Победа

(Эпизод)

Лауреат XVIII-го Международного литературного конкурса «Золотое перо Руси», Национальной литературной премии 2022 в номинации «Военно-патриотическая тематика» (Содружество литературных сообществ Союза писателей России и АРПП (г. Москва, РФ), 2022 г.


Красноармейцам-победителям               

 Долгая ноябрьская ночь нехотя растворялась в предрассветной сутеми. Злой ветер гнал рваные клочья мутной пелены на запад, вьюжа откуда-то сверху снежной крупой, трепал уши шапки, заползая под тяжелую грязную шинель, холодил рубец от штык-ножа. Брошенная с лета траншея не спасала ни от стужи, ни от осколков.
 Еще не осознав гибель товарищей, стараясь не обращать внимания на температуру и головную боль, Полынин привалился к твердой как камень стенке, высморкался, сплюнул и, подтянув к груди худые колени, в который раз подышал на загрубевшие, покрытые трещинами и въевшейся грязью тонкие пальцы. Казалось, еще вчера он перебирал ими клавиши из слоновой кости на старинном немецком Sponnagel(1), даря восторженным слушателям шедевры любимого Шостаковича(2), а сегодня перебирает тяжелые пулеметные ленты и мечтает о полушубке да теплых варежках.
 Вспомнилась мама: ее аккуратная головка с выбившейся из-под платка седой прядью, темные запавшие глаза и теплые ласковые, беспокойные руки. Мысль, что он больше не увидит ни этих рук, ни пронзительно-печальных глаз, ни милой аккуратной головки до боли обожгла его, так что он негромко застонал, пряча лицо в коченеющих ладонях.
 После месяца блужданий по лесам и полям, разбитым большакам и разоренным деревням от роты осталось меньше половины. Это была уже не рота, а отряд, который остро нуждался в пополнении и хотя бы малой толике отдыха. Затерянные среди бескрайних далей, бесконечно уставшие от неопределенности, грязные, завшивевшие, истощенные голодом и недосыпом, простуженные и измученные, душевно надломленные, но не сломленные, они были еще живы. Не потому, что война устремилась куда-то на восток. Прошедший месяц сделал их родными братьями, и эта сплоченность, общие цель и надежда вытеснили все личное, эгоистическое, помогли остаться людьми и выжить.      
 Немцы были где-то рядом. Полчаса назад одинокий «Юнкерс»(3) и минометный налет загнали их в ледяную траншею, убили десять бойцов вместе с ротным, начисто разнесли пулеметный расчет. От другого осталось двое: он и наводчик Нетреба, прошедший финскую(4) - крепкий пятидесятилетний «добрый казак», как он говорил о себе, с крупной костью, темным, будто загорелым лицом, желтыми прокуренными усами и сетью морщин в уголках вечно прищуренных глаз.
 За спиной в полукилометре - сожженная деревушка, одно пепелище. Не закрепиться, ни отдохнуть. Даже поленьев на костер не собрать. Впрочем, были бы дрова, все одно разжигать огонь - кликать преждевременную смерть; разведка немцев во всех смыслах была на высоте, успешно обнаруживала вырвавшиеся части и оперативно докладывала авиации и артиллерии их местоположение.
 В полуразрушенном блиндаже и осыпающейся землянке кое-как переночевали: погрелись кипятком от примусов, похрустели сахаром. Тронулись затемно, и если бы не проклятая всевидящая «штора»(5), низкий жужжащий мотор которой не спутаешь ни с чем другим, к концу дня вышли бы к Рессете(6), на соединение со своим полком, что застрял, очевидно, где-то у ее истока, и дальше пробивались бы к Мценску. Существовал ли еще полк и где был фронт, никто не знал, но все жили этой надеждой, ибо усталость и напряжение последних недель достигли той точки, когда дисциплина поддерживалась не уставом, а страхом смерти; чувство долга - мыслями о доме, о близких в тылу. А может, уже и под немцами…
 За месяц движения (даже не бегства, ибо их никто не преследовал) Полынин не раз пытался осмыслить произошедшее. До сих пор они не встретили своих - ни одной армейской части! Где их полк, дивизия, армия? Где штабы, самолеты, танки, артиллерия? И если они в немецком тылу, где фронт? Каждый новый день - однообразно-тягучий, вязкий, как недавняя грязь под ногами - множил тяжелые мысли. Лишь однажды рота наткнулась на разбитую артбатарею, произведшую ошеломляющее впечатление, - фрагмент катастрофы, масштаб которой они были не в силах ни объять, ни постичь.
 - Ну шо там, не замерз? - спросил Нетреба прокуренным баском, туша цигарку о снег и пряча ее в курительную книжку, «на потом». Табаку почти ни у кого не осталось, но у него был свой НЗ, аккуратно хранящийся в кармане гимнастерки. Нетреба всегда во всем был раздражающе-аккуратен, бережлив, хозяйственен, обстоятелен: в стрельбе, еде, бритье, чистке оружия, написании домой писем. Как будто они поменялись ролями: всегда опрятный, щепетильный студент московской консерватории быстро превратился в дохляка, а сельский конюх стал подтянутым, собранным. Впрочем, Полынин не помнил его другим, как и не знал, за что Нетреба получил Красную Звезду(7) зимой сорокового.
 От легкой контузии в ушах шумело море - Полынин расслышал только последнее слово. Отвечать не хотелось. Вытянув затекшие ноги, он снял шапку, потер ноющий затылок, сказал простуженно-хрипло:
 - Ничего, - думая, что наводчик спрашивает о самочувствии.
