Свадьбу играли в январе 1907 года. По рассказам бабушки снегу было полно –почти под «резные оконные ставенки»! В палисадниках перед домами от снега ломились ветки кустов и сирени. Из дома Данило;вых церковь была видна напрямую, но за невестой надо было ехать на лошадях… по традиции! А потому запрягли пару лошадей с многочисленными цветными лентами и поехали к Шишкиным за Сашенькой. Ехали весело, с гармонью и песнями.
Обычно, когда Василий приходил к Шишкиным, то стучался в дверь негромко. Уже тогда был степенным и обстоятельным! Прасковья Васильевна шептала Сашеньке: «Открывай, твой белобрысенький пришёл!». А в этот день свадьбы она подхватилась, и сама пошла открывать, хотя дом был полон молодёжи, собравшейся провожать на венчание Александру. Она как-то сразу, повзрослев, превратилась из Сашеньки в Александру!
На вторых и третьих санях готовились ехать в церковь Коняхины (Дмитрий Степаныч с Марией – сестрой Сашеньки) и Куклины (Алексей Василич с Ольгой – тоже сестрой Сашеньки). Так повелось, что за столом и по жизни Никифор Михайлович Шишкин так и величал зятьёв своих: Степаныч и Василич.
Василий (будущий зять – Игнатич!) степенно вошёл в дом, а за ним ввалилась хохочущая разгорячённая гармонью компания молодёжи: Павел Савидов, Токорёв Алексей, Осипов Пётр и другие. Не зря в семье уже позже звучала, как поговорка, когда кто-то чихнул: «Будь здоров, Иван Токарёв (сын Алексея), Витька Зудёнков, Васька Поросёнков, Виктор Данило;в!». Но эта фраза Александры Никифоровны (тогда ещё Сашеньки!) родилась позже, а на тот момент, стоя перед зеркалом, поправляя свой самодельный свадебный наряд, она сказала: «Ну вот, из-под пятницы – суббота!».
Свадебных платьев в селе не покупали – было очень дорого для семей. Их (платья) придумывали и делали сами! Белая атласная блузка и расшитая понизу орнаментом юбка шились зимой долгими вечерами при свете керосиновой лампы. Помогали сёстры, да и Прасковья Васильевна сама была рукодельницей. Воротничок у блузки сделали по моде того времени – стоячий под самый подбородок. А вместо сегодняшней фаты была рукотворная «повязка», сшитая из вязаных крючком кусочков. В эти кусочки вплетали блестящую слюду. И далее «повязка» переходила в накидку-платок.
А когда при шитье что-то получалось не так, как хотелось, то была (вместо «расстройства»!) весёлая поговорочка: «Окуля, что шьёшь не оттуля? – А я, матушка, еще пороть буду!». Туфли на свадьбу предполагались от старшей сестры Ольги, но Сашеньке они были чуть велики, и она решила на венчание ехать в валенках – благо, что их не видно под длинной юбкой и маминой овчинной шубой.
Когда сани тронулись, то один её валенок свалился из саней, и под девичий визг и крики от резкой остановки парни кинулись искать в снегу этот белый валенок. А нашёл его Василий, что послужило основанием «важному» суждению, что семья будет крепкой! Кстати, в семьях у Данило;вых было всегда одно напутствие на свадьбах: «Жениться и замуж выходить – один раз и на всю жизнь!».
Батюшка в Свято-Троицкой церкви уже ждал венчальный поезд. И, когда служка-мальчишка закричал «Приехали!», он вышел их встречать на крыльцо. Из-за глубокого снега Василий подхватил Сашеньку прямо в тулупчике и на руках понёс в церковь. Зимой в церкви, как обычно, было холодно и торжественно. Соседка, что когда-то здесь же крестила Сашеньку, Татьяна Михайловна Посючнова, со своими дочерями украсили алтарь еловыми ветками и разноцветными лентами. И, когда молодые вошли, то по батюшкиной команде все запели молитовки, но серьёзности не очень-то хватало…
Два свадебных венца по традиции должны были нести не близкие родственники, а друзья или знакомые. Дело сложное – надо полчаса держать их над головами молодых. А молодых в то время будут водить под молитву вокруг аналоя с иконой. Василию в левую руку (ведь правой надо было креститься!) дали горящую свечу, обвитую серебряной ленточкой. А Сашеньке в суете досталась свечка с маленьким подсвечником – свечка никак не вылезала из него, так припаялась! Так с подсвечником она и ходила вокруг аналоя . Кольца в те времена в селе Золотом не были великой традицией – их просто не было (дорого!), и после разрешённого поцелуя – при свидетелях! – батюшка объявил их законными супругами. Когда церемония закончилась, все вышли на крыльцо церкви и зазвучали весёлые припевки с речёвками, а медный подсвечник так и остался в руках Сашеньки.
