– Приятель, не выручишь ли с чеками? – услышал Серёга чей-то приглушенный голос.
Он повернул голову. Ничем не примечательный вихрастый брюнет, каких сотни вокруг. Потертая джинсовая куртка, сумка через плечо. Серые бесцветные глаза, тускло излучающие не то надежду, не то опасение, что ему вдруг откажут в чём-то важном.
– Понимаешь, не хватает на Ямаху. Столько ждал, а тут выясняется, что пришла другая модель. И мотор мощнее, и наворотов больше. Продай, сколько сможешь, дам хорошую цену.
Сергей не торопился с ответом, хотя внутренне был готов к подобному вопросу. Ошибаться в таком деле было непростительно.
Официально такая продажа приравнивалась к валютной махинации, но он как-то не мог припомнить, чтобы кто-то из его приятелей – а меняли многие – сколь-нибудь пострадал за подобную провинность. А, может, плохо ловили или смотрели на это сквозь пальцы? В любом случае прорвёмся, думал он. Обычное дело. Живём в стране условностей и запретов, не привыкать. Хотя лишняя предосторожность не помешает. Но чтобы случилось вот так...
В этом магазине с романтичным названием «Альбатрос» Серёга бывал и раньше. Но тогда цели его посещения были вполне адекватны предназначению заведений такого рода: приобрести что-нибудь дефицитное к празднику или приятную утеху для души. Например, бутылку односолодового коллекционного виски или ажурные колготки жене. Ибо прилавки здесь всегда изобиловали совершенно невозможными по привлекательности и уровню качества товарами. Невозможными для отечественной промышленности, выпускающей товары повседневного спроса. С самолётами и подводными лодками у нас, вроде бы, было всё в порядке – здесь имелся полный паритет и никакого отставания. Если даже не наоборот. А вот с ширпотребом как-то не задалось. Поэтому хотелось купить всё, что здесь лежало, причём неважно, какой расцветки или размера – покупатель всегда найдётся, если что-то не подойдёт. Но сегодня же задача у него была несколько иная.
Это был очередной отпуск у Серёги, офицера-подводника с Северного флота, который совпал с его неожиданным переводом сюда, в северную столицу. Предыдущий он провел в Ялте с Танюшкой, тогда еще только его невестой, а в этот раз махнуть к морю не получилось – жена уже готовилась к родам, и перемена мест, как утверждали врачи, в её положении была нежелательна. Да и не сезон уж, за что отдельное спасибо командиру.
Не беда, Питер-так Питер, рассуждал Серёга, неожиданно для себя называя Ленинград именем, бытующим в среде некоторых его знакомых, выходцев из местной интеллигенции. А чтобы вождь революции на это не был в обиде (несмотря на атеистические воззрения, к духам у него было какое-то странное, полумистическое отношение), после упоминания небесного покровителя города он мысленно добавлял – здесь каждый камень Ленина знает. Эти строки Маяковского также приходили на ум ему каждый раз, когда они с женой прогуливались по выложенной диабазовой брусчаткой Дворцовой площади: пешие прогулки по центру города с недавних пор у них вошли в привычку. Пусть и со мной немного познакомятся, не убудет, думал он, глядя на отполированные временем и тысячами грубых подошв свинцовые квадратики под ногами. А что, вот стану когда-нибудь известным флотоводцем, а тут – вот тебе, пожалуйста, уже и готовые свидетели.
Так он рассуждал про себя, не без доли иронии отдавая этими полунаивно-полумечтательными пассажами должное юношеской романтике, приведшей его на флот. И тут же одёргивал себя. Рановато ещё загадывать о будущем величии. Очередное звание получить бы без проволочек.
При мысли о звании настроение портилось. С этим были проблемы. У предыдущего командира на него имелся зуб: отмечая день рождения в ресторане Полярного, Серёга заступился за изрядно перебравшего посетителя, к которому привязалась милиция. Видимо, стражам закона не понравилось, как он колко прокомментировал их обращение с подвыпившим, и они загребли его за компанию. Прихватили и приятеля, курившего рядом. Сопротивляться те не стали, надеясь разобраться в отделении. Но, что говорить – особой трезвостью товарищи тоже не отличались, наговорили лишнего, за что и поплатились, проведя на нарах обезьянника всю ночь.
