МаЯта

 
                "Слово "маята" в русском языке достаточно устаревшее, возвращено 
                мной умышленно, ибо маЯться нам, русским людям, видимо,
                написано на роду..."
                /От автора/


   Часть первая.
               
… Он родился в мае 33-го. В страшное и голодное время. По стране полным ходом шла партийная чистка, зашкаливала пропагандистская истерия. Не дремали последователи продразверстки, о которой в учебниках истории не писали. Как и об её порождении - коллективизации. Впрочем, о последней упоминалось. Сухими цифрами с немногочисленными и, как обычно, приукрашенными, фактами.

На деле же мало кто знал, какой ценой она досталась простому народу. Когда любой, мало-мальский, чинуша, стремясь выпятиться и сделать карьеру, шел иногда и по пути преступления по отношению к себе подобным. И если вы думаете, что фашизм зародился в Германии, то очень сильно заблуждаетесь…

Папа… Папочка… Папулечка... Страдать, а может уже и маяться, ты начал еще до своего появления на свет.  Вместе с ней. С моей бабушкой, которой, несмотря на усиленно насаждаемый атеизм, с раннего детства было вменено, что господь не посылает испытаний, которые мы не в силах преодолеть…


… - Маньша!.. А, Манятка?! - звала Марию через забор соседка тетя Паша.

Худощавая, вряд ли выглядящая на свои сорок пять лет женщина, а теперь еще и с явными признаками измождения, давно чувствовала себя неважно. Но отыскать в их глуши фельдшера нужно было еще умудриться. А в город к врачам не наездишься.

- Да, тёть Паш! Чего вам? - полногрудая, пышущая не столько здоровьем, сколько счастьем в ожидании первенца молодуха вышла с полотенцем на крыльцо.

- Где твой Василий? Кликнула бы!.. Мне в город надобно. К доктору. Мо’чи нет. Болит всё. Свозил бы, что ли, в Углич на своей таратайке по-соседски?

- Сейчас спрошу, тётя Паша! - улыбнувшись, Мария вытерла руки, повесила полотенце на верёвку, натянутую через двор и огляделась.

Сердце тревожно екнуло. Более получаса прошло, как ее муж, высокий темноволосый красавец Василий, год назад общим сходом избранный председателем сельсовета, пошел задать их кобылке Мушке овса. Взгляд молодой женщины упал на лестницу, приставленную к торцу дома, ведущую на чердак. Вытерев еще раз - теперь уже о передник, - вспотевшие от страха ладони, Маша подошла к лестнице. Положив руку на перекладину, она вспомнила, что Вася ей строго-настрого наказывал не вздумать туда лазить. Особенно в теперешнем ее положении и без надзора.

Лестница была старая, требовала срочной починки, но навалившиеся на хозяина дома новые обязанности совсем не оставляли свободного времени. С утра до вечера Василий мотался на своей двуколке по всему, вверенному ему, хозяйству. Весенний сев поджимал в сроках, из области то и дело сыпались депеши сдать лишнее из посевного фонда зерно. А где его взято-то было, лишнее?

“Однако, - ужас охватил уже все Манино сознание, - сколько времени прошло? Почему Вася так долго идет к завтраку? И почему лестница до сих пор не на месте - на крюках, вбитых тут же, в стену дома?”

Василию нужно было отдать должное: хозяином он был рачительным - в отца. За его хозяйскую жилку и оказали сельчане ему доверие. И уж что-что, а лестницу он точно никогда не бросил бы, не прибрав на место. Стало быть, он еще там...
Правда, в последние пару-тройку месяцев Манечка не раз просыпалась от того, что мужа нет рядом. Шла и находила его либо на крыльце, либо на завалинке у дома в раздумьях.

Закутавшись в шаль, прижималась к нему молодым горячим телом, пытаясь согреть, а более того - понять, о чем он так напряженно думает. А спросить боялась: не бабье это дело - в мужские думы вникать. Да только сердце женское обмануть трудно. Оно и подсказывало: неспроста всё  это, ох, неспроста. Вот и сегодняшнюю ночь муж плохо спал, всё метался да звал кого-то.

… Выбора не оставалось. Накормленная и запряженная, но пока без узды, Мушка - серая в крапинку кобылка, пофыркивала посреди двора, в нетерпении ожидая седока. И Мария ступила на перекладину.

Рассохшееся дерево поскрипывало под ногами. С каждым шагом было все страшнее делать следующий. Если бы Мария только знала, какая картина откроется у нее перед глазами через пару минут, она бы бежала отсюда без оглядки. Сердце выскакивало из груди. Дитя под ним дернулось с ее последним, уже на сам чердак, шагом…

Манин крик был таким, что Мушка, заслышав его, сорвалась с места и, выломив дощатые, крест-накрест, створки ворот, понеслась по проселочной дороге…


   Часть вторая.

