- От меня нет избавленья! – признаю, у неё редкий талант огорошить внезапным заявлением. – Беги хоть на край света! Пробуй себя в новом деле! Обманывай новым счастьем! Но ты приговорён ко мне. Скажи, разве не это с тобой все прожитые годы происходит?
- Отбить бы руки тем, кто голосует за такие наказанья! – то-то думаю, чего это мысль о ней всё буксует и буксует в моём подсознании.
- Успех на пике субъективных симпатий провоцирует новые приступы вдохновения, – от таких формулировок она меня раньше ограждала. – А оно – во власти моей благосклонности. Легко расстаёшься с тем, что вне тебя. Но от того, чему однажды распахнулось твоё сердце – избавления нет.
- Непостижимость твоей мысли парализует моё чувство юмора, – я вынужден капитулировать. – В каких таких научных талмудах записано, что распахнулось именно моё сердце? А не наоборот?
- Очевидность всегда бьётся за место под солнцем, – она беззлобно хлестнула наотмашь своим ответом. – Для кого мастеришь новые силки?
- Для народа, – тянул я на себя сползающую маску непринуждённости.
- Будь честен со своим читателем, – признаться, не всякий стерпит её морализаторство. – Всё это предназначено мне одной. Тебя не интересуют миллионные тиражи и солидные гонорары, признания критиков и восторг публики. Это пустое. Годами открыт сезон твоей охоты на моё внимание. Во всё, когда-либо написанное тобой, я уже угодила. Ну, кроме этого…
* * *
- Чем больше не понимаю, тем сильнее хочу есть! – из нашего водителя внезапно вырывается откровение с нотками истерики. – Чё происходит-то?!
- Руку засосало! – кричит ему Инэра. – Смотри!
Из любопытства он слегка подаётся телом в мою сторону. И то, что видит, очевидно, не даёт догме и воображению мирно уживаться в его сознании. Словно умалишенный он на ощупь начинает шарить в пространстве между сидениями. Вытаскивает надорванную пачку чипсов. И запускает правую руку в её фольгированное нутро. Только вот вместо вожделенного перекуса он с трудом вытаскивает оттуда нечто бесформенное и зеркально-тягучее! Какая ирония: пакет чипсов на наших глазах перекусывает гурманом…
- Да разбудите уже меня, в конце-то концов! – паникует женская природа Инэры. В то время как её профессиональная натура разворачивает в кабину объектив, закреплённого на лобовом стекле видеорегистратора.
Водитель инстинктивно пытается стряхнуть упаковку и бьёт наотмашь рукой в панель радиоприёмника. Отголоски ведьминого шабаша тут же разметало в пространстве кабины: «…Без музыки жизнь скучна-а-а! Танцу-у-й!». Гром барабанов, натиск бас-гитары, истерия клавишных и паранойя гитарной партии – эта звуковая пила вмиг вскрыла наши черепные коробки. И чары женского вокала со всего маху вогнали иглы заклятия прямо в беззащитные мозги: «Если будешь, танцу-у-й! Если сможешь, танцу-у-й! Если хочешь, танцу-у-й!».
И понеслось! На наших глазах всё, что могло отражать, превращалось в пульсирующие родники. Зеркало над лобовым стеклом, зеркала в светоотражающих козырьках, хромированный шильдик на руле, декор приборной панели, набалдашник рычага коробки передач. И даже дамская сумочка Инэры. Отовсюду в кабину стремилась тягучая искрящаяся субстанция.
- Глуши радио! – перекрикивая шум ветра, рёв мотора, надрыв музыки и свой страх, ору что есть сил. Рвущееся из динамиков заклятие, придаёт происходящему безумию статус узаконенного художественного замысла.
Инэра тянется к панели. Из зеркала, что закреплено на лобовом стекле, прямо ей на руку падают крупные капли «отражёнки». Но пальцы упорно находят нужную кнопку. И ведьмино радио испускает дух: «Танцу-у-й...».
Наше замешательство даёт фору уходящему от преследования Ненастьеву и сокращает дистанцию между «буханкой» завхоза больницы и нами. А тем временем, мы уже пересекли границу городской окраины. Здесь и движение интенсивнее, и пешеходы самонадеяннее, и фонарные столбы неуступчивее.
- И не введи нас во искушение! – я не оставляю своей молитвы.
