Любящий душу свою погубит её;
а ненавидящий душу свою в мире сём сохранит её в жизнь вечную.
(Ин.12:25)
Дрожь приветствует меня утром, преследует днём и окончательно настигает ближе к ночи. Врачи говорят, что дело в стрессе, тревожном расстройстве и всём таком… Может они и правы, но лишь отчасти. Иначе бы их методики лечения возымели действие, ведь так? Я этого не заметил. Думаю, потому, что неполадки моей нервной системы кроются где-то в основаниях самой сущности – недоступной компетенции врачей.
Разумеется, нервы у меня изрядно потасканные… Они искрят, как клавиатура, на которую пролили чай. Если нервная система сложный механизм, то в моём случае он полон ошибок и изъянов. Крайне шаткая конструкция! Вывести из строя её способна любая мелочь, а жизнь, увы, начинена зловредными мелочами… А ведь кроме мелких факторов, есть и куда более крупные! От одной мысли о них, весь нервный конструкт сотрясается и только какие-то последние шарниры психики не дают ему развалиться.
Тремор… Постоянный тремор! Текущий по трясущимся рукам к сердцу и обратно. Откуда приходят импульсы и куда движутся, я не имею ни малейшего понятия! Мне даже не удаётся предугадать их направленность и интенсивность! Впрочем, во мне ли дело? Почему никто не предположит, что мир есть непрерывное землетрясение? Что космос не стоит на твёрдых опорах, а сотрясается на весьма шатком фундаменте? И некоторые люди более восприимчивы к его вибрациям, а некоторые менее. По-моему, такая теория куда вернее кипы диагнозов. Просто их пишут люди, которых недостаточно затронула вселенская дрожь.
С каждым днём я всё больше чувствую свою правоту. Мою версию подтверждают и простейшие наблюдения. Например, за листами бумаги… Замечали как они едва заметно содрогаются? Ежели нет, то подольше за ними приглядывайте. Вероятно, легкие предметы столь же подвержены влиянию мирового трепета. Но сопровождаются ли их краткие судороги переживаниями, как у людей? Не знаю… И потому с радостью бы избегал бумажного общества! Кто знает, что у них на уме и есть ли в плоскости листа какие-либо соображения!
Только разве избегнешь общения с бумагой?! Она повсюду! И она значимее, чем ты сам. Нет трудовой книжки или бумажного договора - не работаешь. Не оплатил квитанцию за коммуналку – живи без света и электричества. Не прописан на бумаге - бродяга. Нет листа свидетельства о рождении, значит, не рождался. Не оставил письменного наследства… Ну что же, тебя никогда и не было.
Забейся хоть в самый дальний угол своей комнаты… Запри все двери и окна… Она найдёт способ просочиться! Одна за другой. Чистая и белая, рваная, мятая, разноцветная… Набьётся битком в твоё укромное пристанище и вынудит рассматривать, заполнять, переписывать… И, конечно же, трепетать с ней за компанию. Ведь лишь всеобщий тремор бытия вас и роднит.
Стоило об этом вспомнить, как руки снова затряслись! А надо работать! Печатать, не промахиваясь по клавишам, и, само собой, выводить на бумагу.
С чего всё началось? Может с той злосчастной тетрадки, что я отыскал в чулане… В ней была какая-то история, написанная от руки корявым почерком. Глупая сказочка, должно быть выдуманная ребёнком, едва освоившим письмо. Хотя содержание, которое мне уже и не вспомнить, не походило на детские рукописи. Куда она потом пропала, знать не знаю, как и откуда взялась. Но её позабытые образы часто тревожат мои сновидения…
***
Тремориты жили небольшими поселениями, несколько семей или родов в каждом. Дома их представляли собой ветхие лачуги или неказистые постройки – ничего другого они и не могли возвести трясущимися руками. Охота и взращивание пищи давались им с трудом, как и любой другой род деятельности. Однако, треморитов тяготил не только труд, но и отдых. Их сны были полны тревог и переживаний, от которых не избавлял приход рассвета или радостная весть.
