Обедал намедни в гостях и так наобедался, что почти всерьёз предполагал домой не идти, а катиться. Потому что фигура моя, и так довольно значительная, ещё этим обедом сильно обогатилась, и шарообразности в ней местами прибавилось. Чтобы хоть как-нибудь утрясти живот, решил по дороге проведать коз, пасущихся у самого входа в парк.
Гляжу – а одного козлёнка не видно. Зато из дальнего конца парка, где башня и старые ворота, доносятся истерические козлячьи крики. Господи, что??? Упал в яму? Утащила большая собака? Пытаются украсть? Что-то очень, очень страшное должно произойти, чтобы такой крик получился. И я поскакал. О, как я поскакал! Всем животом своим, всеми его котлетами и гарнирами, и студнем, и салатами, и куриною грудкою под соусом бешамель, и грибочками, и сыром, и пирогом, и чаем. Это довольно далеко, и всё в горку, и травы весенние разрослись так, что тропинок не видно, и ноги в них заплетаются. От шумного моего пыхтенья и выдыхаемых инвективов с буйно цветущих слив и черешен срывалась белая лепестковая метель и романтически осыпала мне макушку.
Вот! Вот он! Да это не мой! Это чужой чей-то козлёнок. У меня белые, а этот чёрненький. Стоит у забора и орёт. Как он смог сюда попасть – забор же в два метра? Ага, вот там, под старыми воротами собачий лаз, он, похоже, через него сюда пролез. А обратно пролезть не догадывается.
Выглядываю – с другой стороны забора у обочины пасётся его мама. Она откликается на вопли, но как-то без особой тревоги. Типа: «Ну бэ. Ну потерялся. Бывает…» Вообще вид у мамы хоть и ухоженный, но какой-то утомлённый. И понятно от чего. Стоит только приглядеться к несчастному потерянцу, к диким его очам, к ушам, хулигански торчащим под совершенно невероятными углами, к общей бандитскости вида - и прямо как в открытой книге можно прочесть про страданья бедной козломатери.
А потерянец-то всё орёт. Оглушительно и надрывно. Ворота заперты, ключа у меня с собой нет, а спасать этого перца как-то надо. Гоню к воротам – нет, сам в дырку не полезет, придётся ловить и пропихивать.
Ну да, ну да… Поймаешь его, как же…Тут бы спасовали даже гораздо более молодые и ловкие люди, чем я. Гораздо менее пообедавшие – и то спасовали бы. Только вопли усилились.
Ну ничего, чувак. Мы ещё посмотрим, кто кого. У тебя – ловкость, у тебя – скорость, и дикий характер, а у меня зато – жизненный опыт и коварство, и театральное прошлое. Найдутся и у нас приёмчики на всякую прыгучую неуловимую сволочь!
Тянусь и срываю с дерева ветку с молодыми листочками. Внизу на всех деревьях абсолютно такие же ветки растут, но тут надобно понимать козлячью психологию. Никогда, никогда, ни одна козлина не предпочтёт доступное недоступному. Всегда потянется за тем, чего не достать, всегда – за журавлём в небе. И ещё – то, что ест другой, априори вкуснее того, что дали тебе. Поэтому делаю вид, что откусываю листочек, и смачно чавкаю. На потерянца и вовсе не гляжу, как бы его тут и нету. Довольно долго чавкаю, минуты две. «Господи, - думаю, - мог ли я предположить когда-то, мечтая о большой сцене, о ролях Вершинина, Астрова, Ивана Карамазова – мог ли я предположить, что стану в итоге играть для истеричного козла роль его травоядного конкурента?»
Однако сыграл, кажется, недурно. Поверил козёл! Поверил, и подошёл, и я его сцапал, не отказавши себе в удовольствии демонически захохотать. Пропихнул его обратно за ворота и побрёл назад, к своим козам.
Да, кстати, а мой-то козлёнок где? Тот, которого я не досчитался? А вот он, придремал в тенёчке, я его потому и не увидал сразу за высокой травой. Проснулся, приподнял голову, обернулся ко мне и сделал лицом: «Шо? Шо надо?» Да нет, ничего, это я так просто, извините…