Заноза памяти моей

         
              ИЛИ  ФИЛОСОВСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О БРЕННОСТИ ЖИЗНИ НАШЕЙ

            Боже мой, уже восьмой десяток шпарит мне и ведь не притормозить никак, годочки эти. Уже, волей-неволей, говоришь себе потихоньку, чтоб никто не услыхал ненароком:

   - Ну что, бегун, на финишную прямую, ты, паря, вышел. Видишь, вооон там, впереди, уже ленточка финиша видна. Сколько до нее? А это, уж, как карта тебе ляжет. Может быстро добежишь, а может и… Сам смекнуть должен. К примеру, у тебя, до матушкиной кончины сколь годков осталось? Шесть лет, ну а что до бати моего, даже страшно и загадывать, целых десять годков впереди. Ну да ладно, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.

      К чему такое начало, спросите вы? Да нет, никакого пессимизма нет. Просто в очередной раз убеждаешься, что все мы, в принципе, одинаковы и мысли, в наши головушки, приходят, в основном, одни и те же. Вот слышал же я, лет двадцать назад еще, от своей любимой тёщи, Лидии Артемьевны:

       - Вот и жизнь пролетела. Даже и не заметила, как. Всё кажется, что молодая я, все бы сопочки и ложки куячинские, взяла своими ноженьками. А уже всё, отбегалась.

       Тогда я подумал, ну, видишь, как рисуется старушка, Семьдесят лет прожить, и взять, да и не заметить. Прости, тёща, за те мысли мои. Поумнел я знать за эти годы, точно так же думать стал.

     Бывало ведь раньше, когда впервые тебя из родного дома насильно вытащили и служить отправили на край света, за тысячи вёрст от Куячи родной. Как хотелось обратно домой, к родным, друзьям, знакомым! Просто к своим сельчанам, ко всем, поголовно, знакомым и незнакомым лицам.

    Сначала самолет, а потом и весь наземный транспорт, задницей своей подталкивать хочется. Ну, быстрей же, быстрей, быстрей!

     Не буду распространяться, что побудило меня, после службы, вернуться обратно на Дальний Восток, забрав с собой, жену с маленькой дочерью. Из деревни уже тогда потихоньку стали разъезжаться все мои ровесники, друзья. У каждого свои причины для отъезда были.

    И вот, с каждым, новым, приездом в отпуск, я стал замечать вдруг, что лиц то знакомых, на улицах Куячи, встречается всё меньше и меньше. Нет старожилов, ну ладно, им простительно, те старички и старушки казались еще и в пору моей молодости, уже божьими одуванчиками. По большей части, совсем даже, необоснованно.

      Но стали уходить уже ровесники родителей, а вскоре и они ушли в мир иной. И вот наступил момент, когда по приезду в Куячу, уже некуда и приткнуться, не говорю о том, чтобы у кого-нибудь переночевать. А на куячинских улицах, только случайно, и совсем изредка, можно встретить  нескольких старых жителей, которых, я то, признаю сразу, а вот им надо поднапрячь память, чтобы вспомнить меня.

       Идем как-то в сторону кладбища вчетвером, Лидия Артемьевна впереди. И вдруг сзади голос парня молодого:

      - Это, наверное, бывшие куячинцы идут? По походке заметно.
     Вот и приехали! Незнакомые, и бывшие! А чего мы еще хотели, всё правильно. А теперь я поделюсь с вами загадкой, на которую ответа у меня до сих пор нет.

     Это феномен своей малой родины. На моём примере только. Родился я в Партизане. Когда было мне несколько месяцев, баба Таня, на телеге, перевезла меня с матерью, Марией Анисимовной, в Алтайское. Отца, за несколько дней до рождения моего, служить призвали. Прожил я там свои первые семь лет, после чего мы вернулись. Нет, не в Партизан, его уже не было, кроме нескольких домов. Вернулись в Куячу, что в принципе, одно и то же.

     В девятнадцать лет ушел служить на Тихоокеанский флот и больше, по большому счету, я и не жил в Куяче. Кроме отпусков, конечно. И сколько всего получается куячинских годков то у меня? А всего ничего, лишь тринадцать!