 Нетреба качнул головой, быстро встал, открыл крышку кожуха, попробовал сухим узловатым пальцем воду. Удовлетворенно откашлялся:
 - Не замерз.
 И будто зная неведомую другим правду, привычно мешая украинские и русские слова, добавил с оттенком многозначительности:
 - Скоро зігріємось…  Недотепа.
 «Чаю бы горячего, а лучше сто грамм, - подумал Полынин, представляя, как живительное тепло разливается по окоченевшему телу. Сколь мало нужно для счастья. И как быстро свыкаешься с вечным холодом, дорогами без края, ежедневной смертью. Только к голоду привыкнуть невозможно. - Что сказала бы мама, увидев меня сейчас? Наверное, всплакнула бы, как всегда…».
 С того дня, как дивизия попала в мешок(8), снабжение прекратилось. Выходили отдельными частями. Потеряли всю артиллерию, почти весь обоз и боеприпасы. Перебивались дохлой кониной и «ненажористыми» сухарями. Последнюю лошадь съели на прошлой неделе. Вот Нетреба проспорил вчера, кто дольше пронесет станок(9), обещал на весь расчет суп сварить из рисового концентрата. Погибли ребята, не дождались супа. Полынин попытался вспомнить, когда им выдавали концентрат, и не смог. Так давно это было.
 Рассвело. Белесое поле обрело черты, выросло до близкого погнутого горизонта. Бойцы тревожно озирались, искали командира, будто спрашивали: что теперь?
 - Эх, ребятки. Ни к чему нам тут помирать, - сказал солдат в потрепанной бекеше, сидя на тощем "сидоре"(10) метрах в десяти от Нетребы.
 По голосу Полынин узнал рядового Твердилова - в прошлом снабженца какого-то пищевого треста, а теперь повара и ездового. Маленькими заплывшими глазками, которые даже на ветру казались сонными, он равнодушно смотрел на возню вокруг, небрежно смахивая снежинки с красного, будто выдубленного на морозе лица, и это выглядело как вызов. Скупой, мелочный, привыкший к сытой жизни, лишившись враз своих обязанностей (не стало ни кухни, ни лошадей), Твердилов более всех страдал от голода и грязи и все несчастья воспринимал как высшую несправедливость, втихомолку кляня за них то своих товарищей, то штабных. Голод и страдания еще не высушили его тело, но давно сломили дух. Уповая на счастливую случайность, он относился к ежедневным лишениям нарочито-безучастно, оживляясь лишь при близости немецких разъездов или при подходе к очередной разоренной деревне. Стараясь держаться особняком, в редкие часы отдыха Твердилов утомлял всех бесконечными рассказами о своем детстве среди немецких колонистов на Дону, восхищаясь ими как рачительными хозяевами и культурной нацией. «У немцев все было справно», - часто повторял он, разгрызая мелкими редкими зубами очередной, «последний», сухарь из своего вещмешка.
 Из-за балки метнулась отчетливая на снегу тень. Молоденький политрук, старший лейтенант Храпов - невысокий, настойчивый, упрямый, стоя на снарядном ящике, как на постаменте, раскинул короткие руки, лег грудью на смерзшийся земляной накат, примяв сухой кустик бурьяна, и, не доставая бинокль, впился дальнозоркими глазами в быстро приближающийся силуэт. Минуту всматривался, после сказал обреченно, будто про себя:
 - Один.
 Разведчик Паша Расслепцев, пригибаясь, припадая на правую ногу, тяжело пробежал три сотни метров и бухнулся на накат, где только что торчала поношенная шапка политрука. 
 - Живы?! - выдохнул Паша в радостном удивлении, прерывисто дыша, обессилено сползая на дно окопа.
 - Что! - нетерпеливо крикнул Храпов.
 - Семенов погиб… На разъезд нарвались. Полицаи, чи хрен знает, кто. В темноте не разберешь… По говору, вроде русские. - Он закашлялся, отирая рукавом грязное лицо.
 - Может, партизаны?
 Паша махнул рукой. 
 - А немцы?
 - Идут!.. Со стороны оврага!.. В трех верстах...
 - Много?
 - Два взвода автоматчиков… на глазок…
 Храпов, затянутый в портупею, похожий на юркого байбака(11), повертел маленькой головой, осматриваясь. До ближайшего мелколесья, куда они выдвигались утром, больше пяти километров по одичалой, разрозненной чахлыми деревцами всхолмленной степи. Не успеть. Для них, истощенных и обмороженных, - это что марафон(12) для безногого. Правее оврага, напротив балки - большая старая бомбовая воронка. Хорошее место для пулемета…
 Новость вихрем пронеслась по траншее. Идут! У Полынина внутри что-то оборвалось, одновременное любопытство, нетерпение, ярость, страх, желание скорейшей развязки заставили забыть о холоде и боли. Больше месяца они не знали настоящего боя, прячась в лесах, как дикие звери. И сейчас, когда их отутюжила авиация и отпрессовала артиллерия, они будто очнулись от сна, вновь обретая душевное равновесие и смысл жизни.
 Превозмогая слабость, Полынин встал, пытаясь обуздать волнение, расправил сутулые плечи, потоптался на месте, задвигал локтями. Шум в ушах почти прошел. Он осмотрел ленту в приемнике, открыл затвор винтовки. Смазка не загустела, все патроны были на месте.
 - Засаду надо зробыть. Немцы подойдут, мы им в бок саданем, - доверительно предложил Нетреба с какой-то новой уверенной складкой, кивая в сторону воронки подошедшему политруку.
 Храпов еще раз огляделся, будто примеряясь.