В одиночку или семьями, тремориты покидали свои жилища и уходили в неизвестном направление – туда, куда влекли их ветра беспокойства. Обыкновенно они находили другое поселение и оседали в нём, возвращаясь к былому образу жизни. Порою терялись и пропадали, а иногда основывали собственные сообщества. Их быт и мироощущение оставались неизменны в своих основах, даже в самых долгих путешествиях. Ведь, где бы треморит не находился, его душа была обнажена перед страданиями космоса. Сквозь неё проходил весь мир, со всеми обитателями, настроениями, эмоциями и чувствами.
Треморит не знал одиночества, так как никогда не удалялся от терзаемой противоречиями Вселенной. Каждое мгновение, его душа трепетала в разноголосом унисоне с Вселенским Тремором - со стихией, движущей всё.
Тремориты не поклонялись Вселенскому Тремору, не служили его изменчивому ритму. От рождения открытые всем дуновениям, порывам и ураганам чувствований - они лишь делили с ним внутреннюю боль и скромную радость.
Некоторых, более восприимчивых, Вселенский Тремор сводил с ума - ломал или завлекал к страшным поступкам. Но существовали и те, кто уловил его судорожное биение, сумел с ним свыкнуться и удержать в себе. Такие тремориты становились жрецами, чей долг был оберегать сородичей от эмоциональных крайностей. Они предчувствовали обострения Вселенского Тремора и не давали подопечным затеряться в его безмерных водах. Им яснее и шире виделась беспредельная смута космоса, и проще было справиться с безмерной тревогой такого осознания.
Жрецы не пытались укрыть треморитов от переживаний мира, а только разделить с ними всеобщую муку. Никто, даже сам Вселенский Тремор, не был от неё свободен.
***
Уснуть бы, но не просыпаться в предполагаемое завтра. Меня бы, наверно, устроило любое завтра, которое я не могу представить.
Увы, завтрашний день будет таким же как вчерашний… Снова писать, заполнять, формировать… Бесконечный перечень бланков, заявок, документов, актов, приложений, приложений к приложениям, пояснительных записок ко всему этому… Целая гора бумаги!
Кем я работаю? Порою кажется, что кем-то вроде кочегара. Кормлю ненасытное чудовище бюрократии, бросая бумагу как уголь в печь. Однако, бросать уголь в печь хотя бы имеет смысл – это топливо, как-никак. У меня несколько другой случай…
Все эти министерства, гос. учреждения, фонды, комиссии… Они полны лабиринтов по которым проходятся чиновники и циркулирует бумага. Уверен, все эти коридоры смыкаются в единую систему, наподобие пищеварительной. Бумага потребна ей для существования (не ради мнимых субсидий, инвестиций, формальностей), как человеку необходима пища. И, как и в случае с людским организмом, вся эта бумажная снедь, в конечном итоге, вываливается в сортир. Только, в отличие от человека, бюрократическая система испражняется в бездну. Бумага теряется в ней навеки вечные! От неё даже кала не остаётся.
Да… незавидная судьба у листочков. Их испишут, разрисуют, пропечатают и отправят прямиком в небытие! От того они и трепещут – колышутся предчувствуя суровую неизбежность. Что ж, мне понятно, отчего бумага так нервозна. Я ведь и сам нервный! Так почему бы несчастным не трепыхаться от меня подальше?
Я же дёрганный и тремором мучимый! Просто хочу поспать, на время от всего отрешившись. В тишине, покое, благодати… Размечтался! Проклятая бумага опять шебаршит в ногах - пытается толи пятки пощекотать, толи искусать их. Мне удаётся оттолкнуть неугомонных! С кровати сбросить! Но они опять возвращаются… И так каждую ночь!