    Родился и всего то первые тринадцать лет жизни прожил там! Детских и юношеских лет, половину из которых, в силу своего малолетства, и не помню даже! Так почему же, черт меня побери, я не могу забыть их, почему Куячу, только Куячу свою, я считаю своей родиной? Неужели и впрямь говорят – моя родина там, где мой пупок зарыт!

     Зарыли его в 49-м году в Партизане, и будто мне в черепушку мою, код на всю жизнь, вбили – ГДЕ БЫ ТЫ НИ ЖИЛ, РОДИНА ТВОЯ НА АЛТАЕ, В КУЯЧЕ.

     А почему бы и нет. Вот, к примеру, рыбу красную возьмем, ту же горбушу или кету. Появилась она на свет, в облике икринки, в каком-нибудь верховье речки нерестовой. Скатилась вниз, если повезет, конечно, и по пути не съест ее никто, в моря-океаны. Будет жить, ровно три года, в море этом, пока природа-матушка не позовет ее на свою малую родину, в ту речку, в ту, именно протоку, где она и появилась на свет.

      Нет, не любопытства, ради, плывет она туда, на родину свою. Из всех своих последних, рыбьих сил, сдирая шкуру о камни, она стремится достичь своей заветной протоки. Для чего? Чтобы выпустить своё будущее потомство в виде многочисленных икринок. И умереть. И скатиться опять вниз, до какого-нибудь отлогого  берега, до своего последнего пристанища.

     Грустная история. К чему сказал? Не знаю даже. Думайте сами. А пока, едем дальше…

     И по хрену, что ты после этого, всю свою дальнейшую, сознательную жизнь прожил в другом месте, на другом конце страны. Родной, эта сторона, тебе, так и не станет. Но и в деревню твою, тебя уже никакими коврижками не заманишь. Чужой ты сейчас там будешь, там уже два поколения сменилось за твоё отсутствие.

       Парадокс? Да парадокс. Но родиной, в сердце твоём, Куяча, по любому, останется и остаётся. Вот тут и заноза памяти моей и ностальгия, с ней вкупе.

     Но хватит о грустном, рассказать то я вам совсем о другом намеревался. А это, вроде как вступление, прелюдия к рассказу, получилась.

    И неожиданно для себя я сделал интересное открытие.  Прогулки по улицам села мне абсолютно перестали доставлять удовольствие. Потому как  каждый встречный пытливо смотрит на тебя, пытаясь определить, кто ж ты такой есть, и откуда тебя черти принесли к нам. С этой же целью шевелятся шторки в окошках, а за ними, те же любопытные лица.

      И если полвека назад при встрече, знакомый ты, или вообще чужой человек, тебе скажут обязательно:
         - Здравствуйте! ЗдорОво живешь!

           А вот сейчас нет уже этого. Про взрослых, ладно, молчу, но дети! Те умиляли меня всегда своим здоровканьем и те то замолчали. Другие, знать, времена настали. Негоже со всяким, встречным-поперечным, здороваться. Не говорю, что плохо это, говорю, что теперь вот так.

        А вот сама природа, горы куячинские, по-прежнему зовут и манят. С каким желанием я рванул на Евсеюху в 11-м году. Это, через сорок то, с лишним лет, после последнего на нее восхождения. И ведь пьяненький Григорий Лазаревич Мальцев уговаривал не лезть на нее, жарко тогда на улице было.

       Не послушался, а зря. Последние метры на четвереньках на вершину полз. Но дополз. И в доказательство ролик слепил о покорении горы этой. А если бы ногу подвернул, или сломал я тогда? Всё, кирдык.

     В том же году, с Петром и Галиной Киселевыми, взошли и на вершину Сойбачихи. К остаткам “маяка”, который, долгие годы, манил и звал юных куячинцев, своим “остряком” на новые походы. Кстати побывал я на Сойбачихе впервые в жизни своей, как-то не привелось посетить ее в молодости.

     Хотели в том же составе взобраться и на последнюю гору, Сосновую, но не получилось. Имели неосторожность, взять в попутчики, неугомонную бабу Лиду, тёщу мою ненаглядную. Захотела эта восьмидесятилетняя “девушка” мох надрать, в количестве нескольких мешков, на строительство бани сыну Василию.

