Мы с Танькой познакомились в детском саду, хотя назвать знакомством маленькую потасовку, которую устроила я и получила нагоняй от мамы можно разве что условно.
В то время моих родителей знали чуть ли не все жители нашего маленького городка. Папа был начальником районного отдела внутренних дел, сокращённо РОВД, а мама работала завучем по воспитательной работе в средней школе. Чуть ли не с самого рождения они мне внушали, что девочка должна быть воспитанной, образованной, невинной, любящей своих родителей и уважающей старших по возрасту. Все пункты этой программы я старательно выполняла до дружбы с Танькой, а потом поняла, что на белом свете есть множество других пунктов, более привлекательных и интересных. Да, чуть не забыла сказать, что в моей семье слово «репутация» было приоритетным и самым весомым. Это означало, что прежде чем я куда-то вляпаюсь – обязана подумать, как это отразится на репутации моих родителей. Вот так я и жила: боялась высказать своё мнение, соглашалась смотреть фильмы, которые рекомендовали родители, читать книги, которые подбирала мама, дружить с детьми, кандидатуру которых одобрял папа. При таком прессинге у меня была прямая дорога к низкой самооценке, и кто его знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы не моя любимая подружка.
Тогда, в детском саду была лишь попытка отобрать куклу у новенькой девочки Тани. Конечно, эта кукла была не единственной. В игровой комнате было много разных игрушек и других кукол, но я всегда играла именно с этой. Только вот новенькая оказалась шустрее и смелее меня: куклу не отдала, а взамен показала язык и обозвала толстячкой. Такого страшного оскорбления я не выдержала, и заехала девочке по уху. Не думаю, что удар был сильный. Новенькая ловко увернулась, и я лишь слегка задела ухо, но она взвыла так, как будто его напрочь оторвали. Воспитательница тут же позвонила маме, которая немедленно примчалась, чтобы разрулить ситуацию. В результате меня заставили извиниться перед Таней и пообещать, что я больше никогда не буду драться, а мама, в свою очередь извинилась перед Танькиными родителями за пробел в моём воспитании.
Дома мне определили наказание, поставив на час в угол. От обиды, прежде убедившись, что родители на кухне мирно пьют чай, встала на цыпочки, пошарила рукой в серванте, достала и съела коробку зефира, которую маме подарили чьи-то родители. Когда папа вернулся, чтобы освободить меня от наказания, я, довольно и сыто икая, доедала последнюю зефирину. От возмущения папа на мгновение потерял дар речи, и, наверно, хотел немедленно отчитать меня, но спохватился и, чтобы не раздувать новый скандал, показал жестом, что, мол, свободна, а потом приложил палец к губам, заговорщески подмигнул, забрал пустую коробку, смял её и засунул в карман халата.
В детском саду дружба с новенькой так и не заладилась. Я старательно обходила её стороной, а она делала вид, что меня вообще там нет. Думаю, что мы обе ждали выпускного, чтобы распрощаться друг с другом навсегда.
В торжественный день первого сентября, нарядная, с большим белым бантом на голове и с букетом разноцветных астр в сопровождении счастливых родителей я вступила под светлые своды недавно отремонтированной нашей средней школы. Нас, первоклашек, радушно встречали директор и учителя. Моя первая учительница Полина Фёдоровна со списком учеников в руке и с внушительной горкой цветов на предусмотрительно поставленном рядом с ней стуле отметила мою фамилию "птичкой" и приветливо улыбнулась: «Добро пожаловать, Света»!
Вскоре вестибюль заполнился притихшими от волнения первоклашками. Они стайками окружали своих учителей и нетерпеливо ждали дальнейших указаний. Последней к нашей группе подошла семья с девочкой. Едва взглянув на неё, я обомлела: это была та самая Танька, с которой с такой радостью мысленно распрощалась в детском саду. Как ни в чём ни бывало она стала рядом со мной, и не придумав ничего более оригинального, вместо приветствия ловко скрутила фигу и сунула мне под нос. Я на секундочку растерялась и упустила шанс придумать что-то в отместку, потому что в этот момент нас с родителями пригласили в актовый зал. Не помню подробности речи директора, но думаю, что мы все слушали его в пол уха. Впечатления от новых лиц, от всё ещё слегка пахнущего краской здания, от осознания того, что ты уже выросла (первоклассница как никак!) заглушили все остальные чувства, и мой слух улавливал лишь некоторые явно неоднократно повторяющиеся слова «дружба», «взаимовыручка», «коллектив», «ответственность», «успеваемость». Помню, что я очень устала от напряжения и придя домой завалилась в кровать и проспала до вечера.
