Глава из книги "Корреспондентские застольные"
Первая командировка в войска в гордом лейтенантском звании — она как первая любовь. Не забывается никогда. А то и присниться может. Мне приснилась недавно, и я проснулся с ощущением счастья.
…Уже позади знакомство с коллективом, неизбежные испытания экстремальной ашхабадской летней жарой и местной экзотикой, официальное назначение на должность. И вот ты, шустрый новоиспечённый корреспондент-организатор одного из отделов окружной газеты «Дзержинец», убываешь на границу. Новую для тебя, совсем не похожую на дальневосточную. На руках проездные документы и редакционное задание на фирменном бланке. Ну и ты, конечно, едешь не один. Тебя пристегнули к опытному офицеру из отдела партийной и комсомольской жизни. Оный офицер научит тебя, желторотого, жизни командировочной — простой и правильной.
Прилетели со старшим лейтенантом Сергеем Шаповаловым в Душанбе самолётом. Это не конечная цель. Нам дальше — в Московский пограничный отряд. Добираться до него придётся на автобусе.
— По пути красиво будет, если разобраться, — гундит слегка в нос Серёга. — Слышал про Нурекскую ГЭС? Ну вот, как раз через Нурек поедем, посмотришь. Потом через перевал Шар-Шар. В Шуроабад заскочим. Потом Николаевский спуск будет. Замучаемся спускаться. А куда деваться? Нам же на 14-ю и 15-ю заставы надо. Там, кстати, тоже есть, что посмотреть.
Признаться, не слишком хорошо помню, в какой последовательности мы побывали во всех этих местах, но побывали. Самая та, что надо командировка, чтобы сразу хоть примерно понять, что представляет собой Средняя Азия. То есть так мне думалось. Ну правильно, я же ещё не видел ни Хумлы, ни Шарам-Куи, ни другие невыносимо героические комендатуры и линейные заставы пустынного участка округа, построенные в двадцатых, тридцатых, сороковых годах ХХ века. Да и названия Хорог, Пяндж, Бахарден, Каахка, Серахс, Кара-Кала, Керки, Тахта-Базар, Небит-Даг и другие ровным счётом ничего мне не говорили. (Скажут ещё!) Хотя про Кушку, конечно, слышал. И даже горел желанием там побывать. Больно уж место знаменитое. «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». Взвода не дали, ибо не по профилю, но дальше Кушки посылали много раз. Но это потом. А пока — сплошная романтика!
Шуроабад — это вообще-то самый обыкновенный кишлак, недалеко от которого расположены одноимённая застава и аэродром подскока. А проще говоря, небольшой склад боеприпасов, куда прилетают вертолёты, чтобы загрузиться и — «на ту сторону», в Афганистан. Ну и так, по мере надобности. Рядом со складом посадочная площадка, невысокая металлическая вышка часового и две двенадцатиместных армейских палатки. Вот и весь аэродром. Выше небольшой живописной долинки — горы. Ниже — кишлак. В горы нам забираться, как только машина придёт, а в Шуроабад можно сходить прямо сейчас.
Тем более, что общаться с «комендантом» этого крохотного хозяйства нет никакого желания. Мятый весь какой-то, небритый. На объекте бардак. Честно говоря, внутренне оскорбился за погранвойска. Ну да, такой лейтенант-идеалист. А с другой стороны… Штабеля ящиков как попало стоят. Некоторые вообще открыты. Хочешь, гранатных запалов черпани, сколько душе угодно. А хочешь, и пару-тройку гранат до кучи прихвати, вон они, в другом ящике виднеются. На собранной из перфорированных стальных плит вертолётной площадке несколько 82-мм мин живописно валяются. Россыпью. А с краю, — не менее живописно, — вообще пятидесятикилограммовые бомбы в цилиндрической деревянной таре защитного цвета. Н-да… А у нас, помню, прямо над невысоким заставским крыльцом на красном транспаранте красовался девиз «На государственной границе — государственный порядок». И он, между прочим, был. Порядок-то.
— Ну что, пошли? — Серёга приглашающе машет рукой в сторону кишлака.
— Пошли.