… Если то, что Маня сама осталась жива, можно было назвать милостью, то бог смилостивился над ней - за веру её и покладистость. Да и горячка понемногу отступала.

- Слава богу!.. - перекрестившись, тетя Паша сменила сухое полотенце на лбу роженицы на влажное. - Кажись, приходит в себя!..

Бабка Степанида, крючконосая старуха, похожая на подобревшую бабу Ягу, засуетилась у печи. Она была большая охотница до всяких снадобий и по совместительству - местной повитухой. Врачей в тех местах не сыскать было днем с огнем: полтора врача на десять, а то и пятнадцать тысяч народу. Вот люди и пользовались услугами знахарей да повитух.

… Этот запах Маняша узнала бы из тысячи. Запах ладана. Так пахло, когда хоронили маму, сгоревшую за неделю от тифа. Мане было всего двенадцать, и она сама тогда, заразившись от матери, лишь чудом выкарабкалась из цепких лап болезни, хотя шикарную косу пришлось отрезать, а голову остричь наголо.

Спустя  пять лет от бандитских рук погиб отец - один из первых вступивших в их поселке в партию и занимавший место и председателя поссовета, и старшего агронома. Набирало силу раскулачивание зажиточных крестьян, а мстили они за это ох, как жестоко!

Тогда-то Маню и взяла к себе под крыло их бездетная соседка - тетя Паша. Она научила Манечку и домашнее хозяйство вести, и ходить за живностью, готовить да разному женскому рукоделию.

Чему-то Маню, безусловно, учили и родители, но в последнее время отец чаще, чем дома, бывал на работе. Да и хозяйства не было, как такового. Старый пес Султан да пара курочек. Дабы не уподобляться кулакам, не положено было иметь своё хозяйство. Положено было поднимать народное.

А истосковавшись по рано ушедшей матери, Маняша и потянулась к соседке всем сердечком, если уж не как к матери, то как к тётке. Пока однажды на общем сходе в клубе не увидела сына бывшего, известного всем в округе, кузнеца Кузьмича.  Василий был руководителем местной комсомольской ячейки. Увидела его Маня да и пропала. А уж когда он с трибуны выступал с пламенными речами, агитируя крестьян активно вступать в колхозы и помогать ликвидировать безграмотность, Маня и вовсе слушала его, открыв рот.

Оно и не мудрено. Вася был молод, хорош собой и весь как бы светился от обуревавших его поначалу идей всеобщего и не ему одному обещанного равенства и братства. Постепенно от собрания к собранию, приходя пораньше, Маня перебиралась по лавочкам все ближе к трибунам. И однажды осмелилась подойти и спросить, будут ли у них в поселке каким-либо образом ликвидировать эту самую безграмотность.

С того дня все и началось. Теперь каждую субботу и воскресенье ребята встречались в клубе во вновь образованной школе ликбеза. Два часа шли занятия, особо не поговоришь, но зато после говори, сколько хочешь.
Так прошли лето, осень и зима. Наступила весна. Очередное собрание по случаю Первомая вылилось в предложение руки и сердца. В двадцатых числах мая - на Николу - в честь Васиного отца - молодые хотели расписаться, да тетя Паша отговорила, дескать, маяться потом всю жизнь. И роспись перенесли на июнь.

В это же примерно время, по окончании посевной, Василия выбрали председателем сельсовета. Следующую свою посевную он не закончил. Он даже не узнал, что у него родился сын.
Так не должно было случиться, но так случилось. Согласно бумагам, Василий Николаевич, мой дед, добровольно ушел из жизни, накинув себе на шею петлю, сооруженную из конской узды.

Казалось бы, что было не так? Молодая жена, через месяц будет ребенок, работа, нужная стране и людям, доверие. Хотя, относительно последнего, можно было сказать и так: доверие - оно тогда доверие, когда взаимно. Может, в этом была какая-то знаковость, а может и сокрыта чья-нибудь тайна…


… Придя в себя, Мария первым делом спросила:

- С дитём всё хорошо? - остальное было и так ясно: по запаху ладана да по цвету женских платков.

- Нету больше нашего Васеньки, Маняша! - и тетя Паша, по-детски закрыв ладошками лицо, тихо заплакала. Затем, вытерев глаза уголком нижнего, под траурным, платка, повернулась к люльке и достала из неё спеленутого младенца:

- Мальчик у тебя народился, сыночек. В ночь на одиннадцатое мая. Как звать-то будешь?

- Юрием. Факел значит. Так мы с Васей решили, прочитав в одной книге… Васю рядом с отцом похоронили?

- Рядом, милая…  рядом, сердешная… Ты покорми сыночка пока да поплачь, ежели захочется. А я пойду, не буду вам мешать…


    Часть третья.

