Третий раз уже перечитываю главную книгу Паустовского «Повесть о жизни» и, наверное, не последний. Удивительный человек с удивительной биографией. Всемирная литература знает много произведений автобиографического плана, ставшими бестселерами, благодаря известности самих писателей. Руссо, Толстой, Горький, Хемингуэй, Ремарк, Бунин, Достоевский – это навскидку, из того, что сам когда-то прочитал. Но вот Паустовский, как будто в тени.
Бунин вполне заслуженно получил Нобелевскую премию за свою автобиографическую повесть «Жизнь Арсеньева», а Паустовский? Четыре года подряд был на нее номинирован, но так и не получил.
Сама же повесть по объему не уступает роману «Война и мир» и по количеству событий, и по числу персонажей и по временному охвату. Писатель повествует только о тех событиях, которые пережил сам и о тех людях, с которыми лично встречался. Очень интересны его воспоминания о писательской среде того времени. Кажется, он лично встречался со всеми известными и неизвестными поэтами и прозаиками: Бабелем, Булгаковым, Ильфом и Петровым, Багрицким, Грином, Северянином, Ахматовой, Горьким, Гайдаром, Пришвиным – со всеми. И почти о каждом оставил свои оригинальные наблюдения. Паустовский не ограничивался зарисовками известных всем людей. Героями его воспоминаний в основном являются люди самых различных профессий: корректоры, борцы, грузчики, моряки, бандиты. Гражданскую войну и становление советской власти в разных уголках нашей страны мы видим в совершенно другом ракурсе, чем из других известных произведений.
Паустовский сам непосредственно не принимал активного участия ни на чьей из противоборствующих сторон. Он не воевал, работал корреспондентом в разных газетах и журналах. Изъездил вдоль и поперек всю страну и хоть получал от редакций конкретные задания, но умудрялся так писать свои заметки и очерки, что и незаметно вовсе было руководящей роли коммунистической партии в изображении действительности. Наверное, он все-таки был коммунистом, но я даже не могу вспомнить, чтобы он где-то упоминал это слово.
Конечно же, он был романтиком сродни Александру Грину, но не уходил от суровых реалий гражданской войны и ее последствий. Интеллигент до мозга костей. Никогда не напишет слово «баба», или «мужик». Эти слова обычные для Чехова, Бунина. А вот у Паустовского их нет. И нет в его лексиконе крепких слов и выражений, как у других признанных мастеров русского языка. И что он не знал их? Или не чувствовал их иногда нужную необходимость для более выразительного изображения действительности? Но вот не мог перешагнуть через свою природу. Самое крепкое слово, которое я встретил у него – «негодяй». Это он об офицере-сослуживце лейтенанта Шмидта, добровольно вызвавшимся командовать его расстрелом.
Язык Паустовского – это не бурная горная река, с грохотом несущаяся вдоль скал и каменистых теснин, но и не полноводная Волга, поражающая своей мощью. Это, скорей всего, Ока в ее верхнем течении, где больше красоты и неповторимых заводей без ярких кричащих красок, но в тоже время таких милых и родных сердцу. Бывает так, что Паустовский, как истинно поэтическая натура, увлекается и начинает его уносить очень далеко в какие-то чересчур восторженные грезы, но он тут же останавливает себя, извиняется и продолжает свою повесть о жизни. Знал наизусть бесчисленное количество стихов, мог до бесконечности их цитировать, восторгаться, но сам не писал, чувствуя свое призвание именно в прозе.
Революцию, все эти гигантские перемены в судьбе целого народа воспринимал с болью и как неизбежное, как неуправляемую стихию и одновременно с надеждой, что все наладится и будет лучше. Он никого не винил: ни царя, ни большевиков и в тоже время чувствовал себя неотъемлемой частичкой своего времени. Там все побеждала молодость, жажда жизни и больших перемен. И вот во всем этом непредсказуемом вихре гигантских изменений умудрялся быть верным своему предназначению. Кого только не ломала тогда советская система! Но вот не заигрывал с властью, как тот же Бабель, Алексей Толстой, Горький и не уехал никуда и чист остался.
В 1922 году по заданию редакции газеты «Моряк», а больше по своей инициативе плывет на пароходе в Батум. Страшный голод тогда был и в Одессе, и в Крыму. В Севастополе, благодаря своему удостоверению работника революционной газеты какой-то комиссар выписал ему талон на булку хлеба в хлебопекарне, охраняемой красногвардейцами. Чтобы хлеб не отобрали и не убили при этом дали сопровождающего, который провел его загадочными проулками через большое количество квартир и таким же образом вывел. Город был в полнейшей разрухе.
