- Но почему же шнурочки-то ты не завязала — не
успела перед самим фотографированием? — спрашивала
дочь маму, глядя, на чёткую, хоть и очень старую фотогра-
фию на картоне, на что та ей отвечала:
— Это 1930-ый год, вот в центре — твоя бабушка, моя
мама, у неё на коленях двухмесячный наш Митя. После
родов она всегда очень слабела и все обязанности няньки
ложились на меня, дел полно было и поважнее шнурков.
Здесь я — шестилетняя, это вот — наш красавец папа, мама
любила его безумно, это вот — бабаня, она будила меня
каждое утро словами: «Вставай, Тося, пойдём птичек слу-
шать!», а это-Женечка покойная. У нас, староверов, семьи
были большие. В двадцатые годы родилось пятеро, к три-
дцатому осталось трое: двое умерли. Но в тридцатые, вплоть
до самой войны, «нашему полку прибывало». Отец прода-
вал выращенное на огороде, пахал и в прямом, и в пере-
носном смысле. Он был очень вспыльчивым человеком, но
его радостное выражение лица, когда по возвращении из
Москвы он привозил подарки всем детям и жене, забыть
невозможно. Это были шёлковые блузки, шерстяные, из
английской ткани «манчестер» -платья и добротные кожа-
ные ботиночки, золотые серёжки. — Слушая рассказ, дочь
поражалась терпению и испытаниям детства своей мате-
ри — Таи. У мамы несколько имён, многие в жизни её
называли и Таей, и Тосей, и Антониной.
…— Нас предупредили вечером. Бежали ночью,— про-
должала говорить Тая. — Кто-то сорвал золотой браслет с
маминой руки, держащей новорожденного младенца… На
вокзале уже никто и не надеялся ехать в пассажирском,
всех поместили в грузовой вагон. Семья мчалась в южные
республики — в Киргизию, а если повезёт — в Узбекистан.
Плыли через Арал на каком-то судёнышке в шторм. —
Тая восторженно вспоминает это жуткое время как кра-
сивое, чудесное аквамариновое приключение с поездами,
парусами, тонущим кораблём, борющимся с громадными
волнами, но спасшимся вместе со всем содержимым и
измотанными, но счастливыми пассажирами. Они бежа-
ли от раскулачивания как имеющие корову «богачи», —
корову-кормилицу для маленьких детей и больной матери!
Мама вспоминала при этом людей по фамилии Телегины,
похоже, «сдавших» их в те сталинские страшные годы. Уже
тогда Таисия находила утешение в пении — все отмечали
её поставленный от природы бархатный голос, укрепляв-
шийся в ежедневных молитвах на старославянском…
…В Каракалпакии жизнь немного успокоилась, потек-
ла своим чередом, но не безопасно: огороды сторожила
Тая — девочка 10–12 лет! А младшие братики слушались
её, как настоящего командира. Они понимали, что обязаны
ей тем, что и вынянчила их, и помогла избежать болез-
ней. К концу тридцатых вернулись в Заволжск. Их отца
как главу многодетного семейства на войну не взяли, ведь к
началу 1942 года в семье было семеро детей: шесть мальчи-
ков и старшая дочка! Тая выучилась на фармацевта и стала
работать в аптеке. Когда она стояла у гроба матери Елены,
умершей после войны в свои короткие сорок три полови-
ной года, она поклялась, что не бросит братиков никогда.
В те времена ей запрещено было даже упоминать и о своей
вере, и о серебряном кресте, и о Псалтыре, и об иконах, —
то было всё её богатство, доставшееся от родителей. Мож-
но было лишь тайно молиться Богородице каждый вечер.
…Она увидела его синие глаза впервые, когда в 1948
году он вошёл в аптеку за лекарством. Тая полюбила его с
первого взгляда. Георгий недавно похоронил жену и остал-
ся с маленьким сыном. Они поженились с Таей, женщи-
ной видной, музыкальной, с красивой фигурой. Через год
родилась Наташенька. Таисия снова молилась Богородице
за исцеление дочки, когда та умирала от скарлатины, в то
же самое время сама всё собиралась на аборт, времена-то
тяжёлые! Но Наташа умерла, не дожив и до полутора лет,
и Тая оставила ребёнка и родила Олесю — беленькую, с
чёрными глазами девочку.
