1
Нелли Яворская хорошела не по дням, а по часам. Она училась в Москве, а жила в большой и светлой квартире своего отчима Павла Ивановича Яворского. О своём родном отце она ничего не знала. Мать держала его имя в секрете и как бы намекала, что своими руками отправила этого ублюдка на нары.
Павел Иванович очень нравился Нелли. Она , в свою очередь, старалась понравиться ему, зачётка с целым ворохом отлично и внушительная стипендия вполне помогали ей сделать вид, что она в будущем станет сначала аспирантом, а потом и доцентом.
Такая карьера была Нелли по душе. Она уже не помнила того ужасного барака и того ужасного города, в котором ей довелось родиться. Мать не скрывала от дочери её возможную судьбу. Нелли могла остаться жалким выкидышем и сгинуть где-нибудь в недрах женской консультации.
Но что-то остановило Веру Ивановну. Она, конечно, слегка поплакала, досадуя на свою провинциальную глупость. Тот парень, что так просто и ловко обрюхатил её, ей совершенно не нравился. Она мечтала совсем о другом кавалере. Тот должен был владеть новенькой «Победой» или «Волгой» уметь совращать женщин, как французский киноактёр и вообще чувствовать все её малейшие капризы.
Отец Веры недавно отошёл в мир иной, оставив после себя тяжёлый запах дешёвого табака. Вера терпеть не могла этого изувеченного жизнью мужлана. Масла в огонь её девичьей ненависти подливала родная мать, проклиная мужа за его такой показной героизм.
У Ивана Степановича были поредевшие и поседевшие волосы и скрипучий голос. Он часто кашлял и выглядел скорее сказочным лесным уродцем, чем вполне живым и здоровым человеком.
Вера Ивановна надеялась вырваться из мерзких объятий нищеты. Она завидовала всем тем, у кого была машина и красивая и уютная квартира. Сначала она завидовала своим подругам по классу и смотрела на всех с какой-то умильной преданностью.
Сейчас ей исполнилось сорок пять лет. Она была старше Великой Победы на какую-то пятилетку. И теперь глядя на то, как её двадцатилетняя дочь вертится вокруг своего отчима, она глухо вздыхала.
Павел Иванович собирался на целых две недели в уютную и радующую глаз Абхазию. У него были друзья в одном из посёлков, прославившихся своим монастырём и довольно глубокой пещерой.
Нелли заявила, что не останется в Москве. Ей ужасно хотелось побывать там, где пахнет диковинными цветами и солнце светит и греет совершенно не по-московски. Москва, с её шумом, гамом и множеством приезжих, казалась ей чем-то вроде большого вокзала. Зато милый абхазский посёлок был, как ей казалось ,чем-то вроде уголка земного рая.
Нелли давным-давно изнывала от своей такой лживой непорочности. Она хотела поскорее сдать самый главный экзамен. Почувствовать на своём юном теле чужие смелые руки. Ей было стыдно исследовать своё тело самостоятельно, в то всё сильнее и сильнее требовало немедленной ласки.
В Абхазию они уезжали поездом в спальном вагоне.
Нелли это было по душе. Она ужасно боялась самолётов, а в простом, плацкартном вагоне, наверняка почувствовала себя тек, словно бы в дворовом сортире с постоянно открытой дверью.
Ей хотелось быть соблазнительницей, но как бы понарошку, совершенно безопасно. Например, соблазнить этого строгого человека. Павел Иванович был джентльменом. Он женился на её матери, скорее из жалости, чем по большой и сильной любви, и на свою падчерицу взирал точно так же, как посетитель музея взирает на довольно красивую и очень хрупкую вазу..
Нелли этого было явно мало. Она была красивой и загадочной. Но ни на лекциях, ни на семинарских занятиях не испытывала никакой любви к окружающим её парням. Те были похожи на забавные тени. Они смотрели на неё тоже, как на какой-то, весьма чудной экспонат.
Теперь, когда до конца этой студенческой каторги оставалось всего два года, Нелли задумалась о другом.
Ей был необходим взрослый вполне состоявшийся человек. Человек, которому она могла бы полностью довериться.