Отделался он тогда легко, только выговором. Хотя мог схлопотать и НСС – неполное служебное соответствие, что было бы уже совсем нехорошо. Кэп его пощадил: к милиции у него имелись давние счёты, да, видимо, сыграл не последнюю роль тот факт, что вину за приятеля Серёга взял на себя. Но звание всё же придержал. И обходной лист перед убытием долго не подписывал, словно дожидаясь, пока не выпадет снег.
Впрочем, нет худа без добра: деньги, сэкономленные на поездке к морю, могли пригодиться, и очень даже скоро. Жена в последнее время мечтала о загородном домике, где она могла бы проводить лето с ребёнком. Своим жильём обзаведёмся со временем, говорила она. Поживём пока у родителей, а сейчас дача нужнее. Тем более, что знакомым жены срочно понадобились деньги, и они искали покупателей своего загородного домика среди друзей и знакомых.
Не какая-нибудь там развалюшка, а настоящий домик-пряник, восторженно звучал голос подруги в трубке. Рядом лес, озеро, и добираться удобно электричкой, всего какой-то час с хвостиком. Жили бы сами, но обстоятельства вынуждают.
Её усердию позавидовал бы иной риэлтер, и это настораживало Серёгу. Он предложил взвесить все "за" и "против", но жена упорствовала.
– Могли бы там проводить время с весны до поздней осени. – уговаривала она его. – И ты бы отдохнул наконец от любимой тещи.
А вот это уж вряд ли, думал Серега. Наверняка не самую последнюю роль в этом вопросе играла именно она, эта любительница природы. Да и, вообще, у него были несколько иные взгляды на распределение семейного бюджета. В конце концов, он его и формировал.
Все и эти дачи с озерами звучали довольно мило, но он никак не мог избавиться от ощущения, что от всего этого за версту разило пенсионным нафталином: хоть и небольшое, но всё же хозяйство требовало внимания, сил и времени. А чего стоила эта вечнозелёная рассада на подоконниках и неподъёмные «хатули» на полках электричек, норовящие свалиться на голову каждому, кто утратил бдительность и не успел вовремя увернуться! Между тем как реальная жизнь, наполненная движухой, событиями и осмысленными, а вовсе не надуманными рисками, бурлила где-то в городе: с недавнего времени здесь открывались рок-клубы и сюда стали наведываться некогда запрещённые звёзды мировой эстрады. А тут на гарнир к традиционному субботнему шашлыку подавался, за редким исключением, махровый шансон вперемешку с Дассеном, сдобренный липким соусом от Пугачевой.
К тому же на всё это пряничное удовольствие с его вечно заросшими грядками и рванными парусами парников (плавали, знаем) нужно было потратить почти все лодочные сбережения. Так лучше уж приберечь их на кооперативную двушку – когда ещё дождёшься служебной квартиры от министерства обороны. Да никогда – сам же и заверял кадровиков, что жильем в Питере обеспечен. А иначе так бы и трубил дальше на северах до второго пришествия этих кадровиков. То есть ещё лет пять, не меньше.
Но, что поделаешь, уговоры жены не прошли даром – не зря ведь в народе иногда её называют ночной кукушкой, – и он дал согласие.
В действительности – и опасения были не напрасными – домик больше смахивал на сухарик, нежели чем на пряник, а упомянутый дорожный хвостик тянул на добрые сорок минут. Ну ничего, поменяем окна, сделаем пристройку, поставим баньку, а потом при необходимости всё это можно будет продать без особых потерь.
Поэтому в магазин с этим предвещающим бурю названием (насколько Сергей знал, альбатрос принадлежал к отряду буревестникообразных), его привело не столько желание приобрести что-нибудь приличное, сколько потребность конвертировать чеки Внешторгбанка, или, как их называли, «боны», выплаченные ему за несколько последних дальних походов, в обыкновенные советские рубли.
Эти боны моряки, в том числе и военные, получали за свои рейсы, причём далеко не за каждый. Каботажные, например, в счёт не шли. А почему они так назывались, Серёга узнал не сразу.
Первая догадка о том, что это «боны» – это производное от бонусов, то есть компенсаций за дополнительных тяготы и лишения моряков в «суровом и дальнем походе» оказалась неверной, хотя не была лишена определённого основания.