… Отец Василия, Николай Кузьмич, основам грамоты сына обучил давно. Как смог. А прознав, что в Угличе действует чуть не единственная на весь Ярославский уезд гимназия, стал раз, а то и дважды в неделю возить его на занятия. Пока тот учился, ехал на рынок за материалами или выполнял просьбы соседей, кому чего привезти по пути. А потом увозил Васю обратно. Так парень узнал о существовании точных наук: арифметики и физики.

Сам Николай Кузьмич, как человек нелегкого труда, старался держаться от наук подальше, да и в сыне видел продолжателя дела своего, кузнецкого. Но с умом.
Ослушаться отца Вася не мог. И поначалу исправно помогал ему в кузнице. Но как-то, когда Вася был уже подростком, в поселок нагрянули комсомольские активисты. Красиво говорили, раздавали листовки и брошюры. И сбили-таки парня с толку.

Вася рос любознательным мальчиком, много читал, часто спорил с  набожной матерью о Библии и ее канонах, частенько вводя малограмотную женщину в ступор. Однажды, когда семья ожидала отёла единственной своей кормилицы - коровы Зорьки, он спросил у матери:

- Матушка, ну если Ева совершила первородный грех и теперь должна рожать в муках, то чем перед богом провинилась… да вот хоть наша Зорька, коли тоже рожает в муках?

Тогда мать только и смогла, что, смеясь, шмякнуть тянущегося вверх не по дням, а по часам сына мокрым полотенцем.

С приходом в поселок радио, Василий слушал его если не запоем, то насколько позволяла работа по дому и хозяйству. И уже открыто стал склонять отца в сторону нового веяния, на что тот лишь усмехался в окладистую бороду.

Правда, в колхоз вступил, но скорее не по убеждению, а ради сына, ставшего к тому времени комсоргом. За это вскоре и поплатился: его повесили прямо в кузне противники всего нового. Им и во всем старом жилось неплохо.

Тогда-то и поселились в сознании Василия первые нотки сомнения в правильности выбранного пути. О том, что отец не покончил с собой, гласила стихийно сделанная убийцами табличка на его груди, исчезнувшая позже непонятным образом: “Кто следующий?”

Приехавшие дознаватели не церемонились. Объявили отца самоубийцей и дело закрыли. Из-за этого еле удалось уговорить действовавшего тайно священника хотя бы отпеть почившего.


Уже тогда Вася подумал: “Ну если дело правое, почему у него столько врагов - и врагов жестоких? В конце концов, историю тоже делают люди, а людям свойственно ошибаться…” Но ответа на свой вопрос тогда он не находил.

Не вынеся смерти мужа, заболела и за два месяца угасла мать. Остался Василий на святки сиротой.

А тут весна, май, Маняша и любовь. Обожгла та весна вместе с маем и юностью их обоих жгучим жаром и луговым разнотравьем. И так им было хорошо вместе, что не всегда и о голодном желудке вспоминалось.

После смерти матери Зорьку пришлось прирезать - Вася был единственным сыном. Если как обиходить скотинку, то Вася еще мог, а вот доить её стало некому. Зорька была корова норовистая - не каждого к себе подпускала. А тут еще и запрет на личное хозяйство для лидеров, дабы не сметь уподобляться кулакам.

И вновь нестыковка: почему тем, кто вел людские массы за собой, не полагалось иметь свою живность? Они что, не люди или питаются святым духом? Так ведь и дух святой тоже попал в опалу! Ради этого рушились церкви, ломалось людское сознание, освобождая, видимо, место для вбивания новых идеалов.

Это было еще одним из того, что так тревожило Василия, сути чего он так никогда и не узнал. Не узнал, что уже к началу 30-х с изгнанием из Политбюро последней оппозиционной группы, началась эпоха диктатуры Иосифа Сталина;. Больше никто не мешал “вождю” править. Потому и начались в стране зачистки, насильная коллективизация, доносы и пытки. На пути к цели все способы хороши. А желающих приблизиться к сытной кормушке нашлось немало. Большинство же из тех, кто мог рассказать о ходе настоящей партийной борьбы, тех зачисток просто не пережили…

Не узнал никогда Василий и того, как вышло, что власть оказалась не в руках талантливого экономиста, говорившего на четырёх языках, архитектора НЭПа Николая Бухарина, чьими работами позже успешно вдохновились авторы новой китайской экономики? Почему им не стал организатор победы в Гражданской войне и лидер народных масс Лев Троцкий?

Историки вряд ли когда смогут до конца реконструировать истинный путь Сталина к власти. Почти не осталось источников, позволяющих понять, что привело даже не окончившего семинарии юношу с задворок империи к вершине власти? Но один довод будет точным: бога уничтожили, чтобы люди забыли заповедь: “Не воссоздай себе кумира”. И, как известно, это сработало…


    Часть четвертая.

