Пигмей

П Р Е Д И С Л О В И Е

   В детстве и юности мне довелось жить в заполярном городе Норильске на 69 параллели.
   В 1956 году, в уголовно-исполнительной системе нашей страны существенно ослабли правила содержания заключённых в ИТУ [Исправительно-трудовые учреждения]. В тот же  год у значительного количества осуждённых пересмотрели, вынесенные ранее, судебные приговоры, в результате чего, большую часть бывших з/к [заключённых] вскоре и вовсе выпустили на волю. Тогда в  нашей стране, ещё и после ХХ-го съезда КПСС, полным ходом пошла реабилитация многих, незаконно репрессированных, граждан.
   Однако на стройках коммунизма, стала резко ощущаться нехватка рабочих кадров. Даровой рабский труд сотен тысяч заключённых наконец-то закончился, и руководство страны взялось решать этот вопрос  с помощью энтузиазма романтиков и практичности прагматиков. Трудно сказать, много ли было романтиков, поехавших «за запахом тайги», но от бедности в городах, нищеты и беспаспортного (почти крепостного) бесправия в русской деревне, народ валом повалил на обещанные большие заработки туда, куда раньше посылали не по своей воле.
   В нашу деревню приехал в отпуск один бывший местный партийный активист. В своё время он как-то неосторожно высказался на партийном собрании, возможно, о существовавших тогда порядках, и его, в воспитательном же порядке, быстренько отправили на перековку в сталинские лагеря. Уж чего такого страшного  там, за бутылочкой в приватной беседе, в дозволенных подробностях,  он рассказывал моему отцу о содержании в исправительно-трудовых лагерях, теперь, неизвестно, но то, что этот человек совершенно разучился смеяться, я знаю, а ещё и то, что он расписал моим родителям сказку о баснословных заработках на Крайнем Севере.
   Отец работал шофёром в колхозе и имел кое-какие дополнительные левые заработки, например, занимаясь извозом крестьян, так как автобусного сообщения с городом тогда не было. Не было лишних денег и у колхозников, трудившихся за «пустые палочки» в табелях трудодней, поэтому им приходилось, по возможности, иногда вырываться в город, чтобы на местном рынке за копейки продавать свои, выращенные на огороде, овощные продукты и молоко. Часть копеек платили за проезд.  Вот на эти-то деньги отец  долго и поил бригадира с председателем, чтобы выправить себе паспорт…
   Однако, когда он приехал в Норильск, зарплата оказалась уже не той, но, всё-таки, больше, чем в колхозе…
   В Норильске я вырос, но скажу честно, совершенно не интересовался тогда лагерной тематикой. Когда мы с пацанами шатались по тундре, то частенько натыкались там, на повалившиеся столбики с ржавой колючей проволокой, поваленные вышки и разваливающиеся, заброшенные бараки. А за Долгим озером (перед горой Шмидта или Шмидтихой, как её зовут в народе) как-то наткнулись на большое заброшенное кладбище с покосившимися табличками под почти не читаемыми номерами (вместо личных имён).
   Что я тогда слышал о восстании 1953-его года в Норильлаге (то есть в Горлаге)? В народе говорили, что будто бы, забунтовали осУжденные бандеровцы, недовольные условиями содержания. Совершили массовый побег, и их потом Внутренние войска отстреливали по всей тундре, прямо с вертолётов. Допускаю, что это враньё! Наверное?..
   Многие бывшие зэки, оттрубившие не одну ходку [т.е., рецидивисты, отбывшие не единожды  тюремный срок], в том числе и распущенная блатота, так и остались (после освобождения) жить и работать в Норильске. Соответственно, уголовнички воспитали себе достойную смену в виде своры [преступные группы] своих преемников, да и сами бывало, что не раз вспоминали собственное былое ремесло. Ограбления, воровство и некоторые другие непристойности были тогда самым обычным делом в нашем городе. Недаром народ даже сочинил песню: «Норильск, Норильск – пристанище разврата»! Уголовная феня широко применялась тогда там в быту. Но я этого не замечал, так как (по наивной детской простоте душевной)  думал, что это просто ходовой, самый обыкновенный, нелитературный русский язык. И даже, как ни смешно это звучит, блатным жаргоном дети вовсю пользовались в Красноярских пионерлагерях, куда я ездил отдыхать…
   Местные городские фазаны или сявки, то есть, подающие надежды, молодые воровские ученики квалифицированных «честных» фраеров [бывалых уголовных преступников] сбивались в подростковые уличные банды. Эти кодлы не давали прохода чужакам по своим улицам, шмоная [обыскивая на предмет денег и ценностей] всех, кого могли. Особенно, «славилась» этим улица Маяковского в районе драмтеатра. А банда братьев Кулажаки была известна всему городу. У нас во дворе тоже жила славная многодетная семейка (однофамильцы самого известного нашего нынешнего  астролога - популяризатора), в которой дети матери-героини через одного садились в тюрьму. Вид у них был такой, что хоть неандертальцев играй в кино без грима. Но, несмотря на всю свою внешнюю свирепость, силой и храбростью они не очень-то и отличались. Как-то я в драке схлестнулся с одним из этих молодых братков и без труда одержал победу. Все они хороши, когда их много, а ты -  один. Но и один бывает, что в поле воин. Однажды, на нашего соседа дядю Мишу, когда он шёл домой из магазина, напали бандиты - грабители. В руках у него была авоська с промасленными банками тушёнки, так он ею, как пращёй, отбился от агрессивных татей.
   Все улицы в городе были негласно поделены между собой шпаной. А если какому-нибудь парню с соседней улицы вдруг захотелось бы погулять (или проводить девушку) по чужим территориям, то там у нему вполне могли подкатить наглые аборигены с недобрым вопросом: «А ты, зачем по нашей улице ходишь?»
   Но в своём дворе ты мог чувствовать себя совершенно свободно: выйдешь - в любую игру тебя примут. Раньше дети не сидели по домам за компами. Улица была нашей стихией…
   Извините, отвлёкся. Так вот. Бывшие заключённые жили там повсюду. И среди наших знакомых и друзей были их семьи. У одного моего лучшего друга родители сидели, а у другого, наоборот - мать охранницей в лагере была, там и мужа себе нашла (из репрессированных поволжских немцев). А когда я, после окончания школы, пошёл работать на производство, так у нас на электромонтажном участке: начальник был бывшим украинским полицаем, завхоз – старостой при фашистах там же, а главный инженер – пленным немцем. Хотя у нас и не принято было рассказывать или расспрашивать соседей или коллег об их прошлом, но всё равно, все обо всех знали всё. Как говорится: шила в мешке не утаишь…
    Удивительно, но, пленённые в боях, немцы, случалось, что навсегда оставались в СССР и женились на наших женщинах. У моего отца был один такой приятель, сосед по бараку (где мы жили) – дядя Антон (Anton – по-немецки). Отец вместе с ним, бывало, что (не так уж и редко) собутыльничал.  И ветераны, мирно «киряя шнапс», очевидно, совместно задушевно вспоминали былые бои (друг против друга)!
   Так что, от впечатлений по бывшим заключённым, тогда у меня сложилось совсем не однозначное мнение. Люди бывают разные!
   Через много лет, уже здесь, в Череповце на строительстве Северной Магнитки, меня послали от работы в командировку на строительство 5-ой домны. Мы, нашей комсомольско-молодёжной бригадой, занимались обшивкой градирни. Бригада состояла из трёх комсомольцев и дюжины человек УДО [Условно-досрочно освобождённые], бригадир был тоже из их компании. Дело в том, что перед Олимпиадой-80, чтобы зачистить Москву и прилежащие районы столицы, недостойных элементов стали высылать в соседние области. В одном только нашем городе создали 15 комендатур, за каждой из которых числилось по 300 – 400 человек. Так вот, работали эти бывшие зэки [или з/к, что тогда иронично переводилось, как забайкальский комсомолец] беспрекословно и так быстро, и добросовестно, что за ними и угнаться то было почти невозможно, а ещё говорят, что тюрьма не исправляет…
   Помню, ещё в школе, у нас одного недоумка, из моих одноклассников, посадили в колонию за нападение (с дружком) на бывшего узника Дахау с целью грабежа, так он обоих грабителей притащил в милицию. А, через год, когда парень  обратно вернулся к нам в класс, то, из бывших троечников, он превратился в твёрдого хорошиста!
   Всё это была присказка к моей новой повести с приключениями о бывшем моряке и одном из скромных конструкторов сверхмалой подводной лодки «Пигмей». Легенды об этой лодке до сих пор окутаны тайной и ждут своего художественного рассказчика. Многое, о чём мне было неизвестно, пришлось додумать, исходя из логики, так как, полная, правда, о тех событиях до сих пор засекречена.
   А теперь, я приглашаю вас, дорогие читатели, к прочтению моей новой повести, предваряемой коротким восьмистишием!

               
                В салюте гордом, при подъёме флага,
                В шеренге пионерского отряда
                Не знал я, что стою в чертогах ада
                Бесправных узников Норильского «Горлага»!

                Дома построены, дворцов чудесных блага -
                Руками заключенных из «ГУЛАГа».
                Средь них Пигмей – геройский бедолага.
                О нём сия пронзительная сага!


П Р О Л О Г
   Саватейник [то бишь, беглый заключённый (лагерный номер С817)] по кличке «Пигмей», прозванный так зэками  за его маленький рост, вот уже почти целый месяц «ломал тельяну». То есть, он бездомно скитался по таймырской лесотундре, питаясь ягодами и мелкими животными леммингами и пеструхами, хотя, поначалу удавалось разжиться и яйцами невылупившихся полярных птиц. К сожалению, спички давно закончились, и приходилось заниматься сыроядением…
   В августе месяце 1953 года были подавлены последние очаги сопротивления заключённых норильского «Горлага», восстания, начавшегося в конце мая. На эти два месяца заключённым удалось создать здесь свою «республику» с органами самоуправления и правопорядка.
   Всё началось с повода - необоснованных убийств заключённых охраной во время конвоирования с работы и в жилой зоне. Восстанием это, по правде говоря, нельзя было назвать, всего лишь забастовка с отказом выйти для построения к вахте [Вахта – помещение дежурного надзорного состава, обычно, непосредственно перед  выходом (или выездом) с территории ИТК], да и вообще на работу. Этот акт  неповиновения быстро стал известен всем лагерным зонам, и вскоре такой протест охватил до 16-ти тысяч бастующих заключённых.
   Ну, а поскольку у нас не капстрана, и забастовок быть не может, лагерное начальство называло эти действия –  тянуть «волынку». Забастовщики сначала выдвинули своё первое требование - приезд специальной комиссии из Москвы для расследования бесчинств, творящихся начальством и охраной «Горлага». Дважды администрация, чтобы не раздувать это дело до столицы, пыталась «лепить горбатого», то есть, предоставлялись подставные лица, которых сразу же разоблачали заключённые и провожали их улюлюканьем и свистом. Потом лагерное руководство пошло на провокации, как силами своих офицеров, так и с помощью привлечённых продажных урок [воров]. Но эти поползновения были решительно пресечены собственными силами каторжан. Заключённые вывесили на своих бараках чёрные знамёна с тонкой красной каймой по низу, символизирующие их тяжёлую жизнь (с хрупкой надеждой на светлое будущее) и траур по погибшим товарищам.
   Наконец-таки приехала комиссия из Москвы под руководством полковника ГБ Кузнецова М.В. [помощник Берии Л.П.]. Специально выбранные делегаты от з/к [первоначально от слов – заключённый каналоармеец или строитель ББК (т.е. Беломоро-Балтийский канал)] выдвинули следующие требования: Сократить рабочий день с 10-12 часов до 7-8; Полная выплата заработанных денег, из них половину заработка выдавать на руки, остальные на лицевой счёт; Улучшение  бытовых условий, медицинского обслуживания и культмассовой работы; Снятие решёток и замков с дверей бараков; Отмена ношения номеров на одежде; Снять ограничение на переписку с родственниками; Пересмотреть дела политзаключённых;  Отпустить из лагерей инвалидов; Отправить иностранцев на родину; Смягчить наказания за нарушение режима; Гарантировать безопасность лагерным делегатам; И главное – наказать виновных в произволе лагерных служащих.
   Такие пустяковые требования, как ношение номеров, отмена запирания бараков на ночь, и, вообще, снятие решёток и замков с окон и дверей, было выполнено сразу же. По остальным вопросам Кузнецов обещался довести сведения до руководства.
   Удовлетворённые узники согласились приостановить забастовку. Но, когда полковник уехал, были арестованы и посажены в карцер главные «бунтовщики», то есть, активисты. Из-за этого произвола администрации, лагерные волнения продолжились.
   В ходе неповиновения заключённые вскрыли сейф начальника лагеря и обнаружили списки всех «стукачей». З/к были поражены количеством завербованных узников. Хотя, по правде сказать, основная масса, насильственно принуждённых к сотрудничеству зэков, доносить на товарищей и не собиралась, а числилась лишь номинально. А большинство ярых добровольных осведомителей и з/к, несогласных с действиями восставших, были всего лишь изолированы от остальных заключённых в  отдельный барак. Восставшие держали лагерный порядок и самостоятельно осуществляли охрану лагеря. Кто-то придумал запускать в небо листовки на воздушных змеях, которые пролетали до 20-30 километров, чтобы жители Норильска не опасались волнений среди  заключённых, а донесли всем гражданам страны о произволе, творящемся на зоне. Выпускались и стенгазеты.
   Когда полковник ГБ Кузнецов Н.В. вернулся в Москву, его начальника Берию Л.П. как раз арестовали, а его заместителю во что бы то ни стало надо было доказать, что в «Горлаге» при Берии произошло антисоветское контрреволюционное вооружённое восстание. И Кузнецову были даны соответствующие указания. Вернувшись в Норильск, он не стал больше вести переговоров, а вызвал из Красноярска, вооруженные автоматами, части Внутренних войск, которые устроили кровавую вакханалию над неповинными зэками.
   Третье отделение лагеря, в котором содержался и Пигмей, продержалось до начала августа, когда всех оставшихся непокорных зэков краснопёрые балдохи [солдаты, то есть, военнослужащие ВВ] выдавили в тундру и перестреляли почти всех. Пигмею удалось бежать. Он намеревался добраться до порта Дудинка и оттуда, каким-нибудь грузовым теплоходом (или баржой) «зайцем» доплыть до Красноярска, чтобы там попытаться добиться справедливости. Однако в Дудинке ВОХРа [Вооружённая охрана] устроила за ним погоню, но ему опять удалось сбежать в лесотундру. Хотя, теперь он, как говорят зэки – обломал рога, что означает – совершить побег в неизвестность.
   Это лето и так было гнилое, а тут ещё рано выпал снег…
   Силы непокорного зэка Пигмея находились на исходе. Согреться было нечем, есть тоже нечего, и, что же, теперь, делать, он не знал. Присев на поваленное ветром тундровое деревцо, он стал рамсить [размышлять] о своей жизни. За что его так жестоко наказала Родина, которой он всю жизнь честно служил? Нет! Это не Родина, а, облечённые властью, циничные подонки определили ему такую судьбу!
   А звали этого з/к, в прошлой жизни - Шебалин Василий Никитович, осуждённый Особой «тройкой» за измену Родине (под именем Сурова Василия Венедиктовича) на 25 лет с дополнительными пятью годами поражения прав. Сюда он попал осенью прошлого 1952 года с этапом из Карагандинского особого лагеря, где так же участвовал в подобном восстании…

О С Т Е Х Б Ю Р О

   Весной 1936 года молодого специалиста, девятнадцатилетнего выпускника Ленинградского кораблестроительного техникума Шебалина Василия, как отличника учёбы, распределили работать в морском филиале «Остехбюро» [Особое техническое бюро]  города Ленинграда. Год назад он проходил практику здесь на «Судмехе» № 196 [Судостроительно-механический завод] при строительстве сверхмалой подводной лодки «Пигмей». Шебалин занимался усовершенствованием клапанов высокого давления для балластных цистерн АПЛ. Однако он успел основательно изучить и всё устройство этой автономной подводной лодки. Старания Василия не остались незамеченными, и руководство ОТБ  подало на него заявку, по окончании им техникума. Прибыв на своё первое место работы, Шебалин узнал, что АПЛ «Пигмей» ещё осенью перевезли по железной дороге на доводку и сдаточные испытания в Балаклаву, то есть в городок, расположенный рядом с Севастополем. И он очень обрадовался, когда его тоже командировали туда, в помощники к главному конструктору 3-его отдела «Остехбюро» Константину Афанасьевичу Щукину.
   Особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения  [Опытно-конструкторская организация по созданию образцов новой перспективной техники] было создано в 1921 году по постановлению  Совета труда и обороны. Мандат на руководство бюро, подписанный самим В.И.Лениным, был выдан талантливому конструктору Владимиру Ивановичу Бекаури.
   Многие гениальные идеи Остехбюро значительно опережали своё время, и на их воплощение в те годы ещё не имелось ни технической, ни научной базы. Например, подводные, дистанционно управляемые по радио,  дроны были изобретены его конструкторами, ещё тогда. Радиоуправляемые мины, танки и самолёты (без экипажей), так же сконструированы и испытаны здесь. Знаменитые кумулятивные снаряды тоже изобретены ими. Многие их работы актуальны и через сто лет, а посему, сведения о них до сих пор особо засекречены.
   Сколько бы они ещё придумали, если бы не завистники и скрытые враги, засевшие в органах НКВД. Забегая вперёд, можно сказать, что после серии неудачных испытаний новой техники, что совершенно естественно при разработке новых систем вооружения, сотрудник Особого отдела НКВД при Остехбюро Грунский А.П., в целях продвижения собственной карьеры или из-за боязни ответственности, в страхе за свою шкуру, сфабриковал фальшивое дело о вредительстве. Большинство руководителей отделов были арестованы [Им вменялась растрата государственных денег на неосуществимые фантастические проекты!]. А их начальника Бекаури В.И. и главного конструктора АПЛ «Пигмей» Щукина Ф.В. расстреляли, в результате, все основные работы в бюро были приостановлены, а само Остехбюро в 1939 году расформировали. Вот так один, самый настоящий, враг народа сумел уничтожить целую оборонную организацию! Если бы этим конструкторам дали возможность осуществить все свои проекты, то неизвестно ещё, как бы их изобретения  могли себя показать в надвигающейся мировой войне. Хотя…
   Ну, обо всём подробнее будет рассказано далее…
   Однако вернёмся в 1936 год к Василию Шебалину. Он был очень рад назначению на АПЛ «Пигмей» и незамедлительно выехал поездом в Севастополь до Балаклавы.


А П Л   « П И Г М Е Й »
 
   Одними из главных конструкторских разработок морского направления Остехбюро были сверхмалые подводные лодки, которыми занимался, созданный в 1934 году 1-ый отдел. Первым детищем конструкторов этого отдела стала лодка под шифром АПСС [Аэро-подводный Самодвижущийся Снаряд или Автономное подводное специальное судно]. Возглавлял группу конструкторов инженер Старчик К.В., курировал их работу начальник Остехбюро В.И.Бекаури. Работы велись совместно с Ленинградским военно-морским НИИ связи, так как лодка планировалась, как телемеханическая [то есть, радиоуправляемая].
   Лодка была 10-ти метров в длину. Её полный вес составлял 7,2 – 8,5 тонн. В носу располагался заряд, весом в 360 кг. При скорости хода 4,5 узла [чуть более 8 км/ч], в зависимости от количества элементов батареи, лодка могла самостоятельно двигаться до 5 часов. Фактически это была управляемая торпеда, носителем которой являлся гидросамолёт АНТ-22. Этот аэроплан мог доставить лодку на расстояние в 500-600 км. С него же и осуществлялось радиоуправление на УКВ в надводном положении и ДВ – в подводном (на глубине от 3-х до 10-ти метров).
   Следующей модификацией была не аэро, а автономная ПЛ. Она могла выпускаться с большой подводной лодки, и управлялась одним водителем. В её арсенале уже имелась одна, отделяющаяся при запуске, 457 мм торпеда. Таким образом, эта АПЛ была уже не одноразовой!
   Эти разработки позволили создать проект более крупной и, совершенно, автономной сверхмалой подводной лодки. Какой-то остряк дал головной лодке, задуманной серии СМПЛ, название - «Пигмей». Сфера производства была незнакомой, и конструкторская работа продвигалась с трудом. Но, после полуторамесячной командировки Бекаури в Италию, для изучения  передовых перспективных разработок в этой области, дело сдвинулось с мёртвого якоря. [Эта командировка ещё припомнится ему фальсификаторами от НКВД.]
   Строили лодку, как указывалось выше, на заводе «Судмех» №196. После первых успешных испытаний на Балтике (в районе Ораниенбаума), лодку перевезли к Чёрному морю, в Севастополь. Где следующие  испытания должны были проходить в Карантинной бухте. А пока подлодку перевели в Балаклаву на базу «Остехбюро» для подготовки к приёмо-сдаточным испытаниям. Там, на местном судоремонтном заводе, имеющиеся специалисты должны были довести её «до ума».
   АПЛ «Пигмей» получилась водоизмещением 18,6 тонны; длиной – 16,4 м; шириной – 2,62 м. Глубина погружения лодки была рассчитана до 30-ти метров; автономность – 3-ое суток при дальности плавания на поверхности – 290 миль на 5-ти узлах [около 540 км при 9 км/ч], по водой – 15-20 миль на 3-х узлах [не более 37 км при 5,5 км/ч]; вооружение – два  457 мм торпедных аппарата открытого типа и пулемёт ДП 7,62мм; экипаж – 4 человека.
   Такие подводные лодки были новинкой в советском военном флоте. У нас ещё не была разработана тактика применения подобных аппаратов. А, между тем, зарубежные морские специалисты давно определили, что эти СМПЛ исключительно пригодны для боевых действий в прибрежных водах и портах противника. Но у руководства Рабоче-крестьянского Красного флота ещё не было полного понимания в этом вопросе, а потому, создалось некоторое пренебрежение к этакому новому направлению в ВМФ. Это отношение дало свои отрицательные результаты, которые сказались на дальнейшем продвижении в создании сконструированной серии СМПЛ.  АПЛ «Пигмей» не повезло…
   Так, серьёзные испытания с самого начала не задались. Во-первых, на ещё «сырую» лодку, требующую большой доводки, против своей воли, в августе 1936 года был назначен командиром случайный человек. Старший лейтенант Б.А.Успенский с самого начала невзлюбил лодку и видел в ней одни лишь только недостатки (о чём и изложил в своём злополучном рапорте, усугубившем в дальнейшем судьбу её создателей). Любой, самый элементарно здравомыслящий, человек понимает то, что, как ты относишься к технике, так и она ответит тебе. А к кораблю, тем более, надо относиться, как к живому существу! Эту истину вам любой опытный моряк может подтвердить. Во-вторых, у работников судоремзавода тоже не было никакой заинтересованности к лодке. Назначенный, главным сдатчиком флоту АПЛ «Пигмей», Щукин К.А. весь исходил на нервы, чтобы, хоть чего-то, добиться в помощи от завода по модернизации лодки. Ресурсы дизеля и электромотора вырабатывались, а результаты были – почти нулевыми. Ну, а, вскоре, будет и, в-третьих, когда арестуют всех конструкторов этой АПЛ.
   Вот, в это самое, весьма сложное, время (в доводке лодки) и прибыл Василий Шебалин на судоремзавод в Балаклаву.