Затем, уже в училище, он узнал, что на флоте существуют некие боновые заграждения, которыми что-нибудь ограничивалось. Например, разливы нефти или каких-нибудь нечистот. А во время морской практики помощник штурмана так и выразился, когда они вышли в открытое море: ну вот, миновали боны. Ну, конечно же, догадался Серёга. Боны – это просто некие координаты, за которыми начинаются нейтральные воды, и стоит кораблю миновать их, как тут же часть зарплаты экипажу начинает капать в этих бонах. Потому, что вышли на чистую воду. Из грязи в князи – символично, лучше не придумаешь!
Теперь всё вставало на свои места. Своего рода флотская метонимия. «Все флаги в гости будут к нам».
И только гораздо позже он узнал, что это обычный финансовый термин, который обозначает некие денежно-кредитные обязательства государства. Никакой тебе романтики, всё сухо и казённо.
Почему существовал такой порядок, он тоже усвоил позже: плати морякам настоящую валюту, так они непременно норовили бы и потратить её там, за рубежом. И ещё неизвестно на что. Тут же всё под контролем. А военных же за границу и вовсе пускать не следует. Сболтнут лишнего за бокалом пива, к примеру, про устройство шептала одиночного огня автомата Калашникова, и безопасность страны тут же под угрозой. Нет, только чеками!
Отоваривались эти чеки исключительно в «Альбатросах». Кстати, название магазина всё же могло быть неслучайным. И вряд ли это был намёк на бурю и смятение, разве что в умах покупателей. Серёга где-то читал, что странствующие альбатросы добывают пропитание только в тех водах, глубины которых превышают тысячу метров. То есть именно там, где эти самые чеки-боны и платились. Впрочем, где у нас орнитология, а где торговля? Просто совпадение, хотя и символичное.
На эти боны имелся спрос, и чёрном рынке за эту неказистую с виду книжицу с отрывными фантиками, – ну, были там какие-то водяные знаки, так и что? – можно было выручить неплохие деньги. Можно было бы поступить напрямую – предложить их знакомым. Например, тому же Петрухе из экипажа, который копил эти чеки для покупки автомобиля. А можно приобрести что-нибудь дефицитное и продать его за рубли. Элементарная коммерческая выгода. Или спекуляция, если хотите, пользуясь советской терминологией. То есть нечто постыдное, согласно укоренившейся здесь коннотации. Но Серёгу это ничуть не смущало.
Он как-то нарыл в словаре, что этот термин в оригинале означал «размышление» и даже «теорию». На худой конец «предположение». Так что нечего мне тут, резюмировал он, вспомнив своё маленькое открытие. Разрешите поразмышлять, господа хорошие, в чём тут может быть выгода. Чисто теоретически. И пусть это будет просто коммерция.
Размышления, что могло бы принести такую выгоду, были недолгими. И в этом, как ни странно, ему помогла одна его маленькая слабость. Называлась она музыкой.
Нет, музыкой, далеко не симфонической – здесь и не пахло коммерцией. А современной, с её звучными синтезаторами и богатой перкуссией, с её гитарным драйвом и надрывом в голосе, от которых пульс в висках и мурашки по коже. Той музыки, которая придавала тебе внутреннее ощущение свободы и полёта, едва ли достижимое чем-то иным в условиях жесткого идеологического диктата.
Увлечение было не столь уж редким в среде его знакомых. Он прекрасно знал эту породу людей, порабощённых страстью к рок-музыке. И общим для всех было то, что мало кто из них мог устоять пред искушением наслаждаться ей в первозданном качестве, имея для этого достаточно средств.
Значит, техника, определился он. Потому, зайдя в магазин, он без раздумий направился к прилавку, за которым высились стеллажи с музыкальной аппаратурой.
Надо сказать, что это был обычный ритуал, которому он неуклонно следовал повсюду, где судьба сводила его с новинками в области звукозаписи и звуковоспроизведения. И если обычно этот ритуал заключался лишь в благоговейном созерцании техники, то сегодня Серёга мог позволить себе существенно больше, если не почти всё. И даже вон ту мордатую двухкассетную систему, именуемую в народе «Шарп – три семёрки», мечту любого меломана, при виде которой у Серёги привычно замерло сердце.