 - Далеко… Позицию занять не успеете. Здесь будем…
 Ветер ударил ему в лицо, перехватил дыхание. Он умолк и отвернулся, точно стыдясь той очевидной правды, которую не успел сказать.
 Полынин понял недосказанное и вдруг осознал, что через несколько минут его могут убить - глупо, просто, обыкновенно, как ежедневно убивают на войне, и эта мысль настолько потрясла его, что он снова сел, раздавленный и опустошенный.
 Слабеющая вьюга ледяным ножом вспарывала утреннюю мглу, врываясь в исхлестанную степь вихривой поземкой. Изъеденная холодом земля, стыдясь наготы, спешно укрывалась зимним саваном. Снег набивался в траншею, бойцы с хрустом приминали его, скрадывая волнение разговорами:
 - У фрицев одежа дрянь, а обутки добрые, сам видел… Пару бы себе по размеру.
 - Так то ж у ихнего начальства… Большой?
 - Сорок четвертый, с портянкой.
 - На такие лыжи выбор невелик... Сейчас валенки хороши. Никакие сапоги им в подметки не сгодятся.
Товарищ кивает, и они снова топчутся на месте, ежась и сосредоточенно всматриваясь в белые, едва различимые, отлогие бугры.
 - Мишка, не время почивать! Хватай коробки… - Нетреба махнул Полынину будто подзывая, вылез из траншеи, по-хозяйски привычно взялся за станок и покатил «Максим»(13) по еще мелким переметам.
 Пулемет поставили в центре - здесь сектор обстрела был шире, и теперь он свободно стоял на присыпанном легким сдуваемым снежком бруствере, смотря суровым глазом на заснеженный овраг в полукилометре.   
 Перетащив патронные коробки, Полынин вновь почувствовал слабость и озноб, начавшиеся еще в землянке. Пряча голову за воротник, изнемогший, он прижался лбом к каменистой кочке, на минуту закрыл глаза. Изредка ветер затихал и тогда он слышал толчки крови в затылке. Вспомнился утренний налет, гибель ребят - молодых и отважно-наивных, - и сейчас какая-то тупая безотчетная боль, ворочающаяся у сердца, всколыхнула сознание предчувствием близкой смерти. Он посмотрел на охваченных лихорадочной суетой товарищей, на наводчика, старательно сгребающего снег для маскировки, и подумал, что здесь, словно споткнувшись об этот старый окоп, стопорится вся его прошлая жизнь, полная надежд, искренних чувств, прочного доверия, света и тепла. А что впереди? Там, за овражком? Полынин зажмурился. Боже, зачем он здесь! Ему нет еще и двадцати!    
 - Щас гавно полезет, - буднично пробасил наводчик, щелкая пулеметным замком. - Соскучились без нас, п...сы. Ну, нехай. Мы им с горкой накладем по нашему здоровью.
 - Ты веришь?..- тихо, одними губами и неожиданно для себя спросил Полынин.
 - Верю, сынок, - без заминки, убежденно ответил Нетреба, не поясняя, во что верит: в Бога, или в победу, что было сейчас тождественным. - Это наша земля, а они сюда со свинячим рылом!.. - он кивнул в сторону оврага. - Скончим мы их тут, вот побачишь. Всех скончим, - заметив, как Полынин дрожит, протянул свои большие рукавицы. - На. Зазяб? Ленту не задерживай.
 «Брешет Нетреба, нету у него никакого концентрата», - раздраженно подумал Полынин, надевая теплые рукавицы и отряхивая от смерзшихся комьев коробку с лентой. Жалея себя, он искал слова утешения, ожидая чуда, надеялся, что может все обойдется - немцы их не найдут. Решимость Нетребы, его осознанная жертвенность, страшили той фатальной неотвратимостью и силой правды, которые обычный, естественный поступок обращают в героический. А что сейчас такие поступки? Спасут? Дадут победу? Полынин хотел усмехнуться, но только хмыкнул сухими замерзшими губами. Пытаясь утихомирить боль, он плотнее натянул ушанку, снова высморкался, зачерпнув хрустящую горсть, пожевал шершавый, с ржавым привкусом снег, впитавший в себя гарь, копоть и дым далеких пожарищ с востока. Отчаянно-далекий мир строгих костюмов, порхающих дирижерских палочек, чарующей музыки вдруг промелькнул перед глазами и исчез, и Полынин понял без сожаления, что мир этот потерян им навсегда. «Выстудило меня некстати, - подумал он, трогая на боку залубеневшую брезентовую сумку с «эфками»(14). - Танки вряд ли пойдут. Вот «лапотник»(15) может вернуться. Уже совсем светло, непогода ему нипочем, расстреливает с малых высот, как в тире».   
 Храпов, стоящий неподалеку, нервно поправил ремень и челноком засновал по траншее, отдавая приказания и подбадривая. Делал он это неумело, суетливо, больше для порядка и самоуспокоения:
 - Не бойсь ребятки, не бойсь. Отобьемся…
 - Околеем мы тут, товарищ лейтенант. Скорей бы уж…
 Даже в трагические минуты всегда найдется балагур, способный зубоскалить в лицо судьбе, разбавляя страх оптимизмом и бесшабашной верой в чудо. В Лехе Опарине, живом остроглазом пареньке, запас шуток был неистощим, он знал их десятками и часто не к месту травил пошлые байки, вызывая то смех, то досаду.
 - А жрать сегодня дадут? - спросил он преувеличенно бодро. - В брюхе, как в грудях у столетней бабки!
 В окопе рассмеялись.
