“ – Ходят скучные, не в меру,
“Сундуки” и офицеры.
И мичман Горошанский
На КП.”
Так под гитару, сидя в курилке, распевал Валерка Папуша песню собственного сочинения. А сочинял он их, как тот ороч или алтаец – всё, что вижу, о том и пою. Вот увидел, как командир с замполитом, прошли по плацу в направлении к столовой, а из КПП выглядывает, с повязкой дежурного по части, мичман, Иван Никитич Горошанский – тут же в рифму их. Этот нескладный, высокий старшина 2 статьи, ходивший помощником дежурного по связи, вообще был парнем с причудами.
Вспомнилось, что Валерка ушел из жизни уже давненько, лет 15 назад, а вот, воспетый им, мичман Горошанский, тот, что в песне на КП сидел, умер совсем недавно, прожив 90 лет. Вдвоем оставались они с нашим командиром Липатниковым в живых, из той плеяды “сундуков” и офицеров, о которых пел Валерка. Сейчас 93-летний Аркадий Михайлович остался один.
А сколько их было и кто они, этот “золотой фонд” Военно-морского флота СССР образца 60-70 годов прошлого столетия, служивших на 135 узле связи Советско-Гаванской военно-морской базы, она же войсковая часть 15140-б.
Вообще-то мы, пункт радиоконтроля СГ ВМБ, к ним отношения не имели, но уж, коль жили в их части, то естественно подчинялись внутреннему распорядку, так же ходили в наряды, а когда требовалось, отправлялись и на хозяйственные работы.
Почти все сверхсрочники, впоследствии мичманы, в части появлялись не часто, или когда заступали в наряд дежурными по части, или для получения денежного довольствия и продуктов. Основная их служба была в штабе, на телеграфном центре.
Это тот же мичман Горошанский, а также мичманы Гришаков с Ковалевым. Так же не часто можно было увидеть в части и более молодого Сашу Балыкова.
Вячеслава Мусийчука раньше можно было увидеть в части, когда там еще находился пост связи с подводными лодками. Частенько смены наши совпадали, запомнился, всегда сидящим на стуле, у телефонов, закутавшись в шинель, спасаясь от холода. Темно, только настольная лампа на пульте горит. Когда-то здесь был полноценный пост связи, здесь стояли АКУЛЫ, ловящие с лодок сигналы, здесь же эти сигналы ребята со специальной ленты переводили в несколько групп цифрового текста и по телефону сигнал уже передавался, кому следует в штаб флота.
Сейчас, когда приемный радиоцентр был переведен в другое место, здесь осталась только одна функция. Получить этот сигнал с ВОСТОКА по телефону и по телефону же отправить его на ЛЮСТРУ. Годок мой, Коля Черняев, менял его по вахте почти всегда.
Мичман Дима Савин работал в строевой части. Выписывал нам проездные документы, когда мы в отпуск уезжали и продовольственные аттестаты, когда нужно было отправляться на губу к Михолапу.
Служили у нас хорошие мужики-сверхсрочники Виктор Теплышев и Лёша Бунь. Лёша Бунь мне, после моего ДМБ, вызов сделал, чтобы я обратно на Дальний Восток вернулся с Алтая. Не могу ничего узнать о нем, вроде как дочь увезла его в Питер после “звоночка”. А Лёша мужик “еще тот” был, вот как отзываются о нем его бывшие подчиненные. Это когда он уже служил в РЭБ базы:
“Помню, натопили баню капитану первого ранга Закревскому. Он начальником парткомисии был в в/ч 40011. После второй рюмки Лёша стал его называть по имени, отчеству. Потом поддали еще, Лёша и говорит ему - ты, фуфло еб"""е, когда квартиру дашь, вы там, в штабе делите хрусталь, книги, квартиры, а у меня дочери 16 лет и я ночью беру одеяло, иду на кухню и там, на полу жену люблю. Не поверишь, через неделю ему дают двушку, а мне Лёшину квартиру.”
Теплышев Виктор, до службы у нас, служил в танковых войсках и трижды, по его словам, он “горел” в танке. То, бишь, три раза его ловил в нем командир, за распитием спиртных напитков. С юмором был мужик, и прозвище у него было интересное “птаха”.
Юрий Сафонов, по прозвищу “рыжий”, тоже служил на узле связи. Судя по старым фотографиям, служил здесь давно, а вот в какой должности, убей меня бог, не знаю. Видимо, когда-то был радистом, поэтому ему поручили часть прибывших морячек обучать морзянке. И как он хотел это обучение перепоручить мне, без пяти минут на ДМБ уходящему. Не получилось.