Солнышко в зените, припекает, заливает окрестности горячим и слепящим белым светом. Полдень. Не в среднерусской полосе. Кровь в висках стучит, рубашка к телу липнуть начинает. Брюки-галифе полушерстяные, сапоги хромовые — ногам тепло до отвращения. Горячо почти. Волосы под фуражкой просто мокрые. А Серёга Шаповалов ничего себе выглядит. Вышагивает под лёгкий уклон бодрячком, старый азиатский адаптированный волк. Когда-то и я, может быть, адаптируюсь до такой вот эффектной степени. И тоже, в свою очередь, повезу в первую командировку какого-нибудь новоиспечённого лейтенанта, весь из себя суровый, загорелый до черноты. И не потеющий.
Кишлак пуст. Всё верно. Кто в такую жару по его узким пыльным улочкам вдоль пересохших арыков шататься станет? И магазинчик-сельпо тоже пуст. Только прямо напротив вентилятора сидит на жалобно поскрипывающем старом стуле тучный сонный продавец и лениво отгоняет мух от висящей рядом бараньей туши. Чуть дальше на вешалках красуются несколько пёстрых фланелевых халатов. Женских. Вон несколько пар резиновых сапог уважительного размера в недлинный рядок выставлены. Вон настольный теннис в плоской картонной коробке, запылённой, давно потерявшей товарный вид. Гантели. Посередине прилавка – стопка выложенных на большой белый платок свежих пшеничных лепёшек. Рядом пылится трёхлитровая банка маринованных помидоров. Скромно высится пирамидка из стеклянных банок кабачковой икры, тоже с налётом времени на боках. По соседству аналогичные сооружения из банок говяжьей и свиной тушёнки. Незыблемые кильки в томате довершают гастрономическое изобилие. Но приходится признать: эти «продовольственные пирамиды» существенно моложе египетских. Что, безусловно, радует. А вон…
Чего-чего это там?! Что там на корешках книг написано?! Не может быть! Ущипните меня!
Дюма! Гашек! Сенкевич! Застрелиться и не жить!
Азимов! Ефремов! Казанцев! Кларк! Стругацкие!!! В прямом и переносном смыслах — фантастика!
Или голову напекло, или я вообще не знаю. А-а-а, вот в чём дело, наверное… Скорее всего, книги изданы на таджикском языке. Оказалось, не на таджикском! Свой командировочный портфель я набил бессмертной классикой до такой степени, что он не застегнулся. Так и таскал его всю неделю подмышкой.
Вот, значит, куда вся выдающаяся художественная литература в стране уходит. В среднеазиатские республики. Странная логика! А в читающей запоем центральной и европейской частях Союза такие книги — жутчайший дефицит. Либо по талонам за сданную макулатуру, либо по величайшему блату. Да ещё в очереди отстоять надо. А тут — между консервами и бараниной! И хоть все сразу забирай.
Серёга лениво комментирует, когда мы уже бредём обратно:
— По кишлакам что угодно можно найти. Местные такое не читают. У меня библиотека приличная собралась.
Через полчаса мы вновь были на полевом аэродроме, и там я… впервые воочию узрел начальника пограничных войск КГБ СССР Героя Советского Союза генерала армии Вадима Александровича Матросова. Думаете, что всё равно мне голову напекло? Ничуть не бывало.
Едва мы пришли на место и отдышались в тени ящиков с боеприпасами, как из-за ближайшей горной гряды вымахнула пара вертолётов. Один пошёл по кругу, а второй начал снижаться. Потом мы наблюдали, как Ми-восьмой чуть ли не висел над посадочной площадкой, пока бойцы суетливо, с опаской освобождали её от бомб и мин под руководством несколько взбодрившегося, но по-прежнему мятого и небритого «коменданта».
Потом из севшего, в конце концов, вертолёта вышел с непроницаемым лицом Матросов, следом выкатилась свита из старших офицеров. Доклад коменданта генерал армии прилюдно принимать не стал и сразу прошёл к палатке.
