Больше всего Карина Алексеевна боялась остаться на пенсии. Дома у неё был безработный сын, которого следовало кормить. В молодости Карина Алексеевна походила на Мальвину; сейчас же, за шестьдесят, она смахивала на актрису Степаненко. А руководила она молодёжным литературным клубом и панически боялась, как бы чего не вышло – клуб могли закрыть по любому поводу. Как-то один поэт-гитарист во всю глотку запел: «Святой засра-анец!» Карина Алексеевна подошла к юноше и сказала несколько слов. Парень встал и почти бегом вышел. За ним кинулась вездесущая Яна.
- Тебя что, выгнали?
- Нет, я сам ушёл, - ответил гитарист и дверь библиотеки захлопнулась за ним навсегда.
Сама Яна в последние десять лет (а было ей уже к полтиннику) тоже доставляла Карине Алексеевне немало хлопот. Под сороковник она писала исторические рассказы, в которых то польские женщины спали с русскими мужчинами, то наоборот. Более поздние её рассказы уже не отдавали эротикой, но касались вещей абсолютно не молодёжных – смерти родителей, похорон… Яна не понимала, что уже давно не является молодым автором. Иногда она, правда, писала детский рассказ или сказку, но брать их молодёжный журнал категорически отказывался.
Как-то Яна привела подружку своих лет, и обе, несмотря на тонкие и толстые намёки Карины Алексеевны, досидели до конца заседания.
Яна вообще была не очень понятна Карине Алексеевне. Как-то члены клуба читали любимые стихи. Яна выбрала длиннющее стихотворение Ходасевича о том, как лирический герой угостил холодной водой мартышку бродячего дрессировщика. В ответ обезьяна пожала гостеприимному хозяину руку.
… И серб ушёл, постукивая в бубен.
Присев ему на левое плечо,
Покачивалась мерно обезьяна,
Как на слоне – индийский магараджа.
В тот день была объявлена война.
Вдруг Карина Алексеевна увидела, что по щекам Яны текут слёзы.
- Яна, у вас аллергия? – спросила Карина Алексеевна.
- Нет, депрессия, - ответила Яна, не доставая платка. Слёзы продолжали беззвучно течь.
А ведь Яна боится войны, внезапно подумала Карина Алексеевна. Эх, молодо-зелено!.. Безработицы, безденежья – вот чего надо бояться, а не войны!..
На еду Карине Алексеевне с сыном пока хватало, а на лекарства уже нет. Впрочем, Карина Алексеевна притерпелась к высокому давлению настолько, что почти не замечала его. А сердечная боль, хоть и постоянная, не была особенно сильной.
Впрочем, на сей раз, кажется, литобъединение началось более или менее спокойно. Яна не выступала, не просила своих бывших, уже тридцатипятилетних учеников напечатать её новую сказку (в прошлый раз просить надоело), а увидела книги детского психолога Мурашовой и заинтересовалась, слава Богу, ими.
Карина Алексеевна сидела в мягком кресле с подлокотниками и озирала своих птенцов – опоздавшего родиться мушкетёра Вадима (по диплому он был спец по бабочкам, но обожал женщин; его победам не мешала ни чрезмерная худоба, ни оттопыренные уши; писал же он нечто а-ля Обручев); хромоногого Георгия, интересующегося историей Московской Руси и богословием; Марию, студентку мединститута, надевшую зачем-то на голову игрушечные кошачьи уши; Анну, начинающего литературоведа…
Была ещё кучка молодёжи. Карина Алексеевна поймала себя на том, что не может вспомнить имён. Почему-то отключился звук. Боль в сердце усилилась. Глаза застлала молочная пелена. Руки похолодели – вроде бы ни с того, ни с сего. Мысли сменяли друг друга. Разве можно ослепнуть мгновенно? А вдруг права Яна и к нам применили неизвестное оружие? Интересно, работает ли сейчас поликлиника? Вечер, суббота… Если вызвать «скорую», сын не узнает, куда меня увезли… Сотовый разряжен, зарядка дома…
Тело Карины Алексеевны начало медленно крениться вправо. Яна – человек с повышенным чувством опасности – тихо подошла к руководительнице, взяла в ладони холодеющую руку… И закричала.