Час и впрямь оказался добрым. На пути Адашева никто не встретился. Портье дремал за своей конторкой, а в коридоре было пусто. Другие постояльцы либо коротали время на прогулках по милому Штутгарту, либо сидели в своих номерах. На цыпочках Адашев подошел к дверям своего номера и прислушался. За дверью раздавался негромкий разговор на английском языке. Иван Михайлович сразу узнал голос Морвилла. Слов его было не разобрать, он понял лишь одну фразу: «Они свое получат». О них небось островитяне разговаривают. Нет, не отдал бы англичанин Луизу даже получи он эти заветные бумаги. Да и Адашеву с Бирюловым потом тоже несдобровать. Слуги «туманного Альбиона» не умеют прощать врагов. И Адашев решительно толкнул дверь.
Шар бросил с размаху прямо под ноги изумленного Морвилла. Раздался звук глухого удара, потом комнату озарила яркая вспышка и помещение быстро наполнилось едким белым дымом. Прикрыв нос и рот мокрым платком, молодой человек ринулся в номер. Он схватил Луизу вместе со стулом и крякнул от натуги – тяжела оказалась ноша. Стул был дубовым, и весу в нем было едва ли не больше, чем в самой барышне. Выбежал в коридор. На счастье, звук взрыва был негромким – будто хлопушка детская лопнула. В соседних номерах его даже не услышали. Но вот клубы белого дыма просачивались через щели его номера. Поставив стул на ковровую дорожку, он судорожно выхватил нож и разрезал веревки, опутывавшие пленницу. Луиза была в полуобморочном состоянии. Иван Михайлович поднял ее на руки и бросился вниз по лестнице. Внизу девушку перехватил Митрич. И вовремя: молодой человек сам наглотался едкого дыма и едва держался на ногах.
Проснулся портье и сразу почувствовал недоброе. Услыхав о пожаре бросился на вверх. Однако поднявшись на половину пролета, стал надсадно кашлять и вернулся. Путь Адашеву пытался загородить бородатый швейцар, но тут на помощь опять пришел Митрич. Огромный кулак здоровяка надежно успокоил неудачливого стража гостиничного порядка. Перепуганный портье быстро юркнул под свою конторку. Связываться с этим русским медведем, а что этот здоровяк русский, портье и не сомневался – он не собирался. Он доложит о случившимся хозяину и пусть господин Шульц сам решает, что делать. В конце концов, он, Вилли, служит портье, а не охранником.
Втроем с Митричем они выбежали на улицу, где их дожидалась пролетка с поднятым верхом. Луиза подала признаки жизни, закашлялась и открыла глаза. Бирюлов положил голову дочери себе на колени и стал поглаживать ее, стараясь привести в ее чувство. Митрич вскочил на козлы и хлестнул лошадей. Пролетка рванулась с места и помчалась по мостовой. Бирюлов гладил Луизу как маленькую и все приговаривал по-немецки: «Все будет хороша, моя милая девочка, все будет хорошо».
Но хорошее было еще далеко. Лишь только завернула за угол, навстречу ей промчался еще один экипаж. К своему изумлению Адашев узнал его. Это была та самая черная карета, что едва не сбила его по прибытию в Штутгарт. «Англичане!» - воскликнул молодой человек. А Бирюлов заторопил Митрича: «Гони скорее к реке!» Возница и без того понукал лошадей и те мчались во весь опор. Свернули к реке Неккар. Так себе речушка, по русским меркам невеликая. Зато впадает в Рейн. А вот эта артерия протекает по берегам Австрии, откуда и до России-матушки добраться можно. Неблизкий правда путь получится, по суше быстрей вышло бы. Да нельзя по суху, перехватят их на границе. А так может удастся сбить преследователей со следа. Спасение русских в быстроте, а они, как известно, медленно запрягают, но зато быстро ездят. И на это раз судьба хранила Адашева. То ли возница черной кареты потерял преследуемых из виду, то ли англичане передумали устраивать гонки по городским улицам, но погоня отстала. А повозка Митрича вскоре свернула на одну из неприметных окраинных улиц, утопающих в кронах лип и спустя полчаса подъехала к реке.