Н О В Ы Й   С О Т Р У Д Н И К

   Вася с детства любил технику и был способен к ней. Соседям по дому и коммуналке он ремонтировал примусы, паял медные чайники и кастрюли. Он брался даже за ремонт граммофонов и современных патефонов. Василий умудрялся вытачивать на отцовском, небольшом токарном, станочке или напильниками в тисках новые детали для механизмов, взамен износившихся. Его отец Никита Ксенафонтович был известным в Питере мастером  кустарём - одиночкой. В подвале дома, где они жили, у него была маленькая мастерская. Сын с детства помогал отцу и кое-чему успел научиться у него. Но отец умер рано, когда сыну было ещё только не полных десять лет. Мальчик продолжил заниматься ремеслом отца, но его мать (Катерина Ивановна) хотела, чтобы сын получил настоящее техническое образование, и, по окончании семилетки, Василий поступил в кораблестроительный техникум на факультет механики. Почему-то больше всего ему, в самом начале учёбы, запомнилась лекция об устройстве зубов шестерёнок. Преподаватель кафедры ТММ [Теория машин и механизмов] задал ему вопрос:
«Скажите, студент Шебалин, что вы знаете о точности подгонки шестерней между собой в механизме?»
Василий поднялся со своего места и, откашлявшись, предположил:
«Думаю, главное это коэффициент передачи, обусловленный количеством зубов на обеих шестернях, и, конечно же, соблюдение соосности»
«Молодец, сразу же заметна Ваша техническая подкованность. А, что Вы скажете о подгонке зубов между собой?»
«Наверное, главное, это одинаковая высота зубьев, их шаг и форма соприкосновения овальных поверхностей между собой?!»
«Отлично! Вот Вы и подвели нас к самому главному! Действительно, для простоты изготовления, форма изгиба зуба представляет собой овал. Но! В дальнейшем, для таких шестерней требуется долгая тщательная притирка во время обкатки механизма! Как Вы думаете, Василий, из-за чего?»
«Очевидно, из-за неточности изготовления!»
«И опять Вы, молодец, но не только поэтому. Всё дело в том, что настоящая  идеальная линия соприкосновения зубьев имеет форму, немного отличную от овала и называется она – эвольвента (или эвольвентное зубчатое зацепление)! Вот эту самую линию, а, вернее, эвольвентный профиль,  на сегодняшнем занятии  мы и будем вычислять и вычерчивать!»
   Сладостные студенческие годы пролетели, как одно мгновение. Василий Шебалин подошёл к окончанию учёбы одним из лучших выпускников и получил прекрасное распределение на работу. О таком - мечтали многие! Из него получился толковый механик. По одному только виду или звуку в моторе, он мог определить неисправность, которую был в силах устранить своими умелыми руками. Это и было написано в его выпускной характеристике из техникума. Характеристику, вместе с командировочным предписанием и со своим, полученным ещё в Ленинграде, удостоверением  в должности младшего инженера «Остехбюро», Шебалин В.Н. и предъявил, прибыв на судоремзавод (к его будущему рабочему месту), своему непосредственному руководителю – ответственному инженеру Щукину К.А..
    Константин Афанасьевич повертел – повертел в руках эту писульку (характеристикам, он, откровенно говоря, не очень-то и доверял) и предложил пройтись с ним к пирсу, где был крепко пришвартован «Пигмей», подключенный к береговой электросети.  Собственно говоря, он ожидал опытного инженера, а не прибывшего в его распоряжение миниатюрного выпускника – юнца. И это его начало разочаровывать и раздражать. Однако, чем чёрт не шутит, и для проверки способностей своего нового помощника, он позвал его за собой в чрево подлодки – неудачницы. Подведя Шебалина (в кормовом отсеке) к электромотору, Щукин ненадолго запустил его, сначала на холостых оборотах, а затем, кратковременно, и под нагрузкой. После отключения, как бы насмешливо экзаменуя Василия, Константин Афанасьевич спросил у него, что тот думает о состоянии этого электромеханизма.
«По всей вероятности здесь имеет место несогласование ротора мотора и вала лодки. Необходима более точная регулировка, иначе, от вибрации и повышенной нагрузки, может выйти из строя сам электромотор!» - просто ответил Василий.
«Это то, понятно, а вот, как сделать эту юстировку, технически, пока что, не ясно! Что ж, я доволен Вами. Устраивайтесь на берегу, я могу дать Вам адрес, где можно остановиться. И завтра же выходите на работу к восьми ноль - ноль» - сказал Щукин, всё ж таки  обрадовавшись, сразу же поняв, что к нему приставили способного помощника…
   Василий шёл в гору по улице, с примыкающими по обе стороны узкими террасными проулками  [то есть, расположенными на разных уровнях] по указанному адресу. Погода стояла отличная, и настроение, под стать ей, было приподнятым. Он шёл по дороге вдоль заборов, сложенных из осколков скальных пород, и вдыхал целебный крымский воздух, пропитанный ароматом, цветущих вокруг, садов. Наконец, он подошёл к аккуратненькому домику, окруженному ухоженным фруктовым садом и со шпалерами, обвитыми виноградными лозами.
   Во дворе молоденькая стройная красивая девушка подвязывала ветви и обрезала секатором засохшие побеги виноградной лозы. Василий вежливо обратился к ней из-за невысокого гранитного забора:
«Здравствуйте! Не это ли дом Анны Петровны Костенко?»
Девушка распрямилась и ответила:
«Да. Это моя мама. Проходите, пожалуйста!»
Василий со своим чемоданчиком прошёл через калитку на просторный двор. Он хотел объяснить – зачем пришёл, но девушка и сама догадалась об этом:
«Вы, наверное, от Константина Афанасьевича? Он говорил, что скоро к нему приедет помощник и просил маму временно приютить Вас. Так, это Вы и есть? Меня зовут Галина, можно, просто, Галя, а Вас?»
«Василий Шебалин, то есть – просто Вася!»
«Мама скоро придёт, а Вы, Вася, проходите в дом, там для Вас приготовлена комнатка! Можете умыться с дороги, вода в рукомойнике нагрелась на солнце. А я сейчас поставлю самовар, скоро будем пить чай» - совершенно по-домашнему приветливо сообщила Галя.
   Василий радостно про себя отметил: «Какие же здесь все хорошие, добрые люди!»
Вскоре пришла и сама хозяйка, а тут и самовар подоспел.
   За столом они разговорились. Оказалось, что раньше у хозяев квартировал сам Константин Афанасьевич, но недавно ему выделили комнату в новом доме от судоремзавода, и он обещал порекомендовать их гостеприимный дом другому жильцу, так как скоро приедет новый сотрудник их бюро.
   Как женщины ни старались вести домашнее хозяйство, но Василию сразу же бросилось в глаза отсутствие мужской руки в их доме. И после обеда он переоделся в рабочую одежду (в парусиновые штаны и тельняшку, которые выдала ему Галя) и взялся чинить деревянные ворота их каменного забора, благо инструменты имелись в сарае. А когда он увидел, что Анна Петровна взялась перекапывать грядку на огороде, он, по-хозяйски, отстранил её и сам взялся за перекопку. Земля была тяжёлая, постоянно попадалась мраморно-гранитная крошка и камни, которые Василий откидывал в сторону. И тут к забору с той стороны подошёл сосед. Ехидный старичок (с характерным татарским акцентом) глубокомысленно отметил вслух, так, чтобы его услышал Василий:
«А в прошлом годе здеся земля перекапывало другая матросик, кхе-кхе…»
Василий ничего не ответил остряку, а про себя подумал:
«Мало ли кто здесь работал, моё то, какое дело?!»
   Оказалось, что Анна Петровна трудится маляром на судоремзаводе, а Галя только что окончила второй курс медицинского училища в Севастополе, и сейчас у неё начались каникулы. Старшая сестра Гали – Раиса служила телефонисткой в военной учебной части младшего комсостава  Морпогранохраны НКВД. Недавно она вышла замуж. Её муж - Николай Васильевич Когут был старшиной  (сверхсрочником) и служил командиром отделения рулевой группы на подводной лодке Черноморского флота. Они жили отдельно от матери Раи в своей комнате, выделенной мужу ОМИСом флота [Квартирно-эксплуатационная часть (КЭЧ) – подразделение Отряда морской инженерной службы].


З Н А К О М С Т В О   С О   С Т А Р Ы М   З Н А К О М Ы М

   Василий был, в общем-то, симпатичным парнем, но вот только как-то не вышел ростом, даже, полностью выпрямляя спину и вытягивая шею на медкомиссии, он всё равно не дотягивал до ста шестидесяти – двух сантиметров. От этого у него возник комплекс, что хорошая девушка никогда не обратит на него внимание. Зато он мог для ремонта пролезть в такие тесные пространства, куда немногие мужчины могли поместиться. Такие люди особенно ценились в подводном флоте. В подлодке, где каждый лишний сантиметр имел большое значение, такой миниатюрный работник был просто незаменим.
   «Пигмей» для Василия был старым знакомым, но, вот, в морской работе он его ещё не видел. Когда он пришёл на завод, Щукин уже ожидал его возле проходной. Сначала он сопроводил своего подручного на склад, чтобы тому выдали матросскую робу для ремонтных работ. Затем, из раздевалки они вместе направились к пирсу, где был пришвартован «Пигмей».
Константин Афанасьевич деловито строил планы на этот рабочий день:
«Так, начнём с профилактики дизеля. Надо заменить масло и масляный фильтр, а заодно и топливный фильтр, а так же - продуть форсунки  в ТНВД [Топливный насос высокого давления]»
   Когда они полезли в нутро «Пигмея», Щукин шутливо подметил:
«Да ты, Вася, по размеру просто-таки создан для миниатюрной подлодки. А то, я без тебя прямо-таки измучился, в три погибели согнувшись, работая по всяким там углам!»
   А Василию всё было нипочём, так как он уже привык к шуточкам по поводу своего роста. Он с увлечением взялся за выполнение поставленных Щукиным задач.
   Однако этого оказалось мало, так как, после выполнения, необходимых по регламенту, профилактических мероприятий, когда они запустили дизель, тот застучал и загремел, как бешеный. По звуку Василий сразу же определил, что сработались пальцы, и лопнул шатун в одном цилиндре. Так что работы тут было на несколько дней.
«Что-то рано захворал мой старый знакомый! Да и много ли он успел отработать? Здесь загадка таится в чём-то другом, но пока не ясно в чём, надо разбираться» - размышлял младший инженер Шебалин.
   Работа была тяжелая, но молодой организм Василия быстро восстанавливался. Домой вернувшись, он, после ужина, всегда брался и за какую-нибудь домашнюю работу. То воды с колонки натаскает, а то и берётся всем соседям кастрюли паять, благо большой паяльник и пищевое олово в кладовой хозяев имелись.
   Как-то всё тот же язвительный старичок, сосед по имени Мустафа, встретив его на улице, предупредил Василия «по-свойски»:
«Ты, жигит [татарск. – парень], сильно, то тут не старайся. У них отец и муж была петлюровец, и расстреляна большевиками. Лучше уж тебе съехать от них! Это точно, я тебе говорю!»
   Василий покачал головой и,  молча, прошёл мимо, думая: «Твоё счастье, пиявка, что ты старик, а то врезал бы тебе по подлой твоей физиономии…»
   Больше недели они только вдвоём со Щукиным возились с дизельным мотором, но, всё-таки, кое-как подремонтировали его. Однако заводские специалисты не хотели принимать никакого участия в этих ремонтах, так как требовали полный комплект схем на мини подлодку, который всё ещё никак не присылали из Ленинграда.
   Ну, а инженеры ленинградцы быстро сработались на общей одержимости – хорошенько подготовить АПЛ «Пигмей» к испытаниям. И, хоть у них и была большая разница в возрасте, между ними сложились хорошие, приятельские отношения.
   Наступил август, и на их СМПЛ прибыл, назначенный командованием ВМФ, командир – старлей Успенский Борис Александрович, бывший до этого старпомом на подлодке А(г)-3 (из состава 1-ой Бригады подводных лодок). Назначен он был не по своей воле, а по приказу военно-морского начальства. С первого же этот дня человек, привыкший к командованию на большой лодке «Агешке», начал критиковать «Пигмей» (пренебрежительно называя его "самотопом") за его размеры и за «никакие» условия существования на нём. Главное, он не понимал и не хотел понимать: «Зачем нужны такие козявки на подплаве?». То, что подобные лодки японцев, итальянцев и немцев уже действовали, и  успешно, в прибрежной зоне чужих вод, у своих противников, он не считал их преимуществом. Зато все недостатки АПЛ этот старлей, совершенно не сомневаясь,  полагал, что видит их, причём, безусловно!


П Р И Ё М О   -   С Д А Т О Ч Н Ы Е   И С П Ы Т А Н И Я

  К этому времени в подчинение к Щукину всё-таки была выделена бригада ремонтников завода. Но выполняли они только те работы и в том объёме, которые им поручал главный инженер-сдатчик, и не более, не проявляя при этом, собственной инициативы и смекалки. Похоже, им было всё равно, как будут проходить испытания. И только одному человеку, как себе, мог доверять Константин Афанасьевич – своему помощнику младшему инженеру Шебалину.
   Испытаниям подлодки, всё же, была придана наивысшая степень секретности – режим «ОС» [Особая секретность]. Руководство флота распорядилось проводить эти испытания только лишь в Карантинной бухте, и то, по ночам.
   В помощь Успенскому командование ВМФ выделило от 2-ой Бригады подводных лодок, недавно дислоцированной в Балаклаве, двух лейтенантов и старшину 1 статьи - рулевым на лодку. Кстати, рулевым оказался Когут Николай (да-да, муж Раисы). Всему экипажу выдали кожаные непромокаемые штаны и длинные куртки - регланы. Экипаж был обучен управлению лодкой и снабжён дыхательными спасательными аппаратами (на случай аварии и других непредвиденных обстоятельств).
   Когда «Пигмей» отчалил от пирса, его дизель работал более - менее терпимо. Что было дальше, инженерам-сдатчикам стало известно только после возвращения АПЛ.
   При погружении не был вовремя перекрыт выхлопной клапан дизеля, и в него попала морская забортная вода. Погружение лодки пошло слишком быстро, и за предельной глубиной стали травить манометры высокого давления, возможно, ещё и от вибрации, которую пока не удалось полностью устранить. А когда возвращались назад, то моряки еле сориентировались, так как магнитный компас начал врать на 36 градусов. Войдя в Балаклавскую бухту, испорченный дизель дымил и грохотал на всю округу.
   Сойдя с лодки, её временный сдаточный командир, на чём свет стоит, взялся костерить её конструкторов и инженеров – доводчиков. Щукин и Шебалин ничего не ответили на его грубость, но когда выяснили, от чего загублен дизель и предъявили претензии Успенскому, он послал их по известному адресу!
   Новый дизельный мотор взять было неоткуда, и сдатчикам пришлось перебрать испорченный, в котором, до конца устранить неисправность на данном этапе не представлялось возможности. А девиацию компАса, получившуюся из-за близости расположения электрических кабелей, удалость устранить установкой дополнительных магнитов в противовес возникшей магнитной индукции  электрического поля.
   На следующее испытание, вместо одного из лейтенантов, инженер – механиком пошёл сам Василий Шебалин. В этот раз предстояло испытать новые торпеды, которые крепились снаружи корпуса лодки. При обучении, старлею было сказано, что выпускать торпеды, находящиеся по бокам не следует во время манёвра. Но Успенский был, как говорится: «Сам с усам!» Выйдя в район торпедных стрельб, он с разворота хотел лихо поразить учебную цель. Но одна торпеда оказалась бракованной, и, просто, утонула, а другая, из-за манёвра, который совершала лодка, зацепилась кормовой частью за корпус АПЛ и погнула своё хвостовое оперение. В результате чего, торпеда начала делать круговые движения. Циркулируя вокруг «Пигмея», она чуть было не поразила его самого. Хорошо, что инженер Шебалин вовремя вмешался в управление лодкой и предотвратил аварию, совершив срочное погружение! Это ещё больше разозлило Успенского, и полностью отвратило его от лодки, на которую он был назначен, по его же словам: «Как случайно… попавший в командиры СМПЛ по стихийным обстоятельствам!»
   И хотя испытания нового образца прошли вполне благополучно для начального этапа, Успенский «накатал телегу» чуть ли не самому Начальнику Военно-Морских Сил, чтобы его отстранили от «командирства» этой, ни к чему непригодной, подлодки, а дальнейшие её испытания и вовсе (мол, надо было) прекратить. А пока рассматривался его рапорт, он умудрился сжечь электромотор лодки, предельно и длительно превысив нагрузку на него. Заменить электродвигатель пока было нечем, а его перемотка требовала много труда, времени и дополнительных материалов. Так что, на этом вот, весьма печальном и бесславном, эпизоде, недавно начавшиеся приёмные испытания  непредвиденно прервались.
   Успенский не принимал никаких упрёков от сдатчиков в свой адрес. Он был очень рад, когда его отозвали и назначили  служить на одну из лодок 2-ой бригады. [Войну он встретит капитаном третьего ранга, но в 1944 году, в чине капраза, погибнет в тылу в автокатастрофе (очевидно, от кармы не всегда удаётся уйти). Его кляузу «возьмут остриём на своё копьё» враги советского государства, и под каток репрессий попадут многие талантливые инженеры. Расстреляют и Старчика К.В., и Бекаури В.И., и Щукина Ф.В.. Через год отзовут в Ленинград Константина Афанасьевича, там арестуют, и тоже («до кучи») расстреляют. Но, как оказалось, что всё дело о мнимом вредительстве состояло лишь в том, что долгое время работу «Остехбюро» курировал сам,  репрессированный вскоре, военачальник Тухачевский М.Н..]
   «Остехбюро» расформировали. А оставшихся на свободе сотрудников определили работать в закрытой, печально знаменитой, «шарашке». Ну, а, заброшенный, «Пигмей» потихоньку начали разукомплектовывать!..
   Но, о своей судьбе пока никто не знает. А Шебалину Василию Никитовичу через полгода вручили повестку на военную службу [очевидно, это его и спасло от репрессии!]. Ещё до весны 1937 года они с Константином Афанасьевичем самостоятельно занимались устранением или, почти что, лечением детских болезней многострадального детища «Остехбюро» - сверхмалой АПЛ «Пигмей». Вскоре прекратилась всякая помощь и техническое снабжение со стороны завода «Судомех», а после пришёл и приказ: «Законсервировать подлодку».
   Василий душевно распрощался со своим шефом Щукиным К.А. и с хозяевами жилища, где он обитал целый год. Но погрустневшей Гале он обещать написать письмо.
   Перед отъездом он ещё раз зашёл на завод и попрощался со своим  «Пигмеем», как с живым существом!


В О Е Н Н О   -   М О Р С К О Е   У Ч И Л И Щ Е

   На комиссии в военкомате Василию Шебалину, как дипломированному специалисту, предложили поступить на ускоренные годичные курсы командного состава подплава в, только что созданное, Второе (Севастопольское) ВМУ [Военно-морское училище]. Он согласился, и вскоре уже надел курсантскую военно-морскую форму.
   На пятидесяти гектарах между бухтами Стрелецкая и Песчаная, на базе бывшей береговой артиллерии казематного типа, построенной ещё перед империалистической войной, и на пустыре вокруг него  начиналось строительство второго (после единственного Ленинградского) в стране Советов ВМУ. Начальником училища был назначен флагман второго ранга Озолин Яков Иванович. Под его непосредственным руководством происходило строительство учебных, вспомогательных и жилых помещений, устройство всей инфраструктуры, набор преподавательского и курсантского состава, укомплектование вспомогательных кадров.
   Поначалу курсанты жили в палатках и в землянках и сами помогали в строительстве. Но уже  7 ноября 1937 года они приняли Военную присягу, и учёба приобрела более интенсивный характер.
   За всё это время Василий ни разу не смог вырваться в Балаклаву. Если и были редкие увольнения, так он встречался с Галиной (или переписывался с ней). Но он всегда передавал через неё приветы Константину Афанасьевичу и родным Гали. В конце 1937 года Щукин уехал в Ленинград и пропал без вести, что с ним случилось (?), Шебалин так и не узнал.
   В училище преподавали всю военно-морскую науку. От обязанностей рядового состава до действий командира корабля в бою. Кроме командного факультета, Василий, что естественно, в параллель занимался и на инженерном факультете. Поэтому, учёба его затянулась, но он получил самое полное, по тем временам, военно-морское образование и вышел в отличники по обеим дисциплинам.
   К тому времени и Галина уже закончила своё обучение. Она проходила обязательную последипломную практику в Севастопольском гарнизонном госпитале. Через несколько месяцев и у Василия должно было состояться распределение.
   И вот, в одно из увольнений произошло следующее. Галя долго ждала объяснений от Василия, но он, как будто бы и не замечая её чувств, а всё время вёл с ней дружеские беседы и надоедал своими техническими идеями. Наконец-таки, она сама решилась выяснить их отношения. И, как говорят пираты, пошла на абордаж:
«Послушай, Вася! Долго ты ещё будешь ходить вокруг, да около? Неужели, я совсем не нравлюсь тебе, как женщина?»
Растерянный Василий, помедлив, ответил ей:
«Да, разве в такого низкорослого, как я, можно влюбиться? Ты то, мне с самой нашей первой встречи люба! Но, люб ли я тебе? Вот вопрос!»
«Дурачок! Ну, разве всё дело в росте, милый мой? Да ты, хоть и мал, но самый большой и любимый для меня человек на всём белом свете! Ведь я давно собираюсь за тебя замуж, отчего же ты медлишь, желанный мой?»
Вместо слов Василий обнял Галину и поцеловал её в губы…
   Свадьба была скромной, на ней присутствовали лишь немногочисленные родственники Галины и несколько товарищей Василия. Приехала в Балаклаву, по этому поводу, и мать Васи – Катерина Ивановна. Молодые жалели только,  что Константина Афанасьевича в этот счастливый день не было рядом с ними.
   Вскоре, весной 1939 года, лейтенант Василий Никитович Шебалин получил свое первое военное распределение на, недавно созданный, Северный флот, и он (с молодой женой) поехал в далёкий северный гарнизон для продолжения службы.