  - Отставить бабку! - беззлобно прикрикнул Храпов и добавил по-свойски: - Кони кончились, с обедом повременим пока…
 - А в плену гуляш дают горячий, - буркнул Твердилов, продолжая сидеть на вещмешке и утираться.
 Смех оборвался, будто скрипичная струна, наскоки ветра поредели - стали видны облачка пара из дюжины ртов. Одинокая ворона на сухой, черной от копоти липе, с раскинутыми ветвями-руками, похожей на застывшую в нелепом па танцовщицу, надсадно-насмешливо каркнула и, склонив голову, уставилась на Твердилова.
 - И хлеба… - по инерции добавил тот, пытаясь заполнить неудобную тишину.
 Скажи Твердилов «у немцев», его можно было понять двусмысленно, но он ляпнул «в плену», и это прозвучало однозначно.
 Бойцы рядом зашумели:
 - Ты что мелешь, гондон штопаный!?
 - А ты что, там уже побывал?
 Храпов не раздумывая, точно ждал его слов, путаясь в полах шинели, едва слышно покряхтывая, вскарабкался на бруствер, встал во весь свой маленький рост и, скрипя снегом под сбитыми сапогами, мрачно пошел вдоль траншеи, расстегивая кобуру. Подошел к Твердилову, приказал отрывисто-резко:
 - Вылезай.
 Тот все понял.
 - Я пошутил, больше не буду! - скороговоркой залепетал он, судорожно прикладывая руки к груди. - У меня желудок больной, мне горячее нужно, а мы как волки в лесу…
 - Вылезай, сволочь! - раздельно повторил Храпов, боясь расплескать кипевшую внутри ненависть. Наклонился и неожиданно ловко, рывком, вытащил Твердилова из окопа.
 - Вы что, не понимаете, мы все здесь мертвецы! Не выбраться нам отсюда! - взвизгивал Твердилов, выпучив маленькие глазки и нелепо жестикулируя, будто отодвигая неизбежное. Он торопливо сел на бруствер в попытке съехать обратно. - Немец уже…
 Выстрел, резкий, как новогодняя хлопушка, сорвал с ветки ворону и растворился глухим эхом в притихшей степи.
 - Кому еще немецкого гуляша захотелось? - с хриплой злостью спросил Храпов, сжимая ребристую рукоять «ТТ»(16). - Предателей, паникеров, трусов буду расстреливать на месте, - сурово подытожил он, играя желваками под недельной щетиной, и голос его дрогнул. Лишенный рефлексии, он подумал, что впервые убил человека и тот не был немцем.
 При других обстоятельствах его поступок ошеломил бы роту, но сейчас лишь старшина из чужого полка, приставший к ним при отступлении, Сема Кирницкий, наклонился к Твердилову, убедился, что тот мертв, резко выпрямился и, смотря расширенными темными зрачками, сказал:
 - Уходить надо. Пулемет нас прикроет...
 - Товарищ командир, - негромко позвал кто-то, указывая в сторону балки.
 Храпов воткнул пистолет в хрустящую кобуру, спрыгнул в окоп, стараясь скрыть дрожь в руках, резко вскинул дорогой трофейный «цейсс»(17) к темным глазницам. Замер, всматриваясь, потом шумно втянул воздух и сказал просто:
 - К бою. 
 - К бо-о-о-ю! - тотчас многоголосо пронеслось по кривой трехсотметровой траншее.
 Затворы трехлинеек(18) защелкали сухими поленьями, бойцы припали к винтовкам. Суета и азарт смешались с руганью.
 - Разведка! - ожесточенно крикнул Храпов, ища взглядом Расслепцева, и, не дожидаясь ответа, скомандовал Нетребе: - Разворачивай! Живо!
 - Е-мое, - присвистнул Паша, - они же с оврага должны были…
 Нетреба проворно вылез из окопа, точными движениями повернул «Максим» в сторону балки и залег. Полынин подал ему еще две коробки, тяжело вылез сам и залег рядом, поводя сутулыми плечами. «Не будет сегодня ни чая, ни водки», - вдруг подумал он и удивился, что способен сейчас думать об этом.
 Траншея притихла, лишь кое-где были слышны обрывки фраз.
 - И поссать некогда, - проворчал Паша, потирая обожженные стужей щеки и крепко завязывая на щетинистом подбородке тесемки ушанки. Откашлялся, сказал товарищу рядом, жадно докуривавшему самокрутку: - Оставь дотянуть.
 - Господи, помоги нам, - вымолвил кто-то вполголоса, неумело крестясь.
 Политрук бережно спрятал бинокль в футляр, хотел что-то сказать, но только нервно дернул головой. Он все понимал - ребята смотрели в лицо смерти.
 - Не горюй мужички, разжимай кулачки, - крикнул Леха, пританцовывая от холода, поворачивая к Полынину мальчишеское, умытое снегом лицо с белобрысыми глазами.
 Немцы шли гуськом, вытягиваясь в балке темной неспешной змеей - уверенные, наглые, педантичные хозяева чужой земли.
 - Стрелять по команде, - сказал Храпов дребезжащим от волнения голосом.
 Миг душевного напряжения слился с чувством единения. Рота приготовилась к бою.
 …Но боя не вышло.
 Вой моторов, треск пулеметных очередей разорвали суконное небо: тройка «Юнкерсов» на бреющем пронеслась так низко, что, казалось, стойками шасси они опрокинут осевший накат блиндажа.
 - Воздух! - крикнул Храпов, пригибаясь и пытаясь увернуться от рассекшей его наискось от левого плеча длинной очереди.