     Ну, не могли же мы ее бросить одну, и уйти на Сосновую. Пришлось, вместо Сосновой, свернуть правее и затащить ее на вершину той острой горы, что в устье Федорого лога. Бедная старушка, на ногах то у ней галоши оказались, а они скользят по траве, Сняла их, и в носках одних по колючкам и сучкам! А что! Это ведь получился ее последний поход на гору. Прошло десять лет, и больше родную Куячу, ей с высокой горы уже увидеть не пришлось. Вся процедура подъема и спуска тоже осталась на фотографиях, и, конечно же, довольненькое лицо бабы Лиды, среди мешков со мхом. И ролик с восхождения Сойбачихи тоже имеется.

       А особенно остро приступы ностальгии появляются у меня, когда я посещаю куячинские кладбища. Никто, или почти никто, правда, не называл их так в моё время. Это были могилки.

    - Пойдём на могилки. Видела сватью на могилках. Могилки то, хорошо видать, с окна моего и так далее.

     Так вот, бродя меж крестов, невольно вздрагиваешь, когда глаза натыкаются на сплошь знакомые лица. Вот они, мои старшие товарищи, родня и даже ровесники мои, с кем, в своё время, мне было так комфортно и весело проводить время. Вот она, моя родная Куяча, куда я летел, сломя голову, полвека назад.

     Дайте мне время, хотя бы несколько минут, чтобы постоять у каждого креста, или памятника, посмотреть на знакомое лицо, и вам расскажу уйму историй, связанных с этим человеком. Как веселых, а может и не очень.

   
                ТРАКТОРИСТЫ,  МОИ,  КУЯЧИНСКИЕ

  На небольшом участке кладбища вижу кресты и памятники, моего тестя, Пономарева Геннадия, Пахорукова Тимофея, братьев Сусловых, Якова и Кузьмы. Ловлю себя на мысли, а чем же они связаны между собой? Конечно же, они все четверо механизаторы, трактористы куячинские.

     Память тут же начинает подсказывать имена и фамилии остальных трактористов, тех, шестидесятых годов. Черданцевы, Федор Савельич и Игнат Калиныч, Иконников Петр, Фефелов Николай, что Антропович, Налимов Кузьма, Иванищев Игорь, Фефелов Прокопий, Ленченко Михаил, Носов Дмитрий, Худяков Анатолий. Может еще, кого забыл упомянуть. Шоферов пока не трогаю, да я о них уже неоднократно упоминал ранее, грех обижаться.

    А вот трактористы были к нам как-то ближе. Да мы и крутились возле старой кузницы всегда возле них. Пацаны, ведь. А пацанов, железо, техника, всегда притягивала. На сеноуборку тракторную технику стали подтягивать.  Раньше на тракторах только на силосование возили, прицепляя к ним тракторные сани. Первый стогомёт, Проня Фефелов подвешал, на свой вишневый МТЗ-2, что первым получил в Куяче, до этого “Беларусей” в Куяче еще не было. Правда, его вишневый красавец, был тогда еще без кабины. Дождь, снег и ветер, всё это Проне пришлось испытать на собственной шкуре.

     Трактора стали таскать сенокосные тракторные агрегаты, из трех, сцепленных меж собой, сенокосилок. Пытались, тракторными же, граблями, сгребать сено, но половина кошенины оставалась нетронутой, среди пней, из-за большой ширины захвата. Грабли по-быстрому раскурочили и на металлолом, а вот колеса от них, на резиновом ходу, очень приглянулись нашим пасечникам и всем тем, кто на телегах тогда ездил. Жаль, граблей этих мало было.

    С трактористами, в частности, с Сусловым Яковом и отцом, мне пришлось поработать немного на вывозке сена на ферму поздней осенью 66-го года. Как раз, перед тем, как в школу идти учителем.

       Наверняка, не все знают и помнят, как возили на фермы сено, что всё лето заготавливали на куячинских горах и в логах в шестидесятые годы? Тогда еще не сильно в моду вошла техника волочения целого стога при помощи тросов. Возили сено на конях. Для этого мужичок запрягал двух, а некоторые, и трех лошадей, и утречком выезжал в какой-нибудь, лог, вместе с другими сеновозами, где, заметенные снегом, стояли наши “свинки” и “свинки с примётками”. Не удивляйтесь, в Куяче так всегда назывались стога и зароды сена.