В О Е Н Н А Я   С Л У Ж Б А   Н А   Д А Л Ё К О М   С Е В Е Р Е

   Когда они прибыли в Североморск, на главную базу Северного флота, лейтенанта Шебалина направили служить в, недавно созданную, первую Отдельную бригаду подводных лодок, дислоцированную в  городе Полярный.
   Раньше город носил имя  в честь императора Александра III – Александровск-на-Мурмане [город основан в 1899 году на берегу незамерзающей Екатерининской гавани - бухты на северо-западе Кольского полуострова]. Но в 1933 году, когда там побывала партийно-правительственная комиссия во главе с И.В.Сталиным, было принято решение вместе с переименованием городка [сначала в г. Полярное - до 1939 года], разместить там базу военных кораблей Северной флотилии. А в начале 1938 года там и была сформирована та самая бригада ПЛ, куда  через год приехала семья Шебалиных.
   Поначалу их разместили в общежитии, но городок быстро строился, и уже летом им выделили большую однокомнатную квартиру. Это было-таки полным комфортом!
   Василий получил назначение инженером-механиком на среднюю подводную лодку типа – «Щ». А Галину Васильевну Шебалину определили работать медсестрой в госпитале военно-морской базы с присвоением ей звания – младший лейтенант медицинской службы, но в начале лета она ушла в декретный отпуск. Как же был счастлив Василий, когда жена в августе месяце 1939 года родила ему сына. Галина настояла на том, чтобы назвать мальчика Васей, так же, как мужа и своего отца, которого она (по далёкому своему малолетству) совсем и не помнит. Василий не возражал.
   Казалось, вот оно – настало полное счастье, но 30 ноября 1939 года началась Советско-финская война. Надо было срочно чего-то решать: оставаться здесь или же уезжать Галине с сыном к своей матери в Балаклаву. На что Галя ответила мужу:
«Ты думаешь, если мы уедем отсюда, мне будет спокойнее? Да я вся изведусь на нервах в тревогах о тебе, Вася. Уж лучше мы будем рядом! Нет, мы остаёмся!»
«Но тебе же, будет трудно одной с ребёнком, может быть, мы попросим мою маму приехать сюда? Вдвоём вам будет легче!» - предложил Василий.
«Ну, если ты так хочешь, пусть приезжает, если сможет, конечно!» - неуверенно ответила Галя, не зная, как это они ещё уживутся со свекровью.
   Катерина Ивановна работала парикмахером в родном городе. Василий договорился с Управлением Северного флота, и ей сделали вызов для работы в гарнизонном бытовом комплексе. Вскоре она приехала к молодым, когда сын уже собирался выйти на своей подлодке в боевой поход.
   Вообще-то, у Финляндии не было своего военного флота, и Северному флоту были поставлены следующие задачи. Осуществлять огневую поддержку 14-ой сухопутной армии, действующей на севере. Блокировать Кольский и Мотовской заливы от прохода финских катеров. С целью пресечения прорыва возможного десанта  врага, была выделена авиация и отряды подводных лодок, куда и входила «Щука», на которой служил инженером-механиком лейтенант Василий Шебалин. Кстати, перед самым походом у их старпома случился приступ аппендицита, и, посему, в этом походе Василий, согласно своему второму образованию, совмещал ещё и обязанности старшего помощника.
   Их подлодка вовремя прибыла на боевые позиции и заняла своё место. Правда, повоевать им так и не пришлось. Ведь, честно говоря, подводному флоту отводилась - совершенно вспомогательная роль. Вскоре, завершились боевые действия на суше, и «Щука», вся облепленная льдом, вернулась из похода на свою базу в Полярный.
   За образцовое несение службы, лейтенанту Шебалину В.Н., по окончании Северной войны, в феврале 1940 года Приказом Главкома СФ была объявлена «Благодарность» и  досрочно присвоено звание – старший лейтенант. А Северному флоту вручён Орден Красного Знамени, то есть флот приобрёл аббревиатуру - КСФ.


С П А С Е Н И Е   Р Ы Б А КО В

   Весной 1940 года «Щука», на которой  Василий Шебалин служил (уже официально) старшим помощником (так как бывшего старпома назначили командиром другой лодки) возвращалась из похода в свою базу. Экипаж, после успешного выполнения учебного боевого задания,  сладостно грезил об отдыхе, бане, увольнениях на берег после трудного морского похода.
   Но в это время радист подлодки принял срочное сообщение и Приказ от комбрига. Вахтенным дежурным командиром был, как раз, старший лейтенант Шебалин. Получив бланк радиограммы от радиста, он связался по внутренней связи с каютой, отдыхавшего в это время, командира и срочно вызвал его в Центральный пост, тот незамедлительно появился, понимая, что старпом не станет будить его по пустякам.
 «Товарищ капитан третьего ранга, с базы получена радиограмма. В северо-восточном секторе, от припая острова Кильдин, оторвало льдину с десятью рыбаками из рыбколхоза «Восточный Кильдин», тот, что находится в посёлке Низ, и их уносит в океан. Нам приказано: «Срочно разыскать льдину с рыбаками и доставить их на берег!»» - немного волнуясь, доложил Василий командиру.
   Была объявлена боевая тревога, и лодка направилась в район поиска в надводном положении. Снаружи, на ходовой рубке были выставлены два наблюдателя с биноклями – сигнальщик и вахтенный командир, то есть, это место занял сам старлей Шебалин. Через пару часов поиска они наткнулись на отколовшуюся огромную льдину, с северной стороны которой и находились, терпящие бедствие, рыбаки. В море сильно штормило, и существовала реальная опасность раскола этой льдины. Командир приказал своим людям покинуть верхнюю палубу. Василий и его помощник, опытный старший матрос-сигнальщик, первым заметивший рыбаков, отвязались от тумбы, к которой закреплялись в целях безопасности во время шторма, и, с ног до головы мокрые, спустились в Центральный пост.
   Обходить льдину, не было времени, и командир принял решение поднырнуть под неё и выйти с той стороны, как раз возле рыбаков.  [Несколько лет назад одна их «Щука» уже проделывала такой манёвр для попытки спасения папанинцев.] Было объявлено «Срочное погружение», и лодка, благополучно преодолев преграду под водой, вскоре вынырнула с той стороны, прямо возле группы,  дрейфовавших на льдине, рыбаков.
   Забрали людей, их улов, и, даже их небольшую лодку, на которой они не рискнули пуститься в плавание в штормовом море, и то забрали, крепко-накрепко принайтовили [закрепили] её шкертами [тонкий трос] к верхней палубе за боевой рубкой.
   Спасённые рыбаки щедро поделились с экипажем лодки своим драгоценным уловом, ради которого они так рисковали своей жизнью.
   Экипаж лодки получил «Благодарность» от командования бригады за отличное выполнение ответственного задания. А старший краснофлотец, первый заметивший льдину с рыбаками, приказам командира бригады, получил отпуск на родину. Но главной наградой для подводников была радость за спасение, терпевших бедствие, людей, и счастье, встречавших их подлодку на причале посёлка Низ, родственников рыбаков!
   Вскоре Василию и Галине предоставили очередной отпуск. И они решили все вчетвером съездить к матери Галины в Балаклаву, благо у Катерины Ивановны тоже предстоял отпуск. Они очень сдружились с Галиной, хотя той, всё-таки, иногда приходилось терпеть, немного командирский нрав свекрови. Но семейных конфликтов (почти) не случалось…



О Т П У С К

   Двое суток они добирались пассажирским поездом от Мурманска до Севастополя. С маленьким ребёнком – это далековато, но у них было отдельное купе, так что ехали вполне с комфортом. В Севастополе, от железнодорожного вокзала, Василий взял такси до Балаклавы (с оплатой обратной дороги, хотя таксист вряд ли поехал обратно «порожняком» [то есть, без пассажиров]). Но северяне хорошо зарабатывали и на такой пустяк совершенно не обратили внимания.
   Сердце Галины ликовало, она с радостью вглядывалась в родные пейзажи, в горные долины, перевалы, покрытые маковым цветом, во все живописные виды, пролетающие за окном быстрого автомобиля. Миновав горный перевал по серпантинной дороге, такси въехало в Балаклаву. Нарядно одетая Анна Петровна уже поджидала гостей у калитки своего дома. Первой из машины выскочила Галина и бросилась обнимать и целовать свою мать. За ней вышла Катерина Ивановна с внуком за руку, со сватьей они тоже обнялись и расцеловались. Только маленький Вася всё пытался увернуться от нежностей незнакомой ему женщины. Последним подошёл Василий, который расплатился с водителем и выгрузил свой багаж из машины. Он по-родственному обнялся с тёщей, которая его расцеловала.
   Цветущий сад был сказочно красив. Внук, не привыкший к роскошной растительности, с удивлением рассматривал фруктовые насаждения второй своей бабушки. Но он быстро освоился и перестал сторониться, родной ему, бабы Ани.
   Вечером к ним пришли сестра Рая с мужем Николаем (его лодка С-32 стояла в Балаклаве на профилактике) и трёхлетней дочкой Леночкой. Сестры радостно поздоровались, мужчины по-дружески обнялись. Леночка тут же взяла шефство над своим младшим двоюродным братиком. Васильку она сразу же пришлась по сердцу, и он стал везде бегать за ней следом, а она командовала им, хотя он ещё толком и не научился разговаривать.
  За столом беседа лилась беспрерывно. От  Анны Петровны, трудившейся на судоремзаводе, и от Николая Василий узнал, что их с Константином Афанасьевичем любимое детище «Остехбюро», АПЛ «Пигмей», после нескольких лет ожидания своей участи у Балаклавского пирса, отбуксировали в Орджоникидзе (что возле Феодосии) и вытащили «на стенку» завода «Гидроприбор». Там, он и покоится без дела…
   Когда, через несколько дней, Василий с женой и сынишкой прогуливался по набережной Балаклавы, он случайно встретил там своего старого знакомого, бывшего сотрудника «Остехбюро» инженера Завадского Виктора Николаевича. Тот не сразу узнал во встречном мужчине того, возмужавшего теперь, юного практиканта, что работал у них в Ленинградском бюро пять лет назад.
   Галина, из деликатности, оставила мужчин одних, отведя сына к киоску с мороженым. А Василий тут же принялся тет-а-тет выспрашивать подробности: «Что же толком произошло с их бюро?»
   Виктор Николаевич, из предосторожности, тщательно подбирал каждое слово, чтобы, не дай Бог, не сболтнуть чего лишнего. Он поведал Василию, что их бюро расформировали, а сотрудников отправили – кого куда. Причину он не стал подробно объяснять, сказал только, что, по-видимому, их работу признали неэффективной. А на вопрос Виктора, где же сейчас трудится Константин Афанасьевич Щукин, шепнул, что ходят слухи, будто бы он сгинул в застенках НКВД, так же, как и все руководители «Остехбюро», а большего он не знает. Но пусть лучше Василий поведает о себе. Тот рассказал о своих делах, и, в свою очередь, поинтересовался, что Завадский сам здесь делает. Тот, как-то, немного призадумавшись, просто ответил Василию:
«Я курирую постройку одного из Командных пунктов Черноморского флота здесь, в Балаклаве, и нам чертовски не хватает грамотного инженера механика и опытного командира подводника для консультации. И если ты согласишься, я договорюсь на самом высшем уровне о твоём переводе сюда к нам, во вторую бригаду Черноморского подплава!»
«Предложение, конечно, заманчивое, но вряд ли меня отпустят с Севера раньше, чем через год»
«Ничего страшного. У нас сейчас пока идут дноуглубительные работы и расширение штольни для малых подводных лодок, а вот к оборудованию пункта мы думаем приступить, как раз, к началу следующего года. Вот тогда и понадобятся твои знания и опыт. Ну, что? Если тебе нужно посоветоваться с женой – это правильно! Надумаешь, позвони мне вот по этому телефону» - Завадский написал номер телефона на листке, вырванном из своей записной книжки, и отдал его, перед прощанием, Шебалину.
   Когда Виктор Николаевич ушёл, раскланявшись напоследок с Галиной Васильевной, Василий рассказал ей о предложении Завадского и напоследок тихонько добавил:
«Кажется, нашего Константина Афанасьевича, за нашу с ним добросовестную работу и беззаветную преданность «Пигмею», послали на эшафот. И, теперь, я просто обязан доказать, что наше с ним дело было не зряшным, а нужным стране. Я доведу его дело до конца. А, поэтому, мне нужно, во что бы то ни стало, вернуться сюда!»
   Галина не стала возражать мужу, тем более, что ей и самой давно уже очень  хотелось   возвратиться домой в Балаклаву.
   На следующий день Василий всё-таки позвонил Завадскому, тот попросил перезвонить ему через несколько дней. А, когда они после созвонились, Виктор Николаевич пригласил его зайти к ним в «контору». Там  Шебалин написал рапорт на имя Командующего Черноморским флотом с просьбой перевода его во вторую бригаду подводных лодок. Этот рапорт Завадский сам взялся продвигать по всем инстанциям.
   Далее отпуск прошёл без особых новостей, как говорится: «Солнце, Воздух и Вода!»
Вскоре вся семья, отдохнув и набравшись сил, вернулась назад, в Полярный.
   Прошло ещё несколько месяцев. Василий подумал, что Завадский не смог продвинуть его рапорт. Но в феврале 1941 года старший лейтенант Шебалин В.Н. получил перевод и предписание – явиться для продолжения службы в Главный штаб Черноморского флота в Севастополе.





С Н О В А   В   Б А Л А К Л А В Е

   Как же была счастлива Галина, ведь она тоже получила перевод в Севастопольский гарнизонный госпиталь, где ранее проходила практику. Одной только Катерине Ивановне эта разлука не сулила ничего хорошего. Её контракт заканчивался лишь в августе 1941 года, и она собиралась вернуться в Ленинград. Но жизнь постоянно вносит свои коррективы в планы людей, иногда, относительно, удачные…
   Василий получил назначение в Балаклаву, в штаб второй бригады подводных лодок на должность главного механика, с присвоением ему звания – капитан-лейтенант. Галине предстояло работать в Севастополе, но это не смущало её, так как служба там проходила по сменам, а между Севастополем и Балаклавой было налажено прекрасное автобусное сообщение.
    Кроме службы в самой бригаде, Василий всецело был занят на оборудовании подземного Командного пункта «Голубь», строящегося на восточном склоне горы, с романтичным названием, Таврос. [До начала войны этот комплекс подплава так и не был окончательно достроен. В 1947 году, по приказу И.В.Сталина, начались проектные работы по строительству нового, расширенного подземного комплекса по ремонту подводных лодок, который строили с 1953 года в течение  8-9 лет. С развалом СССР, комплекс был заброшен, и разграблен вандалами. Потом, энтузиасты организовали там музей. В наши дни, там планируется восстановить прежний комплекс, но в улучшенном виде.]
   С юго-западной стороны в горе Таврос, ещё с незапамятных времён, имелся большой грот с узким подводным входом в него. Вход этот расширили (до 10-12 метров) и углубили (до 7-8 метров). Пещеру увеличили до размеров, чтобы там могла разместиться для начала хотя бы малая ПЛ, и была пробита галерея, в которой проложили рельсы узкоколейки, до складов и командного пункта. Там же был вырублен склад для торпед и прочего вооружения. Небольшая пещера для продовольственного склада, тоже имелась. Внутри, в изолированной полости, в горе, к тому же, находился и мощный бензоэлектрогенератор (с большим запасам бензинового топлива) для выработки собственной электроэнергии (на экстренный случай). В минно-торпедном пещерном отсеке имелся боезапас, мины, торпеды и  тали к ним, и другое оборудование. А также везде были проложены кабели телефонной связи. Все основные и дополнительные (аварийные) входы были закамуфлированы маскировочными сетями, так что, снаружи их не было видно.
   Василий планировал восстановить «Пигмея» и привести его своим ходом сюда, в подземный завод, чтобы окончательно доработать здесь его механизмы. Он выпросил командировку на завод «Гидроприбор», чтобы проверить нынешнее состояние АПЛ. Когда он приехал в Орджоникидзе и своими глазами увидел их, с Константином Афанасьевичем, любимца, то чуть не ужаснулся. Если с корпусом лодки всё было в порядке, то внутри она была частично разукомплектована, а если говорить прямо, то, попросту, раскурочена. Он долго и внимательно изучал поломки и записывал недостающие приборы и механизмы, благо главные из них, никуда больше не подходили, поэтому остались здесь на своих местах. С грустными мыслями и с большим списком необходимого оборудования он вернулся в Балаклаву. Но в своей Второй бригаде ПЛ он первоначально получил отказ. Тогда он обратился к куратору строительства командного пункта Завадскому В. Н.:
«Виктор Николаевич! Дорогой! Мне очень нужно восстановить эту лодку. Я её знаю намного лучше, чем любые эксперты, которые поставили на ней крест. В неё вложено много не только моего труда, а ещё и беззаветного труда Константина Щукина. Я должен доказать, что не было никакой вины в его действиях, и вернуть, если не жизнь, то хотя бы честь своему дорогому наставнику и другу! К тому же она может очень пригодиться здесь!»
Он долго ещё приводил всякие аргументы в пользу восстановления «Пигмея» и, наконец, уговорил его. Тот пообещал помочь:
«Хорошо, я договорюсь, чтобы Вам выдали всё необходимое, Василий Никитович. Но работать там Вам придётся в счёт своего отпуска. И людей Вам я тоже не могу дать. Ну, если только кто, по собственной воле и в личное время, пожелает Вам помочь»
   Василий уговорил корабельное начальство – отпустить, поработать с ним, своего свояка Николая Когута, согласившегося с ним поработать, пока его подлодка С-32 стоит в ремонте. И вскоре они выехали в Орджоникидзе на экспериментальный завод, где стоял «на стенке» их подводный аппарат. Целый месяц они провозились и, всё-таки им удалось почти восстановить «Пигмей». Теперь дело осталось только за кое-какими мелочами и испытаниями этой сверхмалой подводной лодки. Они договорились об охране лодки и уехали назад, в Балаклаву. Июньский день был короткий, субботний, так что, друзья  решили для начала сходить в баню, немного отдохнуть от трудной работы. А уж в понедельник приступить к руководству бригады с просьбой о разрешении перевода СМПЛ в Балаклаву для её дальнейших испытаний. Но…



В О Й Н А   Н А Ч А Л А С Ь

   Поздним вечером, безо всяких на то объяснений, была объявлена общая боевая тревога и сбор по бригаде. А в 3 часа 15 минут 22 июня 1941 года прилетели фашистские бомбардировщики и принялись бомбить Севастополь. Но флот встретил их в полной боевой готовности (№1) и дал достойный отпор стервятникам Гитлера. Те набросали кучу бесконтактных мин на парашютах (в районе рейда Севастополя), в надежде запереть наш флот в порту и базах, но это им пока что не удалось…
   Сказать, что это была неожиданность для советских людей – мало, это был шок. Даже сам Сталин, на первых порах, растерялся, и, вместо него, днём 22 июня, по радио выступил председатель СНК [Совет Народных Комиссаров] Молотов В.М., который и сообщил о начале войны с Германией.
   С первых же дней войны Балаклаву готовили к обороне. Недавно вырубленные штольни «Рудоуправления» срочно переоборудовались под бомбоубежища.
   Срочно образованный городской штаб обороны начал принимать экстренные меры по  оборудованию и снабжению многочисленных военных укреплений вокруг Балаклавы.
   Василий Шебалин занялся обустройством грота для приёма малых ПЛ. В готовые для монтажа оборудования искусственные пещеры горы Таврос незамедлительно завозилось оружие, боеприпасы и продовольствие. Срочно был приготовлен дополнительный запас из 450 мм торпед, запчасти для ремонта МПЛ [Малая подлодка], аквалангистское и прочее снаряжение. На всякий случай был заминирован главный вход со стороны бухты, у восточного подножия горы Таврос.
   Василию нынче стало не до забот и мыслей об АПЛ «Пигмей».
   А подлодка С-32, на которой служил  главстаршина Когут Николай, ушла в первый боевой поход на патрулирование в район мыса Сарыч.
    На Севастополь фашисты совершали, со своей страшной педантичностью, регулярные налёты с бомбометанием. Наших истребителей не хватало, а те, что и были, значительно уступали немецким самолётам по своим техническим параметрам. Но, однако же, используя неимоверную манёвренность, советские лётчики на менее быстрых «Ишачках», всё-таки умудрялись сбивать фашистские скоростные «Мессершмитты». Все ждали, что наша Красная армия вскоре остановит немцев с их приспешниками и погонит эту многочисленную орду назад. Но этого не случилось. Фронт стремительно расползался на восток, вглубь советской территории.
   Василий очень переживал за жену. На Балаклаву, пока она не попала в зону боевых действий, не так уж и часто сбрасывались фашистские бомбы, а вот на госпиталь, где служила старшей медсестрой лейтенант медслужбы Галина Шебалина, они сыпались регулярно. Видя, как приближается фронт, Василий всё больше задумывался об эвакуации своих родных на восток страны. Но, пока что, такой возможности не было. Все железные дороги были забиты военными эшелонами, а отправлять семью морем, Василий опасался. И, как оказалось, не зря.
   В начале ноября фашистскими самолётами был потоплен грузопассажирский санитарный теплоход «Армения» у побережья Крыма. На теплоходе эвакуировались 23 госпиталя с ранеными и персоналом (в том числе и Главного госпиталя ЧФ, где служила Галина Шебалина), сотрудники детского пионерлагеря «Артек» с семьями, партийные чиновники, тоже с семьями, просто жители Севастополя, в общем, несколько тысяч человек. «Армения» вышла в нелётную пасмурную погоду, но на траверзе Ялты неожиданно тучи рассеялись. И, хотя теплоход шёл под охраной сторожевого катера, этого, как, оказалось,  мало, чтобы надёжно отразить воздушную атаку, внезапно появившихся, фашистских самолётов торпедоносцев («Хейнкелей-111»). Две, попавшие в борт «Армении», торпеды погубили теплоход и тысячи жизней людей вместе с ним. И хотя, как оказалось, шлюпки всё-таки успели спустить на воду, теплоход затонул за несколько минут! Это была самая страшная трагедия (из многих, произошедших кораблекрушений во время войны), случившаяся с санитарно-госпитальным судном на Чёрном море…
    А Галине Васильевне, в последний момент, разрешили съездить домой, чтобы забрать  свою семью. Однако пока она добиралась до Балаклавы, да ещё  бегала за сестрой, чтобы захватить и её с дочкой. И, опять же, она пыталась сообщить мужу об их отъезде. Так что, пока впятером (ещё с матерью и сынишкой)  они добирались до Севастополя, теплоход ушёл. Но вскоре пришла страшная весть! Не многим спасённым счастливчикам удалось вернуться в Севастополь, после этой ужасной морской катастрофы госпитального корабля! Фашистские асы летуны видели красные кресты над судном, но их это не остановило. Ведь сам фюрер повелел убивать русских без сожаления!
   Кстати, что характерно. Природой женщине дана сама возможность дарить жизнь, но это правило - не для фашисток. Одна нацистская сучка-пилотка из Люфтваффе очень любила «свободную воздушную охоту», она делала налёты на пионерлагерь «Артек», чтобы расстреливать там детишек! Да…
   В прошлом месяце (в октябре) фашисты, под командованием генерала фон Манштейна ворвались в Крым и, таким образом, они отрезали пути сухопутной эвакуации. Так что, наши беженцы вернулись в Балаклаву. Галина Шебалина перешла на службу в, только что организованный в штольне  «Рудоуправления», Балаклавский военный медпункт.
   От Катерины Ивановны недавно пришло (с последней оказией) запоздалое письмо, в котором она сообщала, что «застряла» в Полярном. Пока - до окончания боевых действий, но надеялась, что это будет -  ненадолго.
   Вскоре, капитан-лейтенант Шебалин В.Н. получил назначение на подлодку С-32 в должности помощника командира корабля.