При подъезде к Неккаре Адашев увидел небольшое судно – что-то вроде большой рыбацкой фелюги, которых ротмистр повидал немало в Одессе. Бывал он и в этом приморском городе по делам службы. Хорошее было время хотя бы уж тем, что там враги бегали от него, а не наоборот, как сейчас. Это судно, однако было явно побольше одесских фелюг и осадку имело значительно глубже. На корме парусника виднелась большая каюта, а у штурвала стоял коренастый человек в брезентовом плаще и широкополой шляпе и курил трубку. Соскочивший на землю Бирюлов махнул ему рукой. Шкипер приветственно замахал в ответ. «Скорее!» - заторопил товарищей бывший советник. «Где же мы там разместимся?» - удивился молодой человек с сомнением оглядевший маленькую палубу с сиротливо примостившейся на корме каютой. Бирюлов лишь вздохну: «Сами виноваты, Иван Михайлович. Я на Вас одного рассчитывал. А теперь что ж – придется потерпеть». Увидев четверых человек, направлявшихся в его сторону шкипер даже трубку изо рта вынул. «Нельзя!» - закричал он советнику. «Мы так не договаривались!» Тот молча вынул из кармана и подбросил на ладони кожаный кошелек. Кошелек выглядел солидно, внутри позвякивали монеты, явно не медные. Капитан вернул трубку на привычное место и пыхнул дымом. Вероятно, на его языке это означало что-то вроде: «так бы сразу и сказали». Высокий матрос на палубе сбросил трап – две широкие доски, к которым были приколочены узкие поперечины. Поднялись на борт. Бирюлов коротко переговорил со шкипером, а потом сказал Адашеву: «Мы с Вами и Лизой разместимся в каюте, а Митричу с Вашим слугой придется поработать матросами и спать в трюме, на тюках с мануфактурой». Адашев кликнул Семена и объяснил ему задачу на ближайшие дни. Они с Митричем тут же облачились в длинные матросские робы, выданные шкипером. Два матроса подбежали к мачте и принялись налаживать парус.
День был солнечный, но с юга дул теплый летний ветерок, быстро наполнивший парус. Шкипер велел отдать концы. Адашев с Лизой подошли к борту. Они держались за руки и прямо светились от счастья. «Вот и все, милая Лиза» - сказал Иван Михайлович, забывший от умиления, что заговорил с девушкой по-русски. Но та видно поняла его по интонации и радостно улыбнулась в ответ. Подошел Бирюлов. Он хотел что-то сказать молодым, показывая на берег. Но вдруг что-то заметил на берегу и буквально прыгнул вперед, заслоняя собой Адашева. Раздался отдаленный хлопок выстрела и Михаил Павлович как-то неловко дернулся всем телом, упав со стоном на борт. Адашев бросил взгляд на берег и увидел блеснувшую на солнце линзу. На берегу стояли двое в черном. Один из них навел на судно штуцер с оптическим прицелом. Не дожидаясь второго выстрела, Иван Михайлович схватил онемевшую от страха Лизу и оба они рухнули на дощатую палубу. Вторая пуля просвистела над самым бортом. Что-то истошно закричал шкипер. «Не поднимайся!» - крикнул Адашев девушке и выхватил из-за пазухи верный пистолет. Расстояние для выстрела из «перечницы», было великовато, но не ждать же, в самом деле, третьего выстрела. И Адашев спустил курок. Как ни странно, его выстрел оказался удачным. Вражеский стрелок выронил свое ружье и упал на речной песок. Второй убийца бросился бежать. Адашев выстрелил вновь, но поспешил и промахнулся. Человек в черном скрылся за высокими кустами.