В их купе повисла какая-то слишком знойная и скучная тишина. Отчим переоделся в дорогой спортивный костюм. А вот Нелли, Нелли жаждала его полной и совершенно доступной наготы. Поедая взятую в дорогу хорошо прожаренную бройлерную курицу, она невольно скашивала глаза, ища тот затейливый бугорок, который время от времени возникал на брюках её сверстников, стоило ей пройти мимо, и как бы случайно коснуться их красивым бедром.
Нелли была одета очень модно. Дорогая блузка и слегка расклешенные заграничные джинсы. Под ними почти не было белья. Летом она его почти не носила, как бы намекая отчиму на свою вполне адекватную готовность к чему-нибудь большему.
Павел Иванович смотрел на счастливое лицо падчерицы. Смотрел, и невольно уменьшал её взглядом, готовясь запереть её в свою мозгу; словно бы в совершенно тесной и душной камере.
Становясь мнимой лилипуткой, Нелли его заводила всё сильнее. Он тогда, в магазине, обратил внимание не на её мать, но на эту девочку, так жадно поедающую купленное им эскимо.
Женщина таскала свою дочь по магазину, норовя пристроиться к самой малейшей очереди. Красивая девочка куксилась и выглядела очень несчастной. словно бы её привели не в магазин , а в стоматологическую поликлинику, заставляя слушать шум бормашины.
Нелли тогда со своей милой чёлкой и аккуратными почти мышиными ушками показалась ему верхом изящества. В его жизни ещё не было таких красивых девочек. Когда-то он женился, но соития с супругой были абсолютно бесполезны. Он не ощущал никаких признаков радости, а супруга, в свою очередь никак не могла забеременеть.
Сейчас Павлу Ивановичу исполнилось пятьдесят лет. Он добился многого и теперь, смотря на когда-то замеченную им девочку, он ощущал лёгкое, совершенно лёгкое волнение, словно бы от первой по счёту рюмки хорошего армянского коньяка.
Молодость вновь возвращалась к нему. Даже не молодость, а какая-то мерзкая совершенно не сытая юность. Он вспоминал, как будучи двадцатилетним парнишкой с завистью смотрел на чужие «Победы и ЗИМы». Как желал с головой окунуться в тот разноцветный и який рай..
Нелли теперь могла мечтать о чём-то подобном. Она была копией какой-то французской киноактрисы. Молодая красивая, гибкая, как змея и красивая, как кукла.
Он был рад остаться с ней тет-атет, увидеть в ней только партнёршу по сьёмкам. Нелли уже играла роль. Играла роль милой улыбчивой соблазнительницы.
Он решил не спешить. В конце концов, он оказался между двух огней. Вера Ивановна была такой же скучной, как и его, теперь, к счастью, покойная супруга. Он не стремился родить себе законного наследника, ему вполне хватало общества падчерицы.
Он боялся только одного - увидеть её беременной. В Москве было не мало таких вот охотников, желающих дефлорировать некую романтичную красотку. Все эти учёные и подученные, все эти красивые мальчики были его соперниками.
В вагоне ресторане было тихо и чинно. Нелли, молча, хлебала столичную солянку, а её визави задумчиво смотрел в окно на какой-то скучный вечерний пейзаж.
Поезд прибывал на станцию Сухуми ранним утром. Он горделиво миновал скучные полустанки и откровенно маленькие станции. Он мчался туда, где радости жизни была неисчерпаемой.
После ужина и посещения в меру чистого туалета, Нелли старательно разнагишалась и тотчас юркнула под казенную простыню. Ей хотелось уснуть и не уснуть одновременно. Рядом был тот, на кого она обратила внимание ещё тогда, когда была вздорной пугливой провинциальной девочкой.
Если бы не эта счастливая встреча, она по-прежнему ходила по маленькому и большому в дворовый сортир, брезгуя пожелтевшими от времени обрывками газет. Эти обрывки очень мерзко царапали нежную кожу на девичьих ягодицах.
Павел Иванович был для неё неким небожителем. Ей понравилась его фамилия Яворский, понравился его сочный баритон и умелые и умные шутки.