 Полынин скатился в окоп, закрыл голову руками, в отчаянии сознавая, что уже не успеть ни к землянке, ни к блиндажу. По нарастающему гулу он понял - самолеты строятся в «карусель». «Смерть!», - мгновенно пронеслось в мозгу.
 - Не надо! Не надо! - кричал кто-то рядом визгливым бабьим голосом, перекрывая крики боли и ужаса.
 Небо скрежетало и выло. Из-за непогоды «лапотники» не пикировали. Скалясь вспышками пулеметов, они один за другим проносились неровным строем над распластанными телами и с высоким победоносным воем снова и снова пропарывали поляну тонкими, безукоризненно прямыми, смертельными нитями трасс.
 Стиснув зубы, зажмурившись, Полынин жадно глотал колючий, сладковатый от запаха пороха воздух. Кто-то неуклюже упал на него сверху - уже мертвый, придавив к земле. Кровь прильнула к вискам, в глазах потемнело, он стал задыхаться. Молотки пулеметов, намертво заколачивающие тысячами гвоздей старую траншею, разбрасывали фонтаны снежных брызг, круша все вокруг.
 Он не знал, сколько прошло времени - казалось, очень много - пока «лапти» не отвалились, растерзав всех, кто был еще жив. Напоследок один из них прошелся над поляной еще раз: не входя в пике, сбросил бомбу в метрах ста от него и, резко набрав высоту, растаял в непроницаемой мути. 
 Бомба легла точно в траншею, калеча убитых. Полынину повезло. Напрягая уходящие силы, впадая в мимолетное забытье, он высвободился из-под быстро коченеющего тела, закашлялся, размазывая по подбородку кровь, протер залепленные снегом и грязью глаза, сел и осмотрелся.
 Живых не было. Нетреба, накрывший его собой, в изодранной пулеметом шинели уткнулся в истоптанную серую землю, будто еще пережидал налет. "Сидор" с выпавшей краюхой черняжки и помятой банкой рисового концентрата развязался, сполз на бок. Чуть поодаль, с расстегнутым воротом, из-под которого краснели ярко-чистые кубики в петлицах, лежал политрук.
 Ветер стих. Ложился тихий неторопливый снежок. В голове гудело. Цепляясь за смерзшуюся осыпающуюся кромку, Полынин выглянул из-за бруствера. Немцы шли добивать - все так же деловито, неторопливо, словно делали это сотни раз.
 На несколько секунд его охватило ощущение, будто он видит себя со стороны, как в дурном сне. И чтобы приближающийся враг, расстрелянная рота, мерзлый окоп исчезли, нужно только проснуться.
 Он посмотрел на испачканные кровью рукавицы. «Ранен я, что ли?» - шевельнулась равнодушная мысль, и тотчас до него дошло, что все закончилось - глупо, бестолково, окончательно-непоправимо, и чувство обреченности, лишая сил, вновь сжало его. Чтобы не упасть, он вцепился в комья земли и снега и застыл.
 Так простоял некоторое время, пытаясь прийти в себя и унять разлитую внутри боль. 
 …«Тайфун»(18) бушевал уже второй месяц. Группа армий «Центр»(19) стальным валом катилась к Москве. 4-я танковая группа Гёпнера(20) с северо-запада и 2-я танковая армия Гудериана(21) с юга, будто гигантскими ножницами вскрыли Брянский фронт, и уже 3-го октября 24-й моторизованный корпус ворвался в Орел. 6-го октября пал Брянск. Фронт рухнул, раздробленные дивизии Красной Армии с боями прорывались на восток, а немецкие танковые клинья продвигались все дальше, вглубь страны, в азарте перемалывая отдельные сопротивляющиеся части и приближаясь к Москве. 
 Всего этого Полынин не знал, как не знал, что, выйдя из окружения в составе 50-й армии, его рота, затерянная в брянских лесах, без связи и снабжения, уже давно была в глубоком немецком тылу, полк был разгромлен под Буяновичами(22), командарм погиб еще в начале октября(23), в вяземском и брянском котлах полегло более шестисот тысяч красноармейцев, а линия фронта отодвинулась на 300 километров к Туле; что завтра в Москве пройдет Парад на Красной площади как символ непобежденной решимости стоять до конца и победить.
 Что делать? Бежать? У него нет сил. И куда бежать? «А в плену гуляш дают горячий», - вспомнил он слова Твердилова и обернулся. Кругом молчаливая бесприютная степь. И где-то там далеко-далеко его Москва. И мама…
 - Мама, - прошептал Полынин и заплакал, торопливо сплевывая густую кровь.
 Ползущий темный червь остановился: идущие впереди немцы поджидали отставших. Вот они вышли из балки, рассыпались цепью. До них оставалось не больше двухсот метров.
 Обида, злость, гневное отчаяние придали сил. Полынин снял рукавицы, слегка подпрыгнул и, цепляясь руками за утрамбованный снег, суча ногами, подполз к уцелевшему пулемету.
 - Сейчас… сейчас…  - бормотал он, торопливо проверяя ленту. Превозмогая болезненную дрожь, прицелился. Ту-ту-ту-ту-ту, - задолбил «Максим», прорезая оглохшую степь настойчивой трелью.
 - Нате, суки! Вы за этим здесь?! - яростным фальцетом крикнул Полынин, не слыша своего голоса и комкая в горле душившие слезы.
 Немцы залегли, но не отвечали. Для «шмайссеров»(25) он был еще далеко.
 Сил почти не осталось, дрожащее тело совсем ослабело. Перед глазами расплывались багровые пятна. Полынин отпустил ручки пулемета, склонил голову, захватил губами ледяную снежную вату. Неприятный солоноватый привкус исчез, но легче не стало. Отдохнуть бы немного. В тепле, в тишине.