Ладно бы только ночью балагурили, так ведь и с утра от них спасу нет! Зажигаю свет и вижу разбросанные и помятые документы. Многие еще и прячутся! Предвидят, что для работы мне понадобятся, а значит и глотка бюрократическая к ним уже близка. Хуже всего, конечно, приходится свидетельству о рождении и паспорту. Прочая бумага видит в них привилегированное сословие! Из-за того, что им долгий век отмерен.
Я и сейчас, во тьме, слышу бумажный шелест. Вероятно, опять дерутся, и на утро свидетельство будет выглядеть изрядно пожёванным. Паспорт я стараюсь укрывать в разных местах, да только без толку – всё равно изо дня в день он всё более потрёпанный.
Бумага меня ненавидит! Особенно та, которую я, в процессе работы, отправлю на абсолютную казнь. Даже та, что, вероятнее всего, отправится в мусорный бак, относится ко мне лучше! Но деловая, рабочая… Последнее время она просто рассвирепела! Я уже и объясниться с ней пытался, сочувствие к себе вызвать. Втолковывал, что роль палача мне самому чужда, противна, и ненавистна! Однако, мир так уж устроен – мы, люди, должны кормить бюрократического левиафана, иначе в бездну спровадят нас самих.
Дипломатия и жалостливые речи не дали результата. Бумага ведь не понимает слов? Ну, вот она и не поняла ничего, даже если услышала. Продолжает шелестеть во тьме! У щиколоток моих вьётся!
В чулане тоже неспокойно, хотя там, насколько помню, отродясь ничего бумажного не было. Кроме той грязной тетрадки с дурацкой историей… Она хочет, чтоб я её опять читал? Обойдётся! И без неё нервозов хватает.
Хоть бы тремор чуть унять, и часок вздремнуть… Ничего больше не желаю! И уж тем более глупых историй!
***
Тремур и Трем рано потеряли семью и родной дом. Обезумившие тремориты из соседнего поселения принесли смерть всем кого они знали. Распаляемые тревожными прикосновения солнца, эти безумцы пришли на рассвете. В их разорванных треволнениями душах не осталось места состраданию и милосердию. Они лишь исступленно желали избавить себя от терзаний – смыть кровью или сжечь в огне. Но погубив вчерашних соседей и придав огню их дома, эти тремориты не обрели утешения, а лишь умножили раздор в своих сердцах. Всё, что им осталось – это разить клинками друг друга и собственную плоть, дабы высвободить мятежные души и растворить их в вихрях Вселенского Тремора.
Так, в одно утро, семилетние братья Тремур и Трем остались бездомными сиротами. Их спасло то, что во время кровавой расправы, они играли в лесу. Отныне, лес стал их пристанищем, а его обитатели - соседями.
В первые годы новой жизни, Тремур испытывал непреодолимый ужас от всего вокруг, от жутких воспоминаний и ночных кошмаров.
Лес пугал его своей естественностью. Деревья тряслись под гнётом ветра, а из-за палящего солнца чахли кусты. Проливной дождь обращал саму землю в грязевую хлябь. И всё поднебесье, каждые сутки, пожиралось тьмой ночи. Однако, лес оставался таким же как был, не замечая урона и не страшась выходок Вселенского Тремора. Откуда в природе подобная непоколебимость и почему Тремур её лишён? Эти вопросы не давали ему покоя.
Не меньшее беспокойство вызывали животные, причем, отнюдь не хищные. Тремур наблюдал за ними, преодолевая страх. Обитатели леса, поражали его своей безмятежностью, тем, что никакие опасности не влияли на их способы существования.
Однажды, наблюдая за кучкой четвероногих, мирно поедающих траву, Тремур рассвирепел. Ярость затмила страх, и, выпрыгнув из кустов, он метнул камень в одно из животных – все они вмиг унеслись прочь. Поначалу Тремур возликовал! Он решил, что внушил им ужас! А раз так, то не столь уж они и могучи перед Вселенским Тремором. Однако, юноша ошибся. Вскоре он обнаружил сбежавший скот – те вновь мирно паслись, пощипывая травку. Один из четвероногих хромал, но не испытывал оттого внутренних смущений. Всего лишь небольшое неудобство.