Молодой человек склонился над Бирюловым. Дела того казались совсем плохими. Михаил Павлович умирал. Из пробитой груди текла темная кровь, растекавшаяся по белой сорочке. Он пытался что-то сказать, но уже не мог. Из его рта доносились лишь хрипы с ужасным свистом. «Легкое задето» - с ужасом понял Адашев. Подбежали Митрич и Семен. Они услышали выстрелы, но не сразу поняли кто и в кого стрелял. Лишь увидев умирающего Бирюлова и стоящего перед ним на коленях Адашева, они поняли все. Митрич стал перевязывать старику рану. Адашев разорвал на бинты рубаху. Кое-как они смогли наложить повязку и остановили кровотечение. Но потерявший много крови раненный уже впал в забытье. В последний миг своей жизни он глянул помутившимся взором на молодого человека и едва слышно проговорил: «Лизочку…мою…не об…». Договорить он не смог. Судорого пробежала по телу несчастного. Глаза его остекленели и смотрели в небо уже неживым взором. Митрич бережно прикрыл покойному веки. Беззвучно тряслась в рыдании Лиза. Адашев ласково обнял девушку, приговаривая по-немецки: «Успокойся, милая. Я с тобой». Затем обратился к шкиперу: «Немедленно снимайтесь с якоря. Надо поскорее уйти отсюда подальше». Тот было заартачился, стал поминать полицию. Было видно, что он не против поскорее отделаться от беспокойных пассажиров, оставив при себе их деньги. Но Иван Михайлович демонстративно перезарядил «пепербокс» и шкипер неохотно поплелся выполнять приказ. Тело Михаила Павловича перенесли в каюту и накрыли простыней.
После этого Адашев подозвал к себе шкипера: «Нашего товарища необходимо похоронить. Бросьте якорь вон у той пристани и сойдем на берег. Мне нужен священник. Если поможете мне, Ваш гонорар удвоится». Шкипер проворчал себе под нос крепкое матросское словцо, но возражать не стал. Пристали к маленькой пристани на самой окраине Штутгарта. Адашев со шкипером отправились к одиноко стоявшей кирхе. За ней располагалось маленькое кладбище. Оно выглядело заброшенным. Могильные плиты заросли мхом, но дорожки были расчищены и аккуратно посыпаны песком. Священник – седой старичок в черной сутане – молча выслушал Адашева и не стал задавать уточняющих вопросов. Тело бывшего советника принесли на самодельных носилках Матвей с Семеном. С ними пришла и Лиза. Она не плакала, но была такой бледной, что Иван Михайлович всерьез опасался, как бы она не лишилась чувств. Но девушка сдержалась. Слуги вырыли яму на самом краю кладбища. Оттуда открывался красивый вид на реку. «Будто у нас на Десне» - подумал Адашев.
Крест поставили православный – священник не возражал. Перед уходом Адашев оставил ему деньги, попросив присматривать за могилой. Патер Иоаганн – так звали священника – пообещал выполнить поручение молодого человека со всей тщательностью. Покончив со своей печальной миссией, путешественники вернулись на борт парусника, чувствуя себя осиротевшими. Шкипер отдал швартовы и попутный ветер понес судно вперед, навстречу судьбе.
Путь их оказался нелегким и долгим. Трижды беглецам пришлось сменить суда, дабы сбить преследователей с толку. Один раз дело чуть было не закончилось гибелью Адашева, когда на фелюгу вместе с таможенниками поднялись и два господина в черном, говоривших с явным английским акцентом. Но верный пепербокс не подвел и тогда. А запас золотых монет ротмистра изрядно сократился. В конце-концов, таможня дала добро, но в ближайшем порту, Адашев сменил судно.
Тем не менее всему на свете бывает конец и спустя два месяца наши странники увидели на горизонте затянутые в гранит берега Невы. Санкт-Петербург готовился к коронации нового монарха и четверо усталых путников быстро затерялись в толпе нарядно одетых горожан.