 «К вам обращаюсь я, друзья мои!»(26), - вспомнились простые, проникающие в сердце слова. Как бы он хотел сейчас услышать их вновь, убедиться, что фрицев бьют без пощады день и ночь!
 Немцы подползали ближе. Демаскируя себя, что-то лающе выкрикивали, очевидно, предлагали и тепло, и горячий гуляш. Нет, нельзя отдыхать, пока эта мразь ползает по его земле.
 Полынин с усилием приподнялся, вцепился в пулемет, и уже не целясь, снова стал стрелять, пока не опустела патронная коробка.
 И это была его победа.
 
 До большой, великой, всеобщей Победы оставалось 1280 дней.

(25.XI.17. - 08.V.20.)               

Примечания:
   1. «Sponnagel» - знаменитая немецкая фортепианная фабрика, названная по имени ее основателя Эдуарда Шпоннагеля (1847 ; 1907 гг.). В 1900-м году на Всемирной выставке в Париже фабрика получила Золотую медаль. Во время 1-й Мировой войны производство инструментов было прекращено. В 1919-м году фабрика с штатом из пяти сотрудников продолжила выпускать фортепиано под маркой «Arthur Franke».
   2. Шостакович - Шостакович Дмитрий Дмитриевич (1906 - 1975 гг.), русский, советский композитор, пианист, музыкальный общественный деятель, доктор искусствоведения (), педагог, профессор (), один из крупнейших композиторов XX века. Народный артист СССР (1954 г.), Герой Социалистического Труда (1966 г.), Лауреат Сталинской премии (1941 г., 1942 г., 1946 г., 1950 г., 1952 г.), Лауреат Ленинской премии (1958 г.), Лауреат Государственной премии СССР (1968 г.), Лауреат Государственной премии РСФСР имени М.И. Глинки (1974 г.). Автор 15-ти симфоний (среди которых самая известная 7-я «Ленинградская» симфония, исполненная в блокадном Ленинграде 9-го августа 1942 года,  ставшая событием культурно-исторического масштаба и символом героического сопротивления города и его жителей), 6-ти концертов, 3-х опер, 3-х балетов, многочисленных произведений камерной музыки для кинофильмов и театральных постановок.
   3. «Юнкерс» - Ju-87 «Junkers» («Sturzkampfflugzeug» «Stuka» («Штука»)), двухместный одномоторный цельнометаллический низкоплан - пикирующий бомбардировщик и штурмовик, разработанный немецким конструктором Германом Польманом (1894 - 1991 гг.) в 1933-1936 гг. Олицетворение мощи Германии, символ блицкрига, покоритель неба Европы, несший на своих изломанных крыльях ужас и смерть. Благодаря способности к бомбометанию с крутого пикирования и точности поражения цели (отклонения бомб не превышали 30-ти м.),   В конструкции Польману удалось совместить три важных качества пикировщика: 1. Обзор; 2. Управляемость; 3. Прочность, что позволяло машине выполнять маневры с большими перегрузками. Один из самых эффективных боевых самолетов Luftwaffe.
   4. Финская (Зимняя) война - война СССР против Финляндии (30-го ноября 1939 года - 13-го марта 1940 года) закончившаяся подписанием Московского мирного договора, по которому Советскому Союзу отходило 11% финской территории со вторым по величине городом Выборгом. Поводом к войне послужили территориальные претензии СССР на Карельском полуострове.
 Первые переговоры между СССР и Финляндией велись с середины апреля до конца августа 1938 года. Ввиду возрастающей угрозы нападения Германии на Советский Союз последний просил пересмотреть государственные границы обеих государств на Карельском перешейке. Однако эти переговоры ничем не закончились.
 Вторая часть переговоров состоялась в октябре-ноябре 1939 года, на котором И.В. Сталин заметил: «Мы ничего не можем поделать с географией, так же, как и вы… Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придется отодвинуть от него подальше границу». СССР предложил конкретные шаги по урегулированию территориальных претензий: 1. Финляндия переносит границу от Ленинграда на 90 км. вглубь своей территории. 2. Финляндия соглашается сдать в аренду СССР полуостров Ханко сроком на 30 лет. 3. Советскому военному флоту предоставляются порт на острове Лаппохья. 4. Финляндия передает СССР острова Гогланд, Лаавансаари, Тютярсаари и Сейскари. 5. Оба государства разоружают свои укрепления на Карельском перешейке. 6. СССР передает Финляндии территорию в Карелии общей площадью вдвое большей полученной от финской стороны (5529 км.2), но не стратегически ценные.
 Государственный совет Финляндии не пошел на выполнение предложений Советского Союза, но выступил с ответной инициативой: уступить ему цепочку островов, тянущихся вдоль основного судоходного фарватера в Финском заливе. Стороны не пришли к соглашению и 9-го ноября 1939 года переговоры были прерваны.
 28-го ноября 1939 года СССР объявил о денонсации договора о ненападении с Финляндией, а 30-го ноября 1939 года частям Красной Армии был дан приказ о переходе в наступление на Карельском перешейке. В тот же день 7-я армия РККА атаковала финские части: 70-я дивизия взяла населенные пункты Куоккала (ныне пос. Репино) и Келломяки (ныне пос. Комарово). 1-го декабря 1939 года финская армия отступает из г. Терийоки (ныне г. Зеленогорск), 2-го декабря 1939 года советские войска заняли г. Райвола (ныне пос. Рощино), 4-го декабря - Каннельярви, 6-го декабря - Лоунатйоки (ныне с. Заходское). Затем, в районе р. Тайпале (южный рукав р. Вуоксы), 7-я армия уперлась в «линию Маннергейма».