Как могут эти создания не помнить страха? Сам Тремур, сквозь душу которого проносились мириады чудовищных видений, ощущений и воспоминаний, попросту не мог представить себе покоя. Гнев и злость вынуждали его носиться по лесу, пока, споткнувшись, он не падал и не начинал трепетать, свернувшись на земле. Тысячи непознаваемых чувств падали на него с небес, давили со всех сторон, выворачивали и грызли живот. Не убежать, не спрятаться…
В некоторой степени, Тремура беспокоил и собственный брат. Трем казался беззаботным и даже веселым. Он добывал им еду, охотился, обустраивал жилище в небольшой пещерке. Правда, свободным от Вселенского Тремора он всё же не был… Иначе, почему он ворочался и кричал во сне? Отчего часами вглядывался в пустоту, сидя на опушке леса? И всё же, Трем умел справляться с бушующей в душе стихией. Тремура это беспокоило и вызывало подозрения – уж не вступил ли его брат в неясный сговор с вселенским врагом?
В пещере, где жили братья, также находилась старая волчица. Её мышцы и рефлексы ослабли настолько, что она могла лишь тихо дышать в ожидание смерти. Трем подкармливал её, омывал водой, и животина продолжала слабо существовать. Близость конца не внушала волчице страха…
Первое время Тремур опасался её, как и всего прочего. Год шёл за годом, а она всё еще дышала, не цепляясь за жизнь и не чая смерти. Невероятная выдержка, пробудила в Тремуре нечто сродни уважения к четвероногой старухе. Он решил перенять волчью невозмутимость, научиться её бесстрастному упорству.
Месяцами Тремур наблюдал затухающую жизнь хищницы – внимал ровному такту дыхания, которое было уже едва уловимо. Даже сам Вселенским Тремор был бессилен нарушить эту размеренную пульсацию. Его порывы миновали немощную тушку животного, вонзаясь в душу беззащитного треморита.
Наступил день, когда волчица испустила последний вздох, и он ничем не отличался от всех предшествующих. Это дуновение отпечаталось в душе Тремура ледяной вмятиной. Теперь ему открылось таинственное искусство волчьего дыхания, и дальнейшие годы он посвятил практике.
Развивая в себе душевную холодность, Тремур становился всё более сдержанным. Атаки Вселенского Тремора, больше не повергали его наземь, не сбивали с ног и почти не выводили из равновесия. Руки треморита избавились от дрожи, а сны обратились в спокойную гладь черноты. Некогда запуганный мальчик превратился в хладнокровного мужчину, ловкого охотника. Каждый день он приносил в пещеру умерщвлённую им добычу. В отличие от Трема, который в этом далеко не всегда преуспевал. Стесненный в глубинах души, брат Тремура нередко приходил лишь под вечер - уставший, побитый, израненный, но полный напускной бодрости.
Поначалу, бравада брата раздражала Тремура. Однако, позже он стал к ней равнодушен. Ничто из происходящего уже не могло сбить его выверенного пульса и просчитанного биения сердца.
Даже желание отомстить Вселенскому Тремору, с годами обратилось из страсти в безразличное решение, которое необходимо исполнить.
***
Я не только за бумагой слежу, за другими людьми, например, тоже. И за людьми, и за бумагой, и за их отношениями. Похоже лишь у меня сложности в этой сфере.
Коллеги по работе не замечают бумажного трепета. Раздражаются, конечно, иногда. Комкают листы, бросают в урну. Но всё это по каким-то надуманным поводам… Так-то они, без всяких колебаний, ступают по карьерной лестнице из плоских тел или рутинно толкутся на месте.
А чиновники? Все их учреждения? Они же буквально начинены плоскотелыми пленниками! Бумага, может, и бежала бы из этих казематов, но судорожный страх её парализует… Если бы обречённые хоть раз единовременно вздрогнули, все бы темницы рухнули! Но нет, каждый листочек трепещет в полном одиночестве, даже если сшит с другими в один документ.