Учёба в начальных классах для меня была лёгкой, благодаря маминым усилиям. В первый класс я шла подготовленной: свободно читала и умела считать до ста. Помня мамины наставления, я никого не обижала и относилась ко всем ровно. Прозорливая Полина Фёдоровна, от которой не укрылась наша с Таней, как нам казалось, скрытая от посторонних глаз вражда, пыталась разобраться в причине не сложившихся дружеских отношений, но ей не удалось. Мы обе упрямо не хотели идти на контакт и посвящать её в нашу тайну, которой вовсе не существовало: мы просто терпеть не могли друг друга.
За четыре года мы с Таней почти не разговаривали. Между нами было что-то вроде соперничества. Как иначе, если мы обе были лидерами: она старостой, а я физоргом. Обе старательно учились, и за успехи в учёбе и жизни класса каждый год на школьной новогодней ёлке получали книги, подписанные Полиной Фёдоровной, с оттиском круглой печати школы и размашистой подписью директора.
Этим соперничество не ограничивалось: в пятом классе к нам одновременно пришла первая школьная любовь в лице одноклассника Андрея, второгодника и раздолбая, которому мы обе были абсолютно безразличны, потому что всё свой внимание он уделял Лене, такой же беспечной и безалаберной, как он. Поскольку мы обе потерпели фиаско, это немного сблизило нас, и мы пытаясь задеть его, распевали на переменах одну и ту же дразнилку: «Андрей – воробей, не гоняй голубей. Голуби летают, тебе не мешают.»
Наша затянувшаяся неприязнь внезапно исчезла в шестом классе. В один тёплый майский день Андрей предложил всему классу сбежать с двух последних уроков в лес за пролесками. Русский язык и литература были любимыми предметами всего класса не потому, что всем нравилось читать книги по школьной программе и писать скучные упражнения на бессчётное количество правил. Секрет такой всеобщей любви плавал на поверхности: мы обожали учительницу! Антонина Афанасьевна была нашим идеалом! Добрая, открытая, с многолетним опытом работы в школе и видевшая нас насквозь, она никогда не кричала на учеников. На её уроках мы могли делать практически всё: группами ходить в туалет, во время урока слоняться по классу, списывать друг у друга задания, тихонько беседовать с соседом по парте. На всё это Антонина Афанасьевна смотрела сквозь свои очки и добродушно кивала головой. Ещё ей нравилось слушать новости о происшествиях в районе и в родной школе. Ну, как можно было не боготворить такого человека! Как ни странно, успеваемость по её предметам была не хуже, чем по другим. Каким-то немыслимым образом, по диктантам и сочинениям редко у кого были неудовлетворительные оценки.
Вот если и совершать массовый побег за цветочками, так уж точно не с урока математики. С математичкой такие шутки не прошли бы даром. На следующий день все бы стояли по стойке «смирно» в просторном кабинете директора, и этим бы дело не закончилось. Лариса Михайловна непременно устроила бы очную ставку учеников с родителями в присутствии участкового с лекцией о безответственном поведении и скатывании по наклонной плоскости прямиком на «кривую дорожку.» Математику она знала отлично, но передать знания нам затруднялась. Гораздо лучше Ларисе Михайловне удавались различные нравоучения, а когда была не в духе, то нередко упражнялась с длинной указкой: могла в порыве гнева стукнуть по рукам. В плохом настроении она пребывала частенько из-за сильно пьющего и гуляющего от неё мужа, сплетен соседок по подъезду, вечного недосыпа из-за двух великовозрастных сыночков – оболтусов, поэтому указка время от времени издавала свистящий звук, как правило, в направлении к Андрею. И неважно, если шум на уроке исходил от кого-то другого. На ком-либо ином вымещать таким способом обиды на супруга и деток она не решилась бы: могли пожаловаться родителям или напрямую директору. Андрей же, снисходительно принимал усиленное внимание учительницы, каким бы странным по форме оно не казалось всему классу и никому жаловаться не собирался. Да и впоследствии научился ловко увёртываться от орудия воспитания, чем ещё больше злил учительницу.