Н А   П О Д Л О Д К Е   С – 3 2

   Командовал подводной лодкой С-32, недавно повышенный в звании, капитан третьего ранга Павленко Стефан Климентьевич. Лодка стояла в Балаклаве на ремонте после недавнего похода.
   Архитектура подлодки серии «Эска» отличалась смешанной конструкцией. Она имела усиленный двойной корпус: прочный – клёпанный и лёгкий – сварной. В лодке имелось семь отсеков, причём три из них являлись отсеками-убежищами, рассчитанными на давление в 10 атмосфер. Прочная боевая рубка (овальной формы) создавала минимум сопротивления при подводном ходе лодки. Система всплытия и погружения была весьма эффективной, впрочем, эта быстрота стоила жизни нескольким морякам…
   После дозора у мыса Сарыч, лодка была направлена к берегам Болгарии для высадки диверсионно-разведывательного десанта, состоящего из болгарских коммунистов. После удачного десантирования, лодку начали преследовать неудачи. Сначала её обнаружил и атаковал вражеский гидросамолёт, чем сорвал её торпедную атаку на небольшой конвой противника. Через несколько дней, идя надводным ходом, сигнальщики лодки заметили дым конвоя фашистских танкеров. Решив атаковать надводным ходом (иначе лодка могла не поспеть к месту атаки) командир объявил боевую тревогу. Стоящий на вахте (в Центральном посту) в это время старшина по ошибке решил, что была подана команда на погружение. [Очень странно! Он что, не знал, что на верхней палубе находятся люди?] Этот недотёпа открыл кингстоны и включил вентиляцию цистерн главного балласта. Лодка устремилась под воду, да так быстро, что командир едва успел нырнуть из рубки с ходового мостика  вниз, внутрь лодки и задраить за собой люк, оставив четырёх своих вахтенных краснофлотцев на верхней палубе. Он моментально дал команду на всплытие, но людей на палубе уже не оказалось. Вот так! Из-за глупой безалаберности вахтенного старшины, этак, бездарно, по трагической ошибке погибли люди!
   Вообще-то, у самой лодки были и другие отличительные качества: весьма длительная автономность, сверхвысокая маневренность, высокая надводная [около 20 узлов (35-37 км/ч)] и подводная [около 9 узлов (16,5 км/ч)] скорости. И, тем не менее, в октябре 1941 года, увидев румынские корабли, выставлявшие мины у мыса Эмине, командир не смог вывести лодку в атаку из-за невыгодного курсового угла. Да…
   А ещё у подлодки было, к тому же, прекрасное вооружение: четыре носовых и два кормовых аппарата на 12 торпед запаса; одно 100 мм и другое 45 мм орудия. Поэтому, лодку вскоре  и привлекли к обстрелу крымского побережья, занятого врагом. Получив ответным ударом повреждения, подлодка снова отправилась на ремонт в Балаклаву.
   Вот тогда-то и назначили Василия Шебалина служить на этой лодке, кстати, вместе, со своим свояком  и другом – Николаем Когутом, который, теперь, занял должность боцмана, вместо того старшины, допустившего роковую ошибку, стоившую жизни людям.
   После ремонта, в марте 1942 года лодка вышла в поход к Босфору в район Агатополя [Или Ахтебол, по-турецки]. Но и в этот раз поход прошёл неудачно, более того, лодка получила повреждения, по счастью, сработавшая вражеская мина в этот раз не утопила лодку. После ремонта, в мае месяце лодку направили в состав сил снабжения Севастополя. Но и из Балаклавы подлодка уходила не «порожняком». На ней эвакуировались раненые,  женщины и дети Балаклавы. Оставаться здесь было смертельно опасно. Враг находился  уже на подступах к Балаклавским горам. Шебалину и Когуту вовремя удалось эвакуировать свои семьи на их подлодке в порт Батуми. Галина ещё и сопровождала там большую группу раненых бойцов. В общем, людей было, как «сельдей в бочке»!



П Р О В О Д Ы   И   Г И Б Е Л Ь   С – 3 2


   В Батуми скопилось много эвакуированных. Этот город уже не походил на довоенный беззаботный курорт. Галину определили на службу в военный госпиталь. Но остальным беженцам здесь делать было нечего. К тому же, неизвестно, до каких земель ещё доберётся немец. И Василий приказал тёще и свояченице с обоими  детьми ехать дальше на восток. А тёща всё пыталась расспросить зятя: «Ну, где? Где же нам остановиться и ожидать вас?»
Василий и сам не знал где, а поэтому неудачно пошутил:
«Где-где… да хоть в Караганде!»
Вот туда-то, как раз, и направились наши эвакуированные беженцы. Галина была на дежурстве и простилась с родными на пороге своего госпиталя. Маленький Вася ничего не понимал, почему это мама обнимает его, целует и плачет. Пятилетняя Леночка, наоборот, радовалась, что больше не надо будет прятаться в бомбоубежище от страшных самолётов с пулемётами и бомбами. Раиса сначала была по-деловому спокойна и, только, когда на железнодорожном вокзале, уже у вагона поезда, она прощалась с мужем Николаем, то не выдержала и тоже заплакала.
«Ну, что ты, Раечка, родная! Не на веки же прощаемся. Побьём гадов, и скоро снова будем все вместе!» - целуя, подбадривал жену Коля.
Глядя на маму и тётю, заплакали и дети, а бабушка принялась их успокаивать.
   Поезд тронулся, но теперь они были спокойны за своих самых близких родных, и Василий, и Николай. Проводив эвакуированных родственников, они поспешили на свою лодку, так как уже скоро намечался выход.
   Начав одновременно в группе походы с боеприпасами, топливом и продуктами, С-32 успела совершить больше походов, чем другие лодки. Обратным рейсом из Севастополя  они вывозили раненых и мирное население. Слабо проявив себя ранее, командиру хотелось, хотя бы тут, наверстать упущенное. Секрет оборотистости С-32 состоял в следующем: лодка выходила из баз в тёмное время суток и успевала до рассвета подальше отойти от берега. Всё время она шла надводным ходом на большой скорости. Почти до конца июня экипажу С-32 удалось доставить в осаждённый город 320 тонн боеприпасов; 160 тонн горючего; эвакуировать более 140 раненых и гражданских лиц.
   26 июня 1942 года лодка везла в город Севастополь 40 тонн боеприпасов и 32 тонны топлива. Сначала всё шло, как обычно. При подходе к ЮБК [Южный берег Крыма] на верхней палубе уже стояли готовые к отражению атаки матросы и старшины. Вахтенным начальником в этот час был капитан-лейтенант Шебалин. В качестве сигнальщика, рядом со старпомом стоял сам боцман Когут. Когда вдали показался берег, Василий доложил об этом в центральный пост командиру. Наверное, надо было идти на погружение, но лодка опаздывала к намеченному сроку. Уже начало смеркаться, и командир надеялся пройти, как можно ближе, к осаждённому Севастополю. Но в районе мыса Айтодор лодку неожиданно атаковали вражеские самолёты морской авиации. Ни увернуться, ни уйти на глубину лодка не успела, очевидно, в этот раз командир хотел дождаться спуска всех людей с верхней палубы. Однако в этот момент сразу две торпеды, почти одновременно, ударили в борт лодки.  [Вполне вероятно, что одну из торпед выпустил какой-то, притаившийся в подводной засаде, вражеский унтерсибот!?]
   Раздался страшный двойной взрыв. Людей с палубы лодки моментально сбросило в воду, а перегруженная подлодка камнем упала на дно. Из 55 членов экипажа, находившихся в этот день на С-32, 48 погибли вместе с лодкой (в том числе и командир - капитан 3 ранга Павленко С.К.).
   От взрыва Шебалина контузило, его без сознания выбросило с ходовой рубки. Рядом с ним в воде оказался главстаршина Когут. Он не бросил друга, командира и родственника, и старался держать его голову над водой, благо на обоих были надеты спасательные пояса. Чудом спасшиеся матросы старались держаться вместе. Через некоторое время  подошёл сторожевой катер и подобрал из воды, оставшихся в живых, моряков на свой борт. Только на катере Василий очнулся и стал расспрашивать Николая, что же случилось, и, как они сюда попали. Тот поведал ему о судьбе их подлодки. Вскоре сторожевик доставил всех спасённых моряков на берег, обратно в Балаклаву.



И   С Н О В А   Н А   Б Е Р Е Г У

   А Балаклава держалась из последних сил. Ещё в ноябре сорок первого, из остатков различных отступивших войск, матросов Морпогранохраны НКВД и из пограничников с соседних застав был сформирован «сводный полк погранвойск НКВД», через два месяца он стал именоваться 456-ым стрелковым полком 109-ой стрелковой дивизии.
   Особенно усугубилось положение Севастополя и, прикрывавшей его с юго-востока, Балаклавы, когда в мае 1942 года советские войска оставили Керчь. [По некоторым сведениям: отдельные очаги сопротивления оставались в городе и до августа, а в Аджимушкайских каменоломнях бои шли аж до октября месяца!]
   И тогда, высвободившиеся полчища злобных вражин кинулись к осаждённому Севастополю. Наших войск в этом направлении почти не было. Например, Феодосию немцы взяли абсолютно без боя. [Там, на пути германских войск стояла 63-я горнострелковая дивизия, не блещущая дисциплиной, в большинстве своём состоящая из грузин и других кавказцев. При первых же ударах гитлеровцев они сдавались без боя. И потом, многие из них перешли на службу в абверовские грузинские спецподразделения «Бергманн» и «Тамара»!]
   А, когда фашисты подошли и заняли позиции на Балаклавских горах (особенно высоту 212,1), то начали беспрепятственно обстреливать город. Ещё враги придумали себе зверскую забаву: они спускали по склонам гор на дома людей горящие бочки, начинённые взрывчаткой, мазутом и прочим горючим веществом! Наши бойцы расстреливали эти, катящиеся вниз, бочки. А мирное население в большинстве своём, которое не успело эвакуироваться, укрывалось в штольне «Рудоуправления». Там даже школа работала [После захвата Балаклавы, фашисты расстреляли, арестованную ими, учительницу!].
   Но отважных защитников Балаклавы не так-то просто было выбить из их долговременных огневых точек, которых повсюду было множество. Даже старинные стены Генуэзской крепости, на которой наши бойцы вывесили большой плакат «Смерть фашистским оккупантам», помогали, укрывавшимся за ними, балаклавским защитникам.
   А 18-я батарея (на мысе Фиолент), прозванная фашистами, как «Кентавр-2», и в последние дни обороны не раз отбивала попытки врага, подойти к Балаклаве с моря. Мастерски уничтожала фашистов и батарея «Кентавр-1».
   Спасшиеся моряки с ПЛ С-32 влились в ряды защитников Балаклавы, но долго повоевать им тут не удалось. Через четыре дня вице-адмирал Октябрьский и большинство руководителей СОР [Севастопольский оборонительный район] благополучно эвакуировались авиацией и подводными лодками, бросив на произвол судьбы своих подчинённых - десятки тысяч простых защитников Крыма и гражданское население. Из-за, возникшей, в результате, полной дезорганизации обороны, нехватки боеприпасов и питания, Севастополь пал. На генерала Петра Георгиевича Новикова, бежавший в тыл, Октябрьский цинично возложил обязанности командующего обороной и эвакуацией, прекрасно понимая, что её для простых защитников Крыма, просто, не будет!..
   Когда последний отряд обороны Крыма фашисты вытеснили к мысу Херсонес, раненого генерал-майора Новикова П.Г. бойцы пытались эвакуировать с этого оставшегося «островка обороны» последним катером. Но этот катер был подбит фашистами, а генерал пленён. [Генерал Новиков П.Г. был замучен в гитлеровских застенках!]
 Оставшиеся защитники Балаклавы ушли в горы: на перевал и в Байдарскую долину. Там они  создали свой Балаклавский партизанский отряд.
   Вместе с ними собирались уйти из Балаклавы и оставшиеся от экипажа ПЛ С-32 каплей Шебалин и главстаршина Когут, предварительно взорвав основной вход в штольни командного пункта горы Таврос. Главную свою задачу они выполнили – теперь немцам ни за что было не попасть в подземную цитадель и ремзавод. Когда последние наши войска оставили Балаклаву, фашисты ещё некоторое время не решались войти в город. И Василий предложил Николаю забежать ненадолго  к себе домой за некоторыми вещами.  Но они, на их беду, задержались, потому что по пути наткнулись на группу погибших наших солдат, матросов и ополченцев, которых похоронили под камнями, предварительно забрав их документы и солдатские посмертные медальоны. В одном из погибших Василий узнал своего бывшего сотрудника и тезку с судоремзавода инженера Сурова Василия Венедиктовича. А собственные документы обоих, оставшихся в живых, подводников остались на погибшей подлодке. Потом они забежали на квартиру Когутов, и Николай переоделся в гражданскую одежду. То же самое сделал и Василий, когда они добрались до дома его тёщи. Предварительно они спрятали собранные документы в расщелине горы, запомнив это место. Но по одному документу, всё же, оставили себе (для конспирации). Василий забрал себе удостоверение бобыля Сурова. Да и Николай тоже взял краснофлотскую книжку сироты, судя по найденной записке в деревянном пенальном футляре [такие смертные медальоны выдавались морякам] и, к тому же, одногодки и тёзки, рулевого-моториста краснофлотца Мерзликина.


П Л Е Н Е Н И Е

   Они уже собирались было покинуть тёщин двор, когда вышли из дома. Но в это время их неожиданно окружили какие-то вооружённые люди. И среди них главным оказался тёщин сосед, тот ядовитый старичок Мустафа. Он произнёс своим обычным язвительным тоном последовательно на двух языках, чтобы его поняли пленники:
«Сез кая ;ыелдыгыз со;, егетл;р? Х;зер сезг; ашыгырга урын юк! Куда же вы собрались, жигиты? Теперя вама поспешать некуда!»
И затем Мустафа скомандовал своим башибузукам:
«Бу гяурларны кулга алу! [Арестовать этих гяуров!]»
   Их вытолкали на центральную улицу, где крымско-татарские полицаи уже формировали колонну из арестованных красноармейцев, краснофлотцев и ополченцев, не успевших покинуть Балаклаву, и, тоже неожиданно, захваченных в плен предателями, перебежавшими на сторону врага. Никто из пленённых не ожидал такого коварства со стороны своих же сограждан, ведь русские и татары всегда мирно жили рядом. А тут - такое?..  Подлое предательство! Они не церемонились с захваченными в плен бойцами, и если кто-то из пленников и пытался возражать им, то его тот час же, не тратя патроны, убивали ударом тяжёлой дубины по голове.
   Вскоре появились и немцы. Какой-то офицер, видимо важный чин из тыловых частей, на ломаном русском обратился к группе пленных, где стояли и Василий с Николаем:
«Имеются ли среди арестованных технические специалисты? Пусть выйдут из строя!»
Василий подумал: «А не есть ли в этом возможность побега?» И шепнул Николаю:
«Может быть, рискнём?»
   Пока тот раздумывал, из строя уже вышли человек десять, все они были шофёрами.
«А есть ли инженеры?» - снова спросил тыловик.
И тут инициативу опять проявил тёщин сосед Мустафа:
«Есть, есть, господина офицер! Вот – Василий, моя соседа, и её дружка  они инженер с морской завода»
  Он прикладом винтовки обоих вытолкал из строя. Офицер подошёл к ним и потребовал предъявить документы. Василий, молча, машинально отдал ему удостоверение из своей куртки, Николай последовал его примеру. Офицер прочитал:
«Суров Василий Венедиктович, инженер завода «Судмех»»
Оторвавшись от чтения, он вопросительно глянул на тещиного соседа. Тот утвердительно закивал: «Яхши, Яхши это он, Василий, совсем он! И другой оттэдава!»
Хорошо, что этот предатель ни разу так и не увидел Василия в военной форме.
Отобранных специалистов отделили и пока временно отправили в помещение гарнизонной гауптвахты Балаклавы. Остальных погнали пешим ходом в сторону Бахчисарая, и далее, до Джанкоя, где находился временный дулаг, то есть пересыльный лагерь. Однако большой части пленных туда не доведётся попасть. По долгой, трудной и голодной дороге, фашисты постоянно безжалостно расстреливали раненых и ослабших военнопленных. Особенно свирепствовали при этом охранники из западных областей Украины и крымско-татарские перебежчики…


Д О П Р О С

   Пока они дожидались своей участи, друзья шёпотом договорились между собой, чтобы их показания не рознились. Особенно Василий в разговоре напирал на работу со сверхмалой подлодкой. В ней то и состоит его, быстро созревший, план побега.
   Утром их всё-таки накормили какой-то брюквенной баландой, и начались допросы. Вскоре очередь дошла и до Сурова. Василия привели к какому-то инженеру в офицерской форме. Перед ним на столе лежало наполовину обгоревшее, без фотографии, «Личное дело» инженера Сурова. Немец представился: «Оберлейтенант инженер Эрих Фрелинг», он прекрасно говорил по-русски:
«Вот, из вашего личного «Дела» нам стало известно, что вы занимались наладкой СМПЛ на заводе. Вы не отрицаете этого?»
«Чего уж тут отрицать? Я прекрасно знаю этот подводный аппарат, но вряд ли он остался цел, после таких боёв!»
«Представьте себе – целёхонек! Да, и боев то там почти, что не было. Вот, посмотрите сами, я недавно его сфотографировал» - он протянул Василию фотографию его любимого «Пигмея», стоящего на «стенке» [на подставках – ложементах].
«А смогли бы вы его восстановить, хотя бы до уровня судоходности?»
«Думаю, что смог бы!»
«Да вы присядьте (при этом, Фрелинг кивнул на табурет, и Василий сел, куда ему указали) разговор предстоит большой! А, что вам для этого потребуется?»
«Эта тема мне очень интересна! Ну, во-первых, мне нужны хотя бы два помощника. Одного из них я прихватил с собой, это Николай Мерзликин, он сейчас в камере, другого позже подберём, если вы мне предложите подходящих людей, я сам выберу и договорюсь. Ну, и, во-вторых, конечно же, понадобятся приборы и материалы. Возможно, что-то ещё осталось здесь, на заводе…»
   Разговор затянулся, по его окончании враги расстались довольные друг другом.
   С Николаем разговор был коротким. Офицер просто спросил, есть ли у того желание опять поработать под началом Сурова, и, получив от того утвердительный ответ, отпустил его в камеру.
   Вскоре Сурову предоставили списки арестованных специалистов, тот сразу же обратил внимание на фамилию – Завадский. Он попросил разрешение у офицера, чтобы не затрагивать самолюбие своего бывшего начальника, поговорить с ним наедине. Фрелинг согласился.
   Когда к Василию в камеру привели Виктора Николаевича, то он его еле узнал, до чего тот исхудал, оброс щетиной и осунулся, да и одет он был в какое-то грязное рваньё. Завадский, увидев чистенького Шебалина, обомлел от изумления. Но тот, не дав ему опомниться, незамедлительно  взял инициативу разговора в свои руки, то есть, в уста, конечно же, и сразу обратился к своему, пленённому фашистами начальнику, как к хорошо знакомому собеседнику:
«Меня зовут Суров Василий Венедиктович, когда то я работал простым инженером под Вашим руководством, помните меня, Виктор Николаевич?» - громко произнёс Василий удивлённому Завадскому и незаметно подмигнул ему. Тот уже что-то начинал понимать и подыграл ему:
«Да, я помню вас, Суров, как исполнительного и грамотного инженера. Но что вы сейчас тут делаете?»
Понимая, что их всё равно подслушивают, Василий, как можно доходчивее, чтобы Завадский понял его двойной намёк, громко сказал:
«Германское командование предложило мне заняться нашей несостоявшейся сверхмалой подлодкой. Мне нужен грамотный помощник. Это путь к настоящей свободе для нас. Прошу Вас, поверьте мне, и согласитесь поработать со мной. (И шёпотом добавил!) Не пожалеете!»
«Что ж? Можно попробовать!» - так же громко ответил Завадский.
В это время неожиданно отворилась дверь, и в их камеру, как бы случайно, вошёл немецкий инженер Фрелинг с вопросом:
«Ну, что? Вы договорились?»
«Договорились!» - за обоих ответил Василий.
   Через несколько дней их всех троих, вместе с отобранными материалами и приборами отвезли большим немецким катером на завод в Орджоникидзе. Фрелинг приехал туда по суше, так как он боялся военного моря.