Спрашиваете, где же были мы в это время? А мы по совету многоопытного Серёги умело затихарились за штабелями и не отсвечивали. Такие два спец-наблюдателя. Тем временем в палатке коменданта, как мы понимали, шёл негромкий, а потому особенно страшный разнос. К счастью, вне нашего присутствия. Мы, конечно, не причём, но… Впрочем, продлился разнос недолго.
Через всего каких-то 15 минут вертолёт взлетел и вскоре растворился в полуденном мареве. Позже слышал, что Мятого уволили из войск. Хотя, может, это были только слухи. А вообще, помню, очень удивлялся: почему его не предупредили из отряда о возможном прилёте Матросова? Правда, есть ещё вариант. Его предупредили, но он ничего делать не стал ввиду того, что как раз и хотел быть уволенным. Ну… бывало и такое.
Про Шуроабад рассказал, изрядно забежав вперёд. А так-то, как и было обещано Серёгой, сначала я увидел Нурек — симпатичный чистенький городок недалеко от впечатляющей плотины одноимённой гидроэлектростанции. Потом мы перевалили через Шар-Шар, а после Шуроабада тащились по Николаевскому спуску. Очень долго тащились, что тоже было обещано Серёгой. Плавая в клубах пыли, которая бледно-рыжей завесой колыхалась в жарком и душном салоне вообще не герметичного, оказывается, «уазика».
И я видел, как с обочин обрывистой и ухабистой горной дороги матово-чёрными извивающимися лентами стекают прочь змеи. И не дышал, когда ехали по Чёртову мосту — узкой скальной перемычке от одного края пропасти до другого. С моей стороны моментами не мог разглядеть этот самый «мост». Будто по воздуху едешь. Тоже, знаете ли, сильно впечатляет. Азия-с!
И дремал от монотонности движения и липкой давящей жары. И таращил спросонок глаза, увидев дорожный указатель с гордой вывеской «Ленинград». А потом ещё и «Москва» следом промелькнула. Очуметь! Оказалось, это местные колхозы так непритязательно называются. Скромно и совсем не вызывающе.
В Московском отряде отработали плодотворно. Ездили по заставам, беседовали, фотографировали. На одной из них, высокогорной, угощались, сколько хотели, чистейшим гранатовым соком. Просто выдавливали терпкую влагу в солдатские кружки прямо из плодов. Огромная корзина их стояла на крыльце. А на перилах — несколько кружек. Терпкую живительную влагу тёмно-рубинового цвета, особо, как говорят, полезную в условиях высокогорья, пили офицеры, солдаты, заставские ребятишки, гости. Недалеко располагались знаменитые на всю республику и за её пределами гранатовые сады. Вот оттуда местные и привозили. Безвозмездно, то есть даром. Год выдался чрезвычайно урожайный.
Здесь мы вновь увидели генерала армии В.А. Матросова. Теперь вели наблюдение со всеми удобствами, сидя на лавочке в беседке защитного цвета, сооружённой бойцами-умельцами на территории заставы. А территория зелёная, тенистая. На ней сливаться с местностью — сплошное удовольствие.
Почему в тот хотя бы раз не подошли и не представились, как положено? А мудрый Серёга сказал, что лучше не высовываться. А то могут внезапно включить в состав группы начальника погранвойск Союза, и будем с ней мотаться, как списанные, по всему необъятному Среднеазиатскому округу. А оно нам совсем без надобности. Ещё могут припахать для срочного написания чего-нибудь или вычитки и редактирования какого-нибудь, например, доклада или там выступления. И этого нам тоже не нужно. А кроме того…
А вдруг нам вопрос некий каверзный начальственный подкинут, а мы на него не сможем ответить?! И вот уж подобного-то непотребства допускать ни в коем случае нельзя. Уронить престиж редакции легко, а вот ты его, попробуй, подними потом! Всё предусмотрел партийно-комсомольский Серёга.