     Какими большими и высокими они были, когда их смётывали, и совсем низенькими стали зимой, что без труда можно залезть на них, без посторонней помощи. Вот, откопав их вокруг и сверху от снега, перекладывают сено на сани, затягивают его сверху бастрыками, чтоб не развалилось по дороге, и в обратный путь. К вечеру, у скотных дворов, сено сваливают в сенники, коней на конюховку и по домам. Чтобы завтра снова повторить всё сначала.

     Помнится, что на перевозке сена я видел Налимова Георгия, Дроздович Леонида, Шелепова Мирона, еще нескольких мужиков, то есть, вчерашних групповодов-метальщиков, что и смётывали это сено в летние месяцы.

     Эти же мужики, и силос, с силосных ям, вывозили на фермы. Возки с силосом получались совсем маленькие, не то что с сеном, но такие, дурно пахнущие. Своеобразный амбре у этого силоса.  Проедут по деревне, их давно уже след простыл, а запах всё стоит в морозном воздухе.

     Конечно, несколько человек на конях не справятся, чтобы накормить такое поголовье коров, а их, в то время на ферме было, ой, как много.

    Поэтому привлекались все трактора, что были в тот момент на ходу, потому, как часть тракторов, в зимнее время, всегда находилась в ремонте, на центральной усадьбе в Куягане.

     Но прежде, чем, куда либо, поехать на работу зимой, на гусеничном тракторе ДТ-54, его надо еще и суметь завести. А вы знаете, какие морозы в Куяче были в те года? Почему-то намного холоднее, чем в годы последние. Первые-четвертые классы не ходили в школу только тогда, когда температура была ниже 34 градусов. Это для малышни поблажка была такая. Ждёт утрами ребятня, объявления по местному радио, когда же им диктор, голосом Олега Иванищева скажет, что сегодня занятия отменяются, бросить сумки свои, и рвануть на Заводскую гору. Кататься на санках.

      Я вот, до сего дня, помню вечер 16 декабря 1966 года, когда  из Куягана в Куячу, шел пешком, а это ведь 14 километров, Придя домой, я посмотрел на термометр, на нем было 53 градуса. С минусом, разумеется. Нос и щеки всё же немного не уберёг.
      
        ЗАВЕСТИ  МОРОЗНЫМ  УТРОМ  ДВИГАТЕЛЬ,  ЭТО  ВАМ  НЕ …

 И вот представьте себе, что утром, к примеру, моему отцу, Игнату Калиновичу, надо каким-то образом, оживить на этом морозище, замерзший, многотонный кусок железа. Так же, как и другим куячинским трактористам, в это утро.

    Ну что, вставать надо часов в 5 утра. Вода, для залива в систему охлаждения, стоит в двух флягах у печки. Но надо еще, хотя бы ведро горячей воды, для проливки двигателя, чтобы хоть чуть-чуть снизить морозный градус. Двигатель, в картере которого, конечно же, не какое-то там, зимнее масло, а советский автол, в заднем мосту, соответственно нигрол, поэтому вязкость их близка к вязкости солидола.

    Солярка, это вам не АРКТИКА, вроде, как и зимняя, но состояние, точь в точь, как у сметаны. Ну и что должен делать советский тракторист?

     Ну, на то он и советский! Аккуратный костерок под картер, если паяльной лампы нет, верной помощницы в это время года, да чтобы умудриться, пропитанный, разным мазутом, двигатель не сжечь. Достать из укромного местечка, кусочек тряпки, намотанный на кусок толстой проволоки. Помакнуть ее в соляру и поджечь. Вот вам и мини-факел.

     Теперь с ним в заднюю часть трактора, под топливный бак, там трубка такая проходит, топливопроводом называется. Так вот надо подогреть ее, чтобы топливо жидким стало, да попутно и низ самого бака тоже бы надо погреть, малость. Опасно? Еще как! А что делать. Хорошо хоть у ДТ-54 трубки эти латунные или медные, а то вот ДТ-75 пошли, так у них они из каких-то полимеров сделаны, не погреешь, сгорят сразу, нахрен.