— Голодное время было, — рассказывает Тая-Тося-Ан-
тонина, — муж со своим кашлем из-за энфиземы лёгких
строил дом. Мы вчетвером жили в крохотной землянке —
он с сыном и я с Олесей. Мои братья жили с отцом, женив-
шемся после смерти мамы на некоей Груне с 4-мя детьми.
То есть, в том доме было семь или восемь детей. Кто-то
после ремесленного училища жил в общежитии, кого-то
взяли в армию. И вдруг отец умирает от сердечного при-
ступа, и Груня выгоняет всех мальчишек на улицу. Куда им
идти? К сестре, конечно, в землянке-то — в тесноте, да не
в обиде. И вот теперь уже мы вдесятером жили на малю-
сенькой площади, и это было страшно, страшно тяжело…
Георгий старался строить быстрее, чтобы выбраться из зем-
лянки, и в 1953-м году дом был готов. Все жили дружно,
хоть и в постоянном недоедании. Муж кашлял, особенно,
если выкурит папиросу перед сном — столько пережива-
ний выпало ему на фронте и после войны. И вот однаж-
ды, — продолжает Таисия, — я не смогла уснуть от его
кашля в течение всей ночи, и на работе отпустила неверно
лекарство по рецепту. Когда вечером я пришла с работы и
рассказала мужу о том, что чуть не попала в тюрьму из-за
превышенной в два раза дозы для ребёнка, он сказал, что
держит в руках сигареты в последний раз.
Георгий больше не притронулся к ним. Никогда. Вот
такая уникальная сила воли.
— Когда я снова почувствовала беременность, — про-
должала Тая, — я сказала мужу, он был против… Но я
настояла. Мне невероятно хотелось родить сестрёнку для
Олеси.
…Сёстры жили не очень дружно: Катенька стала
любимой игрушкой у всех, а старшая оставалась в сто-
роне! Молчаливая старшая — Олеся — только слушала
разговоры:
— Ой, да зачем же она на вторую дочь-то решилась?
— Куда им — троих-то поднять!
Сын Георгия Виктор был уже подростком — высоким,
стройным, прекрасно пел и играл на гитаре, и с Олесей
они дружили с соседскими мальчишками. Район был рабо-
чий, часто встречались и люди, прошедшие тюрьму, отку-
да, может быть, и выходили невиновные, однако далеко не
все. Георгия боялись и глубоко уважали, он делал прекрас-
ную мебель, с женой они всегда пели на два голоса пре-
красные грустные русские и украинские песни и даже дуэ-
ты из опер. Дух победы жил во всём и помогал справляться
с послевоенными трудностями. Таисия старалась изо всех
сил обеспечить семью всем необходимым, что было добы-
то ею благодаря работе в аптеке. Обзаводилась связями,
дом был наполнен книгами и журналами, семья тяготела к
искусству, посещала концерты, кино, театр. Георгий из-за
болезни работать много не мог, что расстраивало его до
глубины души, и он пристрастился к вину. А Олеся поче-
му-то в отсутствие старших любила резать мамины платья
и красивые ткани на мелкие кусочки, что обижало и при-
водило Таю в ярость, и старшая получала от матери немало
взбучек. Жили тяжело, но приносили радость песни, кото-
рые распевали целыми улицами, праздники, которые отме-
чали в лесопосадке у реки.
Однажды Олеся взяла с собой сестрёнку, и вместе они
пошли в лес, но не с той стороны, где взрослые всегда спу-
скались на гуляние, а с более дальнего спуска. Шли они
по сухой дорожке, младшая была без сандалий, что-то бор-
мотала, пела себе под нос, пока не начался лес. Старшая
молча шла, была серьёзной, всё время одёргивала Катю.
