Это был один из редких дней, когда почти все Маркеловы, и их друзья, собирались за праздничным столом. На этот раз поводом стал юбилей Антонины Степановны — матери двух сыновей, вдовы, и почётного педагога с сорокалетним стажем. Её дети, Виктор и Андрей, также были здесь, но Виктор, как всегда, приехал один, в то время как его брат неизменно навещал мать со всей своей семьёй: двумя детьми, мальчиком и девочкой семи и шести лет; и дородной супругой — Ириной.
Отзвучали первые тосты, разговоры растеклись на разные темы и естественным образом сформировали небольшие группы, в результате чего нелюдимость и мрачность Виктора обнажилась в полной мере. Он молча и неохотно работал ложкой, отправляя в рот селёдку под шубой, и меланхолично жевал, глядя на противоположную стену, где старые китайские часы, которые он помнил с детства, шустро отрезали секундной стрелочкой мгновения жизни. И, наверное, он так бы и просидел за столом до самого конца, пару раз пробубнев что-нибудь на робкие вопросы гостей, как обычно и бывало, но вмешалось детское любопытство.
Сын Андрея, до этого самозабвенно бегавший вокруг стола за своей младшей сестрой, вдруг остановился возле Виктора, и переведя дух, громко и задорно спросил:
— Дядь Вить! А правда, что вы людей убиваете?!
Кто-то поперхнулся и над столом повисла тишина. Совсем ненадолго, но достаточно, чтобы стало слышно, с каким остервенением секундная стрелка настенных часов режет время.
— Костя! - опомнилась Ирина, и, сделав суровое лицо, указала пальцем на дверь. - А ну марш в комнату!
— Ну маааам! - семилетний мальчишка понимал, что сказал что-то не то, но уже стал забывать об этом. Теперь он сожалел, что неистовое веселье закончится. Андрей тоже набрал воздуха в лёгкие и грозно дзынькнул вилкой по тарелке, только ничего не успел сказать. Вмешалась Антонина Степановна. Она, с присущим всем российским учителям надрывным терпением, сказала:
— Дядя Витя, человек военный. Он защищает нас от врагов. Это очень важная профессия!
— Да? - удивился Костя: в его головёнке вдруг возникли слова совершенно иного толка, которые не раз доводилось слышать от взрослых, и, видимо, из-за пыла игры, тормоза у него не сработали. - А почему тогда папа называет дядю Витю чудовищем и убийцей?
Сестра Кости отличалась большей сообразительностью, нежели он, и тихо, чтобы не привлекать внимания, вышла из зала, оставив брата расхлёбывать заверенную им самим кашу.
За столом же, воздух буквально гудел от напряжения. Виктор, не переставая медленно жевать, перевел тяжёлый взгляд на Андрея. Тот, наоборот, опустил глаза.
— Костик. - голос Ирины стал тихим и вкрадчивым. - Иди отсюда. Проверь, где Алёнушка. Давай-давай, побыстрее.
Мальчишка понял, что это его шанс улизнуть из странной и неприятной ситуации, и пулей скрылся в дверном проёме.
Кто-то из мужчин попытался погасить всё шуткой, но то ли выпито было много, то ли энергия исходящая от Виктора была настолько мощной, что получалось только невнятное бормотание, и на эту попытку никто не обратил внимания.
— Ты, Андрей, - сказал Виктор с низкой хрипотцой, вытягивая салфетку из под тарелки, - и прав, и нет.
— Вить, - начал было говорить тот, но он не дал закончить предложение, упреждающе раскрыв ладонь:
— Мы с тобой разные, Андрей. Ты врач, причём талантливый. А я, убийца. Профессионал. Тоже, талантливый. Нас такими воспитали мама и папа.
Все молча внимали словам Виктора. И ещё неизвестно, что их больше напрягало: сама ситуация, или что он уже произнёс больше слов, чем за все предыдущие годы.
— Но главное, что говорил нам папа, и что говорит нам мама, до сих пор... ты помнишь?
Антонина Степановна вдруг улыбнулась и заметно расслабилась. Она уже всё поняла.
— Помнишь? - терпеливо ждал ответа Виктор.
— Помню, Вить. - сказал тот и выпрямился. Его глаза изменились и даже хмель их не смог сделать тусклыми. - Что мы братья.
— Я люблю тебя, Андрей. - сказал военный.
Это прозвучало так, что у брата защемило сердце. Давешний неумелый шутник хлюпнул носом, а Антонина Степановна улыбнулась ещё шире.
— А с моей работой что-нибудь решим, раз тебе стыдно за меня, - закончил Виктор, с прежним видом возвращаясь к салату.
И всё вроде бы вернулось на круги своя, и возобновились разговоры, и дети вновь запорхали в зале, но стрелка часов отсекала мгновения уже другого мира, где свободно жило простое, но необыкновенно чистое и сильное чувство.