Глядя на подрагивающие в такт музыке полоски индикаторов, он прекрасно понимал, что перед ним всего лишь набор полупроводниковых приборов, проводков и микромоторчиков, изящно упакованных в серебристый пластик. Но чем больше он стоял здесь, тем явственней ощущал, как с каждым мгновением этот набор начинает оказывать на него – даром что магнитофон – всё более и более сильное магнетическое воздействие. И вопреки здравому смыслу и обременённости познаниями в какой-то момент он превращался в приверженца одной из разновидностей «карго-культа», исповедующей веру в то, что все эти переливающиеся светодиодами поделки созданы духами меломанов, некогда обитавших в стране восходящего солнца (а где же ещё, подавляющая их часть была японской) и после расставания с бренными телами получивших доступ к неким магическим технологиям. Потому как понимал, что у духов наших предков, несмотря на оспариваемое отечественной наукой первенство в области изобретения беспроводного телеграфа и даже телевидения, этого самого духа на подобные изыски как-то не хватало.
А иначе почему, спрашивается, прилавки наших магазинов так упорно наводняются прямыми наследниками убогих плёночных «Романтиков» и ублюдочных «КВН»-ов с нелепой водяной линзой на морде вместо нормального, «дружественного» пользователю экрана?
И если у туземцев эта вера дополнялась убеждением, что по пути к ним вожделенные дары небес коварно перехватываются белокожими людьми в пробковых шлемах, то в рок-н-рольной модификации карго-культа в роли перехватчиков выступали продавцы комиссионных магазинов, торгующих импортной радиоэлектроникой. А к этим чванливым работникам прилавка Серёга всегда относился с некоторой неприязнью.
Заворожённо стоя у прилавка и впадая в ауди-визуальную эйфорию, он забывал о транзисторах, и ему уже не было никакого дела ни до того, кто, как пелось в одной из песен Гребенщикова, «клал кабель». Важно было только одно: как тому же Голлуму, стать обладателем этой прелести. Ибо тогда можно было, вставив в прорезь кассету, нажав на клавишу и вознеся молитву Бодхисатве Каннону, внимающему звукам мира восточному божеству, через какой-нибудь час ощутить себя полноправным владельцем очередного музыкального шедевра. Причём в идеальном качестве, ничуть не уступающему оригиналу. А нет времени – ускоренная перезапись тебе в помощь. Одним словом – Япония, «япона» мать.
Правда, и стоил этот «япон» столько же, сколько лежало сейчас в Серёгином кармане. А если конвертировать бонны в рубли, как это изначально и планировалось, то без малого тот же «пряник».
Казалось, рука уже сама тянулась к книжицам, чтобы пересчитать их и убедиться, что он не ошибается. И лишь единственное сомнение останавливало его от этого вожделенного действия – твёрдое осознание того, что, вынув чеки, он непременно купит это трёхсемёрочное чудо, а, став его обладателем, расстаться с ним уже будет не в силах.
В борьбе со своим желанием он живо представил себе чаши весов, по донышку одной из них, словно по цирковому манежу, гарцевала тройка семёрок, а над другой возвышался образ жены с мольбой в глазах. Будь там просто домик, вопросов бы не стояло. А тут…
Нельзя сказать, чтобы взгляд супруги отличался особой тяжеловесностью. Вовсе нет, скорее, наоборот. Но, как ни парадоксально, в какой-то момент именно та чаша, над которой парил образ жены, слегка дрогнув, уверенно пошла вниз.
Впрочем, особых колебаний коромысла этого эфемерного механизма оценки решений по сути и не было, а имело место лишь несколько затянувшееся расставание с отголосками юношеского инфантилизм. А поэтому, поборов минутное искушение – что поделать, мужчины в глубине души всегда остаются всё теми же мальчишками, просто с возрастом игрушки у них становятся дороже, – Серёга с неохотой отошёл от прилавка.
Выбрось из головы эту бредовую идею, эту несчастную коммерцию пополам с душевными терзаниями, уговаривал он себя, примиряя со сделанным выбором. Завтра же позвони Петрухе.
И вот тут-то, словно почувствовав перемену в его настроении, рядом выросла чья-то фигура и прозвучал подспудно ожидаемый, и вместе с тем щекотливый вопрос. Видимо, прилавок сей притягивал не только меломанов и последователей меланезийского культа.
Серёга ещё раз оценивающе взглянул на паренька.
– Чеки? Да, вроде, не собирался пока. Самому пригодятся. Да и можно ли это?
Сергей лукавил, выдавая себя за добропорядочного покупателя. Но на самом деле он пытался оценить ситуацию и взвесить все за и против.
– Возьму по пятнадцать!