       Ну, теперь вся надежда на пускач, то есть на бензиновый двигатель ПД-10, чтобы тот раскрутил и завел тракторный движок. Есть у него в верхней части отверстие такое, “дуплом” его, некоторые трактористы, зовут. Берут обычно кусочек газеты, сворачивают ее таким образом, чтобы можно было набрать в нее несколько капель бензина, открыть “дупло” это, и залить бензин в камеру сгорания.

       Дергаем, намотанный на шкив пускача, ремень и … Не завелся. Наматываем и дергаем еще раз. Снова тишина. И когда уже сам тракторист достаточно разогрелся, наконец-то, громко затрещал и пускач.

     Теперь давим на рычаг бендикса и пробуем раскрутить пускачем основной двигатель. Не будем утомлять читателей. Не быстро это получается. Сначала из трубы ничего. Потом небольшой дымок. Еще несколько минут и пошли редкие хлопки, могут сопровождаться даже дымными кольцами.  Наконец, заработали все четыре цилиндра, двигатель завелся.

    Давно где-то читал полемику двух товарищей, где они спорили, у кого труднее работа, у пилота гражданской авиации или у простого, деревенского тракториста. Ну, ясное море, у пилота мол, и опасней и труднее.

      А я вот так совсем не считаю. Здоровье своё тракторист гробит гораздо быстрее. Одни такие утренние заводки, чего стоят. Выскочив из теплой постели, побегать, может час, а то и больше, вокруг  трактора. А впереди ждет работа, порой, длящаяся до самой полуночи. А  утренняя заводка, это так себе, не стоит и во внимание брать.

      Правда, со временем, трактористам сделали небольшое облегчение. Теперь они ставили трактора в одном месте. А там стоял большой бак с водой, которую истопник нагревал до горячего состояния. Так что, таскаться, из дома в дом с флягами, у трактористов отпала.
   
                ЧТО  ТАКОЕ  БАСТРЫК  И  С  ЧЕМ  ЕГО  ЕДЯТ?

 Ну, а коли завелись, так вперед! Дорога длинная, аж до Ларионова лога. Трактористы, отец и Яков Суслов, в кабине, ну а мы, с Сусловым братом младшим, что Михаилом звать, на санях, сзади. Тракторные сани большие, два лиственных бревна, что полозьями служат, несколько поперечин, чуть меньшего диаметра. Быстрык, очень обязательная и нужная вещь, лежит по вдоль саней, тоже приличного диаметра, бревнышко.

      Как, вы не знаете, что такое бастрык? Но мы же раньше, на лошадях когда сено везли на ферму, мы ведь, на каждом возу, пользовались бастрыками. Иначе и половины  бы не привезли. Так вот, бастрык, это в данном случае жердь, придавливающая сено к саням, чтобы воз не развалился по дороге.

      Тракторный же бастрык, выполняет ту же функцию, только его размеры гораздо внушительнее, с ним сладить могут только несколько человек. На санях осталось немного старого сена, так что, падаем на него и в путь.

     Сначала, вроде бы, как и ничего, катиться на санях, это не в кабине трактора, где всё дребезжит и грохочет, но постепенно и мороз пробирать начинает, а самое неприятное, что из под гусениц, летят на тебя, добрые ошмётки снега. Бежит то дтэшка на пятой прилично, почти восемь километров в час.

      Слава богу, приехали. “Свиночка” приличная, хоть и лето под дождями простояла. Работа знакомая, как говорится, бери больше – кидай выше. Двое на “свинке”, двое на санях. Вроде, сено слежавшееся, и его, кажется немного, а разворошив и переложив на сани, глянь, да это же та самая “свинка” и получилась, что летом метали, только незавершенная, то есть не зауженная наверху.

    Вот теперь самая пора бастрык наверх сена поднять. И сверху и снизу, общими усилиями удалось его на сено положить. Это и всё? Куда там! Теперь один конец, что впереди саней, надо продеть в проволочную петлю, что к саням прикручена. Но она гораздо ниже получилась, чем воз наш. Правильно. Вот теперь вдвоем поднимаем бастрык, черт бы его побрал, за задний конец, чтобы мужики внизу поймали и просунули в проволоку, за зарубку, чтобы бастрык этот не вылетел.

     Уф! Полдела сделано. Задний конец бастрыка смотрит в вечереющее небо, как ствол орудия 182 мм калибра. Сколько же сил надо, чтобы притянуть его к сену, привести, так сказать, в горизонтальное положение.