Потом начался дождик, и
девчонки побежали из леса. Дорожка моментально стала
настолько скользкой, что в гору обе девочки еле подня-
лись. Олесе было проще — она была в туфлях. Добежали
до троллейбусной остановки, недалеко от неё работал папа.
Но мокрые, они вызывали сочувствие окружающих, что-то
говорившие им, но девочки их не слушали, к отцу на работу
тоже решили не ходить. Подошёл троллейбус, Олеся взяла
Катеринкину руку, и вместе они вошли. И вдруг Катенька
упала без чувств от страшной боли и содроганий — удар
тока пронзил незащищённое детское тельце сильнейшей
атакой. В те времена такое случалось в троллейбусах имен-
но в дождь, взрослые отмечали это при входе в троллейбус.
Кто-то попытался помочь, кто-то сказал, что в этом случае
помогать нельзя. Ничего не понимая, Олеся расплакалась
от беспомощности и выбежала на следующей остановке с
босой мёртвой сестрёнкой на руках. Рыдая, она шла и не
знала, как объяснить отцу и матери всё, что произошло, и
зачем она взяла с собой младшую сестру в лес. Но Катенька ожила, перед самым
домом пришла в себя, и только ничего не могла вспомнить
потом.
Брат уехал далеко — на комсомольскую стройку, в
Сибирь, обе девочки стали обучаться игре на фортепиа-
но — старшая в училище, а младшая — в школе. Тая с
Георгием никак не могли ужиться, хоть и оба были щедры-
ми, благородными, жертвенными людьми! Бывшие собы-
тия войны Георгий видел снова и снова, глядя на любой
огонь. Потом он умер, и Тая пыталась справиться с труд-
ностями по ремонту дома. Была уверена, что снова вый-
дет замуж, но нужно было поднимать дочек-музыкантш.
Старшая вскоре вышла замуж, младшая потом поступила
в училище, как и обещала папе. Тая и радовалась этому —
музыка будет всегда с ней, и огорчалась из-за того, что
долго придётся ждать, когда дочь начнёт зарабатывать.
В стремительно ворвавшиеся девяностые Тая часто
ездила к дочерям на Украину — обе жили в Крыму. Она
никогда не переживала за старшую — её муж в высоком
звании вышел на пенсию и вместе с сыном они переехали в
Севастополь. Младшая — Катя — жила гораздо более труд-
ной жизнью, с мужем развелась, детей Бог не дал, работать
старалась всегда.
Когда изменились предпочтения общества и Катя, как
и все в девяностые, переучивалась, ездила на заработки на
Север, что было не просто и даже опасно для здоровья,
Тая сильно переживала за дочку и однажды просто поса-
дила дочь перед собой, серьёзно посмотрела ей в глаза и
сказала:
— Катя, прекрати ездить туда.
И в следующую же поездку дочь испытала смертель-
ный страх.
В те времена в любом месте можно было останавливать
машину и ехать по нужному адресу, как в такси. В холод-
ных северных широтах, где все были особенно дружными,
«проголосовать» машину в метель или мороз было прави-
лом. Это правило закрепилось у всех в сознании как обя-
занность выручить замерзающего на дороге. И Катя всегда
встречала там отношение участливости, все водители были
весёлыми, любили поговорить. Но на этот раз человек (с
виду весьма респектабельный), к которому она села, как
обычно, проголосовав машину, решительно вдруг сказал
ей: «Вот сейчас увезу тебя за гаражи, с-ка!». Катя даже
сказать в ответ ничего не сумела, только думала, глядя на
дорогу: «Дядечка, что это с тобой?.. А ведь люди иногда
сходят с ума…Может быть, и у тебя началось?..». А потом
уже себе: «Только тихо, без паники…». Было уже часа четы-
ре, в тех широтах это время считается поздним, темнеет
рано. Она молчала, мужик продолжал сопеть и сверкать
глазами… Уже мелькает промзона… Катя сделала вид, что
приняла всё это за шутку. Впервые в жизни она была в
такой ситуации, но страха не было. А потом при появлении
какого-то забора предприятия вдруг резко сказала, как ни
в чём не бывало:
— Ой, я забыла, я ведь здесь могу выйти, правильно?