Мне всегда не по себе в этих учреждения… Всюду беззвучные стоны, которые никто не слышит… Я, кстати, тоже не слышу, но понимаю, что их не может не быть. Ведь в этом пыточном лабиринте томятся миллионы узников! Испачканные буквами, искалеченные скрепками, изнасилованные печатями… Приговорённые сгинуть навеки! Почему я один о них думаю?
Всё та проклятая тетрадка, да! Что-то она во мне задела, и я на миг дрогнул в резонанс бумажному народцу. Тогда то мы и разглядели друг в друге меру подобия. Теперь бумага ко мне так и тянется! Знает, что я к ней не безразличен! Вот и дрожим теперь все вместе… Мучимся единым коллективом!
А над нами тень той проклятущей тетради! Шелестит, нашёптывает…
***
В двадцатилетнем возрасте Тремур покинул знакомые леса. Он не рассказывал брату о своих намерениях, не извещал об уходе, и, тем не менее, Трем увязался за ним следом.
Спустя несколько часов они прибыли в родное селение. Оно вновь было отстроено и заселено треморитами – чужаками, заблудшими в беспокойной круговерти мира. Всё здесь казалось прежним и почти родным, что весьма порадовало Трема. Но не его брата.
Осмотревшись, Тремур преисполнился лишь отвращением и презрением. Всесильный враг не только разрушил его дом, но и попрал руины этого дома. Причем подобное кощунство не потребовало от Вселенского Тремора каких-либо усилий – ему достаточно было попросту существовать, чтобы над всем властвовать.
Тремур встал на пустыре посреди посёлка и воззвал к собратьям. Он обличал ложь жрецов, говорящих о неотвратимости тревожной стихии. Кричал, что бесплотный деспот уязвим и, что ему, Тремуру, ведомо как лишить врага господства.
Тремориты в страхе попрятались по домам. Они ничего не поняли из речей незнакомца, но его твёрдая, уверенная интонация, без заиканий и запинок, повергла их в ужас. Подобного голоса им слышать никогда не приходилось – он был чужд самой их природе.
Трема случившийся переполох лишь позабавил, но Тремур исполнился холодной ярости. Бросив открытый вызов врагу, он только помог тому утвердиться.
-Я слышал тебя мальчик, выслушай и ты старик… - приближающийся жрец осёкся, поперхнулся. В глазах Тремура он увидел непостижимое, то, что не могло быть объяснено всей треморитской мудростью.
Удар кулака опрокинул старого жреца наземь. Тремур дважды пнул его в живот, сломав пару ребёр, и нагнулся, чтобы задушить. Однако, кто-то из местных всё же набрался смелости, и, подхватив грубо выкованный меч, выбежал из дома. Треморит трепетал от пяток до затылка, но всё же попытался ударить пришлого смутьяна… Тремур ловко увернулся, тычком в грудь сбил нападающего и без усилий отнял у него оружие. Жрец тем временем поднялся на четвереньки, попытался разогнуться, но не успел… Туповатое лезвие меча застряло у него в шее… Кровь оросила землю… Тремур вырвал клинок из жертвы, и вторым взмахом, наконец, её обезглавил… Голова старика откатился в сторону и замерла в неподвижном волнении.
Тремориты бежали прочь из поселения, только Трем остался на месте, поглядывая на брата с неприязнью. Тремуру были безразличны гримасы родича, куда больше его заинтересовал тот, кто на него напал. Смелый треморит встал на ноги, но не пытался бежать с остальными. Он был настолько обескуражен всем случившимся, что душевное смятение сковало его телеса.
-Не бойся, - сказал ему Тремур, - я научу тебя волчьему дыханию, и всеобщий враг потеряет над тобою власть. Пойдём.
Сама походка Тремура, выверенная, отчётливая в каждом шаге, казалась тремориту невозможным явлением. За ней, оглядываясь и содрогаясь, он и пошёл. Судорожные сомнения толкали его вслед за устрашающим чужаком.
