(18+)
– Никколо! Никколо!!! Опять этот грёбаный сосунок дрыхнет до полудня, когда все остальные сученята глаза разъебли и на заработки похуячили!
Дверь распахнулась настежь от удара ноги.
– Ну конечно, бля! Так я и думал! Валяется в постели, как щенок затраханый, лентяй сучий, а я для него выёбываюсь! Пашу ради него за грёбаный байокко фиговый день-деньской, как папа Джеппетто!.. А ну-ка поднимайся живо, вша бледная!
Возражать было бесполезно.
– Давай-давай, пошевеливайся, бля! – ворчливо промолвил сеньор Антонио, из-под косматых бровей наблюдая за сыном, худеньким бледным пареньком с вечно спутанными длинными чёрными волосами, как тот, нехотя выбравшись из убогой постели, торопливо одевается, ёжась под его взглядом. – И запомни, щенок: ни хера не получишь жратвы до тех пор, пока не попиликаешь! Пора уж тебе отрабатывать свой хавчик, захребетник херов. Отец должен в поте лица выдрачиваться, а он и пальцем не пошевелит!
Сеньор Антонио был не прав. Сын его шевелил — и не одним пальцем — да ещё как ловко! Сеньору Антонио были так дороги руки сына — ещё бы! — ведь он имел с них неплохие денежки!
– Ну что, оделся, тля беременная? – ворчливо осведомился он, глядя как мальчик застёгивает последнюю пуговицу на поношенной курточке.
– Да, отец, – тихо ответил Никколо и, прихватив под мышку старенькую скрипку и смычок, стараясь не глядеть на отца, бочком выскользнул из комнаты.
В маленькой убогой кухоньке не было никого, кроме матери — маленькой хрупко сложённой женщины с бледным измождённым лицом, хозяйничающей у очага.
– А, Никколо, сынок! – воскликнула она, оборачиваясь, когда мальчик появился на пороге. – Иди сюда скорей, поешь горяченькое! Я для тебя...
Женщина внезапно умолкла.
– Ни хрена он сейчас не получит! – прогремел за спиной мальчика грубый хриплый голос отца, заставив его, содрогнувшись, отшатнуться. – Ты слишком разбаловала его, Тереза. А ну-ка, любезный сеньор, ****уйте-ка живо в чулан! И заруби себе на носу: пока не пропиликаешь все долбаные упражнения на своём грёбаном ящике , не...
– Моя скрипка — не грёбаный ящик!!! – вскричал Никколо, вспыхивая от охватившей его ярости и шагнул вперёд, невольно сжав кулаки; его мать невольно охнула и, прикрыв рукой рот, в страхе взглянула на мужа. – Не смейте говорить так!!!
– Ах... вот ты как, un porco! – прорычал сеньор Антонио и отвесил сыну пощёчину. – А ну-ка живо ****уй пиликать!!!
И, схватив мальчика за шиворот, вытолкнул его из кухни в тёмный коридор.
***
… Полуденное солнце обдавало жаром узкие кривые улочки старого города, заставляя прохожих, спешащих по своим делам, искать прохлады в тени обшарпанных стен и живых изгородей.
– Это просто... охуенно! – прошептал старый Карло, случайно проходивший мимо дома сеньора Антонио, стоя под окнами и слушая звуки скрипки. - O Dio mio, только ангел может ТАК играть!..
Да простят меня мои коллеги-музыканты!