Н А   З А В О Д Е

   Экспериментальный завод «Гидроприбор» и до войны был вполне засекреченным предприятием. А находился он на самом отшибе небольшого приморского городка Орджоникидзе, стоящего на берегу у западной кромки залива, недалеко от Феодосии.
  Завод был обнесён высоким забором с колючей проволокой. По углам были поставлены вышки с пулемётами. Так что сбежать оттуда не предоставлялось никакой возможности.
   Чтобы Фрелинг не сильно досаждал им со своими техническими вопросами, Василий решил услать его подальше.
   Ещё в самом начале ремонта Шебалин - Суров поинтересовался, как тот намерен спустить лодку на воду, если крана на заводе нет (?). И Фрелинг занялся решением этого вопроса. Сначала он хотел пригнать плавкран из румынской Констанцы. Но это было слишком далеко и опасно. Тогда он узнал, что в Керчи имеется такой кран, требующий ремонта. Вот он и выехал туда, чтобы обеспечить этот ремонт и перегонку плавкрана в Орджоникидзе.
   За нашими ремонтниками всегда следил какой-нибудь охранник. Но зная, что они имеют дело с добровольными помощниками (или хиви, как таких пленных называли немцы), охрана  не очень-то и напрягалась: «Куда им деться то с этой подводной лодки?»
В функции охранников входило лишь: вовремя вывести ремонтников на работу, сводить в столовую или ещё по каким нуждам…  Кстати, их дважды в день кормили достаточно сносно в солдатской столовой, так что Виктор Николаевич вскоре вошёл в свою весовую норму.
   Внешний вид АПЛ был вполне удовлетворительным, так как ещё накануне войны Шебалин договорился об обработке и покраске лодки снаружи. А вот доводка была очень сложной, ведь для регулировки некоторых механизмов, например, системы погружения, требовалось их опробование на воде. Но Василий понимал, что даже заикаться об этом не следует, так как Эрих, сразу же, догадается об их планах.
   А в планы Фрелинга входило следующее: отбуксировать по морю СМПЛ до Румынии в Констанцу. Там перегрузить подлодку на железнодорожную платформу и доставить её прямо в Германию, авось, да немецким конструкторам унтерсиботов может, что-то, и пригодиться из её конструкции. Тогда ему достанутся: вся слава, награды и уважение. Судьба ремонтников его мало интересовала, пускай помогут доставить аппарат в Румынию, а там – посмотрим, нужны ли они ещё…
   Вскоре к причалу завода подошёл итальянский катер со специалистами из группы мастера подводных диверсий князя Юнио Валерио Боргезе. Подчинённые «Чёрного князя», как они прозвали его между собой, покрутились-покрутились вокруг лодки, сфотографировали её и даже заглянули внутрь, но ничего интересного для себя так и не отметили. Впечатлил их лишь изящный корпус «Пигмея». С этим они и вернулись восвояси.
    А тут возвратился и сам оберлейтенант Фрелинг. И, вскоре, по его команде буксир доставил из Керчи отремонтированный плавкран. Стрела его вполне дотягивалась до АПЛ, так как она стояла недалеко от причала.
   Через месяц интенсивной работы, Суров сообщил инженеру Фрелингу о готовности к буксировке лодки. Тот обрадовано доложил своему начальству наверх. Вскоре должен был отправиться караван судов, с награбленным в Крыму имуществом, как раз, в Констанцу. Вот, с ним то и должны были буксировать «Пигмея».
   Дизель ремонтники проверили, но солярки им, «за ненадобностью» в цистерну так и не долили, а вот мощный аккумулятор (от береговой электросети) зарядить удалось. Жаль, что и навигационных приборов, кроме магнитного компАса на лодке не имелось, ну, тут уже не попросишь. А так, в общем, всё было готово к побегу!..


П О Б Е Г

   Первоначально, пленники планировали: после выхода в море, при первой же удобной возможности, обрубить конец буксирного троса, уйти под воду, там оторваться от преследования, а, затем, ночью всплыть и направиться в сторону Новороссийска. Расстояние примерно в сто двадцать морских миль было по силам для дизеля. Но топлива им не дали, а на одних аккумуляторных батареях далеко не уйдёшь. Да и в Новороссийске, кажется, уже идут бои, а идти до Батуми вообще - нереально. Следовательно, нужен был другой план.
   Виктор Николаевич спросил Василия:
«Василий Никитович, а Вы успели выполнить задание по подрыву штольни?»
«Сама штольня, думаю, цела. Мы с Николаем взорвали только центральный вход, но имеется ещё несколько замаскированных проходов внутрь горы к нашим поземным ремонтным мастерским. И вряд ли фашисты об них знают. Да и об имеющемся гроте с подводным входом со стороны моря, очевидно, им тоже неизвестно»
«А что, если нам попробовать пробраться туда на лодке?»
«Без схемы входного лабиринта попасть внутрь горы нам будет очень сложно»
«Эту схему, Василий Никитович, я по памяти помню, могу нарисовать»
«Ну, если на самой малой скорости, на мягких лапках, как говорится, то можно попробовать»
«Пробовать не получится! Надо так постараться, чтобы с первого и единственного раза пройти и не застрять там под водой!»
«Жить захочется – пройдём!»
   Чтобы не тратить электроэнергии в море, Василий ещё на стенде от береговой электросети, кроме зарядки аккумулятора, компрессорами нагнал сжатый воздух в баллоны. Выход в море был назначен на раннее утро следующего дня.
   За внезапное появление подлодок русских немцы не боялись, так как, по их мнению, они полностью контролировали прибрежные воды Крыма, и перевес в воздухе над противником у них так же был полный. Штормовой погоды не ожидалось, тумана – тоже…
   В это теплое августовское утро сам оберлейтенант Эрих Фрелинг вышел на пирс проводить их в море. После отхода лодки от причала, он собирался сразу же выехать на аэродром, чтобы, после недолгого перелёта, встречать караван в Констанце.
   Места на лодке было мало, так что контролировать действия команды назначили лишь одного, но, очень здоровенного, охранника, вооруженного автоматом. Забегая вперёд, можно рассказать, что еду, с учётом времени перехода, выделили на всех четверых, но немца, по-видимому, сразу же, укачало, и на него напал жор. Он, как будто бы, пытался, в одночасье, уничтожить все их общие продуктовые запасы. Немецкий охранник, в спасательном жилете, уселся на рубку (свои каску и ранец он оставил внутри лодки), и всю дорогу до самой Алупки фриц чего-то жевал, чтобы насытить свой огромный организм. У остальных перегонщиков ни жилетов, ни спасательных поясов не было. И аппетита, от душевного волнения, тоже…
   С подошедшего большого катера подали буксировочный трос, который Николай закрепил в носовом швартовном устройстве. Обязанности распределили следующим образом: Командное место занял Шебалин, то есть, Суров, у штурвальных рулей встал Когут, точнее, Мерзликин, а Завадский – в готовности у моторов. Отданы береговые швартовы. Буксирный катер вывел их в море, и они присоединились к каравану, следовавшему из Феодосии в Констанцу. Буксировщик  пристроился в кильватер - в самом конце караванной колонны. Подлодка, ведомая буксиром, двигалась в, так называемом, крейсерском положении [В надводном положении с незаполненными цистернами]. Корабли шли под охраной немецкого эсминца и нескольких сторожевых катеров.
   Новый план побега у пленников был такой: после прохождения  горы Аю-Даг [Медведь-гора, стоящая между Алуштой и Ялтой] – всем приготовиться к ликвидации охранника, а на траверзе Алупки (в районе горы Ай-Петри) приступить к освобождению «Пигмея». Далее, обрубить конец буксирного троса, и – к погружению! Но всё пошло не совсем так, как они задумали, хотя, даже, удачнее. А дело было так…
   После того, как они прошли Ялту, ведущее судно каравана стало забирать влево, курсом  – мористее. Беглецам медлить было опасно. Но в это время на небе появились наши бомбардировщики, и завязался бой между ними и корабельными зенитчиками. Одна из бомб упала на грузовой пароход, следующий перед лодкой. Осколком одной из бомб перебило буксирный трос, на котором шла АПЛ. В суматохе, за ними уже никто не следил. Их буксир ушёл вперёд, отстреливаясь от, нападавших на караван, самолётов.
   У Василия наготове был большой гаечный ключ 34/36, и он сверху, со всей силы, размахнувшись, ударил им, прятавшегося от осколков за рубкой, немца по голове. В это время снизу на шум взрывов из лодки выглянул Завадский, увидев распластавшегося немца, он пошутил в адрес Шебалина:
«Ну и суров же ты «Суров»!»
   Они быстренько забрали спасательный жилет, автомат и подсумок отъевшегося фрица и сбросили его огромное тело за борт. Затем нырнули в лодку и задраили люк за собой. Шёл бой, и никому в этот момент было не до них. Василий открыл кингстоны и выпускные воздушные клапаны ЦГБ [Цистерна главного балласта]. Но, поскольку в лодке не было дизельного топлива и торпед, чтобы уменьшить её плавучесть, были открыты для заполнения ещё ЦБП (Цистерна быстрого погружения) и уравнительная цистерна. И тогда, подлодка быстро пошла на погружение. Когда «Пигмей» достиг предельной глубины в 30 метров, Василий удифферентовал лодку (при помощи дифферентных цистерн) и дал команду Виктору Николаевичу на включение электромотора. Николай, управляя горизонтальными и вертикальными рулями, самым малым ходом направил АПЛ в подводном положении курсом на прибрежный посёлок Форос. Когда они прошли несколько миль. Василий немного продул ЦГБ до перископного хода лодки. В перископ он увидел, что бой окончился. А караван снова собрался в свой походный ордер и, подобрав из воды своих людей, двинулся дальше по намеченному курсу, но уже без них, посчитав, что СМПЛ затонула от одной из, попавших в неё,  бомб.
   Подлодка шла самым экономичным ходом. Через некоторое время показался мыс Сарыч, а вскоре они прошли мимо мыса Айя  и добрались, наконец, до входа в Балаклавскую бухту, перекрытую боновыми заграждениями [подводный забор с воротами (в виде металлической сетки, удерживаемой бочками – поплавками)].


В   П О Д Г О Р Н О Й   Г А В А Н И

   Опасаясь обнаружения подлодки с наблюдательных постов, экипаж «Пигмея» дождался на рейде  под водой первых сумерек. Когда немного стемнело, Василий осмелился немного приподнять перископ. Гора Таврос в лучах заката просматривалась ещё очень хорошо. По нарисованной Завадским схеме, Когут, по командам Шебалина, подвёл лодку к тому месту, где под скалой начинался проход в грот. Тогда Василий немного опустил перископ, чтобы не зацепиться им за скалу, погрузил АПЛ до глубины 6 метров и включил герметичный прожектор, который имелся в носовой части лодки. Николай моментально и аккуратно крутил штурвальное колесо, управляя лодкой по командам Василия. А Василий, присев на корточки, вглядывался в перископ, выискивая вход в подводный лабиринт. Наконец, он его обнаружил, и подлодка зашла под скалу. Казалось бы, минуты – время небольшое, но они для команды «Пигмея» тянулись сейчас очень медленно. Николай вовремя и чётко перекладывал рули с подачи Василия, и их корабль вскоре, преодолев подводный лабиринт, вошёл в просторный грот. Очень осторожно Василий управлял всплытием. Показавшаяся над водой лодка осветила своим прожектором большую подземную пещеру с удобным причалом.
   Тогда Шебалин открыл верхний герметичный люк и поднялся в рубку (с кувалдой в руке), за ним на верхнюю палубу вышел Завадский с кранцами в руках. Они вытащили длинный остаток буксировочного каната (по счастью, он не накрутился на винт), Василий разрубил его пополам ударом кувалды, положив пеньковый трос на кнехт, так что хватило из этого остатка на два приличных швартовных каната. Завадский спрыгнул на причал, когда Когут аккуратно привалил к нему лодку, а Шебалин вовремя сбросил с бортов кранцы. Они пришвартовали АПЛ за корабельные и причальные кнехты.
   На удивление Василия, воздух в пещере оказался свежим из-за сквозняков, а не душным и застоялым, как он вначале подумал, хотя, по сравнению со спёртой атмосферой в подводной лодке, он всё равно был бы, как «дым Отечества» - «сладок и приятен» [А.Грибоедов «Горе от ума»].
   Обследование пещеры и галерей они отложили до утра - слишком уж напряжённым был этот трудный день, так что прожектор отключили из экономии заряда аккумуляторной  батареи.  Друзья подкрепились пищей, которую не успел уничтожить прожорливый немец, и расположились на ночлег - поспать, кто как сумел пристроиться…
   Утром, после импровизированного завтрака всухомятку, они направились обследовать прилегающие к их пещере окрестности. Для начала они соорудили насколько факелов, обмакнув намотанное на палки тряпьё в остатки соляры из лодки. Первым делом они пошли вдоль главной галереи . Узкоколейные рельсы, уложенные на полу её коридора, привели их к другой пещере, служащей арсеналом оружейного снабжения малых подлодок. Там на стальной эстакаде они обнаружили дюжину парогазовых торпед типа 45-15, имелась к ним и ручная таль, помощью которой можно было вполне сносно поднимать их 700-килограммовый вес. Нашёлся и пулемёт ДП 7,62 мм с большим запасом патронов к нему. Далее они дошли до топливного отсека, только солярки там оказалось всего одна бочка на 200 литров. А вот бензина обнаружили пять бочек, и, что самое важное, там они нашли исправным агрегат БГ-2 [бензогенератор], которым можно было зарядить аккумуляторную батарею подлодки. В другом отсеке они наткнулись на продовольственный склад НЗ [неприкосновенный запас]. Больше ничего полезного для себя они не обнаружили и вернулись к лодке, предварительно погрузив часть продуктов на рельсовую тележку. И ещё, они прихватили с собой, полностью заправленный топливом, бензоэлектрогенератор.
   Теперь, надо было решать: что им дальше то делать (?). Имеющийся запас дизельного топлива весь поместится в расходной топливной цистерне (с отстойником), находящейся внутри лодки под подволоком дизеля.  Заполнить наружные топливные цистерны, расположенные в нижней хвостовой части лёгкого корпуса АПЛ, было нечем. С таким запасом топлива до наших позиций не дойти.
   Пока они соображали, то, первым делом, установили БГ возле трубы вентиляции, в которую вставили выхлопной патрубок. Подключили (имеющимися кабелями) электрический выход генератора к бортовой сети лодки, запустили моторный движок, и начали заряжать аккумуляторы АПЛ.
   Решение пришло само собой, и было одобрено единогласно. Наличие торпед нужного типа само привело команду беглецов к правильному выбору. Да и было огромное желание отомстить нынешним непрошеным «хозяевам» Крыма за все их злодеяния. Пока есть торпеды и возможность подзарядки батарей, они решили сражаться. Ведь в их руках сейчас было уникальное оружие. Не воспользоваться этим обстоятельством было бы верхом неблагоразумия и отступничеством перед долгом по защите Родины!


П Е Р В А Я   А Т А К А

   Руководителем их небольшого партизанского отряда они единодушно избрали Виктора Завадского. Командиром лодки стал Василий Шебалин, а его помощником и рулевым – Николай Когут. На время походов Виктор Николаевич взялся исполнять обязанности моториста и электромеханика, а, заодно, и торпедиста.
   Перед тем, как заряжать торпедные аппараты, они руками и баграми потихоньку развернули лодку носом к выходу (благо, места хватало!) и снова пришвартовали её.
   При помощи ручной тали они погрузили на рельсовую тележку две торпеды. Затем, вручную оттолкали её к лодке. Там, перецепили таль и, с её помощью, прикрепили к наружным торпедным аппаратам две красавицы торпеды, подключив управление их запуском к подлодке.
   Перед первым боевым походом все они волновались, как говорится, как невеста на выданье. Им казалось, что и «Пигмей», как живое существо, тоже неравнодушен к предстоящему важному событию.
   Ранним августовским утром Василий подал команду: «Со швартовых сняться и занять места по боевому расписанию!» Виктор и Николай скинули с кнехтов швартовные канаты и быстро скрылись в лодке, задраив за собой люк.
   Так же аккуратно, как шли сюда, они вышли через подводный лабиринт на рейд Балаклавы и двинулись на северо-запад к мысу Херсонес, после которого повернули на восток в сторону Севастополя. Но близко подходить к рейду оккупированного города они пока опасались, так как им не известны были проходы в минных полях. Весь день они прождали напрасно. Ночью всплыли проветрить отсеки.
На море был штиль, в лодку тут же хлынул свежий опьяняющий воздух, который ни кто, наверное, так не ценит, как подводники!
    На исходе следующего дня из Севастополя вышел небольшой конвой. В первую атаку подойти к конвою близко они не решились, а выпустили торпеды с расстояния примерно в одну морскую милю [1852 метра]. Приблизительно рассчитав траекторию встречи торпед и каравана, Шебалин скомандовал Завадскому: «Торпеды пли!»
Тот инициировал запуск двигателей торпед, одновременно нажав на кнопку отцепного устройства. Торпеды отошли в бока от лодки и, набирая скорость, ринулись вперёд в направлении, поддерживаемом их внутренними гироскопами. Василий напряжённо вглядывался в окуляр перископа, одновременно подав команду на разворот лодки. И все они в волнении ожидали взрывов. Но одна торпеда прошла мимо, зато другая – попала в цель. Сначала командир увидел вспышку у борта транспорта, а вскоре, взрывная волна дошла до их лодки и встряхнула её. Что ж? Дело сделано, и пора было убираться восвояси, пока враг не опомнился. Они экстренно направились курсом на Балаклаву в сторону мыса Фиолент. Но охрана каравана и не пыталась их искать, очевидно, там решили, что транспорт напоролся на сорванную плавучую мину, не замеченную сигнальщиками в сумерках. Утонуло судно или нет? Команда не решилась дожидаться результата своей атаки.
   Вскоре они уже ужинали разогретыми консервами в своём пещерном гроте.