При моей обычно летней жизни у бабушки этот подсвечник стоял в стенном шкафу за образом святого Николая. Иногда она зажигала в нём свечу, когда дед уходил в рейсы при штормовой погоде или во время войны в горящий Сталинград.
И ещё о подсвечнике – именно им дед как-то второпях открывал, подковыривая, крышку предновогодней посылки из Калининграда. Мои родители посылали старикам подарки. Именно тогда дед немного подломал основание подсвечника.
Однажды бабушка, рассказывая эту историю «свадебного подсвешника», вытащила из шкафчика и передала его мне «на ремонт». Это случилось уже тогда, когда я и мои родители, закончив «служить российскому флоту» на Балтике, переехали из Калининграда жить в Саратов в 1961 году. И теперь в этом «очевидце» свадьбы менять что-то (ремонтировать!) я не хочу!
Всё, что было из «интересных мне» вещей в бабушкиной коммуналке, я пытался «ремонтировать», а чаще просто разбирал… без возможности восстановления. Какие прекрасные были часы с кукушкой – старинной ручной работы с литыми из свинца гирями! Я их «без жалости» разобрал, пытаясь восстановить меха, – куковала с хрипотцой! Было как-то, что менял струны на гитаре, пытаясь из шестиструнной сделать семиструнную… Часто, забравшись в кладовку с окном на улицу Соляная, садился на высоком ларе и читал-читал-читал! В нём (в ларе!) хранились все продовольственные запасы семьи, но это мне нисколько не мешало. Именно на нём я пытался «чинить-ремонтировать» и детские игрушки, и дедов бинокль – т.е. всё, что попадалось мне под руку! Там я смастерил жужжащий от батарейки зуммер. Придумал его для того, чтобы пугать, а скорее доводить до истерики «искусственными мухами на капроновых нитках» коммунального соседа Ивана Андреича по прозвищу Ганс. Он был кладовщиком в пакгаузе на Провиантском взвозе. Был очень хитрым и довольно подленьким. Но этот «соседушка» боялся моего деда, как огня! Именно там, в кладовке, я готовил «очень нужные!» нашим дворовым мальчишкам самовзрывающиеся «бомбочки» из консервных банок и фотоплёнок. И поэтому бабушка и родные тётки часто называли меня «шкодой»! Так подсвечник и остался у меня в тайнике в кладовке, а теперь хранится дома на почётном месте… Кстати, на этом ларе провели свои студенческие годы и мои тётки: Антонина и Валентина – сёстры моего отца. Там никто не мешал учиться…
Вернусь в село Золотое! Эту первую зиму молодые после свадьбы жили в доме Данило;вых. Василий не пошёл в примаки, т.е. жить в большой дом к родителям жены. Он организовал из кладовки в доме своего отца Игнатия Ефимовича маленькую комнатку для временного проживания, как он говорил, «хотя бы до весны!». А весной на всю навигацию он взял – и потом это стало постоянным! – молодую жену на пароход и жили они в корабельной каюте. И, когда пароходы возвращались на зиму в село или ждали новых рейсов, Василий строил рядом с домом Игнатия Ефимовича свой – новый дом!
В январе 1957 года Василий Игнатьевич и Александра Никифоровна отпраздновали пятидесятилетний «Золотой» юбилей свадьбы. В доме на Чернышевского 180 в коммунальной квартире №33 собралось до 25-30 человек гостей. Приехали дети, внуки и правнуки. Верхняя одежда гостей была убрана в кладовку на «мой» ларь, а гости размещались на сундуках, кровати и на досках между табуретками.
Помню, что отец «упросил» начальника Калининградского высшего военно-морского училища дать ему недельный отпуск для поездки в Саратов на Золотую свадьбу родителей. И тот, узнав, что дед был волжским капитаном, отцу не отказал. Мало того, он приказал по возвращению на службу рассказать о Василии Игнатьевиче курсантам училища. И это он назвал «партийным поручением» и воспитательным моментом для молодых ребят, которые приехали со всего Союза учиться на профессию военно-морского офицера флота российского…
(Продолжение следует)