Предложение и в самом деле было подкупающим. Такой шанс нужно было использовать. Эх, чем чёрт не шутит! Была не была!
– Ну, хорошо, давай обсудим.
Он оглянулся: не в магазине же этим заниматься. Кругом глаза. Даже охранник у входа смотрел на него как-то подозрительно.
– Тут недалеко есть кафе. Может, там?
У парня слегка забегали его глаза. Это настораживало. Впрочем, рисковали оба. Тот тоже мог опасаться, что в кафе окажутся приятели продавца.
– Лучше вообще без свидетелей.
Что ж, в этом был свой резон.
– Ну, а где ты предлагаешь?
– Напротив магазина палисадник, вокруг кусты. Давай, там.
– Пойдём.
Они вышли из магазина.
То, что происходило потом, было словно подёрнуто какой-то малиновой дымкой и напоминало сон. Серёга внезапно утратил контроль над происходящим и был его пассивным созерцателем.
Он хорошо видел, как парень пересчитывает пачки вынутых из сумки пятидесятирублёвок, демонстрируя их подлинность. Как сокрушается, что ошибся, и лезет в сумку за дополнительной суммой. Как оттуда появляется пачка мятых трёшек, которую он тщательно пересчитывает (странно, почему они такие мятые, мелькает мысль у Серёги, но отгоняет её и продолжает безучастно следить за руками паренька), а, закончив подсчёт, передаёт ему толстую пачку денег. И у Серёги никаких сомнений, что он держит в руках всю сумму, включая пятидесятирублёвые купюры – и те и другие купюры имеют одинаковый зелёный оттенок. Как он суёт парню книжки, а тот даже не удосуживается толком проверить их – а вдруг там нехватка: он лишь открывает первую страничку в каждой из них, а, закрыв, бегло бросает взгляд на боковой торец тугой сшивки.
– Пересчитай, – предлагает Серёга, чтобы тот не заподозрил его в обмане.
– Да я и так вижу, что они целые, – он разворачивает книжицы боковым торцом и демонстрирует Серёге.
Действительно, удивляется он, как всё просто. И только сейчас его посещает смутная догадка, что он имеет дело с профессионалом. И вместе с этим осознанием мутная пелена словно спадает с его глаз. Надо бы вновь пересчитать деньги: их толстую пачку он по-прежнему сжимает в руке.
– Менты! – вдруг выкрикивает парень. – Быстро валим.
Действительно, рядом с ними, за кустами мелькает что-то, похожее на фуражку с околышем.
Он выхватывает у Серёги книжицы и срывается с места. Ах ты, гадёныш – Серёга пускается за ним, но тот делает резкий манёвр в сторону и исчезает в проёме кустов. Ну да ладно, чёрт с ним, ведь деньги то у него.
Серёга прячет их на ходу и оглядывается: фуражка пропала, но останавливаться опасно, и лучше унести ноги подальше, чтобы вовсе не иметь ни с кем дела, кто бы то ни был.
Знай он тогда, что это стандартный приём мошенников, его реакция была бы ровно той же. Психологически здесь всё было выверено до мелочей. Ведь он только что свершил нечто противозаконное, и опасность быть уличённым грозила с самой неожиданной стороны. Не зря же пуганая ворона и куста боится. А кустов здесь тоже было в избытке.
Окончательно он пришёл вы себя, уже сидя в трамвае. Вроде бы, пронесло. И только сейчас мысли вернулись к деньгам.
Он вытащил из кармана пачку. Сердце, пропустив удар, провалилось куда-то вниз, в бездонную пропасть, и, достигнув её дна (оно там всё же было), разлетелось на мелкие осколки. И тут опять дало знать о себе, снова на удивление целым, но забившимся с удвоенной частотой: в пачке были одни лишь мятые трёшки, какая-то жалкая часть от общей суммы!
Напрасно он выскочил из трамвая на первой же остановке и бросился назад, к магазину, не обращая внимания на потоки воды, внезапно хлынувшие из разверзшихся небес. Холодные струи обрушивались ему плечи, хлестали по щекам, окончательно приводя в чувство после наведённого морока. Сама природа негодовала – ну не идиот ли?!
Когда через пять минут он вернулся к «Альбатросу», слабая надежда на то, что парень окажется порядочным и, обнаружив ошибку, дожидается его, чтобы всё исправить, растворилась, не успев окрепнуть. Ни в самом магазине, ни рядом с ним того не было и в помине.