Г О Р Я Щ Е Е   М О Р Е

   В следующий раз они дежурили уже намного мористее, но однако на траверзе всё того же Севастополя. Это они сделали с той целью, чтобы их не могли увидеть сигнальщики с немецких береговых постов. Так что, теперь можно было не только ночью, но и днем находиться в позиционном положении [то есть в полупогруженном состоянии, при котором над водой находится только боевая рубка с ходовым мостиком] для полной и свободной вентиляции воздуха внутри подлодки, поскольку слабое волнение в море это позволяло. К тому же, увеличивалась и автономность лодки, по крайней мере, в два раза, то есть можно было, чуть ли не неделю, здесь безопасно болтаться в дрейфе. К тому же имелась возможность экстренной подзарядки аккумулятора от дизеля, для которого они всё-таки уже имели небольшой запас солярки.
   И их новшество вскоре оправдалось. Через пять дней «охоты в засаде» на горизонте показался очередной караван, идущий, по-видимому, из Констанцы в Севастополь. Среди заполненных военным грузом судов выделялся большой танкер. На «Пигмее» сыграли боевую тревогу. Шебалин погрузил лодку в перископное положение и двинул АПЛ навстречу намеченной цели. До танкера оставалось около полумили, и Василий после команды: «Товсь», скомандовал: «Пли!», Завадский выпустил обе торпеды разом. Когда торпеды отсоединились, облегчённая лодка на мгновение показала рубку над водой, и её увидели сигнальщики с кораблей эскорта.
    Через полминуты обе торпеды врезались в борт танкера. От взрыва разворотило борт судна, в море вылились тысячи тонн пылающего бензина. Но одновременно в сторону лодки устремилось сразу несколько кораблей охранения. Шебалин почти мгновенно открыл все возможные клапаны и кингстоны. Таким образом, их боевой подводный корабль «Пигмей» экстренно погрузился на (максимально дозволенные) 30 метров в глубины моря. Но, вместо того, чтобы отплыть подальше в просторы моря, Шебалин направил АПЛ под горящий на поверхности бензин. Разрывы глубинных бомб начали раздаваться позади подлодки, удаляющиеся в сторону открытого моря. Возможно, немцы полагали, что там могут находиться и другие советские подводные лодки так же, как действуют и их собственные «волчьи стаи»!
   Далее Василий, чтобы ещё больше запутать противника, совершил, так называемое, подныривание под подошедший караван [Манёвр, выполняемый ПЛ для прорыва противолодочного охранения]. Затем он перевёл подлодку на самый экономичный тихий ход, и противолодочники совсем потеряли контакт с, преследуемым ими, «Пигмеем»! В этот раз лодке и её экипажу повезло, но теперь командованию германского Kriegsmarine [Военно-морской флот] доложили о действиях загадочной советской подлодки в, контролируемых ими, водах южного берега Крыма.
   Несколько дней подряд сильно штормило, так что на СМПЛ в таких условиях действовать было невозможно. А надо сказать, что пигмеевцы пользовались одним, известным только им, потайным выходом из штольни вверх наружу, чтобы посмотреть на море, подышать свежим воздухом и… погреться, ведь температура в пещере была не более +15 градусов, что для вина хорошо, а людям – зябко!
   Радость экипажа была бы полной, если бы ею можно было поделиться с Родиной, в широком смысле этого слова. И только в вахтенном журнале (случайно оставшемся на лодке за ненадобностью) Василий Шебалин карандашом записывал все победы их сверхмалой подводной лодки «Пигмей!
   Однажды вечером, во время ужина, они пришли к совместному выводу, что так воевать в одиночку можно, но не бесконечно. Вскоре у них закончатся боеприпасы, бензин и продукты питания, и, что тогда делать? Вот если бы появилась возможность добыть дизельное топливо, но полторы тонны солярки вряд ли реально выкрасть им самим у врага, значит надо искать связь с партизанами…


С У Х О П У Т Н Ы Й   Р Е Й Д

   Для начала друзья решили разведать обстановку в Балаклаве. Василий вооружился немецким автоматом «Шмайссер» МП-40 [от нем. слова  Maschinenpistole], который отбил у охранника на подлодке, а у остальных были наши винтовки трёхлинейки. Под вечер горными тропами они двинулись в сторону домика Анны Петровны, тёщи Шебалина. Но, когда они добрались до нужного адреса, то обнаружили, что дом уже заняла какая-то татарская семья. Во дворе был разведён костёр, над которым висел, вставленный в специальную треногу,  большой дымящийся казан, в котором пожилая татарка чего-то варила. Невдалеке, на большом ковре, сидели пятеро мужчин. Рядом, пирамидой были составлены их карабины. Они громко вели хозяйскую беседу на своём языке и играли в какую-то восточную игру, подкидывая кубики. К деревянным воротам тёщиного дома  был прибит гвоздями за руки, ещё живой, какой-то молодой краснофлотец. Лицо его было так избито, что, как говорится, мать родная не узнает. Он ещё стонал, а изуверы усмехались, иногда поглядывая в его сторону. Они  громко хохотали чему-то своему очень весёлому.
«Что, ещё не подохла, красная флотец?» - услышал Василий знакомый голос бывшего соседа Мустафы, подошедшего к истязаемому матросу.
   Нервы у Шебалина не выдержали, и он дал длинную очередь в сторону, сидевших на ковре, полицаев. Четверых садистов ребята уложили на месте, но сосед, несмотря на свой солидный возраст, оказался шустрым старичком, и успел перепрыгнуть через каменный заборчик к себе на участок. Шебалин пустил автоматную очередь ему вслед.  Но догонять его в наступивших сумерках было бесполезно. Василий кинулся к своему сарайчику, быстро отыскал там клещи, и они сняли с ворот забора матроса. Идти он почти не мог, так что его пришлось подхватить под бока. Надо было скорее убираться отсюда, так как на выстрелы могли прибежать немцы или полицаи. Партизаны забрали со двора оружие коллаборационистов и бросились вон из осквернённого дома, в котором выли татарки.
   Назад, так же горными тропами, они добрались на свою базу. На случай имеющихся собак-ищеек у немцев и полицаев, они заминировали вход в пещерный лабиринт, через который скрылись в сторону своего грота.
   На месте у них нашлась аптечка с йодом и бинтами. Они обмыли раны матроса чистой водой. Обработали йодом и перебинтовали руки измученного паренька. Только через сутки он пришёл в себя и узнал Шебалина и Когута:
«Товарищ капитан-лейтенант, товарищ главстаршина! Вы не узнаёте меня? Я торпедист, краснофлотец Звягинцев!»
«Это ты, Александр? Тебя и не узнать!» - удивился Шебалин.
«Ну, Санька, тебя и ухайдакали изверги! Что с тобой случилось то?» - спросил Когут паренька, спасшегося тогда вместе с ними после гибели их подлодки.
«Разбили фашисты наш отряд, один я только цел и остался. Долго мотался в горах, а партизан так и не встретил. Решил я домой забежать, узнать, что и как тут, и, хоть малость подкормиться. Я ведь местный, балаклавец. Зашёл в свой двор, а там все мои родные, родители, младшие братишка с сестрёнкой, все зверски изрублены тесаками или топорами. Теперь в Балаклаве хозяйничают крымчаки вместе с фашистами, хотя они ещё и хуже фашистов. И такое меня отчаяние взяло, думал: «Отомщу гадам!» Похоронил я своих родных на огороде. Хотел уже уйти, как меня выследил этот гадкий старичонка и привёл своих бандитов – подлых предателей. Били они меня жестоко, но, по-видимому, решили меня ещё помучить перед смертью…»
«Ничего! Этим сволочам мы отомстили, и тот гадёныш не уйдёт от нас!» - пообещал Виктор Николаевич. 


З А В Е Р Ш Е Н И Е   М О Р С К О Й   Э П О П Е И

 Связь с партизанами им так и не удалось установить. Полиция и карательные отряды, состоящие в основном из украинских националистов и крымских татар, зверствовали неимоверно. Выходить в Балаклаву стало очень опасно, и группа Завадского пока что прекратила сухопутные рейды в город. 
   Но теперь их стало четверо. Молодость и сносное питание быстро поставили на ноги молодого матроса Александра Звягинцева. И вскоре он уже, в качестве матроса – торпедиста, стал выходить в море  вместе со всем экипажем в их краткосрочные походы.
   За это время они успели потопить ещё два транспорта и буксируемый фашистами наш плавкран. Им удалось капитально повредить большой  эсминец, который остался на плаву только благодаря слаженным действиям немецкой команды, но трём катерам охранения не повезло. Это сильно разозлило руководство Кригсмарине, которое никак  не могло понять: «Откуда же берётся в их водах эта неуловимая подводная лодка?»
   И за ними началась самая настоящая охота.
   А «Пигмею» требовалась профилактика, что могли, ребята делали, но этого было мало. Бесконечно эксплуатируемый электродвигатель начинал потихоньку сдавать. Необходимо было его перебрать и снова прокрасить специальным лаком обмотки статора и ротора. Но такого лака у них не имелось в наличии, а старая лаковая изоляция пересохла от высоких  температур, при повышенных нагрузках на электродвигатель, и уже начала осыпаться. Это понимали Шебалин и Завадский, но ничего поделать так и не смогли. В предпоследнем походе по лодке уже стал распространяться запах подгоревшей обмотки.
   У них оставались всего две последние торпеды, и они решили рискнуть напоследок – сходить ещё в один боевой поход в район  Симеиза. Но в этот раз им не повезло. Они нарвались на корабль – ловушку. Были такие у фашистов специальные транспорта, начинённые пробкой для повышения их плавучести. И, всё же, удар сразу двух торпед «Пигмея» пустил-таки эту лоханку на дно. Однако их окружили, ожидавшие в засаде  нападения подлодки на «приманку», фашистские катера и начали планомерно обрабатывать этот морской квадрат малыми глубинными бомбами. Бомбёжка длилась до самой ночи. К счастью, ни одна из бомб не достала их маленькую подлодку. День закончился, но им и ночью не давали спуску, как только АПЛ пыталась скрыться на больших оборотах – сыпались глубинные бомбы.
   Каким-то чудом, к утру «Пигмею» удалось всё же выйти из опасного района. Но их резкие подводные манёвры не прошли для лодки даром: уже на подходе к Балаклавскому рейду полностью вышел из строя электромотор, и лодка легла в дрейф. Тогда моряки стали совещаться: как им теперь быть (?). В грот на неисправной лодке попасть нельзя. Можно всплыть - пока имеется такая возможность, но после этого оставлять лодку на плаву, которую может выбросить на берег в лапы врага, тоже нельзя. Тогда… необходимо: притопить подводную лодку до поры до времени. А когда вернутся наши, то они смогут поднять её со дна Чёрного моря. Так моряки и порешили!
   Все, кроме Шебалина, в спасательных поясах вышли на верхнюю палубу всплывшей АПЛ «Пигмей». Экипаж мысленно прощался со своим боевым кораблём, но Василию было не до сантиментов. Шебалин быстро, по необходимой очерёдности, открыл кингстоны и воздушные клапаны всех цистерн. Пулей выскочил он наверх и снаружи задраил кремальерой входной люк [кремальерный затвор – замок, устанавливаемый на крышках люков и переборочных дверей ПЛ для быстрого их задраивания]. Ребята уже отплыли в сторону от лодки, и Василий бросился за ними вдогонку, но он успел обернуться и взглянуть в последний момент, когда боевая рубка «Пигмея» скрылась под черноморской водой. Лодка благополучно легла ровным килем на грунт на двадцатиметровой глубине.
   На дворе стоял октябрь месяц, и море уже не было по-летнему тёплым и ласковым, да и до берега было далековато плыть. Но всем четверым морякам всё-таки удалось благополучно выбраться на сушу.
   Дело в том, что их подобрали из воды балаклавские рыбаки. Как оказалось, эта артель трудилась по приказу и на благо немцев. Но всё не так просто!
   Когда Василий увидел в лодке бросовую рыбу – катран [черноморская акула], он поинтересовался у старшего артельщика: «Зачем вам эта малосъедобная рыба?»
   Тот ответил: «Для количества! Немчура, и такую, «гросс фиш» слопает! А лучшую рыбу мы не сдаём – сами меняем на продукты (на рынке), семьи то свои кормить нужно, вот, и припрятываем перед возвращением в Балаклаву. Ведь это наше море, и наша рыба! А вас мы высадим на диком пляже Шайтан. В Балаклаву лучше не ходите – полицаи свирепствуют! Идите на север – там партизаны!»
   Рыбаки не стали интересоваться, откуда взялись эти жертвы Нептуна (?), ведь в это трудное военное время лучше поменьше знать лишнего. Однако о чём-то они, наверное, догадывались. Когда рыбаки добрались до Балаклавского пляжа, то часть улова кефали и немного спирта для «согреву» (его балаклавцы вёдрами набирали из брошенной цистерны, при отступлении наших войск) отдали спасённым «мореплавателям», которые, при прощании, их душевно поблагодарили за это!
   Рыбацкая лодка ушла, а друзья дождались вечера, и потом обошли городок вокруг по горным тропам. Уже, глубокой ночью, они дошли до своего осиротевшего грота в горе Таврос.


В   П А Р Т И З А Н А Х

   Партизанское движение в Крыму, так же, как и на других оккупированных гитлеровцами территориях, имело свою специфику. Как и во многих других местах, подготовительная работа до оккупации, в Крыму была проведена поздно, спешно и, мягко говоря, мало профессионально. И речь, в первую, очередь идёт о продовольственном снабжении и снабжении партизан вооружением. Запасы делались на пять-шесть месяцев. [Столько времени на оккупацию ошибочно отпускалось будущим руководством партизанского движения. Высшее руководство (будущих крымских партизан) заблаговременно эвакуировалось в Сочи, и с предгорья Кавказа якобы занималось этим самым «руководством»].
   Так, основные закладки для снабжения будущих партизанских отрядов  велись открыто. То есть местное население знало об этих складах, в результате, часть этого снабжения была разграблена, а сведения о другой - были выданы оккупантам местными татарскими коллаборационистами.
   Далее. Многие места закладок продуктов, медикаментов и оружия  были выбраны непрофессионально, без учёта рельефа местности, без предположительного прогноза  районов будущих боевых действий, как регулярных войск, так и партизанских бригад. В итоге, после карательной операции фашистов (под названием «Большой чёс»), врагом были выявлены остальные партизанские склады. А поэтому,  в результате неудачно сложившегося  первого этапа партизанского движения, вместо вооруженного сопротивления врагу, во многих отрядах начался голод и мор. И, что самое печальное, появились случаи дезертирства! Но, всё равно, из-за начавшегося голода в отряды перестали брать «окруженцев», а просто отбирали у них оружие, а самим им, чуть ли не советовали сдаваться в плен. Из-за чего дело доходило до крупных конфликтов, и окруженцы сами стали организовывать свои собственные отряды. Но кормить людей, всё равно, было не чем! Попытки получить продукты от населения носили конфликтный характер. А почему?
   Фельдмаршал фон Манштейн [Его повысили в звании после взятия Крыма] направил в свои войска строгую директиву. Суть, которой заключалась в следующем. Ни в коем случае не подвергать притеснениям коренное население Крыма (то есть, крымских татар), особенно деликатно относиться к мусульманским женщинам. Тем самым он подленько размежёвывал население и создавал, так называемые, зоны безопасности от партизан. К населению же других национальностей это не относилось. Наоборот, их расстреливали, как заложников, а так же, при малейшем подозрении в сочувствии к партизанам. Их грабили без зазрения совести, морили голодом, всячески эксплуатировали. Например…
   В Балаклаве, оккупированной немцами, особенно мародёрствовали их сателлиты - румынские крохоборы - солдаты, стоящие по соседству, в Кадыковке. Они не гнушались отбирать у населения даже помойные вёдра!
   И вот, когда в партизанских отрядах начался голод, народные мстители, ничтоже сумняшеся, принялись грабить, как зажиточных татар, так и обобранное русское население, чем и вызвали всеобщее законное недовольство, а то и вооружённое сопротивление!
   Во многих отрядах не могли поделить власть между собою военные и партийная номенклатура, что вносило сумятицу в действия партизан.
   Некоторые руководители партизанских отрядов заняли выжидательную позицию и бездействие, в результате – пьянство и полное разложение дисциплины. За это, Центральному штабу партизанского движения, в июле 1942 года, пришлось снять с руководящих должностей крымских партизан: командующего Алексея Васильевича Мокроусова и комиссара Серафима Владимировича Мартынова, а на их место назначили полковника Лобова Михаила Тихоновича, а комиссаром Лугового Николая Дмитриевича.  В результате этого, можно сказать, начала второго этапа партизанского движения, дело сдвинулось с неподвижной точки. В горах было устроено несколько партизанских аэродромов. И вскоре наладилось регулярное снабжение партизан по воздуху. Установилась надёжная радиосвязь с Большой землёй. Усилилась диверсионная деятельность народными мстителями. А количество партизанских отрядов увеличилось с 27-ми до 60-ти, а самих партизан вместо сотен, стало – тысячи! Партизаны начали исполнять главную свою роль – усложнять положение в тылу врага и нарушать его снабжение по крымским коммуникациям!
   Было бы несправедливым здесь не отметить, что в рядах партизан Крыма всё-таки воевали и отряды из некоторых представителей крымско-татарского населения со своими командирами и комиссарами!
   Но в районе Балаклавы сама обстановка, созданная местными крымско-татарскими коллаборационистами, не располагала к действию партизан. Поэтому нашим героям  и пришлось вскоре податься на северо-запад в сторону шоссейной и железной дорог Севастополь – Симферополь, где, по некоторым данным, активно действовали партизаны.
   Они долго мотались по местным лесам и горам, пока, наконец, не наткнулись на партизанский «секрет». А дело было так.
   Измученные скитальцы остановились на предгорной поляне (в районе гор Яйла) на отдых и скудную трапезу. Ноябрьская слякотная погода была пасмурной, накрапывал небольшой дождь. Но только они хотели взяться за высушенную тарань, как услышали громкий окрик из-за густых кустов:
«Что это ещё тут за туристы – курортники устроились? А, ну! Встать с поднятыми руками! Оружие не трогать, иначе будем стрелять!»
   По счастью, в Балаклавском отряде многие знали Виктора Николаевича Завадского в лицо, так что проверку новые партизаны прошли легко!
   Балаклавский партизанский отряд  «Народный мститель»  [командир Ткачёв Артём Трофимович] был создан в ноябре 1941 года на основе истребительного батальона, состоявшего из жителей Балаклавы и, присоединившихся к ним позже, бойцов – защитников города и пограничников Форосской заставы, под командованием  лейтенанта Терлецкого Александра Степановича.
   Лейтенант Терлецкий А.С. стал комиссаром отряда, но он и самолично участвовал во многих партизанских операциях, к сожалению, в феврале 1942 года, во время  перехода линии фронта в горах, недалеко от Севастополя, группа подорвалась на минах. А раненного комиссара захватили в плен гитлеровцы, но ничего от него так и не добились и зверски замучили его!
   Группа Завадского влилась в партизанский отряд в трудный момент. Отряд только что отразил нападение карателей и сильно поредел. Поэтому ему пришлось отойти в горы Яйла. Продуктов не хватало, но уже начались первые авиационные переброски продовольствия, оружия и медикаментов с Большой земли.
   Николая Мерзликина (Когута) и Александра Звягинцева, как местных уроженцев и знатоков местности, направили в разведотряд. А Виктора Завадского и Василия Сурова (Шебалина), как специалистов, определили в инженерно-сапёрную службу и техмастерские. Завадский и в «Остехбюро» одно время занимался радиоминами, так что минное дело ему было хорошо знакомо. А Василий больше занимался, захваченной партизанами, трофейной автомототехникой. Однако в марте 1943 года Завадского вызвали в Москву. Он не знал: «Радоваться этому или нет? Что там ожидает бывшего пленного? Ещё не известно!»  Виктор Николаевич душевно распрощался с ребятами и, улетев на Большую землю, канул в неизвестность!
   Фашисты ещё не раз устраивали карательные акции против партизан, особенно значительным был «Большой прочёс»  в декабре-январе 1943-1944 годов. Но силы партизан уже были не те, что раньше, теперь у них была своя артиллерия и даже подразделение горных «Катюш».  Так что немцам и в этот раз обломилось, то есть, не удалось подавить партизанское движение, а вскоре началось масштабное наступление Советских войск и флота по освобождению Крыма. И партизаны приняли в этом самое активное участие.
   В боях за освобождение Крыма погиб славный паренёк Александр Звягинцев. Пропал без вести друг и родственник Василия Николай Когут.
   А Василий Никитович Шебалин, всё ещё под именем Сурова Василия Венедиктовича, участвовал в составе своего партизанского отряда в освобождении Балаклавы [18.04.44] и Севастополя [9.05.44], и, наконец, вместе со своими боевыми товарищами, он отпраздновал Полное освобождение Крыма от фашистских оккупантов.
   Кстати, как штрих, подчёркивающий поведение людей в это самое, решающее судьбу Крыма, время. Когда одни – жертвуя своими жизнями, брали Сапун-гору, другие - отдельные «трофейщики» в погонах с большими звёздами прибирали к рукам всё, что не успели утащить фашисты. Они, без колебаний и сомнений, угрожая расправой, требовали у военного руководства армий, освобождавших Крым, боевые самолёты (особенно нужные фронту в этот важный исторический момент), для доставки «добра» на подмосковные дачи своих «патронов»  – генералов и маршалов будущей победы.  Но пройдёт время, и это ненасытное мародёрство им ещё аукнется…


К Р Ы М Ч А Н Е   П О С Л Е   О С В О Б О Ж Д Е Н И Я

   Ну, казалось бы, вот она пришла долгожданная Свобода от врага, живи и радуйся, да и только! Теперь осталось гнать фашистского зверя до самого его логова. И не до разборок сейчас, но не тут-то было…
   Взялись за свою работу «тройки» СМЕРШа. В их задачу входило воздать должное изменникам Родины и прочим пособникам фашистов. В общем-то, это правильно, но…
  Сделаем обязательное отступление, для объяснения обстановки тех лет в Крыму.
  Масштабы уничтожения людей в одном только Дулаге № 123 [транзитный лагерь военнопленных в Джанкое], охраняемом, в основном, украинскими националистами и крымско-татарским вспомогательным батальоном, были чудовищны. С 1941 по 1944 гг там было расстреляно, повешено и зверски замучено: 86 943 мирных жителя (в том числе – партизан) и 47 243 военнопленных [В.Лифинский «Музыкальные вечера в Дахау»]. За все эти злодеяния кто-то должен был ответить? И в Крыму незамедлительно начался процесс расследования военных преступлений. [Впоследствии, его назвали «Малым Нюрнбергом»!]  Были получены множество показаний о тысячах и тысячах убитых женщин, стариков и детей здесь, в Севастополе, и в других местах Крыма. Однако многим подонкам - убийцам удалось скрыться, а наказать кого-то обязательно было нужно!
  Тогда взялись  за тех, кто работал на немцев, чтобы прокормить свои семьи и самим не умереть от голода. Арестовали и тех, кто мыл полы в немецких учреждениях, ловил рыбу, копал землю и прочее, и прочее…
   Быстренько вернулась бывшая номенклатура. Она тут же стала занимать руководящие должности, командные посты и раздавать ордена друг другу за освобождение Крыма, позабыв об настоящих бойцах и партизанах. Ну, а партизан из числа крымских татар, вообще исключили из списка борцов против фашизма.
   И вот, 11 мая 1944 года вышло постановление ГКО №5859 «О крымских татарах», подписанное И.В.Сталиным. Крымские татары объявлялись народом-предателем, и их подвергли депортации. Было в одночасье выслано в незаселённые голые степи Средней Азии 190 тысяч крымских татар. А заодно выслали всех оставшихся в живых цыган, греков, армян и, не уехавших ранее, 2300 (советских) немцев [В 1941 году директивой Верховного Главнокомандующего № 00931 от 14 августа в Ставропольский край из Крыма выселили 53 тысячи советских немцев!]. А вместо них осенью 1944 года в Крым начали перевозить первых переселенцев с Украины, из Воронежской области, в том числе и в Балаклаву. В октябре этого же 1944 года вышло жёсткое постановление Крымского обкома ВКП(б) «О переименовании населённых пунктов, рек и гор, названия которых связаны с татарским, греческим или немецким происхождением». Были переименованы десятки совхозов, рек, гор, ущелий [но полностью уничтожить память о них, как видно, из оставшихся названий, до конца так и не удалось, даже, несмотря на последующий Указ Президиума ВС СССР от 14.12.44 о переименовании районов и райцентров Крымской АССР].
   Но вернёмся к нашему герою. Ещё до депортации татар, Василий испросил у командира партизанского отряда разрешение съездить - проведать тёщин дом в Балаклаве. Конечно, он не надеялся на то, что кто-то из его родственников уже вернулся домой, но всё же…
   Дом оказался пуст в самом прямом смысле этого слова, всё имущество исчезло. Он вышел на огород и тут заметил старика соседа за каменной оградой, копающегося на грядках своего участка…