Пришлось немного послужить в нашей части в должности начальника столовой Мише Конькову, невысокого ростика, с обличьем северного аборигена. Запомнился рассказом, как он был участником знаменитого тогда, чукотского или эскимосского ансамбля песни и пляски. Или хотел быть там, но его не взяли. Видел я недавно на мысе Гаврилова в Заветах его могилу. Серьезно смотрит с фотографии, уже не шутит.
Немного захватил я на службе и Сережу Зуева, молодого парня с рыжими волосами. Этот сверхсрочник женился на одной из морячек, призыва 71-го года. Вроде, как татарочкой, та была. Это он приезжал забирать нас с “Котом”, после пятисуточного ареста в одиночке, на “губе” у дядюшки Михолапа.
Про Володю Желтова и Сашу Курочкина сказать то разу нечего, они хоть и начали служить мичманами при мне, но вся их служба прошла после моего ДМБ.
Были еще несколько “сундуков”, но те, как быстро появлялись, так незаметно и исчезали. Запомнился один, вроде как Иваном звали и то только потому, что мы, у спящего его, вытащили ПМ и фотографировались за КПП, пока он спал. Есть фотография у меня, тому подтверждение.
Осталось три мичмана, три мастодонта, с которыми я и служил дольше всех и общался больше.
Первый, это мичман Федоренко. Командир БПЧистов, вначале у него Молодцов и Завьялов были. Ну, эти ребята-ленинградцы, ему фору могли дать и по специальности, да и по общему интеллекту. Затем он командовал Гордиевским, Осадчим, Троекуровым, Задиракой.
Его речь была под стать его должности. Как говорится, без бутылки, ни хрена, не понять. Но, видимо иногда, он говорил очень даже внятно. Это когда он командиру докладывал или закладывал, как Черданцев и две морячки в 32-м магазине вино покупали. С подачи этого БПЧ я тогда и получил свои первые пять суток. Царство тебе небесное, мичман. Я никогда не был злопамятным, а вот в памяти, поди, ж ты, осталось.
И как потом “рыжий”, мичман Сафонов, меня под белы рученьки на КПП подхватил, когда мы, как добрые, на тачке подкатили к части.
И как же не вспомнить, или забыть, мичмана Германа Владимира Григорьевича. Если бы меня спросили и тогда и сейчас, кого я считаю самым достойным, которые по праву носят звание мичмана флота советского, я бы не раздумывая, назвал его имя.
Хотя я точно и не знаю, за что он был ответственным. Не за личный состав – это точно. Скорей всего, за продукты, за столовую, за свинарник и так далее. Всегда подтянутый, не слышал никогда, чтобы он голос на кого-то повысил. Не замечен, ни в употреблении, и не в злоупотреблении, тем паче. Порядочно к тому времени уже прослужил, много знал, много видел и умел держать язык за зубами, когда надо.
Именно на таких, как мичман Герман, мог целиком положиться командир части, инженер-майор, Юрченко Владимир Иванович. Так, по крайней мере, я считаю.
И перечень всего, что он делал, видать очень уж разнообразным был. Вообще-то, он никогда к нам в радиорубку не заходил. Не его это епархия, тем более и часть даже не его. А тут как-то подходит ко мне. Я или на вахте был, а может просто так, там находился.
-Володя, надо бы доброе дело сделать.
И протягивает мне, чтобы я посмотрел, женские часики в желтом корпусе.
-Этими золотыми часами мы должны наградить нашу телеграфистку, Бажакину Фаину, победившую Москву в состоявшихся соревнованиях. Надо на оборотной стороне сделать дарственную надпись. Вот к тебе пришел, выручай. Это просьба и Владимира Ивановича.
-Да я бы со всей душой, товарищ мичман. Но боюсь, ничего не получится, я вообще не знаю, как это делается.
Ну, я же говорил, что не такой уж простой, этот мичман был. Он принес с собой не только технологию, как нужно подпись сделать, но и всё необходимое для этого.
А многое и не требовалось. Огарок свечи, коробок спичек, иголка и пузырёк с “царской водкой”. На мой вопрос, что же это за водка такая, оказалось не что иное, как смесь серной и соляной кислот.
Покрыли тонким слоем стеарина тыльную сторону часов подарочных, и я, вооружившись иглой, начал царапать подпись. Затем несколько раз смачивали крышку часов этой адской смесью, в конечном счете, на ней стали проступать, вытравленные кислотой, на металле буквы. Корявые, неровные, но прочитать можно, кому и за что, сей дорогой подарок. Интересно, долго ли носила Фаина часы эти потом?
И напоследок я хочу вам рассказать о самом “центровом” мичмане нашей части, легендарном Петре Германовиче Ануфричуке, “Ануфрии”, так звали за глаза его все моряки и морячки в части. Представить себе не могу нашу часть без этого ее олицетворения. Кажется, “Ануфрий” был в ней всегда. Ложишься спать, он еще на территории, просыпаешься, он уже в части.