Утром на перроне Сухумского вокзала она ощутила такую же радость. Павла Ивановича встречали какие-то местные жители. Они были явно богатые, но всё равно блекли на его фоне.
Нелли была рада очутиться в салоне абсолютно новой и весьма дорогой «Волги». Она вдруг подумала, что Павел Иванович мог бы легко управлять какой-нибудь областью, а она со временем могла стать его секретарём.
Машина ехала быстро, но аккуратно. В лицо Нелли веял лёгкий ветерок. Она старалась выглядеть вполне по столичному, боясь только одного показаться им не взрослой, а милой, но всё же несовершеннолетней девочкой.
Теперь ничто не мешало ей испытать всё то, о чём она так мечтала.
Люди что сидели в этой машине, были каким-то серьезными. Они напоминали собой безжалостных пиратов.
2
Прошла неделя. Нелли со своим вторым папой аккуратно ходили на пляж, спускались даже в знаменитую пещеру, поднимались по кремнистой дороге к монастырю. Всё им вполне нравилось.
Нелли даже покрылась загаром, и чем-то походила на красивую курочку.
Она не сводила своих тёмных глаз с Павла Ивановича.
Однажды они вместе посмотрели фильм Кавказская пленница. Нелли понравилась такая красивая и загадочная Нина. Её насильно выдавали замуж и даже похищали. А вот она, Нелли, была только милой фантазёркой и целкой.
В этот же вечер её призрачный рай раскололся на части. Раскололся по её вине. Она вдруг рассердилась и накричала на своего милого отчима. Накричала и решила убежать прочь.
Ей отчего-то не хватало строгости, силы, её злило рыцарское бессилие, которое он то и дело демонстрировал ей.
Нелли дождалась того мгновения, когда Павел Иванович заснул и стараясь не попасться на глаза хозяйке, не забирая даже своего паспорта она выскользнула за калитку и направилась в сторону шоссе.
Злость на отчима придавала ей силы. Нелли представляла, как удивится Павел Иванович, не обнаружив её в этом мерзком флигельке, как станет волноваться и громко кричать. От этих мыслей на губах у Нелли появлялась какая-то чересчур мстительная улыбка.
Она уже не помнила, поднимала ли руку. Большой лобастый грузовик остановился, словно бы по приказу. её фигурка явно привлекла внимание темноволосого мужчины, за рулём.
Нелли ловко, как обезьянка забралась в кабину. У неё не было ни багажа, ни документов, была только одежда и ловкое тело.
Машина покатила по шоссе.. Нелли вспоминала о кино. Эта машина словно бы выплыла с экрана. Выплыла и забрала её с собой.
Нелли была рада избавиться и от блузки, и от милых на вид заграничных джинсов. Ничего больше на её теле не было. Нагота покрыла его как бы сама собой. Темноволосый водитель бросал на неё краткие взгляды и тотчас же отворачивался, смотря на дорогу.
Сзади раздвинулись яркие аляповатые занавески, и откуда-то потянуло табаком и мужским потом.
Мужчины разговаривали друг с другом на каком-то непонятном гортанном языке, вставляя в него изредка русские слова.
Нелли удивлялась своей смелости. Всё это словно бы снилось ей, она или спала и снималась в затейливом заграничном кино.
Незаметно для себя она перекочевала не лежанку.
Всё было как-то страшно и весело. Словно бы она сама, по своей собственной воле стала пленницей. Но только не кавказской, закавказской.
Москва теперь казалась сладким несбыточным миражом.
Умелые движения заводили её. Мужчина включал на её голом теле невидимые тумблеры, нажимал на такие же только ему видимые кнопки.
3
От накатывающего на неё счастья Нелли совсем потеряла счёт времени. Она даже не думала, куда едет этот грузовик. Ей это было совсем неинтересно.
Мужчины забрались высоко в горы. Они подкатили к довольно высокому и красивому дому, подъехали и выпустили из кабины голенькую и словно бы абсолютно пьяную Нелли.
