Зачем писать воспоминания, ворошить свою память, пытаться достоверно всё донести до читателя? Зачем тебе это надобно, спрашивал сам себя неоднократно? Неужели, кому-то еще интересно, как жила деревня наша, в середине прошлого века?
А вот когда сам пробежишь глазами, своё, ранее написанное, про нашу, ту еще, советскую деревню и с изумлением обнаруживаешь, что сейчас то и в помине нет того, что было. Вот тогда и говоришь себе, пиши, вспоминай про всё, старичок, хоть таковым себя совсем не считаешь.
Авось когда-нибудь и пригодятся твои вирши. Смейся, не смейся, а ведь это уже история. Небольшой кусочек истории, на уровне небольшой алтайской деревни, или села, уж кому как нравится, под названием, Куяча.
И молодые люди, которым сейчас совсем нет интереса, в силу их возраста, как тогда их деды и прадеды жили, но я по себе знаю, что наступит времечко, когда они с жадностью будут ловить каждое слово, касаемо прежней деревенской жизни.
А ловить то, эти словечки, будет уже не от кого. Поздно мы хватились, камушки-то собирать. Давным-давно уж ушли в мир иной, герои тех лет, лежат они теперича под крестами на трех куячинских кладбищах. Хорошо, если еще кресты то сохранились, а то зачастую, лишь столбики скорбно стоят, без свалившихся наземь, поперечин. Немой укор нам, ныне живущим, что даже память, самую, что ни на есть, элементарную о них, не смогли сохранить. А сколько крестов вообще исчезло, упали, сгнили и в труху превратились.
Я говорю о середине прошлого, двадцатого века, а ведь село и до той поры существовало более сотни лет. Хорошее дело начинали, когда в куячинской группе была тема с воспоминаниями о жизни села, даже о том, что увидел Василий Сергеевич Аристов, куячинский патриарх, когда его в двухлетнем возрасте привезли в Куячу.
И если Василий Сергеевич, как мне помнится, был на два года младше Ленина, значит, к 1875 году в Куяче было всего два рубленых дома и несколько алтайских чумов, или аилов. А оно, село наше, уже полвека, почитай, как в реестрах разных числилось.
Жаль, группу нашу, по каким-то причинам, закрыли, и даже эти скудные воспоминания пропали. Нет, где-нибудь они и сохранились, может быть, но уже не для широкого круга читателей. Конечно, о жизни села можно узнать и из других источников. О становлении Советской власти в селе и о том смутном времени. О старосте, что снял с себя свои валенки, и отдал белогвардейскому офицеру. Или, как один куячинский житель, у которого имелся бинокль, забирался на гору Сосновую и оттуда наблюдал о приближении белых в Куячу. Быстро спускался, садился на коня, и скакал в село, предупреждая сельчан.
Ума не приложу, какую часть дороги из Куягана, мог увидеть этот дозорный с Сосновой, да еще успеть спуститься и предупредить сельчан. Мне кажется, они должны были намного быстрее его в селе оказаться. Ну, написавшего, эту книгу, виднее, значит, было.
Гораздо больше можно узнать о сельчанах, ушедших на последнюю, Отечественную войну и тех, кто не вернулся из нее. Но даже воспоминаний этих ветеранов мы не смогли в полной мере сохранить. Где, скажите мне, я смогу прочитать о том, как два наших куячинца, Яков Федорович Серебренников и Яков Артемьевич Шадринцев, считай, дядя с племянником, встретились в Германии.
Ушли на войну из Куячи в разное время, воевали на разных фронтах. В разное время попали в плен. И представьте их встречу в этом плену. В шахте, в темном забое, кто-то из них двоих, по голосу смог узнать своего земляка и родственника. Да это чуть не тот же сюжет для фильма, что и ОТЕЦ СОЛДАТА.
Или, как рассказывал дедушка Яков Серебренников, благодаря уму своему и смекалке, остался в своих добротных ватных брюках и телогрейке, в придачу с валенками новыми, которые накануне немцы хотели отобрать, выдав взамен, какое-то рваньё.
Я, говорит, ночью, каким-то ножичком, наделал дыр в фуфайке и штанах, вдобавок высунув из дырок клочки ваты, а у валенок сзади надрезал голенища. Утром, на осмотре, стоял как новогодняя елка и поэтому ничуть не заинтересовал немцев. Ну, опосля, спрятать вату обратно в дырки, а голенища скрепить проволокой, большого ума не надо. Неказистым выглядел со стороны, зато остался в своей теплой одежде.