Это, кажется, здесь у них вторая проходная, вы не помни-
те? Можно здесь, пожалуйста? Вот тут, где меньше сугро-
бов. Сколько я вам должна?
То ли от неожиданности вопросов, то ли от смелости
пассажирки, водитель остановился, злобно бросил ей что-
то ещё, и она выпрыгнула из машины, всё ещё думая, что
он в последний момент схватит её за уголок шубы. Когда
Катя почувствовала под ногами не пол машины, исчезаю-
щей в парах двигателя, а мёрзлую февральскую северную
землю, она разрыдалась от всех молниеносных пережива-
ний, и от того, что эта тюменская метель спасла её, и толь-
ко сейчас ощутила ужас и настоящий страх. Что ему нужно
было? В северных краях такие люди встречаются крайне
редко. Может быть, подумала Катя, он хотел только при-
грозить, проучить её, чтоб неповадно было ей — девушке
симпатичной, хорошо одетой — садиться в попутку? Но
тогда это было абсолютной нормой жизни. Да, возможно,
этот человек заболевал в тот момент. Все насильники и
воры — люди немного больные, и болезнь их заключается
в нежелании видеть последствий своего шага, переступаю-
щего порог дозволенной нормы.
Когда мама сравнивала для себя, кто же живёт более
счастливо, она осознавала поэтому: младшей всё-таки в
жизни — «досталось». Только вот на работу бы устрои-
лась, да кругом требования к языку — а украинский ей не
давался. Несмотря ни на что, Катя всегда была уверена, что
Крым снова будет российским как исторически принад-
лежавшая земля, и украинский язык уже будет не нужен.
Однажды Катерина разговорилась со знакомой о её работе
и узнала, что им нужен педагог по эстетике. И она стала
работать, пригодились её знания по фортепиано, коллектив
полюбил
её.
Мама что-то перестала ездить к ним, проводила всё
время в своём доме в Заволжске, дети помогали, присылая
посылки и деньги, но она звала их к себе, особенно млад-
шую, говорила, что именно Катя должна жить с ней. Потом
она вдруг сломала ногу, слегла. Дети стали поочерёдно
приезжать к ней, подолгу жили и ухаживали за мамой. Она
сильно похудела, не узнавала себя саму в движениях, и с
горечью в голосе говорила:
— Ну почему же меня руки не слушаются? Хочу взять
что-то ими, а всё валится из рук! Столько мазей в аптеке
переделали эти руки, столько порошков упаковали! А сей-
час вот, пожалуйста… Но я выкарабкаюсь, дети мои, выка-
рабкаюсь, это у меня временно — слабость!
Младшая с улыбкой сквозь слёзы говорила:
— Мамочка, живи как можно дольше, пожалуйста, ты
ведь наша гордость, умница великая, тебя знают и любят во
всём городе, и ты заслужила это!
И сжимала материнскую руку, целовала в щёчку, про-
сила прощения.
…Тая умерла в ноябре, в самом нелюбимом её месяце,
о нём она всегда говорила:
— Ой, как я терпеть не могу этот очень странный и
будто металлически холодный месяц. Просто не знаю,
почему он вызывает у меня такую неприязнь…
Тая прожила восемьдесят семь лет — ровно в два раза
дольше, чем её несчастная мама Елена…
Дети продали дом и навещали родной Заволжск
только по особым праздникам или грустным дням памя-
ти родителей, которым они с сестрой поставили памят-
ник. Катя говорила, что своим трудом и всей своей жиз-
нью её мать заслужила ещё и памятник в городе, и даже
обсуждала его форму — небольшую колонну с головой
матери можно было поставить рядом с их домом, а баре-
льеф установить на аптеке, где она работала. Но нужно
было ездить за разрешениями в администрацию, а на это
времени совсем не было. От людей дети часто слышали,
что их мама обладала какой-то особой силой: лекарства,
купленные из её рук, были целебными, а из других —
бесполезными.