...  Новая должность на какое-то время отодвинула Васины противоречивые мысли. Она же их и вернула. Если актив комсомола наезжал в поселок сам, то теперь уже сам Василий стал чаще бывать в городе, принимать участие в мероприятиях различного масштаба. Свел дружбу с представителями райкомов и горкомов. Они ему и дали рекомендацию в члены КПСС. Как молодому, перспективному руководителю. Имеющему, а зачастую и прямо выражающему свое личное мнение.

Но точку в сомнениях и думах, видимо, поставил случай. На волне бесчинств с принудительным отбором посевного зерна, Василий как-то покатил в соседний район посоветоваться с местным руководством. Слово по слову, намекнули, чтобы сильно не напирал, дескать, там, наверху, лучше знают. А потом предложили поехать на недавно отстроенную крупорушку. Вернувшись к своей, по тёти Пашиному, “таратайке”, Вася увидел, что вся ее емкость, насколько это возможно, была заполнена так называемой дертью - вроде и отходом от переработки зерновых, но в то же время это был корм, в хозяйстве бесценный. Особенно сейчас, в трудное, голодное и для скотины, время.

Разбираться было некогда, скоро стемнеет, да и разошлись уже все. И
Вася изо всех сил погнал Мушку домой, то и дело охаживая и без того её тощие бока плеткой. В голове шумело: “Взятка!?.. Я - вор?.. Или пособник?.. Почему они все говорят одно, а делают другое?”

В открытые, к счастью, ворота двора он так и влетел - ураганом, на взмыленной Мушке.

- Что случилось? - не на шутку испугавшись вида мужа, Мария замерла на пороге.

- Представляешь, родная, я - теперь вор, твой муж - вор и взяточник! Но ничего, я завтра разберусь со всеми! Я поеду прямо в обком!..

Таким Васю Манечка еще не видела, молча собрала на стол нехитрый ужин и постаралась побыстрее уложить его спать. Если это был, конечно, сон…

Никто так и не узнал, сам ли Василий случайно повторил судьбу отца, или помог кто, дожидаясь его тем утром на чердаке собственного дома?..



… Юрочка жалел мать, рос послушным ребенком. Помогал ей всем, чем мог, несмотря на слабое (от постоянного недоедания) здоровье. Маялся от бессилия что-либо изменить, поскольку хоть и был маленьким, но не по годам смышленым.

Тем комбикормом, обнаруженным в двуколке по странному совпадению приехавшим следователем, воспользовался кто-то другой. Да и кормить давно было некого. Две старых несушки зарубили на поминки самого Василия. Но не успели, как говорится, отцвести цветочки, как посыпались ягодки. Началась настоящая маЯта. Откуда-то раскопали отцовские бухотчеты, и объявили его растратчиком. За растрату конфисковали дом.

А вскоре пришло уведомление Марии о том, что в трехдневный срок она должна собраться для переселения на Дальний Восток. Без объяснения причин. Так они с Юрочкой оказались на такой же великой, как и Волга, реке Амур, в городе Благовещенске.

Маялись со всем: с жильем, снимая углы по добрым людям да по ночлежным домам. Пока матери не удалось устроиться торговать продуктами в торговые ряды. Жить стало полегче. Удалось снять угол в доме одинокой старушки - в прошлом преподавателя танцев в пансионе благородных девиц - Анны Гавриловны - женщины интеллигентной, одинокой и сердобольной. Почти всё, заработанное мамой, шло на питание всем троим - Анна Гавриловна на оплату не претендовала. Так и жили. Вроде как бы даже и подумывали, что отмаялись.

Ан нет! В этих местах всегда было неспокойно. Из-за постоянной японской угрозы СССР и Китаю вспыхивали вооруженные конфликты. А территория Монголии была своеобразным плацдармом военных действий.
… Хасан, Халхин-гол, Манчжурия… Только урегулировали здесь, как поползла коричневая чума с Запада. И вновь маята.

Маялись в эвакуации на Сахалине. Опять с жильем да с работой. Семья подросла: у Юры к тому времени появился отчим дядя Гриша и маленькая сестрёнка Томочка. После войны долго добирались на Украину - в родные места отчима. И снова маялись. Сначала - снова с жильем, потом снова с работой. Радовало одно: хлеба хотя бы уже было вдосталь…

А потом снова весна, снова май, и… правильно, снова любовь… Но это уже совсем другая история…


Р. S.
Моему отцу, ТУШНОВУ Юрию Васильевичу, родившемуся 11 мая, наряду с другими майскими датами сделав эту самой знаковой и навсегда оставившему в моей душе самые тёплые воспоминания, ПОСВЯЩАЕТСЯ…

____________
#маёвка_для_писателей