Так вот, вернувшись к началу нашего разговора, я и говорю, что поздно, слишком поздно проснулось во мне желание, узнать и про жизнь отцов, матерей наших, дедов и прадедов. Про родство своё, кто нам роднёй приходится, да с какого бока. Про быт и жизнь их ранешную.
Надо было интересоваться этим в течение всей своей жизни, потихоньку, исподволь, выспрашивать. И запоминать. Примерно так, как я в 1995 году сделал. Единственный раз, когда я, приехав в отпуск, потащил отца в бывший Партизан, которому и не очень хотелось идти эти несколько километров, чтобы конкретно показать место, где дом стоял, в котором я родился.
Где, и сколько домов, было тогда в этой сельхозартели, под названием АЛТАЙСКИЙ ПАРТИЗАН. Где сейчас, не только ни одного дома не осталось, вообще ничего не напоминало, что здесь когда-то кипела жизнь, влюблялись, рожали и умирали. Кроме кладбища небольшого, где большинство крестов давно уже сгнили от времени и невнимания потомков.
Показывая на склоны гор, отец говорит, что всё, вот это, они пацанами, во время войны, пахали на конях. За труд их начисляли трудодни, на вопрос, а это сколько будет в материальном исчислении, отец с улыбкой отвечал, мол, вот когда осенью соберут урожай, тогда и подсчитают. Расплачивались мешками с зерном, из которого, уже сами, на мельнице муку мололи.
Удивил и заставил даже усомниться его рассказ, что нерадивым и ленивым работникам, зерно развозили в маленьких мешочках на санках, запряженных с собачью упряжку. Сказал отцу, а не заливаешь ли мне насчет собак-то, что тот обиделся даже, малость. А что, вполне ведь могло и быть такое. Агитация, пропаганда, клеймили позором и пролетарской ненавистью. Как и поощрения, в виде косынок из красного материала.
Но то был единичный случай. А сколько всего упустили, спросить то уж и не у кого. Сколько интересных судеб, историй унесли с собой в могилы те, что лежат сейчас под безымянными крестами. Жаль, очень жаль.
Поэтому, в меру своих сил и стараюсь рассказать, то, что сам помню. Потому как, НЕТ ТАКОГО СЕЙЧАС И НИКОГДА УЖЕ БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ.
Нет, деревня моя не умрет, она будет жить, но уже совсем в другом качестве. И кто-нибудь, да воскликнет, прочтя мои куячинские воспоминания:
- Да ну, нахрен! Неужели так действительно было? Не поверю!
А поверить придется, потому, как всё это было на самом деле. И совсем в недалеком прошлом. Правда и строй был другой тогда, да и государство совсем другое.
А рассказать то я хотел в самом начале, о, казалось бы, совсем незначительном эпизоде моей куячинской жизни, доселе не упомянутым. Эпизоде, самого конца 50-х годов прошлого столетия, всего то, каких-то шесть десятков лет назад. Стоит особняком в моей памяти, и до сих пор не могу до конца понять, что же это тогда было. Это что-то сродни кадрам из фильма КУБАНСКИЕ КАЗАКИ.
Нет, это не природная катастрофа, и не метеорит, упавший на Куячу, на дворе стояло начало лета и начало заготовки сочных кормов для совхозных буренок. Почему сочных? Потому как корма делились и в ту пору, на сочные и грубые. Грубые, это сено, а вот сочные, это ни что иное, как силос. Причем из свежескошенной травы. И закладывался этот силос в ямы, что были вырыты по всем логам вокруг села, еще с колхозных времен. А колхозы все кончились в Куяче, я полагаю, к середине 50-х. И стала, вместо трех колхозов, одна ферма совхоза КУЯГАНСКИЙ.
Силосные ямы были продолговатой формы, глубиной может под два метра, несколько метров в длину и метра три в ширину. Замерялся их объем и высчитывался вес будущего сочного корма, то бишь, силоса. Ямы были разного тоннажа, от маленьких на 5-7 тонн, до больших, тонн на 30. Но те, видать тракторами копали, они получались как траншеи, а маленькие, скорей всего, колхозники вручную копали.