Однажды Катя увидела странный сон о той самой ста-
рой семейной фотографии, где мама сидит в прекрасных
кожаных ботиночках, но с развязанными шнурками. Было
это в самом конце тринадцатого года, когда события на
Майдане в Киеве накалялись с каждым днём всё больше.
Все смотрели новости по ТВ, и даже в голосах друзей из
Англии, в том числе и Хелен, Катя слышала тревожные
нотки, когда они звонили и предлагали срочно прие-
хать к ним. Ночью Катя увидела во сне маму — женщину
достойную, неторопливую, — пляшущую русский танец с
характерным подниманием вверх ног! Это было настолько
нехарактерно для неё, она как будто делала упражнения и
хвасталась: «Смотри, как высоко я могу поднять ногу!». А
ведь мать любила степенность в движениях, описанную в
романах Пушкина, Толстого, Чехова, любила петь опер-
ные арии, неспешно готовить куличи на Пасху. Во сне она
отплясывала в ботиночках, в тех самых, кожаных, с семей-
ного портрета. Вот только шнурочки, не до конца завязан-
ные, всё-таки, немного мешали ей.
Учитывая, что на тот момент Катя переживала за судь-
бу своего, ставшего таким же родным, как и её Заволжск,
Крыма, расшифровать этот сон следует совершенно про-
стым образом: «Скоро Крым будет Российским, но не без
шероховатостей (не завязанные шнурочки). Обязательно
будет российским, и настолько скоро, что я вот отплясы-
ваю, как в детстве. Хоть и не всё сложится так гладко, как
хотелось, всё же — веселитесь и пляшите!».
Уже через 3 месяца, когда состоялось присоединение
к России, она размышляла: «Можно ли отрицать тот факт,
что связь между родителями и детьми продолжается до
конца их дней, и что сверху Им там всё видно?». Ведь дей-
ствительно, какой же уникальной интуицией нужно обла-
дать, чтобы знать точно месяц своей смерти…И от скольких
несчастных случаев спасла Катерину мать, запретив ездить
на Север с её семинарами! Что-то чувствовала.
«И случай-
но ли то, что Тая прожила ровно в два раза дольше своей
матери?, — вопрошала Катя. — Неужели за то, что она не
бросила оставшихся сиротами младших братьев, ей было
ниспослано прожить вдвое дольше? Какое загадочное чув-
ство интуиция, где оно располагается? Какие энергии хра-
нят информацию, где и как перерабатывают её?», — пыта-
лась распознать истину Катя.
О её способности расшифровывать сны, которую она
унаследовала от матери Таи-Тоси-Антонины, говорит ещё
одна история, связанная с самым рассветом девяностых,
когда Катя развелась с мужем, и он оставил ей квартиру,
объясняя, что давно бронировавший её Абдулин потерял
на квартиру право.
— На Дальний Восток уехал служить лётчик Абдуллин,
забронировал, но не подтвердил бронь на квартиру и поте-
рял её.
Один из её ухажёров — человек из учительской семьи,
высокий, правда, несколько стесняющийся своей полно-
ты мужчина, встречал её после вечерних курсов англий-
ского с электрички, иногда — с работы. Для неё он был
товарищем, и вместе они весело болтали о философии, о
всякой ерунде, попивали чай у неё дома. Но однажды пол-
ный Володька приснился Кате в странном виде: открыва-
ется дверь, и в квартиру влетает существо — большое, боже
мой! — да это же толстяк Володька! Да только…что это ты
такой худо-о-о-й?
Испугавшись во сне за него, Катя поняла, что этот
сон — не простой. В электричке через день она случай-
но услышала от бабулек, сидевших рядом на деревянном
сиденье, что к нам во сне может являться домовой — для
предупреждения. Если большой и пушистый — то это
к добру, а если худой, — к худу. А Володька приснился
ей просто худющим! Но никакого худа не предвиделось,
Володька был вполне здоров, только слишком увлекался
пивом.