Хотя о чём я молю? Свобода – вот главное искушение всех, кого сейчас замуруют в этой кабине. Наш водитель рулит одной левой. Пакет из-под чипсов уже поглотил его правую руку и добрался до самого плеча. Инэра, упираясь руками в сиденье, борется с «отражёнкой». Та натекла ей под ноги. И неведомая сила затащила их уже по самые щиколотки в эту лужу. Я выбился из сил и измотан незримым противостоянием. Моя правая рука – по самый локоть в зеркале заднего вида. Перегнувшись через дверь кабины в противоестественном изгибе, чувствую, вот-вот и хрустнет мой позвоночник.
- Но избави нас от лукавого! – с каким-то остервенением я бросаю слова навстречу ветру.
Помню, где-то здесь у самой дороги стоит храм. До него надо только добраться. Только омыться святой водой. И свобода! Но как?! Нас всех утаскивает за собой «отражёнка»! Услышит ли Господь наши мольбы, а прихожане – крики о помощи?
- Яко Твое есть царство! – я вкладываю всю неоспоримость в эту строчку.
И вдруг сквозь капли солёного пота, что выедают мне глаза, я вижу справа мерцание отраженного солнечного света. Да, это они: кресты на куполах храма! Словно маяки они питают надеждой и подают знак. Уже виден асфальтовый съезд, что ведёт прямиком от дороги к открытым церковным воротам
- Давай вправо! – мой голос возвращает себе былую мощь. – И сила, и слава!
Кричу во всё горло и чувствую, как меня вдруг перестаёт тянуть. И тут же мою ладонь, что находится по ту сторону зеркала, пронзает нестерпимая боль! Я реву диким зверем. И с изумлением, близким к безумию, выдёргиваю из зеркала руку!
Водитель резко кладёт руль вправо. Чудом успеваю укрыться в кабине. И вот уже массивная передвижная телевизионная станция на полном ходу влетает в ворота. Вмиг озарение: на крыше фургона параболическая антенна диаметром больше метра! И тут же – удар о верхний свод чугунной конструкции. Скрежет, леденящий душу! Защитный спойлер антенны разлетается в стороны, как половинки грецкого ореха. Её саму кованый чугун срезает, будто боевым клинком. А с ней подчистую и всё, что гнездилось на крыше. Столкновение чуть гасит скорость. Но для полной остановки этого мало, будто кот Кошмар наплакал!
Бледный водитель единственной рукой вцепился в руль. Четвёртая передача упорно тянет вперёд! Он жмёт на тормоз. Фургон начинает сотрясаться в ознобе. Турбодизель глохнет. Но машина всё ещё разогнана мощью его ста пятнадцати лошадиных сил. В своём последнем прыжке передние колёса наскакивают на кирпичные порожки, ведущие к главному входу храма. Удар сокрушительной силы! Все вместе, захваченные беспощадной силой инерции, мы бьёмся о лобовое стекло. Невероятно: как меня не выбросило из кабины по частям? Но ликую! Значит, душа моя пока не рассталась с телом…
- Святой воды! Ради Бога! Лейте сюда! – словно в бреду кричу я прихожанам и батюшке, что выбежали из храма на дикий грохот. – Отца и Сына и Святого Духа!
Кто-то из прихожан бросается к пожарному гидранту и присоединяет рукав. Кто-то – быстро откручивает вентиль. И мощная струя воды через крест, поставленный батюшкой на её пути, начинает бить прямо в кабину.
- Ныне и присно и во веки веков! – я ничего не вижу из-за летящих в разные стороны брызг. И ничего не слышу из-за колокольного звона, что вдруг обрушивается откуда-то с небес на мою голову и всю округу.
- Аминь! – шепчут губы, и я вновь ощущаю блаженную лёгкость свободы. Она сравнится разве что с кратковременной потерей сознания…
* * *
- Так и запишем: от госпитализации отказался! – низвергает меня с небес на землю голос врача «скорой». – Авария нешуточная. А у тебя, похоже, шок да ладонь вот в «зелёнке». Терпи, сейчас наложу повязку. Вы тут все легко отделались…
Я обнаружил себя промокшим до нитки, сидящим на ступеньках храма и ошалело вертящим головой. Вижу, чуть поодаль наш водитель с удивлением изучает свою уцелевшую правую руку. Рядом со мною Инэра с сигаретой в зубах. Она вытряхивает из бутылки крестик с цепочкой и дрожащими руками пытается водворить его на место. Кругом – сплошь люди в форме. Кто-то в руках с рулеткой, кто – с видеокамерой. Кто-то просто обмахивается исписанными на скорую руку листами протоколов. Короче, нескончаемый круговорот правоохранителей, представителей служб спасения и духовенства.