– Скажите, пожалуйста, у вас мотоцикл сейчас никто не выкупал? – уже, скорее, по инерции, смахивая воду со лба, обратился он к чопорной кассирше. А вдруг?
По её удивлённому взгляду ему стало всё понятно. А почему не вертолёт, словно говорили её глаза. Подобные покупки здесь оформлялись совсем иным способом.
Домой он вернулся совершенно разбитым. Вдобавок ко всему любимая лайковая куртка, которую ему скроил знакомый скорняк на особый, неповторимый манер, насквозь промокла под дождём и теперь представляла собой довольно жалкое зрелище. Это был точно не его день.
Серега заперся в ванной с сигаретой. Тёща не выносила запаха табака, поэтому, когда нестерпимо хотелось курить, висящая на стене ванной газовая колонка прекрасно справлялась с функцией вытяжки.
Нужно было что-то предпринимать. Мысли путались в голове. Если бы он был верующим, впору было бы бежать в церковь просить совета у духовника. Но для него, спортсмена и комсомольца (как тут не вспомнить другого героя Гайдая – напарника Федю из «Операции Ы», произносящего сакраментальную фразу: «Вы комсомолец, Шурик? – это не наш путь»), это бы не сработало.
Хотя, он не раз замечал, и не только по себе, что в критических обстоятельствах большинство его знакомых, таких же как и он убеждённых материалистов, склонны поддаваться какому-то глубинном суеверию. Совершенно нерациональному, на уровне чувств, ощущению присутствия в нашей жизни некой высшей регуляторной силы, неустанно следящей за выполнением нами этических норм и карающей за их нарушение.
Похожее предчувствие терзало сейчас и его. Где-то, казалось бы, выверенная прямая его следования по жизни дала излом. Где-то он нарушил правила. Но где именно? Неужели этот сероглазый был послан, чтобы испытать его на вшивость? А, может, всё началось гораздо раньше, и этот тип был уже его приговором? Ведь мог же он предложить эти злосчастные чеки и своим знакомым, желающие-то были. Ан нет, потянуло на кусок пожирнее. Коммерсант несчастный.
Ведомый этим неосознанным, иррациональным порывом, он даже снизошёл до того, чтобы пообещать себе никогда впредь не вписываться в сомнительные авантюры, сулящие лёгкую выгоду. И если его материальное положение каким-то волшебным образом вдруг исправилось бы (мысленно он уже стирал ластиком пристройку и баньку с плана участка, и уже заносил руку на сам домик), это обещание и стало бы непреклонным правилом его жизни.
Клясться одному себе было как-то мелковато. Кому бы это правильно адресовать? Он оглянулся по сторонам, перевёл взгляд на изрезанный зигзагом трещин потолок, давно нуждающийся в побелке. Один из их рисунков чем-то напомнил ему очертания Большой Медведицы.
Хорошо, пусть это будет вселенная. Он немного сосредоточился и вместе с выдохом в газовый водогрей выбросил куда-то вверх короткий энергетический импульс. После этого погасил окурок и, закрутив кран горячей воды, остановил «вытяжку».
Домочадцам он ничего говорить не стал – зачем расстраивать жену в её положении. Да и падать в глазах тёщи тоже не хотелось. Так лохануться! Ну и зятёк нам достался! Он уже видел её презрительные глаза и сжавшиеся в нитку губы. Нет уж, такого удовольствия он ей не доставит!
Но как выйти из положения? Он судорожно перебирал в голове варианты. Их практически не было. Позаимствовать у друзей? Вернуть долг в обозримом будущем выглядело крайне проблематично. А на солидный долгосрочный кредит вряд ли кто готов. Все в более-менее равном положении, звёзд с неба не хватают и сундуков с золотом в подвале не держат.
Касса взаимопомощи? Ну разве что. Хотя и там рассчитывать можно лишь где-то на треть от потребной суммы. Ничего путного.
Он уселся у телевизора и стал машинально нажимать на кнопки пульта, переключая каналы.
«Марио, ты когда пойдёшь грабить банк?» – словно в ответ на его немой вопрос прозвучал женский голос с экрана. Насупившийся герой, многодетный отец в исполнении Марчелло Мастрояни, видимо, тоже испытывал финансовые затруднения.