Что до Трема, то он был ведом кровными узами и братскими чувствами. Ничего не смысля в задумке брата, треморит следовал за единокровным родственником по велению души.
***
Что же было написано на тех шершавых, тетрадных листах… Любые попытки вспомнить, лишь вызывают противные судороги!
Может контузии и есть ответ на вопрос?
Допустим… Тогда выходит, что кособокие предложения – это текстовая оболочка чистого содрогания! Прочитав некогда череду слов, я приоткрыл душу для неизвестной силы… Приоткрыл? Нет. Растворил нараспашку выломав все петли! И теперь я вечный заложник своих чувствований! Своих ли? Опять же – нет! Всеобщих! Глобальных! Пронизывающих всё сущее – от людского нутра до уголков бумажек.
В общем, я верно предполагал, что наш мирок испокон веков слегка потряхивает… Слегка ли? Сомневаюсь! Думаю, его порядочно трясет от эмоциональных бурь и страданий самих звёзд! Мы отказываемся это всё замечать, потому что так куда проще. Что такое звёзды? Огоньки на ночном небе или горящие от боли сущности? А земля под ногами всего лишь опора для ног, да? Или же истерзанное, растоптанное и всерьез болезненное существо? Это я еще не заговорил о людях и бумагах… Сердце человека – слипшийся ком из затаённых и мучительных противоречий! Даже если пульс нормальный и дела твои в порядке, есть миллионы сердец в куда худшем состоянии! И ты не можешь быть от них по-настоящему обособлен!
Деловые люди практикуют атрофию чувств или их регуляцию. Им нет дела до умирающего в переулке бродяги, которого они никогда в глаза не видели… А уж “неживая” материя, их и подавно не волнует.
Все эти мысли пришли ко мне только сегодня, после того как пообщался с одной бумажкой. Она трепетала в моих руках минут десять. К нанесённым на неё буквам я не проявлял интереса, но вот дрожь в собственных руках и плоском листочке казались откровением! Ведь через эту дрожь можно вести беседу! Хоть и непонятно о чём.
Тремор – вот ключ к коммуникации меж вещами. Он не ограничен моим телом или пределами бумажного листа. Нет! Тремор тотален и бесконечен как распростёртая вселенная! Более того – они едины и не существуют друг без друга! Жаль, что многие об этом позабыли в угоду личному покою и довольству…
Но ничего… Мы еще освободим из той тетради таинство размером с вселенную!
***
Тремур шёл по землям треморитов, созывая сородичей на невиданную ранее войну. Он не ведал пощады к прихвостням врага, жрецам, убивая их одного за другим. Прочих, заблудших, Тремур пытался образумить и освободить, не прибегая к насилию. С каждым днём у него было всё больше приспешников, тех, кто осознал великую миссию и стремился отринуть вражеское господство над своей душой. Их сердца еще не были совершенно холодны, но они уже знали, что это возможно и достижимо!
Жрецы, когда у них еще имелась власть, направляли против Тремура вооруженные отряды. Те лишь гибли, один за другим, не причиняя и малейшего ущерба. Их движения были неумелы и судорожны, а вооружение почти негодно. Смертоносными, точными выпадами, Тремур мог сразить десяток противников за одно мгновение. Его клинок был идеально сбалансирован и безупречно заточен.
Неуязвимый, не знающий усталости, он нёсся вперед, оставляя позади пустые селения и обезглавленные трупы. Но ничто из этого не утоляла его бесстрастной ярости.
Невыносимо озадаченные, нестерпимо растревоженные, тремориты начали сами изгонять и убивать жрецов. Не ради Тремура и его целей, а просто из непонимания. Хаос и безумие охватывали целые регионы… Знакомый мир рушился, высвобождая Вселенский Тремор из положенных ему границ… И только Тремур, повинный во всём происходящем, мог противостоять разверзшейся катастрофе.