 Для Красной Армии бои в 1939-м году на Карельском перешейке стали наиболее тяжелыми и кровопролитными. Советское командование имело лишь отрывочные данные о полосах укреплений на данном участке фронта. В результате, выделенные силы для прорыва «линии Маннергейма» оказались совершенно недостаточными. Войска оказались полностью неготовыми для преодоления линии ДОТов и ДЗОТов. Не хватало крупнокалиберной артиллерии. К 12-му декабря 1939 года части 7-й армии смогли преодолеть лишь полосу обеспечения линии, и выйти к переднему краю главной полосы обороны. Запланированный прорыв полосы с ходу, не удался из-за недостатка сил и плохой организации наступления.
 После того, как советские войска остановились на линии Маннергейма, была предпринята попытка наступления в Ладожской Карелии силами 8-й армии (139-й дивизии). 10-го декабря 1939 года Красная Армия заняла Питкяранту, но уже через три дня на этом участке дивизия попала в окружение и была разгромлена в районе озера Толваярви.
 У Ладожского озера была окружена наступавшая на Сортавалу 168-я стрелковая дивизия РККА. Там же, в конце декабря – начале января, попали в окружение 18-я стрелковая дивизия генерала Г.Ф. Кондрашова и 34-я танковая бригада комбрига С.И. Кондратьева. Уже в конце войны, 28-го февраля 1940 года эти части попытались вырваться из окружения, но были разгромлены в т.н. «долине смерти» у деревни Питкяранта.
 9-я армия наступала из района Советской Карелии в направлении Ботнического залива. 7-го декабря 1939 года 163-й стрелковой дивизией был занят поселок Суомуссалми.
  5. «Штора» - «Шторьх» -  Fi-156 «Storch» («Аист»), легкий одномоторный, многоцелевой самолет разведки, связи, корректировки артиллерийского огня и спецопераций, разработанный немецкими конструкторами Герхардом Физелером (1896 - 1987 гг.), Рейнхольдом Мевесом () и Эрихом Бахемом (1906 - 1960 гг.) в 1936-1945 гг. «Шторьх» обладал уникальными взлетно-посадочными характеристиками, превосходящими любой аналог того времени. Особенностями конструкции были развитая механизация крыла и высокопрочное тонкое шасси, смягчавшее взлет и посадку под беспрецедентно крутыми углами. При встречной силе ветра в 40 км/ч, «Аист» мог зависать в воздухе без потери управления, а при меньшей - садиться практически вертикально на площадки, не превышающие размер его крыла (7 м!), Его невероятная способность летать на малых скоростях (от 55-ти км/ч.) была лучшей защитой от ударов вражеских истребителей. Самый удачный самолет Третьего Рейха - «крылатое чудо» - с отличной маневренностью, неприхотливостью в эксплуатации и независимостью от аэродромной инфраструктуры и после войны был незаменим в отраслях промышленности ФРГ и сельского хозяйства ГДР.   
   6. Рессета - река в Брянской и Калужской областях, протяженностью 123 км. Один из основных правых притоков р.Жиздры. Входит в водную систему Жиздра - Ока - Волга - Каспийское море.
   7. Красная Звезда - орден Красной Звезды был учрежден Постановлением Президиума ЦИК СССР от 6-го апреля 1930 года для награждения за большие заслуги в деле обороны СССР, как в военное, так и в мирное время, в обеспечение государственной безопасности. Статут ордена был учреждён Постановлением Президиума ЦИК СССР от 5-го мая 1930 года.
   8. «…попала в мешок» - в результате операции немецкого командования «Тайфун», начавшейся 30-го сентября 1941 года с целью разгрома основных сил РККА и захвата Москвы, образовалось два «котла» в районе Брянска и Вязьмы. Уже к 3-му октября 1941 года над войсками Брянского фронта нависла угроза окружения, когда танковый корпус Гудериана с ходу взял Орел. 6-го октября Ставка отдала приказ к отступлению, но время было упущено, армии Брянского фронта оказались рассеченными надвое. В окружении оказались управления трех армий фронта (3-й, 13-й, 50-й): 27 дивизий, 2-е танковые бригады, 19 артиллерийских полков РГК. В Брянском «котле» за две недели боев Красная армия потеряла до 85-90% личного состава, все тяжелое вооружение и автотранспорт (к 30-му сентября 1941 года она насчитывала 1529 орудий и минометов, 257 танков, 166 самолетов). Из 223000 бойцов из окружения пробилось не более 30000. Всего под Брянском и Вязьмой РККА потеряла более 1000000 солдат. В историографии Великой Отечественной войны 1941 ; 1945 гг. поражения СССР под Брянском и Вязьмой считаются одними из самых тяжелых, позволившие Вермахту продвинуться к Москве на 210-250 км.
   9. Станок - колесный станок под пулемет «Максим», разработанный генерал-полковником Русской императорской армии (позднее, бригадным инженером РККА), А.А. Соколовым (1869 - 1943 гг.) в 1910-м  году. Благодаря станку, весившему 40 кг., пулемет приобрел мобильность и стал универсальным оружием с широкой номенклатурой применения.
 10. Байбак - (лат. Mar mota bobak), грызун рода сурковых, обитатель целинных степей Евразии.