Поэтому, когда у Андрея в голове родилась идея побега на природу, он, недолго думая, бросил клич перед литературой. Отозвались все, кроме нас с Таней. Внезапно мы заняли одинаковую позицию. Мы понимали, что прогуливать нельзя и попытались убедить класс идти на уроки. Увы, наши уговоры потонули в хоре возмущённых голосов. Пойти против всех, значит, поставить себя выше всех. Нам объявят бойкот, будут презирать за трусость. В двенадцать лет - это страшно. Тогда я выложила последний козырь: «Прогулять, значит, незаслуженно обидеть Антонину Афанасьевну». Попала в яблочко! Голоса как по команде стихли и тут слово взял Андрей. Он сказал, что всё берёт на себя и ответит один за всех. Обещает, что никого не накажут, а его всё равно скоро из школы попрут, так что двум смертям не бывать.
Как только мы почувствовали себя безнаказанно, нас из школы как ветром сдуло. В лесу было прохладно, но на полянках, куда доходили лучи солнца, дружными островками росли синенькие пролески. Домой каждый радостно нёс по букетику цветов, и не знаю, как у одноклассников, а у меня на душе кошки скреблись. Я не удержалась и спросила об этом Таню. «Да? И у тебя тоже? – вопросом на вопрос ответила она.
Домой мы шли вместе и гадали, что будет завтра. Возле моего дома Таня протянула мне руку и спросила: «Мир?» «Мир» - ответила я и протянула свою.
О происшествии стало известно сразу, как только мы сбежали с уроков. Дома мама устроила мне жёсткий допрос. От негодования она с трудом подбирала слова. «Ну, как ты могла так поступить? У тебя есть своя голова на плечах? Ты представляешь, что будет со мной? Да меня заклюют в ГОРОНО! Скажут, хороша завуч по воспитательной работе, если собственная дочь от рук отбилась!» – бушевала она.
Я упрямо молчала. Пришедший с работы папа накапал окончательно расстроенной маме валерьянки, а меня отправил в мою комнату. Не слышала, о чём они говорили, но через некоторое время меня позвали ужинать и в этот вечер к этой теме больше не возвращались.
На следующий день школа гудела, как пчелиный улей. Учителя во главе с моей мамой носились из учительской к директору и обратно. В срочном порядке был созван педсовет. Уборщицу тётю Настю послали за родителями Андрея. Уроки в школе шли в обычном порядке, но никто не учился. Все гадали, как нас накажут. Предположения были одно страшнее другого. Кто-то уверял, что из школы исключат весь класс, а кто-то убеждал, что нас всех отправят в исправительную колонию для несовершеннолетних.
Андрей сдержал своё слово. На педсовете он сказал, что сбежать с уроков придумал он. По его версии, он сказал классу, что учительница заболела и двух последних уроков не будет. Вот и всё. Виноват он и готов ответить. После обсуждения поступка, кто-то предложил исключить нерадивого ученика из школы. Мама попросила коллег проголосовать за это предложение, но тут вмешалась добрейшая Антонина Афанасьевна.
- Уважаемые коллеги! Позвольте мне сказать несколько слов. Не спорю, поступок Андрея оправдать нельзя, но не допустим ли мы непоправимую ошибку, исключив его из школы? Не сломаем ли своим решением ему жизнь? Что, собственно, произошло? Весна, солнышко пригрело. Дети убежали в лес. Коллеги, а ведь им всего по двенадцать лет. Вспомните себя в этом возрасте. Разве не хотелось вам пошалить? Разве не убегали вы с урока хотя бы раз? Согласна, Андрей поступил опрометчиво, но давайте его простим, в первый и последний раз. Я против исключения. Прошу меня поддержать.
Андрея оставили в школе, но предупредили, что если ещё раз он выкинет подобное, то пощады ему не будет, выгонят враз.
С того времени мы с Танькой подружились и дружим уже двадцать три года. Время от времени с нами случались разные истории, но о них в другой раз.
(картинка из Интернета)