     Ну, это пусть голову ломают  мужики не наших национальностей, а  русский мужик делает просто и быстро. Трактор стоит, тарахтит, без дела. Быстро отцепляем его, задом пятимся, опять же, в заднюю часть саней. А там уже, на конец бастрыка накинут удавкой тонкий, стальной тросик, второй конец его заведен за последнюю перекладину. Палец в петлю и малый вперед!

     Бастрык, как миленький, так вжимается в сено, что его и не видно. Остается в таком положении закрепить его веревками, трактор поставить на место, впереди саней. Работникам вскарабкаться в душистое сено и …

      Но! Пошла, милая! Как же хорошо ехать, на возу то! Мягко, тепло, не трясет, а видать то, как далеко всё в округе!

     Ну, вот и приехали. Наверное, подумали, сейчас начнет автор описывать, как сено обратно начнут перекладывать, сани освобождать, для завтрашней поездки. А вот и не угадали! А бастрык то у нас зачем? Ну, задолбал нас автор этим бастрыком, скажете вы, да  запомнили мы уже это слово!

      А мы бастрык отвязываем, сбрасываем на землю. Трактор отцепляем и … Одним концом упираем его в любой бок нашего воза,  второй же его конец, упираем в фаркоп трактора и легонечко пятимся назад. До тех пор, пока сено не сползет с саней.

        Ну, вроде всё. Можно по домам? Можно, но не всегда. Помните, раньше разговор шел, у кого работа труднее, у пилота лайнера, или деревенского тракториста? Начало рабочего дня тракториста вы видели, как он свой трактор заводил. Скажу, что пилот садится уже в подготовленный самолет. Рейсы они закончили пусть в одно время. Пилот лайнера, поужинал и пошел отдыхать.

   
                ОХ, УЖ,  ЭТИ  РАБОТЫ,  СВЕРХУРОЧНЫЕ!

  А наш тракторист? А он уже с утра знал, что сегодняшний рабочий день, одним рейсом для него не закончится. Выписал сельчанин, совсем даже не важно, кто именно,  трактор в конторе, на энное количество часов, привезти ему надо домой, или сено, или те же дрова.

     Ему говорят, за трактор и солярку, мы деньги с тебя вычтем, а с трактористом, иди, сам договаривайся. А договор почти всегда один и тот же. Забежав с товарищем к нему домой, наскоро, чего-нибудь, перекусив и пару стаканчиков пива, приняв для сугреву, бедный тракторист, уже при свете фар своего трактора, едет в другой лог, чтобы притащить стог сена. Благо его перекладывать на сани не надо. Научились люди, для своей личной скотины, сено метать на березах.

      Не знаю, кто первый придумал такой способ перевозки сена, но прижился он в селе, почти все, стали пользоваться им.

         Коротко, тем, кто не в курсе. Если рядом с покосом есть березняк, или одиночно стоящие березы, то спилив или срубив одно дерево, а если на нем мало веток, то и парочку, подтаскивают их в удобное, для последующей транспортировки, место. И на березы начинают метать свой стог, не слишком большую “свиночку”, чтобы легче ее потом было сдернуть с места и вывезти по зиме.

           Ветки загибают внутрь “свинки” и придавливают новые пластами сена сверху. Получается, что стог лежит на хорошей волокуше и, подцепив, выступающий березовый комель, коротким тросиком, можно быстро и без проблем дотащить его до дома.

          Но только если береза, была с крупными развесившимися ветвями, и весь стог находился на ее ветвях. В связи с этим вспоминается курьезный случай, случившийся в Куяче, с нашим однофамильцем, Федором Черданцевым и алтайцем, Толтоковым Михаилом.

                Приходит к трактористу, Фёдору Савельичу Черданцеву, алтаец, Толтоков Михаил, просит сена привезти.

          -У меня оно на берёзе смётано, мы быстро управимся,- говорит он.

         Поехали, прицепили, и трактор, без всякого усилия, вытащил из-под сена, голый берёзовый ствол, с обрубленными напрочь, ветками.

          -Миша, мать-перемать твою, ты что сотворил? - у Фёдора Савельича, от изумления, челюсть отвисла.