 11. Марафон - дисциплина легкой атлетики, представляющая собой забег на дистанцию 42 километра 195 метров. Согласно легенде, греческий воин Фидиппид после битвы при Марафоне в 490 году до н.э., в которой союзное войско афинян и платейцев под предводительством Мильтиада Младшего (ок. 550 - 489 гг. до н.э.), почти полностью разгромила огромную персидскую армию полководцев царя Дария I Гистаспа (550 - 486 гг. до н.э.) - Датиса и Артаферна, пробежал не останавливаясь от места битвы до Афин, чтобы первым возвестить о победе. Добежав до городской площади, он успел крикнуть: «Радуйтесь афиняне, мы победили!» и упал замертво. Впервые легенда о гонце появилась у (Местрия) Плутарха (ок. 46 - ок. 127 гг. н.э.) в эссе «Слава Афин», в I веке н.э. (более чем через 550 лет после реальных событий), но документальными источниками она и не подтверждается.
 Победа при Марафоне стала первой в серии войн эллинов против империи Ахеменидов. Для персов это поражение не имело больших последствий: Персидское царство находилось на пике могущества и обладало огромными экономическими и военными ресурсами.
 12. «Максим» -
 13. «Лимонка» - ручная граната «Ф-1» («эфка»). Предназначалась для
 14. «Лапотник» - немецкий пикирующий бомбардировщик «Ju-87» («Stuka»). За неубирающееся шасси с характерными обтекателями, красноармейцы прозвали его «лаптежник» или «лапотник».
 15. «ТТ» -
 16. «Цейсс» -
 17. Трехлинейка - русская 3-линейная (7,62 мм.) винтовка системы Мосин-Наган (винтовка Мосина) образца 1891 года, принятая в том же году на вооружение Русской Императорской Армии. Название происходит от калибра ствола, равного трем линиям (устаревшая мера длины, равная 1/10 дюйма или 2,54 мм.). Несмотря на ряд недостатков, была одной из лучших винтовок за всю историю оружейного производства. Отличалась хорошей скорострельностью и баллистикой, простым и надежным затвором, высокой мощностью патрона, большой живучестью ствола. Широко использовалась Красной Армией в годы Великой Отечественной войны (1941 - 1945 гг.), и наряду с танком «Т-34», штурмовиком «Ил-2», БМ-13 «Катюша» стала символом оружия Победы. До сих пор применяется в вооруженных конфликтах и войнах на Ближнем Востоке, в Азии, Африке.
 18. «Тайфун» - операция «Тайфун», как составная часть плана «Барбаросса», разработанная в сентябре 1941 года немецким Генеральным Штабом, с целью захвата Москвы до наступления холодов. Первоначальный план разгрома СССР, предполагал взятие столицы в течение 3-4 месяцев войны, однако все возрастающее сопротивление Красной Армии, помешало его выполнению (в частности битва за Смоленск (10 июля – 10 сентября 1941 года) задержала наступление на Москву на 2 месяца), а кровопролитные сражения за Киев () и Ленинград), требовали корректировки плана блицкрига. Наступление немецко-фашистских войск на столицу СССР, началось только 30-го сентября 1941 года. Операция «Тайфун» предусматривала  огромного количество войск и велась на огромной территории
 Внезапность и мощь противника, его численное превосходство оказались велики. За короткий срок Красная Армия потеряла более 100-а дивизий (3/5 всех войск). Противником были уничтожены или захвачены более 20000 орудий и минометов, 3500 самолетов, 6000 танков. Основные силы войск Западного фронта попали в окружение. Фактически, в первые месяцы войны были разгромлены все силы первого эшелона Красной Армии. Спустя три недели после начала войны были оккупированы Литва, Латвия, Эстония, Белоруссия, Молдавия, часть Украины. Враг продвинулся вглубь советской территории на 500-600 км. Однако запланированной легкой прогулки у немцев не получилось. В первые месяцы войны только убитыми враг потерял до 100000 человек, почти 1000 самолетов,    танков.
 19. «…группа армий «Центр» -
 20. Гёпнер -
 21. Гудериан -
 22. Буяновичи -
 23. «…командарм погиб еще в начале октября… » - командующий 50-й армией, Герой Советского Союза (1937 г.) генерал-майор М.П. Петров (1898 - 1941 гг.) погиб 10-го октября 1941 года под Брянском при прорыве окружения.
 24. «Шмайссер» -
 25. «К вам обращаюсь я, друзья мои!» - из речи И.В. Сталина по всесоюзному радио 3-го июля 1941 года о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз и начале Великой Отечественной войны, в которой он простыми искренними словами достиг сердец миллионов советских граждан, мотивировав их на борьбу до победного конца:
(«Товарищи!
Граждане!
Братья и сестры!
Бойцы нашей армии и флота!
К вам обращаюсь я, друзья мои!
Вероломное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое двадцать второго июня, продолжается…»).


P.S. Рассказ опубликован:
В Литературной антологии "Священная война" (к 80-летию начала Великой Отечественной войны) (ISBN 978-5-907453-15-9, издательство ООО "Перископ-Волга", г. Волгоград, РФ, 2021 г.).
В Культурно-просветительском журнале благотворительного фонда "За будущее детей" "Ровесники" (№11-12) (г. Донецк, ДНР, 2021 г.).
В журнале "Русское слово" (№5/24) (г. Москва, РФ, 2024 г.).
В сборнике "II Литературная премия им. А.С. Серафимовича. Сезон 2023 лучшие прозаические произведения" (ISBN 978-5-907735-48-4, издательство ООО "Перископ-Волга", г. Волгоград, РФ, 2024 г.).
В Литературном сборнике "Zигzаги Vойны 2024" (сборник произведений о войне) (ISBN 978-5-6051377-3-3, издательство "ИД СеЖеГа", г. Симферополь, РК, РФ, 2024 г.).