Нет, это тоже не наш путь, грустно подумал Серёга и снова нажал на кнопку. По другому каналу показывали «Зигзаг удачи». Только что разыграли главный приз государственного займа. Орешкин-Леонов радостно расталкивал соседей и показывал им выигрышную облигацию.
– Вот это сошлось с этим, а это с этим, – с восторгом, словно ребёнок, демонстрировал он всем счастливый билет, тыкая в него пальцем.
Как же я забыл! У меня ведь тоже есть эти бумаги. Хоть и немного, но всяк подспорье. Надо бы их обналичить.
В прошлом году он по совету приятеля из экипажа Шуры Пузырькова купил с десяток облигаций этого займа. Шурка утверждал, что это прекрасная страховка от спонтанной траты средств. Будучи холостяком и изрядным мотом, до болезненности неравнодушным к прекрасному полу, он регулярно спускал в ресторанах немалые суммы и часто с трудом дотягивал до следующей получки. А тут хоть что-то стало оставаться, пусть даже в виде облигаций. Он даже хвастался, что как-то на одну из них пришёлся небольшой выигрыш. Пустячок, а приятно: по меркам Пузырькова целый внеплановый поход в кабак.
Перед посещением сберкассы Серёга решил проверить дату очередного розыгрыша. Он приходился на конец месяца. Спешить не стоило – чем чёрт не шутит. Произнесённая мысленно присказка тут же невольно вызвала в памяти образ сероглазого. Челюсти в очередной свело от досады на свою беспечность.
Наконец наступил долгожданный день, когда можно было со спокойным сердцем, не упрекая себя в поспешности, получить деньги: ведь какой-то шанс что-то выиграть, пусть и мизерный, всё же имелся.
Придя в сберкассу, он первым делом подошёл к стенду, на котором висела вырезка из газеты «Известия» с таблицей последнего тиража. Вынув бумажку с номерами облигаций, стал сверять её с таблицей. И здесь его ожидал приятный сюрприз – не зря он всё же проявил выдержку, откладывая до последнего тягостное объяснение с женой. Номер одной из облигаций и в самом деле оказался выигрышным!
Мысленно он поблагодарил своего приятеля и для успокоения души, ни на что больше не надеясь, провёл пальцем по строке таблицы дальше, до серии выигрышной облигации. Проговорив про себя трёхзначную цифру, он перевёл взгляд на свою бумажку и замер… Все три знака тоже совпадали!
Он протёр глаза, слегка встряхнул головой – не сон ли это – и снова сличил свои записи с газетным листком. Сомнений не оставалось – все цифры сходились! Более того, сумма выигрыша была довольно внушительной! Неужели это счастливое разрешение столь мучившего его в последние дни вопроса?
С трудом сдерживая возбуждение, он подошёл к окошечку кассы. Пусть кассирша развеет его последние сомнения. Уж больно всё смахивало на типичный голливудский хеппи-энд, а он не раз убеждался, что в реальной жизни у тех же героев всё складывалось несколько иначе.
Он вытащил нужную облигацию и сунул её в окошко.
– Кажется, выигрышная. Взгляните, пожалуйста.
Кассирша невозмутимо взяла у него купюру и потянулась к своим папкам.
Закончив проверку, она вернула облигацию.
– Всё правильно, номера совпадают, – промолвила она с таким видом, словно он сегодня уже далеко не первый посетитель, донимающий её подобным вопросом. Что за день такой, устало говорили её глаза.
– Поздравляю вас.
Дежурно вымученная улыбка.
– А как насчёт денег?
– Паспорт, пожалуйста. И заполните вот этот бланк. Облигация уйдёт на экспертизу, через неделю будет результат. Вот тогда и приходите.
Не помня себя от радости, Серёга летел домой. Через неделю! Ну ничего, подождём. Мысленно он уже видел, как на листке бумаги с планом дачи, словно в ванночке с проявителем, медленно проступают очертания пристройки и бани. Надо же, какой причудливый получился сюжет с этим домиком. Этакий зигзаг удачи. У дачи. Он ухмыльнулся пришедшему в голову каламбуру, но тут же неожиданная, связанная с ним, ассоциация заставила его сбавить шаг и остановиться.
Зигзаг, говоришь? Нет, не зигзаг это никакой, а самая настоящая прямая. Прямее не бывает. Конкретное, недвусмысленное указание. Ибо – он только что это осознал – величина выигрыша практически полностью совпадала с утраченной им суммой. И, ладно бы, сотней больше или сотней меньше, что тоже было бы удивительным. Так ведь с точностью чуть ли не до рубля!