Недели через три, когда воробьи своими голосами, а
ветки своим ароматом уже сообщали в окна о тёплых кра-
сках лета, утром в дверь позвонили. Катя, удивившись, кто
бы это мог быть, открыла. Зашла уверенная в себе, обве-
шанная золотом, в вечернем макияже женщина, в меховой
шапке и в сапогах на шпильках.
— Моя фамилия Абдулина. Это наша с мужем кварти-
ра. Вы должны мне освободить её в течение ближайших 3-х
дней, — высокомерно произнесла она.
Катя не верила своим ушам:
— Что-о-о? Вы ничего не перепутали? Это квартира
моя, мне её оставил муж! Квартира брони лишена, потому
что вы несколько лет не подтверждали её и поэтому поте-
ряли на неё право.
— Мы её бронировали на двадцать лет, и я с Дальне-
го Востока прилетела, чтобы подтвердить это! — ответила
самоуверенная дама.
— Вы в своём уме? Вы у командира части были?
— Была. Мне осталось поставить только несколько
подписей, — хмыкнула Абдулина.
Хотелось верить и назвать всё весёлым недоразумени-
ем, но через день, снова рано утром, Абдулина уже стучала
в дверь каблуком:
— Открывай немедленно дверь, ты! Это моя квартира,
выметайся! Даю тебе 24 часа.
Как? Куда? Никто никакой квартиры не обещал Кате.
Но не в силах помочь ситуации, не открывая, она крикнула
нахалке:
— Хорошо, я освобожу квартиру, только прекратите
портить дверь!
И в этот же день обежала всех начальников, которые
сказали ей, что свободных квартир нет. Ехать в Заволжск
она и не думала, но жить ей было негде! Стала договари-
ваться с соседями о временном размещении у них её мебе-
ли и договорилась с подругой — о ночлеге. Сейчас даже
страшно вспомнить, как возмущённые поступком Абдули-
ной друзья Кати помогали ей перетаскивать части «стен-
ки»: кому — шифоньер, кому книжный шкаф, кому —
пенал, но только на неделю-другую, а дальше — думай,
Катя, думай.
Вот она и думала: как же так, вроде бы и не валялась на
кровати в обнимку с кошечкой, работала и подрабатывала,
с людьми была доброй и отзывчивой. И вдруг эта Абдулина
с её бронью! Ведь муж — Витька — сказал, что всё в поряд-
ке с документами на квартиру! Почему же он так подвёл
её в очередной раз? Почему нет надёжности в поступках
мужчин? Где же они — джентльмены? Ей пришлось жить
у подруги, а затем кое-как перебраться в угловую сырую
квартиру старого дома. Вот так её сон оказался «в руку».
Похоже, что где-то в далёких слоях атмосферы суще-
ствует особая связь с людьми, чтобы дать им возможность
увидеть события будущего за несколько месяцев. Навер-
ное, чтобы сберечь память и сознание от стрессов, кака-
я-то энергия зашифровывает эти будущие события в виде
короткой, но ёмкой картинки во время сна. Возможно, это
эфир?
Вдруг Кате попадается информация, что учёными
зафиксировано абсолютно новое физическое явление —
мгновенные, но сверхмощные световые вспышки на высо-
те более тринадцати километров над Землёй. Кто знает, а
может это и есть процесс фотографирования событий и
отпечатывание их в нашей памяти в виде коротких сюже-
тов-снимков? Вполне вероятно, что эти сюжеты появля-
ются как предупреждение нам — то в снах, то в видениях,
то в предчувствиях. Безусловно, такая сильная интуиция,
которой обладала Тая-Тося— Антонина, воспитывалась в
людях в её семье ещё задолго до рождения её бабушек, в
предшествующих поколениях, и передалось в полной мере
ей.
Вечная, светлая память всем страдавшим от репрессий и тягот военных лет.