Так что же представлял из себя, этот человек? Роста он был среднего, лет так сорока пяти, коренастый, в плечах совсем не хлюпик. В первую очередь обращало на себя его лицо. Крупное, с большими, навыкате, глазами. И лицо у него было всегда одним цветом, что летом, что зимой – красно-кирпичное. Одним словом, что-то татарское в нем присутствовало однозначно.
В весьма потертом, черном кителе, скорей всего, он носил его не один срок, а полученный материал для пошива следующего кителя, шел на другие нужды. На плечах красовались погоны, с затертыми, продольными, мичманскими лычками. Совсем не золотисто-желтого цвета. На голове всегда фуражка.
Честное слово, даже сейчас, спустя полвека, я вижу его только в этой форме. Форменный, черный китель с брюками, кремовая рубашка и фуражка. Никаких тужурок, открытых рубашек и непокрытой головы!
Сразу можно было понять, что это служака, без специального образования. Он, кажется, и создан был для того, кем и был потом всю жизнь свою. Старшиной команды, роты, то есть там, где есть личный состав, а значит там и он.
Если все мичманы части были заняты своими, чисто специфическими задачами, то мичману Ануфричуку досталась, я считаю, самая неблагодарная и хлопотная работа.
Составление нарядов, ежедневные хозяйственные дела. Да и за личным составом глаз да глаз нужен. Править старшинские дела Ануфричуку здорово помогал “матюгальник”, мощный громкоговоритель, закрепленный на крыше здания части. Всей округе близ Северного пирса, вплоть до эсминцев и сторожевиков, было слышно, что деется в нашей части.
Пунктом управления этим “матюгальником” был КПП части, по сути, маленькая избушка с проходной и въездными воротами. Подозреваю, что там же, в уголке укромном, Петр Германович и принимал иногда вовнутрь, мобуть для прочистки горла, а может для иных целей. Повторяю, сам я не видел, но подозрение было. Голос тогда у нашего мичмана становился, как у родного брата знаменитого диктора Юрия Левитана:
- Лич-ч-чному составу постр-р-р-оиться для перехода на камбуз!
- Стар-р-ршине 1 статьи Юдину ср-р-р-очно прибыть на КП!
- Личному составу собраться в клубе для просмотра кинофильма!
И так далее и тому подобное. А мы ведь уже по голосу “Ануфрия” чувствовали, в каком он настроении, в добром здравии или не очень. И вот надо отдать должное, запах спиртного у него всегда начисто отсутствовал, знать умел чем-то хорошо убивать его.
А что по лицу, так вообще бесполезно на нем что-то увидеть подозрительное. В общем, вот такой он был, наш мичман Ануфричук. Петр Германович. А что? Он мне нравился.
Жизнь и службу мичмана можно разделить до конца апреля 1971 года и после этой даты. Почему, спросите вы? Нет, его не наградили орденом, звание не повысили и даже оклад не добавили. Просто на его мичманскую голову свалились из славного города, что называется Комсомольском-на-Амуре, сразу 53 новобранца.
Такое количество, это много или мало? Наверное, многовато, если учесть что до их прибытия, под его зорким, выпуклым, военно-морским глазом уже было столько же моряков.
Но и это не главное. А главное заключалось в том, что это были не парни, а девушки! 53 девчонки, завербованные нашим доблестным командиром, Аркадием Михайловичем Липатниковым, на стройках и предприятиях города комсомольской юности.
Да, это будущие связистки Советско-Гаванской военно-морской базы, но это в будущем, а пока принимай мичман Ануфричук эту разноцветную “гвардию” под своё отцовское крыло. До принятия ими воинской присяги они должны пройти курс молодого бойца, и посему – флаг тебе в руки, мичман. Действуй!
А как должен действовать мичман флота военно-морского, да еще советской закваски. Он отвечает: - “Есть”! И превращение, сугубо гражданских девушек в военно-морских, начинается.
Статьи уставов учили в небольшом зале клуба, расположенном в этом же здании. А вот строевые занятия проводили на плацу, в аккурат под окнами нашей радиорубки. Волей-неволей поворачиваешь голову в окно, когда там начинает разворачиваться очередное представление.
Полсотни девчонок, одетых кто во что горазд, тут и спортивные костюмы, и юбки с кофтами и платья, кажись, мелькали, пытаются делать то, что мы делали в учебках. Но мы, пацаны, да и в робах одинаковых, и как ни крути, а строевым шагом ребята всё же ловчее шагали еще с поры школьной.
Можно понять негодование старого служаки, когда, к примеру, звучит команда направо, а половина строя повернулись в другую сторону. Одни, по не знанию, другие, за компанию. А про хождение строем лучше не говорить, строевая подготовка некоторым девчатам была категорически противопоказана. Так и не мог научить бедный наш мичман одну будущую морячку, что если та подняла левую ногу, то маши правой рукой, а не левой, как она всегда делала. Ну, а у той, на правую ногу, всегда наготове правая рука была.