В простое совпадение было трудно поверить. Вероятность такого события была крайне ничтожной! В этом он убедился, когда, придя домой и вооружившись справочником с калькулятором, попытался её рассчитать.
Получалось, что на одну облигацию с обычным выигрышем приходилось несколько тысяч пустышек. А если учесть серию? Так, ещё два нуля. А чтобы выпала именно эта сумма из всех, разыгрываемых? Нужно добавить факториал. Ну вот, просто капля в море! С таким же успехом можно рассчитывать угодить в луну бутылкой из-под пива в безлунную ночь. Нет, неспроста всё это.
Вместе с тем вся его комсомольско-материалистическая сущность противилось такому выводу. История ведь полна случайностей. То же самое яблоко упало Ньютону на голову, как утверждают, вполне себе случайно, убеждал он себя.
Но ведь это была не просто голова, а кого надо голова, возражала он сам себе. Ибо трудно представить себе, чтобы маститые учёные в поисках ответа на мучившие их вопросы мироздания искали уединения в саду, прививая саженцы к стволам фруктовых деревьев и занимаясь их побелкой. А тут – бац по голове! Тоже, выходит, знак сверху? А если не по голове? Лежит эдак себе мыслитель под яблоней на диванчике, мечтает, а тут ему хрясь в область паха… Надо бы про Фрейда почитать.
Так что же это – случайность или рок?
Возможным выходом из этого логического тупика, незначительным отступлением от его привычных убеждений был бы отказ от дихотомии, строго разделяющей материализм и мистику. Они могли и не исключать друг друга, и ответ можно было отыскать в их симбиозе, не вводя новые сущности, а наделяя новыми качествами давно устоявшиеся.
Если так, то несколько сумбурный, через вытяжку, крик его души тогда, в ванной, похоже, оставил явную вмятину во вселенной, и теперь он получил её обратную реакцию. И, хотя, можно было предположить, что вселенная всё же оторопела от столь неделикатного отношения к ней, на первый раз (а это действительно было его первое и единственное послание такого рода, обращённое к чему-то трансцендентному, к тому, что он никак не мог для себя идентифицировать) она устало – много вас тут таких, а я одна – ограничилась этим снисходительным кивком.
Это было самым простым из всех объяснений, приходивших в голову. Остальное увязало в дебрях суеверий и многочисленных религиозных концепций, не всегда ладящих между собой.
Тем не менее, его голова некоторое время всё ещё продолжала идти кругом от сбивчивых мыслей и гипотез. Но единственным, что не вызывало сомнения, было то, что данный им тогда обет непременно превратится в принцип его жизни. Никаких авантюр, всё только своими силами. Потому как намёк усвоен.
Этим же вечером, сидя на кухне, он в красках описывал жене события последних дней. Здесь были и ломающиеся ветки кустов, и запах серы, и завистливые глаза кассирши. В конце своего повествования он неожиданно добавил, что если бы у него была фотография Пузырькова, он бы непременно поставил перед ней свечку и рухнул бы на колени.
Жена слушала всё это, округлив глаза. При этом она никак не могла взять в толк, причём тут его непутёвый приятель…
В рассказе не обошлось без упоминания о феноменальном совпадении, о поисках его причин и о смутных догадках.
– Ну и чудак же ты у меня, Серёжа. Зигзаг, вселенная. Ещё и дихотомию какую-то сюда приплёл. Просто я очень хочу дачу. А то, что хочет женщина, того хочет бог. Вот и всё.
Серёга взглянул на неё так, словно видел впервые. Надо же, а действительно, как просто всё можно объяснить. А где просто, там ангелов со сто.
Супруга прищурилась и скрестила руки на груди.
– А с чем я соглашусь, так это с коммерцией. Не твоё это. Вся хитрость у тебя на лице написана. И обманывать ты не умеешь.
И, сделав паузу, добавила:
– Я ведь давно догадываюсь, что с тобой что-то не так.
Он отвёл глаза и с грустью взглянул на потолок. Здесь он был на редкость гладким и чистым.
Странно, как одно понятие может перечеркнуть все эти заумные построения и домыслы. Как там в писании – блаженны чистые сердцем…
Он обнял её.
– Ладно, звони своим знакомым. Скажи, что через неделю будем готовы с ними встретиться.