- Думаю, всё спишут на какую-нибудь неисправность, – доверяет мне свои соображениям Инэра. – На злодейство не тянет. Жаль, водителя затаскают. Но у меня – карта памяти регистратора. С такими-то козырями грех не отбиться! С тебя эксклюзив. Приходишь в себя – звонишь сразу!
Инэра покопалась в своей сумочке, извлекла из неё мокрую визитку и протянула мне. Я зажал клочок набухшей бумаги между указательным и средним пальцами левой руки и поднёс его к глазам. На нём были лишь слегка размытый номер телефона и единственная буква «I».
Из-за полицейского ограждения в мою сторону пытается прорваться разгорячённый очевидец. Он обрушивает на безучастного сержанта полиции, стоящего у него на пути, свою обвинительную речь, грозит перстом в мою сторону и всё норовит выскочить из застиранного медицинского халата. Очевидно, это завхоз больницы. Проигравшая сторона настаивает на реванше. Но левая рука сержанта незримым препятствием так упирается завхозу в грудь, что это напрочь лишает его возможности отыграться. По крайней мере, сегодня.
В толпе зевак мой взгляд отыскивает лишь одного человека. Он стоит неподвижно. Его лицо обращено в мою сторону. Это тот самый батюшка. Я прикладываю забинтованную руку к сердцу. И прикрываю в знак благодарности глаза. Батюшка поднимает руку и, сложенными в щепотку пальцами, осеняет меня крестным знаменем.
* * *
- Святой Курсор, где тебя носит?! – с этим словами Фей проворно вспорхнул с раритетной скамейки, что была вкопана перед моим подъездом ещё в середине прошлого веке, и устремился мне навстречу. – Думал, опоздаешь…
- Слушай, все вещи в больнице. Телефон, ключи от дома и всё такое, – толкую Фею. – Надо бы забрать.
- Всё уже здесь! – Фей радостно кивнул в сторону скромного пакета, притаившегося на лавке.
- Чё прям так и отдали? – недоверчиво спросил я.
- Ты усомнился в натиске моего обаяния? – Фей воинственно сдвинул брови.
- Просто, знаю мощь нашего бюрократизма, – у меня нет сил на полемику.
– Не желаю знать: куда ты вляпался! А ты точно вляпался! Потому всё, во что ты вляпался, прямо сейчас стекает тебе под ноги! – вне всякого сомненья Фей готовил эту обвинительную речь. – Но я не вижу флакона! Как ты вернёшь себе вдохновенье?
- Старик, я только что чуть себя не потерял, – устало парирую, поднимаясь по лестнице. – А ты про какой-то пузырёк с испарившимся ароматом. Мне надо смыть пыль дорог и чего-нибудь выпить. Ну, что не ясно-то?
- Ванну тебе набирать я не нанимался, – где-то позади меня бурчит Фей. – А вот пропустить с тобой по чашечке обжигающего кофе – это да! Могу сварить. Кофе хватит времени, чтобы вернуть тебя в форму.
- Да не люблю я кофе! – огрызаюсь из последних сил и проворачиваю ключ в замочной скважине.
- Ну, это ты вбил себе дурь в башку! – Фей опять пошёл в наступление. – А вот кофе, между прочим, ты очень даже нравишься!
- Ещё слово и я тебя придушу. Понял? – благословенная тишина была мне ответом.
* * *
- А ты ничуть не изменился – откуда-то из полумрака коридора она внезапно шагнула на свет комнаты. – Омолаживающие процедуры?
- Водка, – от неожиданности выпалил я.
- Будь осторожен, – мне знакомо это завораживающее умение строить предложения, словно ловушки. – Всё, что ты пьёшь, сначала меняет тебя где-то глубоко внутри. И только потом – снаружи.
- Да, я в курсе, – пытаюсь обнаружить глубокое погружение в тему.
- М-м-м, вкусно пахнешь, – она потянула воздух своими узкими ноздрями. – Сваренный кофе, цветочный гель для душа, не испарившаяся с поверхности твоей кожи вода. Но, постой, я не слышу аромата, что заставляет меня безумствовать! Ты не рад нашей встрече?
- Рад. Просто отвык. От тебя. И не знаю, как себя вести, – заговорил я отрывисто и заёрзал в кресле. – Я нас уже не помню…
- Не стану уверять, что память о нас к тебе вернётся столь же быстро, как навык езды на велосипеде, – она угрожающе стремительно сокращала дистанцию между нашими телами. – Но, поверь, стоит лишь мне осветить тебя нежным светом изнутри, и ты многое вспомнишь. А вот и мои волшебные фонарики…
Продолжение следует.