В бытность моей работы в травматологическом отделении клиники Илизарова довелось лечить одного дедушку 75 лет. Был он из Половинского района области, села со звучным названием Нижние Храпуны. Это аккурат на границе с Казахстаном, километров 130 от Кургана. Как-то бывал там по делам. Более унылого места сложно найти. Покосившиеся серые избы, кривые, а то и вовсе поваленные, заборы, заросшие огороды. Хоть время и было за полдень, тем не менее, за пару часов пребывания на его улицах я не увидел ни одного человека. В итоге так и не понял, жили там люди или нет. Хотя признаки их присутствия в виде частично, лоскутками, среди бурьянов, засаженных огородов и нескольких магазинчиков имелись. Позже узнал, что люди там все-таки имелись. Но они еще спали. Сладким сном. Живя на окраине империи, они привыкли к вольному образу жизни, свободе во всем, чего душа пожелает: крепкому сну на печи, водке, бане, бабам… Если, конечно, последние три пункта имелись в наличии. А, если нет, то ничего страшного, от этого счастья меньше не становилось, а свободы не убавлялось.
Дед колоритный такой, с морщинистым лицом, обаятельный, коммуникабельный. Среднего роста, худощавый, ухоженный. С густыми седыми бровями, нависающими над глазами, в которых горел не свойственный возрасту огонек. Звали его Владимир Егорович, однако, и соседи по палате, и я, почему-то быстро привыкли звать его просто Егорычем.
Поступил Егорыч с винтообразным переломом костей голени. На мой вопрос об обстоятельствах травмы грустно ответил:
- Да Фома постарался. Будь он неладен!
- Какой Фома?
- Бычок мой полуторагодовалый. Забодал меня.
- Чем это Вы ему не понравились? – спрашиваю, улыбаясь.
- Да пес его знает. Яйца выросли, видимо, конкурента во мне учуял. С бабой-то моей он ласковый, как ручная собачка. – И заразительно рассмеялся.
Егорыча я прооперировал в тот же день – поставил аппарат Мацукатова, сопоставил косточки. На все про все ушло около полутора часов. Во второй половине дня он уже был в палате.
Человеком он был настолько коммуникабельным, что в тот же день уже считался в палате в доску своим. Причем не лез с попытками познакомиться или пообщаться. Людей к нему тянула какая-то добрая аура. Так что в шестиместной палате он сразу же стал главным персонажем, послушать которого заходили и соседи.
Прохожу как-то по коридору и слышу, как в палате громко смеются. Стало интересно. Захожу:
- Тааак! Я тоже хочу посмеяться. Что случилось? – спрашиваю.
- А Вы у Егорыча спросите, - давясь смехом, говорит его сосед.
- Так что молодежь смеется? – спрашиваю у него.
- От нечего делать наверное, - пробурчал Егорыч, хитро улыбаясь.
- Неужели без причины?
- Да над записной книжкой моей. Лучше бы не показывал.
- И что в этой книжке? – не унимаюсь.
- Да ничего особенного, - Егорыч, вновь хитро улыбаясь, отводит глаза в сторону.
- И все-же. Как-то любопытно стало!
- Да имена моих любимых женщин.
- Прям-таки любимых?
- Обижаете!
- И сколько их там?
- 49.
- Ого! И всех любили? – сгораю я от любопытства.
- А как же!
- И не требовали жениться на себе?
- Так я четыре раза был женат. Куда еще?
- А остальные 45? – не унимался я.
И тут стал чувствовать, что загоняю Егорыча в угол. Стало его немного жалко.
- А им удовольствие, - под хохот присутствовавших промычал он себе под нос.
- И все? – я уже был жесток с Егорычем, но он продолжал успешно обороняться.
- Нет, конечно. Кому забор починю, кому крышу, кого молочком угощу, сметаной… Так ведь нет у нас на деревне мужиков!
- Прям-таки и нет?
- Анархисты одни, бездельники и алкоголики. Им и баб-то особо и не надо.
- Получается, отдуваетесь за всех?
- Получается, так, - уверенно произнес он, вызвав взрыв хохота в палате.
- И все через признания в любви?
- Наши бабы ведь не избалованы вниманием, им для счастья много не надо, доктор. Только скажешь это слово, и молодеют на глазах, лет, эдак, на двадцать. Слово-то волшебное!
- Признайтесь, какая из 49 Вам была больше по душе.
- Ой, доктор, беру грех на душу. Патрикеевна! Равных ей не было. Она из казацких кровей. Формы пышные, гладкие, упругие. Губы сахарные, каждая грудь прям как моя голова, у Звездочки моей, и то, меньше. Животик будто белый бархат, пупок в ямочке, ягодицы…
- Стоп-стоп, Егорыч, дальше не надо!
- Прям, как «Русская Венера» Кустодиева!
- Про Венеру-то откуда знаете?
- Видел как-то картинку эту и подумал: «Мать честная! Вылитая Патрикеевна!».
Через неделю я выписал Егорыча. С аппаратом на ноге он уехал в свои Храпуны. А месяца через два приехал на его снятие. И все это время он занимался хозяйством – копался в огороде, ухаживал за скотиной. А Фому, говорит, сдал на тушенку, уж слишком бодливый стал.
О чем-то я еще хотел порассуждать, но вылетело из головы… Ах, да, о статистике. Только по секрету! Интересно, а сколько женщин в Храпунах? Чутье подсказывает, что не более 49. Всех покрыл Егорыч... Вот так, вот!
P/S: фото взято из интернета, но сходство имеется. Есть и портрет героя повествования, но по этическим соображениям выложить не могу. Да, название села тоже изменено, но очень созвучно с настоящим.