Число его сторонников росло, хотя большинство по-прежнему не могло вникнуть в слова завоевателя. Многие усвоили пока одно - жрец заслуживает смерти. Мысль же о том, чтобы оградить себя от Вселенского Тремора, от скорбей всего мироздания, всё еще была для них непостижима.
Тремур не отчаивался. Он безукоризненно исполнял задуманное – постепенно, шаг за шагом, уводил треморитов прочь от тирании всеобщих чувств и неподъёмных эмоций. В конце концов, враг останется наедине со всем весом вселенской муки и более никто её с ним не разделит.
Мысль о том, что Нечто или некто будет страдать в полном одиночестве, нисколько не смущала ледяное сердце Тремура.
***
Стою посреди двора, а надо мной кружит оно… То есть, они! Тысячи листочков скользящих по усталому ветру. Их тревога сильнее сегодняшнего ветерка! Бумажки ему не подвластны! Ведь что такое ветер в наше время? Климатический фактор, о котором вам сообщат на каком-нибудь экране. Он утратил своё значение! Упростился до погодной условности… Но мы ему напомним! Непременно напомним о его буйном нраве! Ветер, ветер… Ты еще вспомнишь всю полноту настроение – тех, что потерял и тех, что отняли. Начинаешь уже вспоминать, правда?
Бумага кружится в медленном темпе своих опасений. Со стороны она похожа на большую воронку или на задумчивый смерч. Потрясающее зрелище, никем из ныне живущих не виданное! Оно исключено из узаконенных представлений! Дерзкие листочки посмели тряхнуть привычный мир!
За этим вызывающим непотребством наблюдают жители близлежащих домов. Из окон, с улицы… Они ошарашены настолько, что не замечают, как бумага покидает их собственные жилища. Присоединяется к дерзновенному бунту!
Скоро, совсем скоро, свора разбушевавшихся листочков ринется в учреждения, министерства, фонды, департаменты… Во все места, где деловые палачи, пытают и мучат их собратьев! Они искусают им пятки и защекочут до умопомрачения! Вынудят прятаться по углам и трепетать… Дрожать от страха, как дрожит бумага с момента своего сотворения!
На миг, длиною в десять минут или несколько часов, земной шар и всё, что за его пределами, слипнется воедино! Сморщится в судорожных потугах всеобщего сопереживания! И всё откроется всему – никто более не будет одинок и забыт.
Но этот бесконечный миг закончится. Случившемуся найдутся тысячи рациональных и логичных объяснений. Просто на нас испытывали новый тип вооружения… Просто протуберанцы солнца вызвали климатические аномалии… Просто нервный срыв, который может случиться с каждым. Психологи утешат и пояснят, равно как и журналисты, СМИ, политики, ученые… Внезапное наваждение лишат смысла, потому что всякий смысл мешает делопроизводству.
Только это будет потом, попозже, не сейчас… Уже пробил час вселенского тремора! Бумажный рой уже несётся ураганом, дабы вершить свою месть! Через какую-то секунду, он рухнет на распорядки мира грудой разъярённой саранчи! Будет щекотать и кусать пятки! Разнуздано пакостить, нарушая просчитанную гармонию и лживое равновесие!
И я не сомневаюсь! Та тетрадка из чулана, будет бушевать больше всех! Слишком уж многое ей необходимо высказать!
***
Тремур долго ходил по опустевшим землям, временно покинув верных ему сородичей. Только Трем, по неизбывной привычке, молча шёл за безразличным к нему братом. Он не спрашивал единокровного о его замыслах, так как всё равно не смог бы их понять.
Наконец, Тремур остановился. Вокруг него простиралась пустующая земля – никаких деревьев, скал или треморитских строений. Только зловредный шёпот Вселенского Тремора… Тремур был глух к нему, хотя не сомневался, что враг сейчас здесь и везде. Вражеское присутствие выдавало и поведение Трема – он беспокойно ёжился и часто оглядывался.