         После непродолжительного, но бурного объяснения, Миша произнёс фразу, которую, на несколько лет, подхватили все куячинские трактористы. Он сказал:

         - Не ругайся, Савельич, теперь я курсу дела, как сено на берёзу метать.

       Это надо было слышать потом, как где-нибудь, в конторе, два взрослых мужика, в разговоре, как будто, так и надо, произносят:

         - Да что ты мне толкуешь, я курсу дела, как сено на березу метать.

      Веселый был человек, Федор Савельевич, царство небесное ему, пил крепко и допивался иногда, до чертиков. В прямом смысле. Приходит в контору и рассказывает перед работой мужикам:

       -Лежу, вчера на кровати, смотрю, а в ногах у меня по одеялу бегают чёртики, маленькие, но зелененькие. И что-то лопочут, дразнят меня. А я им:

      -Вот взять бы ваши голоса, да записать на пленку.

      - Зачем на пленку, лучше на клеёнку.

Ну, ушли в сторону опять. А мужики наши в ту пору уже добрались до заснеженного стога сена. Откапывать от снега, нет ни времени, ни сил. Объехали на тракторе несколько раз вокруг него. Нащупали выступающий комель березовый, с большой зарубиной, чтобы трос не соскочил. Зацепили, дернули пару раз в разные стороны, оторвали, от, примерзших, к земле, нижние пласты сена и березовые ветви. И вот, поползла, родимая, наша “свиночка”, с большой шапкой снега на верхушке.

      Если бы это всё происходило в дневное время, то мы могли бы увидеть, как на месте, где только что был стог, испуганно заметались мыши, в одночастье лишившихся крыши над головой. В прямом смысле.

     И вот, когда наш пилот, уже досматривал какой-то по счету сон, наш тракторист, только еще садился к столу, где, наш хлебосольный хозяин, привезенной свинки, хотел произвести расчет. Да-да, в форме непритязательной закуски и выпивки.

     Честное слово, не в курсе, платили ли в совхозе трактористу, за эту внеурочную и сверхурочную работу какие-то копейки, но то, что после угощения, наш тракторист приходил домой за полночь, это было всегда.

    А что же делать утром? А утром всё начинается, как говорила всегда моя покойная матушка – снова да ладом. Утренние танцы вокруг трактора, затем работа, потом еще работа и ближе к ночи, сон.

     Несмотря на тяжелую работу, трактористы не страдали отсутствием юмора. Чего только стоят, как бы повежливее, их назвать то, псевдонимы, что ли. И придумывал их не кто-нибудь им, со стороны, а сами себе.

    Первенство, по моему мнению, занимал псевдоним Тимофея Пахорукова – “ТЯТЯ ПЯТЫЙ”. Это ведь надо придумать такое! Что-то и от папы римского присутствует, кажись.

    Псевдоним ЛЁЛЯ-КУМ можно прилепить к двум Чеданцевым, Федору и Игнату. У Федора Савельевича родился сын Витька, Игнат Калиныч и Мария Анисимовна стали ему лёльками, но между собой, мужики себя называли кумовьями. Парнишка никак понять не мог, как же ему дядьку Игната называть, ему говорят, что он твой лёлька, а отец его кумом зовет. Ну и ладно, тогда я буду называть его ЛЁЛЯ-КУМ, чтоб не обидеть.

     Ну, а если это услышал Федор Савельевич – всё, пиши, пропало, это вам как КУРСУ ДЕЛА, услышанное от Михаила Толтокова.

    Был в селе тракторист, с погонялом, “ТУПОРЫЛЫЙ”. Вроде как неблагозвучно звучит, но он совсем даже на товарищей своих за это не обижался. Подозреваю, что с отцом моим, они не только друзьями-товарищами по работе были, но и в родстве состояли. У него и у отцовой матери, Арины Ивановны, до ее замужества, одна фамилия была.

     Жила в то время в Куяче одна худенькая, черненькая, женщина-одиночка, с сыном малолетним. Звали ее все в селе, почему-то Полячкой, может от слова Поля, Полина. Не знаю. Так вот этот тракторист к ней частенько заскакивал, бывало и на ночь. Громкие разборки после этого, вся деревня в курсе событий. Проходит время и всё, по новой. Думаю, может ему такой псевдоним дали не из-за лица его, действительно, широковатого, а оттого что ТУПО он действовал на фронте любовном.