На губах столичной студенточки заблистала яркая улыбка. Она даже не думала о своей одежде. Не думала и шла покорно за этой парой, будучи голой, словно бы только что остриженная овечка.
На этот раз её отвели не во флигель. Мужчины спустились под землю и завели её в некое подобие закрытого грота. Только чейчас Нелли вспомнила, что абсолютно нага. Эйфория сошла на нет. Ей захотелось исругаться, закричать. Но страх вдруг сомкнул её губ сильнее чем навесной замок сковывает губы запора.
Мужчины что-то произнесли, посмеялись и ушли прочь.
В красивой голове Нелли завертелись самые разнообразные мысли. Они скакали, словно бы пронумерованные шарики в дототроне, скакали и пугали её своей скакучестью.
Она только теперь поняла, что натворила. Наверняка ей найдут, но когда. А до того ей придётся, придётся.
То, что она так легко делала лишь недавно, было теперь сродни поеданию живых дождевых червяков. Боль и стыд терзали её душу.
...С первыми лучами солнца в подвал вернулись эти странные мужчины.
Голенькая Нелли лежала на лавке с закрытыми глазами. Но она не спала. Ей хотелось угадать, что будут делать с её избалованным отчимом телом. Она вдруг представила, как её бьют плетью, словно бы слишком норовистую лошадь.
Всё казалось долгим, почти безумным летаргическим сном. Обычно в своих снах она делала что угодно не чувствуя никаких, даже самых малейших угрызений совести.
Теперь, когда подобно сказочному колобку укатилась прочь от своего отчима, всё было иным. Она не могла повернуть время всять подобно киноплёнке в специальном проекторе. Её жизнь начиналась с чистого листа.
- Доброе утро ,красавица, - проговорил темноволосый шофёр.
- Д-доброе утро... – отозвалась Нелли, ища глазами воображаемого режиссёра.. Или на худой конец суфлёра
Ей стало стыдно и страшно. Но ещё страшнее было возвращаться в прошлое.
- Отвезите меня...
- Куда?
- В Новый Афон. Там меня ждут...
- Кто?...
- Па-па, - словно бы в меру приветливая дошкольница, проговорила голенькая Нелли.
Ей казалось, что её нежное тело постепенно становится как бы пластмассовым.
- Мы тебя отвезём. А ты потом нас ментам сдашь. Думаешь, если мы в горах живём, так и дураки набитые. У нас поживёшь. А потом – посмотрим...
- Зачем? Мне в Москву надо.
- Зачем?
- Я там, в институте учусь.
- В каком?...
Нелли послушно назвала институт.
- И зачем он тебе? А тут любого выбирай. Хочешь за меня иди, хочешь за брата моего.
- Куда идти?
- Замуж. Уж больно ты нам понравилась. Всё равно тебя никто другой не возьмёт. Мы с братом уже по разу раз кончили в тебя.
- Кончили! как это кончили?
- Да ты совсем, вижу, ребёнок. Вот станет живот расти, сразу повзрослеешь.
«Живот, повзрослеешь!» - мысли вновь стали прыгать, норовя выскочить из её мозга. Нелли никогда не задумывалась над тем, что станет делать. если забеременеет. И от кого! от каких-то случайных людей!!!
Мать ничего не рассказывала ей о собственной беременности. Не называла даже имени её настоящего отца, называя того то скотом, то подлецом. Он, по словам матери, набросился на неё, подобно дикому зверю, разорвал трусы и...
От воспоминаний об этом безмерном насилии мать кривила лицо и тотчас, почти по-детски начинала плакать..
Нелли хорошо помнила эти слёзы. Она некогда пыталась утешать мать, но та гнала её прочь, проклиная, то себя, то своего подлеца..
Нелли стала вспоминать своё полусиротское детство, своё детство, которого она так стыдилась, словно бы случайной кляксы в новой тетради. Тогда на неё смотрели, словно бы на гадкого утёнка, чёрного и не складного, вечно мешающегося под ногами.
Она знала, что её мать мать-одиночка и ябеда. Что она специально законопатила своего друга, что ловко соврала, решив отмыться от грязи чужими слезами.