В Ялте пароход встал на ночь и он, восторженный поклонник Чехова, в полной темноте, голодный ищет домик любимого писателя. В городе неспокойно. Повсюду слышны одиночные выстрелы. Паустовский наугад без всяких указателей, перебежками, чтобы не убили, все-таки находит этот дом. Он счастлив просто потому, что постоял какое-то время возле этого дома и подышал тем же воздухом, что и его кумир.
Утром пароход отплыл в сторону загадочного Батума. Было утро и остановка в Сухуми. Писатель вышел на палубу, увидел порт и загадочный экзотический городок, утопающий в буйной зелени и манящий к себе запахами тропических растений. В Сухуме бушевала эпидемия, и местными властями был объявлен карантин. Вдруг, как молния, появилось желание остаться и пожить в этом загадочном городе. Комендант никого не впускает. С помощью капитана судна удалось уговорить сойти на берег на пару часов с условием, что он без вещей, как есть, спускается по трапу и осматривает порт. При Паустовском только карманные деньги, и он решается.
Один, без вещей, в совершенно незнакомый город, только по какому-то непонятному даже самому себе зову, уходит в неизвестность. Как же далеки мы со своим современным мировоззрением от людей того времени! На окраине снимает за символическую плату комнату у старушки польского происхождения – бывшей любовницы абхазского местного князька. И живёт, с интересом знакомясь со всеми особенностями местной жизни. А где-то в России идет полным ходом убийственная гражданская война.
В Сухуми заболевает тропической лихорадкой и почти умирает вдали от родины, родных и близких. Не суждено. Один из новых друзей, бывший русский цирковой борец выхаживает его и для окончательной поправки они втроем идут в горы на целебное озеро. По дороге их чуть не убивают местные дезертиры горцы.
Озеро находится в глубокой впадине. Девственная природа и любопытные дикие звери. Все без оружия. Особенно досаждали местные медведи и шакалы. Медведи свешивали головы и с любопытством наблюдали за непрошеными гостями. Забавы ради они скатывали сверху вниз огромные камни, и это было очень опасно, но однажды маленький медвежонок сорвался вниз и погиб. После этого медведи оставили их в покое.
По ночам спускались шакалы, и кому-то одному нужно было сторожить припасы. Паустовскому ночью удалось головешкой подпалить шерсть вожаку, после чего целая стая на протяжении суток, не умолкая, сопровождала все их действия протяжным неумолкающим воем.
После выздоровления писатель перебрался в Батум и организовал там выпуск газеты. Его зарисовки местного быта уникальны и мне очень хочется воспроизвести маленький отрывок из его воспоминаний. Собственно я только и хотел поделиться этим отрывком. А чтобы не ограничиваться голым цитированием написал несколько строк о своем личном отношении к писателю. Вот этот отрывок.
«На рассвете все батумские крысы выходили на водопой к ручью за портом. Крысы из «Бордингауза» тоже. Они шеренгами слезали с чердака по наружной раме моего окна и тяжело прыгали на крышу соседнего сарая. Я просыпался, но не мог больше заснуть от отвращения. Их яростный писк вызывал у меня нервную дрожь.
Во многих каменных домах были устроены ниши с железными дверями и глазком. В этих нишах милиционеры и сторожа прятались от крыс, когда те тысячными толпами шли на водопой. Очутиться в толпе крыс было смертельно опасно — они могли разорвать человека на части.
Начальник Батумского порта, элегантный и сухощавый капитан, решил уничтожить крыс одним ударом. Обычно крысы шли по улицам сплошным валом, иногда даже в два яруса — в тех местах, где улицы суживались и поток крыс не вмещался в их берега.
По приказу начальника порта во дворах с вечера были расставлены пожарные насосы. Как только крысы запрудили улицы, насосы были пущены и начали поливать крыс керосином.
Но это не остановило движения крыс. Задние напирали на передних, и огромные заторы из разъяренных крыс закружились на месте. Тогда на крыс была сброшена горящая пакля.
Крысы горели заживо. Они метались и визжали, потом ринулись обратно в порт, в свои норы. И тут случилось то, чего не предполагали ни начальник порта, ни пожарные: горящие крысы нырнули под склады, под пакгаузы, и через полчаса в Батумском порту начался пожар.
Пожар гасили два
Пожар гасили два дня. Пароходы отошли от причалов. Порт был оцеплен войсками. Элегантнейший начальник порта заплатил за этот пожар несколькими годами свободы.
Единственное, что отравляло существование в Батуме, — это крысы. Но такова участь всех портовых городов. В конце концов перестаешь обращать на это внимание.»