      Ну что это я всё о работе в зимнее время разговор веду, а в остальное время года, жизнь у трактористов разве можно назвать лёгкой? Куда уж там! Одна только весенне–посевная кампания чего стоит! Пахотных земель в Куяче было прилично, точно не знаю, сколько, но исчислялись они, эти земли, многими сотнями гектаров, если не тысячами.

     Пахать, сеять, боронить и дисковать. Сеять и урожай собирать. В перерывах участвовать в сенозаготовках. При пахоте тракторист мигом зарабатывает себе профзаболевание, это болезнь плечевого пояса. Ведь ему, беспрестанно, нужно дергать за рычаг, чтобы удерживать трактор, норовящий, юркнуть вправо, в борозду свою. Какой уж тут, нахрен, автопилот! К слову, пришлось.

      Осенью, когда приходит пора убирать урожай, опытные трактористы пересаживаются на комбайны. У них ведь что в корочках написано – тракторист-машинист такого-то класса, а это значит и на комбайн милости просим.

       Совхоз был молочно-мясным, зерновые сеяли на фураж, то есть, в основном, на корм скоту. На крутых, горных склонах о высокой урожайности речи быть не могло. Запомнилось, в написанных мною, совхозных соцобязательствах, стояла цифра 8 центнеров с гектара.

      Рассказывали, что были и такие случаи, когда  в период уборки зерновых, мой тесть, Пономарев Еврам Маркович, вдруг подняв жатку, выезжает с поля и едет куда-то вверх по косогору, к черту, на кулички. Вот уже комбайн, того и гляди, опрокинется, на двух колесах стоит и на жатке. И тут с мостика раздается выстрел. Это заядлый охотник так неслышно и незаметно подкрадывался к очередной своей жертве, какой-нибудь птичке, типа тетерки или еще кого.

     Ну что поделать, раз птица эта на редкость глупая. Ни в жисть, близко не  подпустит к себе человека, а на технику огромную, ей совершенно наплевать.

     Да всякие истории и казусы свершались с участием наших мужиков. Куячинцы, все представляют крутой спуск с Ергатинского перевала в Федоров лог, если рвануть напрямую. Так вот, в детстве я был свидетелем, как на этом мысу остановился гусеничный ДТ-54. Из кабины вылез тракторист, а это был Иконников Петр и начал, то ли разговор вести с мужиками, или закурить решил. Но трактор, стоящий носом к дому, то есть вниз, в сторону Куячи, вдруг решил самостоятельно скатиться.

     Абсолютно не помню, почему мы все там тогда оказались, скорей всего на работу нас везли. Но я четко, на шестьдесят с лишним лет, запомнил жест тракториста, Петра Иконникова. Он просто с улыбкой помахал вслед трактору рукой. Будто бы знал, что с ним ничего не может случиться.

А трактор! Ох, как он быстро летел вниз с этого крутяка, а ведь там уклон в начале спуска был точно больше сорока пяти градусов. Если на пятой скорости он мог разбежаться до 8 км в час по ровной дороге, то здесь он развил скорость, если не в десять раз больше, то весьма приличную.

    Только громкий лязг гусениц, да блестевшие на солнце траки! И ведь не развалился, не “разулся”, докатился до ключа и остановился. Ну, чисто Т-34!

     Ну вот, дорогие мои читатели, у кого сил хватило прочитать мой рассказ до конца, я еще раз поделился с вами своими детско-юношескими воспоминаниями. Зачем это делаю? Да чтобы, кто-то вспомнил про своих земляков, а кто-то и впервые узнал, как жили и трудились простые, советские работяги-трактористы, живших всего каких-то  шестьдесят лет назад, в одной из алтайских деревень.

     Самое страшное, что от всего того, о чем я рассказал, не осталось ничего, и трудно поверить даже, что был когда-то совхоз, были труженики, были фермы с сотнями голов крупно-рогатого скота, большой машинно-тракторный парк, были поля многочисленные.

     Сейчас в Куяче тишина. Нет, люди и сейчас там живут. Даже немного ребятишек в школу бегают. В хорошую школу, красивую. И кто знает, может когда-то и возродится село, в полную свою силушку. Дай бы да бог.