В душе Нелли зашевелились голодные кошки. они рвали её душу, словно бы кусок свежего мяса и яростно урчали от удовольствия.
Теперь она пошла той же тропой, что и её мать. Нелли чувствовала себя окончательно опозоренной нимфой. Её тело стало теперь чужой игрушкой.
Братья Гагуа были хорошо известны. Они возили в Москву дары этой закавказской республики, торговали на столичных рынках, а на их плантациях работали или местные, потерявшие последнюю гордость пьянчужки или откровенные, презираемые ими бичи.
Один из таких бичей сейчас спал в небольшом сарайчике на набитом шерстью топчане. Он не спал, он только притворялся, что спит, стараясь не погружаться в те мерзкие годы, что он провёл в неволе.
После колонии его жизнь покатилась под откос. Если бы он тогда сдержался, но такой призывный веселящий душу смех Верочки заставил его спешить.
Она умело подначивала его, брала на слабо. Он слишком долго ждал этого мига, в кратких снах видя всё без прикрас. В этих снах Вера позволяла ему многое. Она вела себя, как какая-нибудь Леда или Европа. Древнегреческие нимфы и прочие богини соблазняли его. Он частенько брал в руки открытки с картинами. в которых все женщины были всегда нагими и желанными.
В тот вечер он впервые спустил себя с поводка. Вера уже не казалась ему школьницей. Она смеялась, улыбалась, поправляла свои чулки, чутко слоедя за чересчур чистыми и какими-то вызывающе девственными панталонами.
Тогда всё сжалось до мига. Он тогда бы не удивился, если бы в этот миг вошли века. Если бы ему сказали, что сейчас на дворе 2464 год он бы не удивился. На лице Веры загадочность и весёлость сменилась каким-то непонятным страхом. Она кричала и плакала. плакала и кричала то ли от боли, то ли от стыда.
Сейчас он боялся вновь увидеть это изуродованное страхом лицо, увидеть то, что он тогда натворил. Если бы он вдруг стал красивым сувенирным куклёнком, упал на такую же сувенирную куклу, он бы только обрадовался.
Но всё было иначе.
Он не стал оправдываться. Он всё подписал, подписал, боюсь только одного, очной ставки с Верой. Он обидел её, обидел и теперь презирал себя.
Колония исковеркала его окончательно. Он теперь мог только пресмыкаться и смотреть на всех снизу вверх. Смотреть и с болью вспоминатьь того прежнего Игната Попова.
Его жизнь теперь зависела от братьев Гагуа. Эти люди кормили его мамалыгой, давали изношенную одежду и как могли оберегали от жестого мира. Оберегали, как оберегают до срока изувеченного и почти бездомного пса.
Теперь, спустя двадцать один год, он больше не любил женщин. Он видел в них только ядовитых змей, так и норовящих укусить его.
4
Братья Гагуа с аппетитом завтракали. Анос и Аслан были близнецами и мало отличались на самый первый взгляд. Для этой полоумной москвички они были почти не различимы, точно так же, как и их вечно голодные члены, которые она сосала с упорством вечно голодной крохи.
В её мире почти не было света. Не было и времени, была только одна изнывающая от похоти Вечность. Анос с Асланом смеялись над ней, принося ей явно несвежую еду, смеясь над её неуклюжестью.
- Старайся, старайся... Зимой мы в Москву поедем. Будем мандарины продавать. И тебя с собой возьмём. Хочешь?
Нелли утвердительно мычала.
Она со страхом прислушивалась к своему животику. Казалось, что тот уже был полон, что в нём поселился целый взвод будущих младенцев. Она боялась, что умрёт, что перестанет чувствовать себя живой, забудет не только себя, но всех тех, кого ещё хранила её полустёртая память.
Неделя показалась ей месяцем. Сюда, в этот подвал, совсем не заглядывало солнце, зато электрическая лампа в решётчатом колпаке загоралась, как по расписанию. Нелли приноровилась бегать на четвереньках и справлять все свои жизненные потребности в мерзкое пропахшее хлоркой ведро.