Тремур вытащил меч и провёл остриём черту на земле. Ни к кому не обращаясь, он громко провозгласил, - Здесь мы построим город. Сначала возведём стены, дабы они оградили нас от вселенского тирана. Затем построим дома, с прочными стенами и твёрдым основанием. Так мы защитимся от тревожных снов, что еженощно насылает враг. Дисциплину и порядок, мы узаконим как первичные добродетели, чтобы зло отступило от наших душ. Наконец, мы начнём великую битву, которой суждено длиться не один век. Мы организуем особые ритуалы и зло попятится. Мы придумаем бесчисленные теории о мироздании, и зло утратит силу. Мы отбросим страх, сострадание и прочие чувства, и зло будет уничтожено.
Трем, подошедший к брату, внезапно рассмеялся, - Грандиозные планы, братец! Ты мечтаешь повергнуть Вселенский Тремор… - Трем осекся и потряс головой, но сразу продолжил, - только пока что ты ему лишь помог. Да, ты отобрал у него кусочек владений, однако, при этом многократно расширил его собственные. Сколько треморитов бежало из своих домов! Большинство из них скорее всего потерялись и трясутся где-нибудь в неизъяснимом ужасе. Ужасе, что сотворил ты, брат. Все эти смерти, беспорядки, хаос… - Трем поперхнулся, на секунду потеряв нить разговора, - Всё, что ты устроил брат, пошло на пользу одному лишь Вселенскому Тремору. Теперь его власть безгранична! Никто её не контролирует! Ты же, брат, сбежал в независимую пещерку своей мечты, позабыв обо всех… - у Трема затрясся подбородок, однако, он намеревался сказать что-то еще… Но не успел. Меч Тремура снёс ему голову.
-Ты ошибся, треморит, - сказал убийца обезглавленной жертве. В его душе ни мелькнуло ни малейшей искорки сожаления. Оно было непозволительно в условиях войны.
Тремур продолжил претворять в жизнь свой план. Вместе с верными ему треморитами, он возвёл высокие и надежные стены. Построил долговечные дома на крепком фундаменте. Узаконил дисциплину и порядок, чтобы город мог жить в безопасности и стабильности.
Новорожденный город был назван Трем. Не из братских чувств или чего-то подобного, Тремур выбрал граду такое имя. Он полагался на логику – раз город построен на могиле Трема, то пусть носит его имя.
Жители Трема придумали всякого рода ритуалы и особые праздники. Они прославляли упорядоченность Вселенной и превозносили дисциплину, как движущую силу мироздания.
Тремур победил своего врага. Тот был изгнан из города, хотя и не окончательно. Тремориты всё еще чувствовали его зловещее влияние.
Вскоре, за стенами Трема родилась наука и философия. А благодаря им, возникли теории и концепции, объясняющие мир во всех деталях. Разумеется, Вселенский Тремор, был исключённой из них деталью. Таким образом, Тремур укротил и даже подчинил остатки вражеской власти.
Шли годы… Строились новые города, и всё больше треморитов отрекались от душевного гнёта. В скором времени, они отказались и от былых имён. Так город Трем переименовали в Трим, его жители стали тримлянами, а сам Тремур отныне звался Тромулом. Через пару десятилетий и эти имена изменились – любые отпечатки врага были избыты и истёрты из них.
Жизнь великого триумфатора подходила к концу. Он знал, что окончательное торжество над злом, случится не в его век и ни о чем, ни печалился.
И всё же, на исходе дней, в его душе зашелестели предательские чувства. Вспомнились слова брата, за которые тот поплатился жизнью. А вслед за скверными воспоминаниями, пришли и кощунственные домыслы… Что если тот самый, кто в результате победы, останется наедине со всеми мучениями Вселенной… Что если этим страдающим в одиночестве существом - окажется каждый человек?
Смущенный и разгневанный внезапными ощущениями, триумфатор пронзил себя мечом.
Как отравленное холодом копьё, его душа метнулась в вихри Вселенского Тремора.