Начиналась закладка силоса, всегда, до заготовки сена, почему-то. Наверное, это правильно, в начале лета, молодая трава самая сочная. Работать на закладке силоса, нам, пацанам, нравилось намного больше, чем на сене. На сене ведь группы небольшие, всего два копновоза и еще один парнишка постарше, гребельщик. А тут с добрый десяток, а то и поболе, копновозов только. А взрослых то сколько!
Вот я потихоньку подошел к главному. Или раньше в колхозах было мало конных косилок, а скорей всего здоровых, женских рук было достаточно, но почему-то, почти все силосные ямы, были выкопаны там, где и сенокосных угодий то, всего ничего. Трава, разве что, на полянах в лесу, буераках и оврагах, где косилкам не развернуться. Нет, сенокосные угодья, конечно же, были, но дальше, и там ставили только сено.
Не знаю, не ведаю, в силу тогдашнего своего малолетства, как, и каким способом, удалось организовать работу, чтобы в одном месте собрать десятки, я не оговорился, десятки куячинских женщин и у большинства из них, в руках были литовки.
Это вроде как волна женской мобилизации прокатилась по деревне, с литовками, кажись, стояли даже и доярки и телятницы.
Ни до, ни после, такого скопления женского пола, да еще с литовками, больше на куячинских косогорах и в логах, я никогда не видел. Какие там, к черту, косилки, разве могли они сравниться с этой гвардией, здоровых, сильных, женских красавиц! Все, как на подбор, в легких, цветастых платьях, с беленькими платочками на головах.
Громкий смех, шутки-прибаутки, пока не прозвучала команда:
- А ну, бабоньки, покажем мужикам нашим, как работать надо!
Если одной женщиной можно долго любоваться, глядя, как она умело и красиво косит, а тут сразу группами, по несколько человек, друг за другом, да с такими широченными прокосами, что любой мужик позавидует. Нет, были, конечно, мужики, такие как Петр Артемьевич Шадринцев, непревзойденный косарь, у которого и косовище то было сделано из лиственницы, чтоб не переломилось ненароком.
Но и сестры его, да и другие женщины, пережившие военное лихолетье, уж, что-что, а литовку то в руках держать умели. Вот этот солнечный, теплый денек, разгоряченные косьбой, женщины, вместе с мужиками, парнями и парнишками-копновозами и был тем самым праздником труда, который так надолго засел в моей памяти.
Привезли тогда на покос, и легендарного в прошлом, куячинского кузнеца, Герасима Ивановича Рехтина, который еще в колхозное время мог сварить в кузнечной печи, безо всякой сварки, тягу от конной косилки, называемой косарями “гитарой”.
Этот седобородый старик, вбив в землю отбой, без устали “отбивал” литовки, у женщин, что были уж совсем тупыми. Рядом стучали молотками еще пара седовласых старцев.
Для тех, кто не в курсе, поясню. “Отбить” литовку, это сделать режущую часть полотна литовки, тоньше, для этого стучат молотком, по самому краю ее лезвия, на маленькой наковаленке, вбитой в заостренный чурбачок, который, в свою очередь, воткнут в землю. После отбивания, литовочка будет хорошо косить день-другой, потом процедуру отбивания желательно повторить. Это, если уж совсем по-простому объяснять.
И весь этот веселый, киношный, праздник труда, назывался обыденно-скучным словом - закладкой силоса для совхозных коров. Вполне возможно это был первый день начала этой кампании, но что многолюдно, шумно и весело было всем тогда, это совершенно точно.
Скошенную, женщинами, траву тут же сгребали в кучки, а кучки на волокуши, которые мы прямиком везли к яме. В обед, как будто и не было никакой усталости, бабоньки, те, что помоложе, устраивали всякие шуточки-прибауточки, некоторые из них, пусть на их совести и останутся.
Вот и закончу я, того же, с чего и начинал. Прошло всего каких-то шестьдесят лет. Ну ладно, нет славных тружениц той поры, нашли свой вечный покой на сельских кладбищах. Но нет давно и совхоза, да и сама деревня скукожилась, уменьшилась, и в размерах своих и в людях. Ни коров, ни лошадей, ни полей, ни техники.
И придется поверить молодому, куячинскому поколению, что было когда-то и такое в деревне, что я описываю. И надеюсь, найдется всё же неравнодушный человек, или лучше, пусть их будет несколько, и составят из всех разрозненных воспоминаний, целостную историю моего, нашего села, под интригующим названием, Куяча.