А Р Е С Т

   Видимо, мерзавец Мустафа надеялся, что, ввиду преклонного возраста, его никто не тронет. Василий подошёл к забору и громко произнёс: «Аллах – в помощь, Мустафа бей!»
Сосед обернулся и, увидев свидетеля его преступлений, в испуге кинулся на улицу с криками: «Убивают! Убивают!»
На улице он наткнулся на военный патруль и заголосил:
«Меня убивает немецкая пособника! Спасайте!»
Патруль направился в их проулок к дому Анны Костенко. А Василий и не собирался скрываться или догонять старичка - подонка. Войдя во двор, мичман, начальник патруля, в сопровождении трёх вооружённых матросов, потребовал, чтобы  Шебалин предъявил ему свои документы. Тот предъявил справку из партизанского отряда, но она была, конечно же, без фотографии. А на претензии соседа, Василий сам обвинил того в участии в полицейских облавах и издевательствах над краснофлотцем! Начальник патруля на месте разбираться не стал, а, просто, арестовал их обоих. Уже наступил вечер, когда патруль препроводил их двоих в местную комендатуру, знакомую Василию по прошлому аресту, но тогда - фашистами. Их поместили в соседние камеры, а разбирательство оставили на потом, до прибытия следователя из СМЕРШа.
   Всю ночь Василий, не сомкнув глаз, думал о том, как он расскажет обо всём, что с ним приключилось. Но перед ним стоял главный вопрос: «А поверят ли ему на слово?»
   А, если не поверят, то стоит ли ему сразу же открывать своё настоящее имя, тем самым повергая его семью на страдания? Нет, лучше уж пока прикрыться фамилией – Суров, а там видно будет.  Одинокому покойному Василию Венедиктовичу теперь это - всё равно, ведь, как говорили древние: «Мёртвые сраму не имут!»
   Он очень жалел, что не оставил никакой записки дома, но увы, уже было поздно!
   Теперь так, стоит ли называть фамилии Когут и Завадский? Ну, нет, ведь тогда он потащит за собой и своих товарищей, вины которых он и вовсе не видит, ведь вся затея с ремонтом подлодки у фрицев и побег на ней, всецело принадлежат ему. Убитого краснофлотца Звягинцева можно назвать, ведь он фигурирует, как пострадавший от издевательств полицаев во главе с соседом. А Когута можно назвать Мерзликиным, пусть попробуют отыскать пропавшего без вести бойца! Вот, Завадского, так лучше и вовсе не приплетать, иначе, совсем, и сам не выпутаешься, и его погубишь! Так он думал – думал, пока, под утро, не уснул на своём жёстком топчане.
   Но и утро не принесло ему облегчения. В комендатуру пришло предписание: «Отправить обоих задержанных в следственный изолятор Симферополя!»
   Вскоре, обоих задержанных этапировали (пресловутым «воронком»), для полного выяснения всех обстоятельств, в, недавно открытый «СМЕРШем»,  областной проверочно-фильтрационный пункт при прокуратуре области. Следственную комиссию теперь представляла смершевская «тройка», научившаяся «стряпать» [Или «шить дела» - одно из любимых словечек начальника «СМЕРШа» В.Абакумова], как горячие пирожки! [«Тройки» в составе: председателя, секретаря и прокурора, действовали в 1937-38 годах, и были признаны эффективными лишь при большом наплыве подозреваемых. Но, когда основную массу кулаков и прочих, враждебных Советской власти, элементов пересадили, надобность в таких следственно-судейских органах отпала. Ну, а, во время войны, необходимость в них возникла снова!]



Б Е З   В И Н Ы   В И Н О В А Т Ы Й

   В областном пункте проверкой подозреваемых в предательстве и прочих злодеяниях занимался ОКР [Отдел контрразведки «СМЕРШа»]. Уж, неизвестно, насколько эффективно они это дело разведывали, но действовали очень решительно! В общую камеру, куда поместили Василия, нередко притаскивали жестоко избитых подследственных арестантов. Из общих разговоров, Василий понял, что особо не церемонятся с потенциально раскрываемыми перебежчиками. Их били до тех пор, пока те не признаются в содеянном или в, приписываемом им, деянии.  Проще дело обходилось с гражданскими лицами, побывавшими в плену. Этих арестованных – или выпускали на волю, или, как оставшихся на подозрении, отправляли на принудительные работы. С военнопленными дело происходило куда строже, ведь им грозила статья 58-1а – вплоть до расстрела, в лучшем случае посылали в штурмовые роты штрафбата.
   На Василия завели «Дело» под четырёхзначным номером, всё, как положено. Когда его вызвали к следователю, он пошёл с твёрдой уверенностью – не вспоминать о своём военном прошлом, ведь, как известно – Шебалин В.Н. погиб вместе со своей подлодкой С-32, а остальное ещё доказывать нужно. Но нужно ли это кому-то, кроме него самого?
   Конвойный остался снаружи, а Василий вошёл в большую следственную камеру. Первое, что сразу же бросилось ему в глаза, это – плохо отмытый от крови большой резиновый ковёр. За столом сидел следователь – капитан гэбист из «СМЕРШа», он заполнял заголовок Протокола допроса и, не то, чтобы не ответил на приветствие Василия, а и не поднял головы, чтобы на него взглянуть. А Василий, по незнанию, назвал его – товарищ капитан.  Немного погодя, когда смершевец оторвался от протокола, он сделал Василию замечание:
«Ко мне надо обращаться – гражданин капитан или гражданин следователь, как вам удобнее. Итак, Суров, ваше полное имя отчество…»
«Суров Василий Венедиктович, 1910 года рождения, русский, холост, инженер завода «Судмех», ранее не привлекался»
Следователь рассмеялся:
«Где это вас так подковали, в камере что ли?»
«Да, уж чего там не наслушаешься!»
«Это чего-чего? Говорите откровенно, не бойтесь!»
Василий понял, что совершил уже вторую ошибку в разговоре со следователем и быстро исправился: «Да, говорят, что для пользы дела, лучше всё, сразу же, и честно рассказать!»
«Тогда, расскажите об обстоятельствах вашего попадания в немецкий плен»
«Я был в ополчении. Когда наши войска сдали Балаклаву, я собрался уйти в горы, в партизаны. Но, опрометчиво, решил зайти домой за кое-какими вещами. Там меня и схватили полицаи во главе с соседом. Но после, мне удалось бежать. Вот и партизанил до нынешнего дня. Вы можете навести справки обо мне в нашем Балаклавском отряде»
   В общем, следователь оказался вполне благожелательным, и после оформления протокола допроса, отпустил Василия в камеру целым и невредимым.
   В следующий раз ему предстояла очная ставка с соседским стариком татарином.
   Они сидели на табуретах друг против друга, а следователь задавал перекрёстные вопросы:
«Суров! Вам знаком, сидящий перед вами гражданин Сулюк? [сулюк – (с кр. тат.) пиявка] »
«Да, это мой сосед!»
«А вам, Мустафа Сулюк, знаком гражданин Суров?»
«Да-да, гражданина начальник, эта Суров Василий, тот самый, что хотела меня убить, за то что, я видела, как он пособничало с немцами!»
Тут Василий не выдержал: «Да ты сам приказал своим разбойникам схватить меня, а потом сдал фашистскому офицеру, как инженера – специалиста! А твоё истязание краснофлотца - позабыл уже?»
«Неправда твоя, меня тама не было, ты сама пошло к ним в услужения!»
«А, как  же ты, подлец, мог это увидеть, если тебя «тама» не было?!»
Следователь прервал их препирания:
«Так, оба молчим и отвечаем только на те, вопросы, которые задаю я!»
   Доказательства правоты слов Василия не было, а вот участие соседа в акциях полиции было доказано при помощи других, отыскавшихся свидетелей. Василий опасался: «Как бы дед не приплёл к делу его жену с сыном и тёщей, но старому татарину было не до них, так как, ввиду открывшихся обстоятельств, ему грозил расстрел или, в лучшем случае,  большой срок!
   Через несколько дней Василия снова вызвали на допрос. Следователь писал заключение своего «расследования в «Деле» Сурова». Когда он закончил писать, то изложил ему следующее резюме:
«Мы получили вашу характеристику от командира партизанского отряда Ткачёва А.Т. .  Но он не может поручиться за ваши деяния до поступления к нему в отряд. Так что ваши действия остаются на подозрении. Я изложил свою точку зрения в следственном протоколе, а там уже дело за прокурором «СМЕРШа»…
   В камере многие завидовали Василию, ведь ему присудили, каких-то, два года рабочих лагерей [трудармия, всего лишь, сродни современному стройбату]. А послали его, осуждённого, без вины виноватого, трудиться на лесоповал, тот, что находился на Вологодчине.
   Пытаться доказать свою невиновность ему не советовали даже сокамерники, сказав:
«Получишь ещё больше, если станешь ерепениться!»


Н А   Л Е С О З А Г О Т О В К А Х

   В общем-то, это был даже не исправительно-трудовой лагерь, а спецпоселение,  расположенное недалеко от посёлка  Бабаево  [райцентр в Вологодской области]. Собранный здесь, трудмобилизованный, контингент, преимущественно по национальному признаку (в основном, советские немцы из Крыма, Поволжья и некоторые другие нацпереселенцы), принудительно занимался лесозаготовками для нужд фронта. Почему принудительно? Да ведь такой рабский труд на лесоповале вряд ли можно было избрать добровольно, даже под лозунгом:
«Всё – для фронта, всё – для победы!»
   Бежать с лесозаготовок было равносильно уголовному преступлению, за это можно было получить новый, причём, реальный, срок в лагерях! Да и куда бежать-то без документов? Тем более в военное время!
   Сначала Василия послали на саму лесосеку. Настоящая техника  там, практически, отсутствовала. О бензопилах здесь и не слыхивали. Валили деревья при помощи двуручных пил, впоследствии, шутейно прозванных трудармейцами – пила «Дружба-2». [А, ведь, ещё в тридцатые годы лесорубы уже применяли в своей работе бензопилу МП-220 - прообраз бензопилы «Дружба»!] То есть, двое пилят, а третий длинной слегой упирается в ствол дерева, чтобы облегчить пропил и обеспечить падение спиленного древа в нужном направлении. В то время, когда ствол начинал отделяться от комля, лесорубы разбегались, подавая крик безопасности: «Бойся!», навроде, как «полундра» у моряков! Затем, сучкорубы приступали к обрубке веток простыми топорами. Очищенное от сучков брёвно прихватывалось удавкой из постромков, при помощи которых передавалось ему тягловое усилие единственной тощей лошадёнки. А если она, обессилев, уже не могла тянуть ношу волоком, голодные, изнурённые непосильной работой, трудармейцы сами помогали ей дотащить очередную волокушу до рельсов. Далее, при помощи рычагов из слег, по балкам они закатывали баланы [брёвна] на рельсовые тележки, и, толкая  вручную, отвозили их на лесопилку для распиловки.
   Непривычный к такому тяжкому труду Василий быстро выдыхался. Но тут никто и никому поблажки не делал, ведь на повале трудились даже женщины! Однако вскоре Василию повезло. Вышла из строя  циркулярная электропила на лесопилке, а мастера не было. И тут начальство вспомнило о его образовании инженера-механика. Он быстро разобрался, в чём была неисправность, и отремонтировал распиловочный агрегат. Вот тогда то его и оставили при машинах на лесопилке.
   Разговоры о непосильном труде здесь не вели, во всяком случае – громогласно, так как это приравнивалось к саботажу, за что так же полагался тюремный срок, как и за, публично проявленное, недовольство! Главные разговоры среди мужиков были о еде и о бабах. Впрочем, с этим здесь было не так уж и строго, так что бывали случаи сожительства, хотя женщины и жили по соседству, но в собственном общем бараке, так же, как и мужчины! Однако время, место и силы для любви люди находить всё-таки умудрялись…
   Василий всё думал о том, что хорошо б было, хотя бы матери, отправить весточку о себе. Но писать он опасался, поскольку его афёру с чужим именем могли раскрыть, послать письмо с кем-либо лично, возможности не было, так как, пока шла война, отпусков не разрешали!
   Вот так, во вполне посильно труде, Василий и встретил победный 1945 год. В мае 9-го числа всем трудовым лагерем отмечали Великую Победу. По этому случаю объявили выходной день, был устроен праздничный обед и концерт силами собственной художественной самодеятельности.
   Война закончилась, но особых послаблений в работе не намечалось. В стране была послевоенная разруха, и ото всех требовали дополнительных усилий на благо Родины.
Однако вскоре-таки начали отпускать по домам первых освобождённых из трудармии.  [Но их места быстро заполнялись новыми страдальцами с бывших оккупированных территорий СССР.]
С одним из освобождённых, уезжающим в Ленинградскую область, Василий и послал коротенькую записку в Ленинград, где бывшему трудармейцу разрешалось ненадолго задержаться, то есть, лишь временно, проездом. А содержание записки было таковым:
«Мама! Я жив, нахожусь на спецпоселении до лета следующего года. Писать письма не могу, всё объясню при встрече. Передай Гале, пусть ждёт, я её люблю и скоро вернусь! Василий»
   Получила ли мать его записку, Василий точно не знал. Он мог лишь надеяться на это.
Но время шло – шло, и через год подошёл срок его освобождения из трудармии.


Н О В Ы Й   С Р О К

   Шёл первый послевоенный год. Опять же, казалось бы, живи и радуйся, только хорошо работай на благо своей многострадальной Родины. Василий уже предвкушал встречу с родными, как вдруг пришёл приказ о приостановке освобождения лиц, содержавшихся в трудовых лагерях.
   Средств, на восстановление, разрушенного войной, народного хозяйства, не хватало, и стране срочно требовалась дармовая рабочая сила. А где её взять?
   И тогда, органам НКВД, стали сверху выдавать разнарядки на заполнение лагерного контингента. Иногда дело доходило до абсурда, когда требовался определённый специалист, например инженер на рудник, и таки находили такого кандидата, спешно «сшив» дело под, приписываемое ему, уголовное «деяние».
   Вновь заработали в полную силу Указы от 07.08.32г. и от 26.06.40г..
   Здесь необходимо разъяснить. Первый «Указ 7-8» или «Закон о трёх колосках», негласно именуемый в народе, является Постановлением ЦИК СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», вышедшим по инициативе И.В.Сталина. Дело в том, что к 1932 году, то есть к разгару коллективизации, у крестьян почти не осталось частной собственности, и они стали воспринимать колхозное, как ничьё, которое можно и даже нужно прибирать, по возможности в свои руки, а посему, кто мог – тащил то, что смог. А на заводах плакатный лозунг В.Маяковского: «Береги, товарищ, каждый гвоздь! Ты здесь хозяин, а не гость!» народ перефразировал: «Бери с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость!»
   После выхода Постановления в свет, на колхозных полях стали выставляться сторожевые вышки, появились дружины. Особенно поощрялись пионеры! Эти вездесущие мальчишки и девчонки выявили много «расхитителей социалистической собственности». «Преступники» повсеместно стали получать уголовные сроки наказания за свои деяния. К 1933 году было рассмотрено 115 тысяч дел, правда, 91 тысячу случаев наказания признали неправомерными. Но, когда пришла война, эти меры вновь ужесточились.
   Что касается второго Постановления, то оно вышло по причине отставания СССР в экономическом развитии от «дружественной» Германии, которая тогда вела войну с Англией, и вскоре намеревалась приняться за СССР. В правительстве об этом знали, но Молотов постоянно слал приветственные телеграммы с различными поздравлениями Гитлеру, надеясь этим придать дружественный вид взаимоотношениям государств. Но война с Финляндией 39-40гг. выявила огромное отставание СССР в промышленности. А дисциплина на предприятиях тех лет желала много лучшего: прогулы, опоздания на работу, выпуск брака и прочее. Так что, во-первых, ввели вместо пяти, шестидневную рабочую неделю. А, во-вторых, за опоздания на 20 минут стали давать срок до двух месяцев с удержанием 25%  из зарплаты. Прогул – срок до полугода. А с началом войны, проштрафившиеся люди за необоснованные прогулы стали получать реальные сроки от 5 до 8 лет лагерей ГУЛАГа!
   И, вот, после окончания Великой Отечественной войны, эти постановления власти снова стали эффективно использовать. А в советских концентрационных лагерях начали пересматривать заключённым сроки на увеличение их продолжительности. Многим, впервые или вновь арестованным, «навешивали» сроки по специальной разнарядке, спущенной «сверху» органам НКВД, буквально определяющей количество будущих зэков. Стоит ли удивляться, что через лагеря «ГУЛАГа» прошли миллионы человек, многие из которых не осилили эту дорогу на Голгофу и сгинули в неизвестности. Сколько же таких номерных погостов было разбросано на просторах СССР?! Вряд ли кто теперь сможет назвать их точную цифру…
   Пересмотрели и «Дело» Сурова Василия Венедиктовича (именуемого так, согласно «линке» [документ на чужое имя]), в связи с тем, что открылись новые обстоятельства по его деянию. В немецких архивах нашлось его «Согласие на сотрудничество в технической сфере». Правда, там было указано, что он утонул вместе с, отремонтированной им, сверхмалой подводной лодкой. Но никого не интересовали его оправдания и рассказ о подводной войне с противником.
   Внесудебным органом преследования, пресловутой «тройкой», его «раскрутили по новой», то есть определили Сурову «по полной программе» добавочный срок наказания в 25 лет строгого режима плюс пять лет поражения в правах! На этот раз его этапировали в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь, или «Карлаг», как его сокращенно называли заключённые.


К А Р Л А Г

    На дворе стояло знойное лето 1946 года. «Столыпинских вагонов» на всех не хватало [Или «вагонзэк» - специальный вагон с решётками, с помещениями для охраны и подсобками, предназначенный для перевозки увеличенного количества людей, изобретение 1908 года] из-за того, что, так много осУжденных везли этапом в эшелоне, поэтому ещё использовались и простые вагоны для перевозки скота. В них было жарко и душно, в пути почти не кормили, пить не давали. Медпомощи – никакой, так что по дороге, в вагоне, где ехал Василий, умерло несколько человек, из числа наиболее ослабленных з/к. 
   На небольшой степной станции, где остановился эшелон с заключёнными, из вагонов стали выгружать жмуриков [покойники]. А пока стояли, появилась крохотная возможность сообщить о себе родственникам. Зэки кропали [с трудом писали] малявы [записки, короткие письма] на волю и бросали из-за колючей проволоки окон вагонов эти клочки скомканной «шмаги» [то есть, бумаги] под ноги редких случайных прохожих на перроне, те подбирали и прятали в карманах эти послания на волю. Написал матери и Василий, он видел, как его письмо, написанное огрызком карандаша на обрывке бумаги, подобрал пожилой казах и спрятал его за пазуху! Шебалин вспомнил, что где-то здесь рядом находились в эвакуации его родные, а, теперь вот, его самого, как кандального  преступника, привезли сюда на отбывание, незаслуженного им, срока…
   «Карлаг» был создан силами НКВД ещё в декабре 1931 года, но уже через десять лет он разросся до размеров «государства в государстве»(300 на 200 км), в котором бывшее село Долинка [45 км от Караганды] становится «столицей» этого «невольничьего» края [всех коренных жителей из тех мест насильственно переселили!]. Заключёнными здесь была создана своя инфраструктура с дорогами (в том числе и со своими железнодорожными станциями), телеграфом и телефоном, многочисленными сельскохозяйственными угодьями, фабриками и знаменитым Карагандинским угольным разрезом.
   Заключённые фактически создавали тяжёлую промышленность здесь, в отсталом скотоводческом Казахстане!
   Сначала лагерь заполнялся социально чуждыми элементами [такими, как духовенство, дворянство, офицеры, инакомыслящая интеллигенция, зажиточные крестьяне (т.е., т.н. кулаки)].  Этого было мало, и, тогда, туда стали направлять простых рабочих и крестьян.  А во время войны пошли эшелоны с депортированными народами. Ну, а, уж после войны - с советскими солдатами и офицерами, побывавшими в фашистском плену и в концлагерях и, само собой, с различными изменниками, пособниками врагу, то есть с предателями родины и прочими «врагами народа»…
   Василия Сурова определили механиком на кирпичный завод. С товарищами по несчастью он общался вполне дружелюбно. Однако, жизнь уже научила его, и он старался много «не базарить» [не разговаривать] и «тише дышать» [не откровенничать], опасаясь «шавок» [т.е. доносчиков]. Житьё было трудное, но он стойко переносил эти тяготы, постоянно подавая апелляционные заявления на пересмотр своего уголовного дела. Но на прошения политзаключенных, тем более, перебежчиков в стан врага, здесь никто не обращал никакого внимания.
   Человек ко многому привыкает. Притерпелся и Василий к лагерным порядкам, к «положняку» [минимально положенное количество продуктов], «отдуплился к шаронке» [привык к форменной одежде з/к],  узнал «Тору назубок» [научился разбираться в блатных понятиях], но он всё равно не смирился с той несправедливостью, что творилась на зоне!
   Вот так, в противостоянии голоду, холоду, жаре и наглости урок, он провёл ещё три года заключения.
   А тут, в 1949 году от товарища Сталина в «ГУЛАГ» пришла идея создания  «Особлагов» [Особый лагерь] для политических заключённых. Каторжане в них должны были содержаться ещё в наиболее жёстких условиях, с более продолжительным рабочим днём и сильно урезанным продовольственным пайком.
   З/к Сурова, как, перешедшего на сторону врага, политзаключённого [Статья 58-1а], в сентябре 1949 года переправили «чалиться» [отбывать срок] в особый Песчаный лагерь – «Песчанлаг».