…Встречи, разговоры, совсем другая, новая для меня граница. В экзотическую игру нарды немного играть научился. Понравилась она мне очень. Азартная, однако! Горы увидел вблизи, ходил по извилистым опасным тропам. И по очень опасным. Ширина тропы — чуть уже длины человеческой ступни. Идти надо спиной к пропасти, хватаясь руками за камни и не глядя при этом вниз. Только вперёд глядя. Или прямо в скальную стенку. Очень взбадривает, мягко говоря! Хорошо, что такие участки на маршрутах были всё же короткими. Да и пропасти отнюдь не бездонные. Но, знаете, чтобы разбиться в случае падения, – вполне хватило бы. Зато воздух какой! Тонкий, пахнущий сухими травами, раскалённым камнем и мумиём.
Лица бойцов и офицеров, трудные переезды, запредельно восхитительные пейзажи, удивительные факты. Блокнот, что называется, пух от записей. Наивных порой. Хотя тогда некоторые из них казались мне необыкновенно глубокомысленными. Этакими эксклюзивнейшими намётками к будущим потрясающим материалам.
«Соколиная скала. Она отчётливо красного цвета! Не кумач, конечно, но и тем не менее. Заметно выделяется на фоне горного массива. А интересно, она из красного гранита, что ли? Надо будет потом поближе рассмотреть».
«Начальник 14-ой ПЗ Константин Пивоваров. Недавно «капитана» получил. Как только приводит заставу «к нормальному бою» — его опять перебрасывают на неблагополучную. Вытаскивать из болота. «Поощрение» такое?»
«Многие офицеры, когда хотят сказать «хорошо», говорят «хоп» — «хорошо, ладно»» по-таджикски. Пример: «Ну хоп, понял тебя. Позже перезвоню». Вроде не только таджики говорят «хоп», а и другие народы Средней Азии. Уточнить!»
«У бойцов почему-то почти нет нагрудных знаков. Дефицит или просто не награждают? Провести параллель. Вспомнить, что и у нас на заставе тоже существо-вала проблема с этими знаками. Вывод: время идёт вперёд, а старые проблемы не решаются. Независимо от округа».
«Интересно: в Туркмении пирожок с рубленым мясом, испечённый в тандыре , называют самсой, а в Таджикистане — самбусой. Таджикское название больше нравится. Более звонкое, в нём есть африканское что-то. Созвучное с калебасой, например. Обыграть бы как-то в тексте. Правда, затруднительно будет. Калебаса — сосуд из высушенной тыквы-горлянки, а самбуса — пирожок. Думать. Перечитать сборник африканских сказок «Волшебная калебаса».
Полный сумбур, словом. Ну и это… игра такая… в журналиста.
Порывался написать о здешней многолетней драме. В посёлке Московский, как мне рассказали, дом бывшего красного комиссара располагается напротив дома басмача, который в тридцатые годы этого комиссара ранил в бою. И который позже был осуждён на длительный срок лишения свободы. Отсидел, вернулся.
Семьи бывших врагов… не дружат, мягко говоря. Монтекки и Капулетти местного разлива. Только юных влюблённых нет. Это ж целый документальный детектив можно соорудить. Или даже повесть написать на такой-то фактуре! Да что там повесть — роман! К одним сходить, к другим, соседей опросить. К старейшинам местным подкатиться, в музее чего-нибудь поискать, с его директором поговорить, в архивах республиканских наверняка что-нибудь отыщется. Только тут, конечно, отдельно ехать надо, и не на неделю. Учитывая ещё, что не каждая из намеченных встреч пройдёт удачно. Не захочет, к примеру, отсидевший басмач ничего рассказывать, да и всё! И что сделаешь? Ничего.
— Зря только время потеряешь, если вдруг тебя бы даже и отпустили в такую командировку. Да не, ни за что не отпустят, — убеждённо изрёк Серёга в ответ на моё сенсационное «открытие» и журналистское горение. — Да и вообще… Это всё дав-ным-давно известно и подцензурно, понял? Никто никогда не напечатает, не говоря уж про наш «Дзержинец». Даже если бы ты самый-самый первый нарыл эту тему.
Реалистичный и прослуживший в редакции на два года дольше меня «партиец» Шаповалов был, конечно, прав. И ещё мне, помню, почему-то чрезвычайно понравилось его казённое тяжеловесное словцо «подцензурно». Некоторое время даже специально искал повод ввернуть его в каком-нибудь разговоре. Или материале. Потом «переболел».