мужиками кучковался.

         - Ой, страсти каке! Можа, мертвец из могилы восстал… Инда мороз по коже!-
          А у меня в подполье  по ночам хтой-то стучит да возитца. Днём Колька с Володькой с лампой туды лазали, все углы обглядели. Неча нету. А ночью опять возитца да стучит, словно, притка кака. Всё к концу света идёт. В Святом Писании едак сказано: «Будут девицы – бестыжьи лицы, землю паутина опутат , полетят железны птицы, на небе письмена объявятца, протрубит труба Ерихонска, встанут живыя и мёртвыя,  придёт антихрист, наступит мрак, все погибнут». Живём последне время.


          Они вздыхают.

          - Нам- то  уш всё равно, Дуняшка, да детей, внуков жалко.

          Тётя  Дуня спохватывается:

          - Ой, пойду, засиделас  я, чай, вода уш в вёдрах замёрзла.

          - Ступай, ступай. А мне на завтрево цельный чугун картох начистить надобно. Есть больше неча, одне картохи.

           Бабушка во время всего разговора чистила и чистила, а чугун-то – ведёрный!

           Тётя  Дуня куда бы ни пошла, в магазин или на пруд, всё к нам зайдёт «на минуточку», которая превращалась и в час, и в два, и в три.


           Моя мама и тётки вспоминали, что дедушке надоедали её посиделки и однажды он бросил ей в ведро с водой, оставленное у нашего крыльца, старый размочаленный лапоть. Вернувшись в дом, сказал: « Дуняшка, пока ты сидишь, у тебя в ведре Водяной уж лапоть сплёл». Воскликнув: «Да неушто»?!  Тётя Дуня выскочила за дверь.

          От рассказов бабушки и тёти Дуни мне становится жутко на тёмной печке. Я перебегаю в переднюю, где Лида топит лежанку.

          Топка открыта. Потрескивают поленья. Лида «шебуршит» в печке кочергой. Постепенно я успокаиваюсь.  Но в голове прочно засели слова: "притка, железные птицы, письмена на небе, Ерихонская труба, мрак, антихрист, конец света, все погибнут".


                Продолжение следует.