Наконец, настала у девчонок пора облачения в морскую форму. Вначале выдали им форменные платья. А для мичмана Ануфричука новая головная боль. Несмотря на его категорические предупреждения, что платья должны закрывать их девичьи колени, на первом же построении, когда наши военно-морские красавицы показали нашему мичману не только свои колени, но и кое-что повыше, на него было страшно смотреть.
Инфаркта “вот c таким микардом” он тогда не получил, он просто ходил вдоль строя, шлёпал линейкой по слишком уж оголенным ногам и кричал:
-Подшить! Немедленно подшить обратно! И тебя это касается!
Бедные девчонки, они так хотели понравиться морякам, что большинство отхреначили свои платья без всякого запаса. Некоторые, правда, кто поумнее был, для пробы, как чувствовали, просто побольше подогнули, а не отрезали напрочь.
Вот так и жили. А уже в июле 1971-го, в аккурат под празднование очередного Дня ВМФ, наши девушки на строевом смотре прошлись строевым шагом, под командованием своего наставника, мичмана Ануфричука Петра Германовича.
Промаршировали совсем даже неплохо, коли присутствующий на этом мероприятии, командир базы, контр-адмирал Борис Глебович Давидович, пожал руку девушке, что последней замыкала строй. За смелость. Напарницы у ней не оказалось, пришлось добросовестно чеканить шаг одной. Этой девушкой оказалась моя теперешняя жена, а тогда, матрос Белая Галина.
Мне кажется, адмиралу, как мужику, самому было интересно посмотреть на такое количество девушек-морячек, во вверенном ему, большом морском хозяйстве. Надоели ему за долгую службу эти мужики-офицеры, смотрящие в рот и утвердительно-соглашающе кивающие головами “так точно”, “никак нет”.
А тут такое представление! 53 пышущих здоровьем и молодостью девушек, стараются повыше свои ножки поднимать, чеканя шаг, чтобы не посрамить своего наставника, который и сам не ожидал, что на строевом смотре будет всё начальство частей связи, да еще и сам командир базы.
Назавтра длительная процедура принятия девушками воинской присяги. Стоял рядом с командиром на плацу, у стола, покрытым красным кумачом, мичман флота Тихоокеанского, Петр Германович Ануфричук, немолодой уже мужчина, внимательно смотрел на каждую девушку, читающую слова присяги. Что у него в голове тогда было? Может гордость за себя и за них, что сумел из этих неумех что-то вылепить. А может … Да ладно, что ковыряться в чужой голове. Всякое было, а что еще будет впереди? Два года, столько времени будут служить его подопечные по контракту, так что не один и не два раза, будет звучать на всю округу его голос из “матюгальника”:
- Матросам Пыльной и Бедной ср-р-р-о-очно прибыть на КП! Матросу Кудрявцевой срочно прибыть на камбуз! А старшине 2 статьи Черданцеву приказываю заканчивать на этом свою писанину!
Последнее приказание, конечно же, из области фантазии моей. А свидеться мне пришлось в последний раз с этим незаурядным человеком, когда я уже был на гражданке.
Стою на автобусной остановке у “колхозного” КПП, и тут вижу мичмана Ануфричука. Подходит, здороваемся, и он сходу предлагает мне:
-Давненько не виделись, Володя. Есть о чем поговорить. Давай в магазин зайдем, возьмем бутылочку водочки. У меня, знаешь, супруга, какие борщи готовит! Закачаешься! Поедим вкусненького.
В магазине, когда я стоял уже у прилавка, он мне сзади потихоньку шепчет:
- И колбаски, вон той, прихвати.
Предчувствие меня не обмануло. Это я на счет борща вкусного. Когда я “затарился”, мичман по хозяйски, повел меня за магазин, по тропинке в лесок. Оказывается, там была весьма обжитая полянка, на обломанных сучьях листвяшек, то тут, то там, висели граненые стаканы.
Обстановка даже к выпивке располагала, толстый слой хвои под ногами, травы нет. А запах! Какой борщ может сравниться с такой красотой! Так думал, вероятно, и мой мичман Ануфричук, расхваливая это природное “кафе”, забыл вот его название. Или “Ветерок”, скорей всего, всё же “Паутинка”. Не важно. Важно, что я встретил своего старшего сослуживца. И он ничуть не изменился. “Сундук”, он и в “колхозе” “сундук”.
Вот и поведал я вам немножечко о людях, с кем пришлось прожить, бок о бок, некоторое время. Совсем небольшой кусочек из жизни полувековой давности. О сверхсрочниках, которых, в то далекое, теперь уже, время, за глаза называли “сундуками”. О людях, оставивших о себе, самые тёплые воспоминания.