П Е С Ч А Н Л А Г

   «Песчанлаг», как особый лагерь №8 для политических заключённых был создан 5 сентября 1949 года. Начавшись, как маленькая зона, он быстро разросся путём слияния с ним других лагерных зон, таких, как Луговой лагерь, Степной лагерь,  Экибастузский и Дальний лагеря. К 1952 году численность заключенных там разрослась почти до сорока тысяч человек. В основном это были политзэки, бытовых уголовников было всего чуть более одного процента.
   Заключённых механиков здесь и без Сурова много имелось. Так что, его отправили работать на строительство шахты – «асобистом»  [асо – тачка].  Прослывший независимым или неприсоединившимся, по социально - уголовной иерархии, Василий числился среди з/к, как «мужик». Так как, трудился он, как говаривали урки - блатари, до пердячего пару [то есть, добросовестно]. А зэки, из числа уголовников, старались филонить, то есть, «работать» по принципу: «Тачки смажем – перекурим! Перекурим – тачки смажем!»  Хорошо работать для них было – западлО [то есть, позорно, унизительно], но норму бугор [бригадир] для них всё равно отмечал, как выполненную на сто процентов, и это, за счёт других зэков. Такая несправедливость всегда заводила шибздика [малого роста] Пигмея (такое погоняло [прозвище] он получил здесь от уголовных зэков). Однако и это было ещё не всё.
   Чтобы заключённые выполняли нереальные нормы выработки, был установлен рабочий день продолжительностью в десять часов. Каторжан, которые, по мнению охраны, прилагали недостаточно усилий, избивали и травили сторожевыми псами. Причём, такое отношение было направлено, в первую очередь, против политзаключённых, а уголовный элемент, администрация прикармливала, чтобы они ещё сильнее гнобили [унижать, третировать, подавлять] политических и «держали их в узде». Но блатняка было значительно меньше, чем «врагов», и «погоды они не делали».
    Питание на шахте было недостаточным и отвратительным, подчас кормили тухлой рыбой или мясом. Бытовые условия тоже были ненадлежащими. Принять душ после грязных работ было негде, одеял и матрацев не хватало, в результате чего, многих узников замучил фурункулёз. И медицинское обслуживание было плохим. В конечном счёте,  сильно повысилась смертность среди, терпящих заключение, каторжников. Недовольных зэков сажали в штрафные бараки, отличающиеся нечеловеческими условиями содержания.
   Всё это привело к волнениям. Моральная сила к сопротивлению возрастала с каждым годом, и в результате – в 1952 году заключённые объявили повсеместную голодовку вкупе с «волынкой» [забастовка] и «барнаульством» [беспорядки в ИТУ]. 
   В особом «Песчанлаге», где содержалось много бывших советских военнопленных, дух неповиновения был наиболее крепким. В результате этого, после подавления бунтов, самых активных участников сопротивления в количестве 1200 человек (в том числе и Василия Сурова), этапом отправили в Норильский особый лагерь «Горлаг».
   Но это решение было опрометчивым со стороны НКВДшных властей «Гулага». Дело в том, что направить опытных «волынщиков» из числа политзэков в лагеря, где давно уже созрела почва для неповиновений, бунта и прочего бедлама [неразбериха, хаос], равносильно зажженной спичке в соломенном сарае…



Э Т А П И Р О В А Н И Е   В   Г О Р Л А Г

   Более полутора месяцев этапировали проштрафившихся заключённых из казахских мест («не столь отдалённых») в места заключения - весьма отдалённые. Их везли на далёкий Крайний Север в Таймырский Долгано-Ненецкий национальный округ на строительство самого северного в мире Норильского горно-металлургического комбината. Зимой туда можно было добраться только при помощи авиации, а летом - ходили грузовые теплоходы и буксиры с баржами по реке Енисею между Дудинкой и Красноярском. Был ещё Северный морской путь: Дудинка – Диксон – Мурманск, если позволяли ледовые условия для прохода караванов судов с ледокольной проводкой, опять же - летом.
   В барже, на нарах рядом с Василием, оказался какой-то скромный украинский хлопец. Они познакомились. Василий давно уже привык – не лезть никому в «Алёхи» [т.е. в друзья]. А этот парень вызывал у него какую-то человеческую симпатию. Хотя говорил он на какой-то, не совсем понятной Василию, смеси украинского и польского языков. Но времени, у этапируемых узников, было много, так что Василий вскоре научился понимать Ивана Веселовского (так звали парня), а тот начал немного говорить по-русски.
   И вот, его рассказ, «вспоминая за нафталин» [воспоминания о прошлом], в переводе на русский язык:
«Родился я в 1924 году в небольшом селе, рядом с городком Стрый, что недалеко от бывшего австрийского Лемберга, то есть польского Львова, в семье потомственного крестьянского сапожника. Мой отец Павел Веселовский по национальности поляк, а мать – украинка. Так что, с детства я воспринимал своей, как польскую, так и украинскую культуру. Образование мне удалось получить только самое начальное. Отец сызмальства взялся приобщать меня к своему делу. Но меня больше всего привлекало искусство рисования и пения. Одно время я даже пел в сельском церковном хоре. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, наш край перешёл к Советской Украине. В нашем селе сразу же стали наводиться новые порядки с коллективизацией, которые частенько не совсем приветствовались большой частью населения. Я в этом ничего не понимал, но с радостью поступил в, открывшееся у нас, ремесленное училище, которое окончить не успел, так как вскоре на нашей земле установилась Германская власть, объявившая у нас своё генерал-губернаторство.
   А когда подошёл мой возраст, меня призвали во вспомогательную полицию. Потом, весной  1943 года я перешёл в УПА [Украинская повстанческая армия] под чёрно-красные знамёна с трезубцем Степана Бандеры. А поскольку оказалось, что политика ОУН [Организация украинских националистов] носила не только антисоветский, но и антипольский характер, мне пришлось сказаться украинцем, а не поляком. Но я не успел сделать ничего такого, за что мог бы постыдиться честный человек. Я только боролся за свободу Украины, по крайней мере, я так тогда думал. Однако через год, когда Красная армия вернула Советы, меня, арестовали и впаяли срок по статье 54-2 УК УССР [что соответствует статье 58-1а УК СССР]. «Тройка» определила мне наказание в 10 лет ИТЛ [Исправительно-трудовые лагеря] плюс 5 лет поражения в правах. Но теперь, накинули ещё «червонец» [т.е. десятку].  И я сам не знаю, за что (?)»
   Василий, предпочитавший оставаться Суровым, рассказал Ивану свою историю, конечно, в пределах возможного. Он ничего не рассказал о своей семье, так как боялся стукачей [доносчики] в среде своих же заключённых.
   Так они и сдружились между собой, и договорились поддерживать друг друга.
   В Дудинке, этапируемых зэков, пересадили в вагоны теплушки, и повезли эшелоном по самой северной в мире железной дороге  (недавно переделанной с узкой колеи на 1520 мм) в, определённое им властями НКВД, место отсидки – то есть, в особый режимный ИТЛ «Горлаг».


В О С С Т А В Ш И Й   О С О Б Ы Й   Г О Р Н Ы Й   Л А Г Е Р Ь

   В Норильский Особый исправительно-трудовой «Горный лагерь» свозили наиболее опасных политических заключённых. Конечно, большей частью здесь сидели и вкалывали самые, что ни на есть, настоящие, изменники Родины и её враги. Здесь содержались в большом количестве бывшие власовцы, бандеровцы и «лесные братья», у многих, из которых, во время войны и после неё, руки были по локоть в людской крови. Пленные немецкие и итальянские   солдаты, пытавшиеся когда-то завоевать нашу страну. Сидели и японцы, вкупе с ними. Разоблачённые шпионы и вражеские диверсанты. Бывшие полицаи, старосты и прочие коллаборационисты.
   Вина их, несомненно, была доказана. Но… 
   Поправ всякие государственные законы и самые простые правила элементарной человеческой справедливости, проявившие излишнее усердие, власти НКВД, бросили в эти лагеря и ни в чём не повинных граждан. И, даже, тех, чью вину не смогли формально доказать, а посадили под смехотворными предлогами:  «оставить на подозрении» и «за намерения».  В лагеря ГУЛАГа бросили бывших военнопленных, порой, не по своей вине оказавшихся в лапах фашистов, и, теперь, переброшенных из фашистских концлагерей - в советские. Были там и бывшие партизаны и подпольщики, такие же, как и з/к Суров, которые не смогли доказать своей невиновности. Имелось огромное количество граждан, из числа интеллигенции, рабочих и крестьян, посаженных на основании ложных доносов, или по, неосторожно сказанному или написанному, слову.
   Но, ко всем узникам: и к тем и к этим, лагерная администрация и вооружённая охрана проявляли одинаковый отъявленный беспредел. Однако, с прибытием нового этапа заключённых, приобретших лагерный опыт неповиновений, «возмущённый разум» не только вскипел, но и взорвался! Нынешние з/к резко отличались от заключённых тридцатых годов, дух непокорности в них был намного выше (хотя, конечно, случались волнения и в довоенных ИТУ). И, теперь, даже, спешно переведённая группа отмороженных уголовников – провокаторов, ничем не смогла помочь администрации лагеря, так как в нём сконцентрировалось такое большое количество сплочённых политических узников, что ситуация в конце мая 1953 года вышла из-под контроля «начальников» и «вертухаев» (вкупе с их овчарками, натасканными на зэковские телогрейки). А восстание приобрело (описанные ранее) грандиозные масштабы.
   Один зэк, как-то, додумался и до создания своей демократической партии, и даже сочинил Манифест для неё!
   Особенно воинственно были настроены бывшие бандеровцы и прибалтийские националисты. Они вооружились, чем смогли, и отказались подчиняться общелагерному стачечному комитету.  Кстати, даже зона не вытравила из них их националистические штучки. Они запрещали в своей среде русский язык. Так, что, например, сидельцы-самураи (барачные соседи солагерники) думали, что их украинско-голицынский говор и есть самый настоящий русский язык!..
   Иван Веселовский, до этого научившийся прекрасно оформлять коммунистические стенды с портретами Сталина, Ленина, Маркса и Энгельса, нынче рьяно взялся писать плакаты - от имени протестующих узников. Но, когда восстание сошло «на нет», Василий уговорил Ивана, умерить пыл и перейти в барак, где содержались заключённые, не поддержавшие бунта. Сам для себя он ничего так и не успел придумать, и, после решительных, кровавых действий солдат Внутренних войск, оказался за пределами лагеря – в голой тундре.
   До бунта Суров работал каменщиком на строительстве жилых домов. Он быстро освоил это строительное дело, и своими загрубевшими пальцами на морозе, без «порядовок» и прочего брака, укладывал кирпичи «ложком» и «тычком» в стены будущих домов для счастливых норильских новосёлов.
   А, теперь, вот, сам он невольно оказался бездомным бичом [бывший интеллигентный человек, т.е. грязный  оборванец], без своего собственного имени и без будущего.
   В общем, как голимый богодул [несчастный бродяга], он сидел на этом рухнувшем (как и его надежды) чахлом деревце. Шебалин вспоминал свою загубленную жизнь, замерзая, обессилевший от голода, в этом суровом, заснеженном краю. Когда, окончательно закоченевший Василий, под засыпающим его, снегом,  начал и сам засыпать, ему стало чудиться ласковое Крымское солнце и тёплое Чёрное море. Перед тем, как потерять сознание, последнее, что он услышал, это был злобный лай конвойных овчарок, набросившихся на него, и, с остервенением принявшихся разрывать его потрёпанную телашку [телогрейку]…
   А подавленный  бунт в Норильском «Горлаге» впоследствии положил начало развалу бесчеловечной системы «ГУЛАГ»!



Э П И Л О Г

   Летом 1956 года в доме Анны Петровны Костенко собрались её дети, внуки и не только…
   К ней в гости, так же, приехала и сватья Катерина Ивановна (из Ленинграда).
  Они выставили в саду под фруктовыми деревьями большой стол с длинными скамейками вдоль него, чтобы отметить сразу несколько событий.
   На праздник к хозяйке пришли и старшая дочь Раиса, с мужем Николаем (они поселились в, переданном им муниципалитетом Балаклавы, соседнем доме, оставшемся от, пропавшего в лагерях, старого Мустафы). С ними пришли и их девятнадцатилетняя дочь Елена, которая недавно окончила Севастопольский техникум связи и получила направление на работу в Симферопольский радиоцентр, и десятилетний сын Александр (названный так в честь Александра Звягинцева, боевого соратника отца), он перешёл в четвёртый класс средней Балаклавской школы.
   Вообще-то, Катерина Ивановна сейчас приехала из самого Севастополя, она гостила там, у своей снохи – Галины Васильевны Шебалиной, майора медицинской службы Севастопольского гарнизонного госпиталя. И внук Василий тоже был с ними. Он только что успешно сдал экзаменационные испытания и поступил в Севастопольское Высшее Военно-морское училище, и через день уже должен был надеть курсантскую форму и перейти на казарменное положение.
   Вместе со всеми здесь был и Завадский Виктор Николаевич. Совсем недавно его командировали  (вместе с метростроевцами) из Москвы в Балаклаву на руководящую должность,  на строительство подземной базы подводных лодок. А пригласили его сюда Николай и Раиса Когуты. Они теперь вместе служили в морской пограничной части. Раиса, как и прежде,  телефонисткой, а Николай, после тяжёлого ранения, признанный негодным в плавсостав, был переведён завскладом к морским пограничникам (в звании – мичман). Тогда, в январе 1944-го, во время одного из разведывательных рейдов, их партизанская группа нарвалась на карателей, занимавшихся очередным «прочёсом». Завязался бой, в ходе которого Когут был тяжело ранен. Товарищи не бросили его при отступлении. Потом, они перенесли его в соседний партизанский отряд, откуда Николая  самолётом отправили на Большую землю. После госпиталя, он снова попросился на флотскую службу.  Но на фронт он больше не попал. Его, повторимся, определили в тыл, на береговую службу по материальному обеспечению в Балаклаве (в морскую часть, вновь восстановленной,  пограничной бригады). Через год, после войны, у них с Раей родился сын Александр.О судьбе свояка он не знал, слышал только, что, как будто,  их партизанский отряд разгромили каратели (и, вероятно, Василий погиб, раз не объявился после войны). А про плен и побег из него он так и не решился рассказать родным.
   Сама Анна Петровна, как и её сватья, Катерина Ивановна, недавно вышла на пенсию.
Катерина Ивановна, после снятия блокады с Ленинграда, вернулась в родной город, но их с сыном комнату уже заняла другая семья. Тогда она поселилась на окраине и редко бывала в том районе, где раньше проживала. Но, не так давно, она случайно встретила на улице свою бывшую соседку, и та поведала ей, что по старому  адресу, много лет назад, пришли два письма от её сына Василия, и она их сохранила. Уже в этот же вечер мать узнала некоторые подробности о судьбе её сына, официально числившимся пропавшим без вести при гибели подводной лодки С-32. По междугороднему телефону она, без лишних подробностей, сообщила снохе  о том, что Василий жив. Но прочитать обе записки Галина смогла только вчера, когда свекровь сама привезла ей давние весточки от её мужа. Галя плакала от счастья, не важно, что в тюрьме, но её любимый, самый желанный мужчина на свете - живой, а не погиб в партизанском отряде, как думал зять! Сыну Васе об этом она пока ничего не сказала, хотя уже и прошли те страшные времена «культа личности Сталина», как их назвали на недавнем Двадцатом съезде КПСС…
   Всей компанией они сидели за столом, уставленным закусками и крынками местного (красного и белого) вина. После тостов за «виновников» торжества, они  слушали рассказ Виктора Николаевича:
«Тогда, весной 43-его, мне, безо всяких объяснений, влепили срок «за добровольную сдачу в фашистский плен». Попробовали бы они сами не попасть в плен, когда закончились все патроны!
   Однако мне повезло! Меня определили трудиться в одной московской научной шараге, где обретались и другие мои бывшие сотрудники по «Остехбюро», а после освобождения, я там же и остался работать. И, вот, недавно, после всеобщей амнистии 1955 года, меня реабилитировали!
   Ещё тогда, сразу же после окончания войны, я начал писать письма в Министерство Военно-морского флота СССР о поднятии со дна Чёрного моря нашей подлодки «Пигмей», но от меня отмахнулись, так как у государства и без этого было много других важных и неотложных дел. А когда, совсем недавно, меня перевели работать сюда, в Балаклаву, я обратился в местный ЭПРОН [Экспедиция подводных работ особого назначения], с той же просьбой. Но мне сообщили, что они уже подняли со дна моря в районе Балаклавы две странные, по их мнению, возможно, итальянские сверхмалые подлодки, которые потом отправили на переплавку. Так что, что стало с нашим «Пигмеем» (?), я толком и не смог узнать…»
   И вдруг, все услышали хриплый голос седого невысокого человека с небольшим чемоданчиком в руках, только что зашедшего в их калитку:
«Зато другой Пигмей жив! Я смотрю, у вас тут полный сбор, как по корабельному авралу!»
  Все бросились из-за стола к нему, но первой обняла и поцеловала любимого мужа – Галина.
  И, как говаривал когда-то А.С.Пушкин: «Я думаю, читатель избавит меня от дальнейшего изложения счастливой развязки!» А, теперь, уважаемые любители приключений, разрешите мне напоследок немного поразглагольствовать…



П О С Л Е С Л О В И Е

   Вот и закончилась моя повесть о прекрасных людях и о, недооценённом, в своё время, удивительном изобретении советских конструкторов - АПЛ «Пигмей»!
  Для начала я хотел бы выразить благодарность всем авторам статей, вложившим свой труд в исследование истории автономной (первоначально – аэро) подводной лодки «Пигмей», без которых создание моей приключенческой повести было бы невозможно. Я использовал труды: Иванова В.Б.; О.Ольховского; А.Михайлова; Бойко В.Н. и других авторов. Некоторые положения в их работах противоречат друг другу, другие повторены точь-в-точь. И мне пришлось так построить своё сочинение, чтобы оно соединило воедино все мысли перечисленных авторов этих статей, не отрицая ни одной!  И я думаю, что у меня это получилось…
   Идея сочинения этой повести в моей голове витала давно, но не было материалов. Тем более, что, как оказалось, в середине семидесятых годов прошлого века, во время своей срочной военной службы в Морских частях погранвойск, я участвовал в преследовании другой СМПЛ (из района Феодосийского залива). Тогда, я так и не узнал её названия, но наш пограничный корабль был готов потопить её своими глубинными бомбами [об этом я уже писал в своей повести «В бессменном дозоре»]. И это я (как радист) принимал «Молнию МО» из Москвы, в которой нам приказали прекратить погоню за СМПЛ. А совсем недавно я узнал, что это была одна из экспериментальных сверхмалых советских подводных лодок из серии «Тритон». Там есть и своя загадочная история…
   Почему меня заинтересовала тайна именно  АПЛ «Пигмей»? Ну, во-первых, это была первая проба советских конструкторов строительства нового класса подлодок, опередивших своё время. А, во-вторых, главные события происходят в Балаклаве, городе, которому я отдал несколько прекрасных молодых лет своей морской пограничной службы. Бывал я и на том самом судоремзаводе, где эта лодка проходила доводку, и была пришвартована. Я лично видел эти горы и это море. Я стоял в почётном карауле, при открытии памятника - стелы защитникам Балаклавы.
   Для придания веса и реальности сочинению, я соединил в повести действительных героев с вымышленными персонажами. При этом, свои собственные воспоминания о Балаклаве, я перенёс на 20 – 40 лет назад, но уверен, что это решение было правильным.
   Теперь, я хотел бы выразить благодарность и другим авторам, работы которых помогли мне глубже вникнуть в обстановку событий в Крыму и в самой Балаклаве в военные годы. Кроме статей из Википедии, я использовал некоторые факты из работ: Шавшина В.Г.; Г.Бекировой; В.Е.Полякова; К.В.Никифорова и других авторов.
   Особой статьей в повествовании идёт тема ГУЛАГа.
   И здесь я применил реальную историю судьбы отца моего лучшего друга.
   Остальные материалы я взял, опять же, из Википедии и из статей авторов: А.Макаровой; С.Хустик и других исследователей волнений на зонах ГУЛАГа.
    Помогало мне и то, что в юности я лично общался с людьми, бывшими политическими узниками Норильских лагерей. И, что меня теперь удивляет, так это то, что они не потеряли свой человеческий облик.
   Доводилось мне (и не единожды) ездить («по железной дороге», «когда тундра надела свой зелёный наряд») знаменитым поездом Воркута-Ленинград [после перелёта из Норильска], ведомым, не менее знаменитым паровозом.  Перед отбытием со станции, состав проверяла ВОХРа [Вооружённая охрана] со своими овчарками. А после отправления поезда, приходилось наблюдать весьма печальный пейзаж многочисленных зон.  Да…
   Ну, а с некоторыми положениями, прочитанных мною статей, я категорически не согласен. Например, один автор объясняет (чуть ли, не оправдывает) людоедское поведение солдат ВОХРы тем, что им, при помощи воспитательных бесед и обличительных плакатов, внушили, что перед ними – нЕлюди, и с ними надо поступать соответственно. А у главного виновника последних необоснованных убийств (которые послужили последней каплей и катализатором восстания), бандеровцы загубили родственников. Это иезуитское оправдание садистского поведения конвойных охранников, получавших индульгенции от своего лагерного начальства!
      Настоящий человек, всегда должен им оставаться. А наслаждаться мучениями других, пусть, даже тех, кто преступил черту закона и не достоин уважения, это означает - самому уподобиться деяниям палачей. А уж расстреливать заключённых (даже ради отпуска) – уж совсем не заслуживает почёта. Стрелять в безоружных каторжников – доблесть не велика! И это – не возвышает человека!
   И ещё. Тему ГУЛАГа частенько берут на своё вооружение враги нашего народа, которые не видят разницы между СССР и нынешней Россией, между И.Сталиным и сталинизмом, между фашизмом и коммунизмом. Затуманивая сознание молодёжи своей пропагандой, они внушают поколению будущего, что наше прошлое – позорно, а коммунистические идеи – это исчадие ада. Они однобоко и тенденциозно истолковывают нелицеприятные события нашей истории, что идёт только во вред нашей Родине - России. Тем самым, они мешают выяснению истины. А поэтому, для, таких, псевдоисториков, тайные архивы должны быть закрыты. И распахивать их (перед кем попало) - нельзя!
   К счастью, в России ещё не перевелись порядочные люди, и это обнадёживает! На этом я прощаюсь вами, дорогие читатели, и до новой встречи!..

А В Т О Р

29.03.2021г.