Братья были ей противны. Но они не показывали ей её собственного отражения. Попросту брезговали её теперь постоянно блудливым и испуганным лицом.
Это лицо давным-давно превратилось в морду макаки. Нелли не надо было говорить, думать, чувствовать. Она теперь наслаждалась только собственным страхом, боязливо подползая к очередному ёбарю с испуганной и одновременно умильной улыбкой.
- Что же твой папа тебя не ищет??? – весело спрашивал её Анос.- Наврала ты нам про него. Небось, за этим сюда и ехала.
Нелли глотала слёзы и понимала, что он прав, она ехала сюда именно «за этим»..
5
Бич лежал в своей каморке, как мёртвый.
Он лежал и беззвучно плакал. Закрытые глаза не могли видеть этих слёз.
В сарайчике было стыло и страшно. Нелли боялась ослепнуть. Из вчерашней московской красавицы она стала жалким голым уродцем. На неё теперь брезгливо смотрели даже собаки, ленясь лаять на это с трудом движущееся тело.
Братья завязали ей глаза какой-то красной тряпкой. Нелли с трудом сообразила, что это всего-навсего красный пионерский галстук. Она с трудом выпрямилась и зашагала, как какая-нибудь старая и уже немощная обезьяна.
Солнце грело... Оно было по-прежнему летним. Голенькой испуганной пленнице ужасно хотелось жить. Пусть даже её посадят на цепь и заставят лаять.
Она теперь могла только лаять. Лаять или выть.
Идти в полный рост было совсем не удобно. Она незаметно для себя опустилась на карачки и задвигалась гораздо быстрее.
В сарайчике лежал этот незнакомый ей человек. Он был таким же жалким рабом. таким же животным, которого заставляли работать из-под палки.
Она подползла к нему и стала отчаянно нюхать его голое тело, постепенно переходя от жалкой груди к вонючему слишком долго не мытому паху. Этот запах раньше заставил бы её потерять сознание, но теперь она, подобно бродячей кошке, внюхивалась в этот пах, стараясь ухватить губами вялый пенис.
Наконец это ей удалось. Пенис сам скользнул ей в глотку, словно бы жирный дождевой червь в хайло хищной рыбы.
Она принялась сосать его, сосать и причмокивать.
Анос вернулся в дом.
В его душе смешались два противоположных чувства – самодовольство и страх. Эта ещё некогда красивая куколка теперь валялась в грязи.
- Правильно мы с тобой сделали. Пускай этому хмырю теперь яйца лижет. А помрёт или заразится чем – его заднице ответ несть.
Братья заговорили на родном языке.
Бывший комсомолец блаженствовал. Он словно бы в детство погрузился. Перед глазами мелькали родные лица. Мелькали и тут же таяли, словно бы пустынные миражи.
Эта несчастная, что теперь удовлетворяла его, была, была чем-то похожа на красивую и милую в своей заносчивости Веру. Он словно бы вновь был с ней, радостно предвкушая долгожданный взрыв восторга.
Он был готов умереть. Сердце бухало в его груди, бухало и вело его куда-то.
Нелли было всё равно. Она лизала, сосала и беззвучно почти по-детски плакала.
Этот страшный сон слишком затянулся. Она теперь слегка подвывала, подвывала и страстно желала только одного проснуться.
«Неужели это всё- правда.? Но что же это? Почему?
Она находилась теперь не в раю, а в Аду... Она теперь платила по чужим счетам. Платила и унижалась.
Она больше не желала свободы. Свобода была ей противна. Зато это понятное и прятное унижение грело душу.
6
Аноса и Аслана арестовали спустя пять дней.
Они сразу стали совершенно не страшными. Зато вчерашняя красавца и гордячка теперь мелко дрожала и боязливо смотрела на спасающих её людей.
Её отвезли в больницу. Теперь изуродованная, почти лысая она была противна сама себе. Не могла узнать ни Павла Ивановича, ни прилетевшую из Москвы мать.
Она помнила только его – того мерзкого батрака. Помнила и каким-то седьмым чувством догадывалась, что он и есть – её родной отец...
май 2021 г.