Тараканище

Раиса Кучай
 До недавней поры в квартире по соседству  тихо и мирно жили дед с бабкой. Кажется, других таких стариков на всем белом свете уже не было: и фигурой сухонькие и всем видом  слабенькие, и одежкой древляне.  Бабку Соню видела я всегда  в длинной темной юбке и цветастом фартуке; она с трудом спускалась или поднималась по лестнице мне навстречу, протяжно постанывая; поравнявшись со мной, обязательно жалостливо выговаривала: «дочка, трудно мне на пятый этаж подниматься – ноги, страсть как болят»; я  непременно сочувствовала: «Зачем вы ноги больные утруждаете - каждый день куда-то ходите?!» Она не отвечала, мы медленно расходились; я погруженная в думы о своем незавидном будущем и она тоже, вероятнее всего, о том же. Деда Романа слабенькие семенящие ноги тоже каждый день куда-то уносили. Покидал квартиру под тяжестью большого рюкзака, с трудом спускался по ступенькам, цепляясь за прутья, а то  повисая на перилах; на  улице же шевелился быстро,  толи,  чтобы кто не догнал - не отнял рюкзачок, толи  с дистанции раньше времени боялся сойти – упасть и не встать.
  огда старики один за другим скоропостижно почили, то сразу же на их месте объявились не знакомые никому потомки. Они торопливо ворошили квартиру – наследство искали, а потом выносили: половицы, старую мебель и утварь, так и рассеяли по подъезду тараканьи семьи, мне как самой близкой соседке больше всего досталось. Я гуманно с эмигрантами поступала. Сначала  карандашом «машенькой» чертила - подсказывала пути отступления, колобки из борного спирта и вареного яйца разбрасывала, ловушки в каждый угол ставила, плинтуса, обои герметизировала. Нет же, опять наползали невесть откуда, явно возвращаться на родину не хотели. Кое - как  от чужого наследства избавилась, кажется, только неделю радовалась жизни.
 Была глубокая ночь. Проснулась от шороха. На подоконнике в стаканчиках рассада млеет от благодатного света неоновой лампы, но замечаю нечто особенное: вцепившись в  край подоконника, сидит крепенький   тараканище,  усами нагловато шевелит. Сначала подумала: не голубь же - не новость принес? Луна за окном, немного хмурясь, тоже с любопытством глядела на наглеца.  Я притворилась, что им не интересуюсь – прикрываясь полумраком спальни, на кухню шмыгнула. Как достать? Только кипятком. Дыхание притаила, плыла с кухни бесшумно с чеплашечкой кипятка, а его уже след простыл. На следующую ночь проснулась, прокралась к окну: как вкопанный сидит на том же месте, спинкой рыцарской поблескивает. Опять тихонько вышла за кипятком. Вернулась – поздно!
  Стала просыпаться  от вороватого шуршанья на книжной полке, где  энциклопедии в ряд стоят. Паразит открыто ползал по околышам книг, как альпинист, должно быть том выбирал, ему в этом помогала, засидевшаяся в девках, луноликая подруга. Когда замирал, я пользовалась моментом – ускользала за кипятком.   Пока кипяток готовила, добиралась до полки, он исчезал.   « Пусть изучает», - подумаю так, и успокоюсь. Есть польза в ночном бдении: домысливаешь – что днем не домыслил.  Однажды засекла: из тома «Энциклопедии русской мудрости » его антенки торчали.  Подумала: « В чтение углубился, такой же бедолага, как и я. Вопросы во весь рост каждый день встают, только в книгах ответы и находить. Интересно: какая у него проблема?» Захватила расслабленной рукой книгу как невесомую, узенькую щель настороженно ноготком раздвинула, таракан молнией и выпрыгнул.  Ну, вот как бы я на  интересную тему «Советы писателей» попала, если бы не преследовала таракана – библиографа? Не заснула, пока сочинение не написала.
  Картинами интересовался, всех родственников на фото, вероятно, запоминал, по комоду, где самая дорогая парфюмерия, гулял, а это уже совсем рядом с моей кроватью. Начала боятся, что в постель ко мне пьяненьким заглянет. Обязательно будильник заводила, чтобы ночью проснуться. Словом, неспокойно спала. Наконец, додумалась: спрей одеколона поставила рядом с кроватью, чтобы ученого таракана отпугнуть.
 Наступила знаменательная ночь. Луна больше интересовалась перекрестком, гудящим двумя сердитыми нотами, лишь искоса на мой подоконник поглядывала. Я его сразу заметила: сидит на правом крае подоконника, настороженно за мной наблюдает. Как в замедленной съемке встала, украдкой спрей в руки и к подоконнику. Уже нет его! Все стаканчики с рассадой осмотрела,  вижу:  слева, скрытые от всего мира шторой, на белой сцене близко-близко один к другому два таракана любезничают. Подружка нашлась! Смотрела свысока на парочку только миг, мне ведь такая рассада не нужна:  большим пальцем по кнопке, и вж-ж-жи - букетом запахов  и окатила…А что луна? Она с укором отвернулась, словно осуждала меня  за нечеловеческую зависть, сделавшую свое дело.
P.S. Впредь буду пользоваться Советами писателей:
Кто ваш учитель? «Учитесь у каждого, но не подражайте никому» - эти слова принадлежат  Максиму Горькому. Заметьте: имя без отчества произносим, а ведь звучит и хочется верить.
 Высказывание  « У писателя только и есть один учитель - сами читатели»  приписывается Николаю Васильевичу Гоголю. Как бы не возгордиться писакам от любой написанной  глупости.
Кто есть писатель?  Чтимый  мировым читательским, тоже писательским океаном Антон Павлович Чехов считает: « Настоящий писатель – это тоже, что древний пророк: он видит яснее, чем обычные люди»? То есть  нужно быть только настоящим – родиться  талантливым. Ему возражает Андрей Платонович Платонов – писатель советского периода: «Писать надо не талантом, а «человечностью» - прямым чувством к жизни» .
Как и сколько писать?  У Марины  Цветаевой свое отношение к содержательности творений, если  хотите: « Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь, короче, – свои настольные.»
 Владимир Солоухин  противоречит: «Писатель имеет право писать плохо, потому что он пишет много. Ты пишешь мало, и тебе плохо писать нельзя.» 
«Что ты видишь, то и пишешь, а чего не видишь, писать не следует» - напутствует Михаил Булгаков,  однако его фантазии  всегда выходили за рамки видимого.
Кому верить? Тому, кто лучше представил свое время или сделал его более значимым, а значит сам – более значителен.
О значительности писательской фигуры  говорил поэт-демократ Иосиф Бродский:  «Писатель равен читателю, как, впрочем, и наоборот».
За сим – откланиваюсь.